Текст книги "Синдром подводника"

Автор книги: Алексей Ловкачёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Самое большое испытание, однако, ждало нас впереди, и оно лишний раз подтвердило – еще не все курсантские страхи были на тот момент преодолены. Отойдя вплавь на глубину, курсанты смешали ряды. Чем дальше от берега, тем быстрее скорость течения реки, тем больше это сказывалось на пловцах, поломавших строй, допустивших неразбериху. Они скучились в ограниченном пространстве, и это мешало не просто плыть, но даже держаться на воде. Многие впали в панику, беспомощно барахтались, кто-то тихо тонул, а другие, спасая жизнь, хватались руками за соседа и топили его.

Оказавшись в центре массовой паники, я дрогнул. Это была опасная стихия, где легко погибнуть даже отличному пловцу. Но мне вовремя припомнилось, что в таких случаях надо нырять, чтобы избежать захвата испуганного человека. Это приободрило, и я стал даже покрикивать на паникеров, чтобы привести их в чувство. Запомнились круглые от страха глаза Толика Кржачковского, который то скрывался под водой, то выныривал, судорожно хватая воздух, будто совсем не умел плавать.

Слава богу, все обошлось, никто не утонул. Только некоторых товарищей течением снесло вниз, в сторону моста лейтенанта Шмидта. А там предусмотрительно находился шестивесельный ял со спасательной командой. Плохих пловцов оказалось немало, так что спасателям с яла пришлось изрядно потрудиться. Не зря говорят, что первый блин комом. Следующие заплывы проходили более организованно, и ко дню Военно-морского флота наши пловцы достигли мастерства, позволившего им отлично выступить.

Вывод: Не разочаровывайте людей, которые любят свою армию, своих молодых и красивых защитников. Соответствуйте их представлениям о вас, это и вам принесет пользу – заставит подтянуться и поверить в собственные силы.

Боевые корабли, парадно выстроенные на Неве в линию от Дворцового моста до моста лейтенанта Шмидта, являлись эпицентром происходящих событий и представляли взору гостей праздника великолепное зрелище. В 1975 и 1976-м годах наш сводный отряд пловцов с поставленной задачей справился успешно – проплыл как надо, собственно, так происходит всегда. Зрителям это нравится, кто-то даже слышал вопросы:

– У них там под водой моторчики, что ли?

Наш распорядок дня в дни тренировок круто изменялся: занятия отставлялись в сторону – ночью мы отшлифовывали свои фигуры, колена и купались, а днем отсыпались. О такой службе можно было только мечтать!

Практика на действующем флоте

На практике в очередной раз довелось испытать чувство леденящего страха, только уже на совершенно ином уровне. А дело было так. Утром с экипажем мы пришли на лодку, отвязались от пирса и прямо в бухте начали производить дифферентовку корабля. Поясню: дифферент – это наклон корабля в сторону носа или кормы, следовательно, дифферентовка – это устранение дифферента. Так вот сначала мы погрузились. И замечу, что это было первое в моей жизни погружение на дизельной подводной лодке. У большинства моряков это событие происходит без происшествий, мне же запомнилось на всю жизнь не только торжественностью.

Как будущий минер, я находился в первом торпедном отсеке. И вот только мы приступили к продуванию носовой дифферентовочной цистерны, как прямо со стороны палубы и до самого подволока (то есть по-сухопутному – потолка) в отсек забила сильная струя воды, предпосылок к чему не было. А в отсеке – неопытная зеленая молодежь, четыре человека, из них трое – молодых. Перечислю: ваш покорный слуга – еще совсем зеленый матрос, выпускник учебки, – свежеиспеченный лейтенант командир БЧ-3 и один опытный старослужащий, то бишь годок по-флотски, – мой земляк из Беларуси.

В экстремальной обстановке сознание у человека работает по-другому. Происходит моментальная оценка ситуации, затем включаются автоматические навыки, поэтому и говорят: «Не успел подумать, а уже что-то сделал».

Анализ начну с себя. Да, я был напуган и растерян, поэтому сначала впал в ступор и лишь смотрел на струю. В тот момент медленно, как улитка, проползла мысль: «Диаметр струи всего ничего – пару сантиметров, значит, пока отсек заполнится водой до краев, успеем что-то придумать». Другими словами, сделал самое правильное – самоуспокоился. Глупо получается – стою, тупо и безынициативно любуюсь бьющим фонтаном.

Второй объект, молодой матрос, тоже стоял рядом и изображал соляной столб. Потом, в казарме, как на духу он признался:

– Я подумал, что нам кирдык – мы тонем.

Пришлось только подивиться его лаконизму.

Реакция старослужащего минера оказалась самой адекватной и естественной. По тому, как он действовал, было ясно, что ему это не впервой. Он начал по-деловому заделывать дырку, схватив что-то из подручного материала.

А вот реакция начальника отсека, молодого лейтенанта, оказалась самой забавной и потешной. Сначала он довел себя до паники, инстинктивным прыжком оседлал торпеду нижнего ряда, а чтобы не дай Бог не замочить ноги, машинально их поджал. Следующим его движением, которое я отметил боковым зрением, был вратарский бросок в сторону кормовой переборки. Однако от последнего позорного рывка его удержал вид двух молодых моряков, застывших каменными столбами. Ну и старослужащий, борющийся с поступающей водой. Молодой лейтенант понял, что слегка поторопился и погорячился, его шараханья будут неправильно истолкованы. Тогда он переборол инстинктивное желание выскочить из отсека и, как настоящий голкипер, руководящий обороной своих ворот, перенаправил энергию в сторону «Каштана» – устройства симплексной связи на подводных лодках. Заикающимся и срывающимся голосом доложил на главный командный пост:

– Це-це-центральный! В пе-пе-первый поступает вода...

Вскоре вода в море кончилась, простите – в цистерне, откуда, собственно, и поступала в отсек; а точнее сказать – бьющая струя была перекрыта рукой механика на центральном посту. И на этом исторический инцидент завершился.

Молодому лейтенанту, кое-как оправившемуся от страха, требовалась сатисфакция, поэтому своему подчиненному, еще более молодому военнослужащему он в назидательной форме начал разъяснять суть происходящего. И говорил о том, что поступление воды в отсек явилось следствием продувания кормовой дифферентовочной цистерны, давление из которой перешло в носовую, откуда и была вырвана пробка.

Наблюдая бесславное поведение командира отсека, я удивлялся, чего это он, вместо того чтобы промолчать, стал словесами разрушать ауру кайфа, установившуюся в отсеке. Тем более уже все, в том числе и молодой матрос, поняли природу происхождения фонтана. Не сумев сдержаться, я начал всячески поддевать «умного» педагога и «бесстрашного» командира. Лейтенант долго терпел подначки, наконец, не выдержал и с обидой в голосе произнес:

– Прекратите издеваться, товарищ курсант!

Мне стало неловко, я понял, что перегнул палку, ведь мы все, кроме годка, испугались по-настоящему, поэтому послушно прикусил язык.

Практикантские курьезы

Вместе со мной практику в Видяево проходили соученики Толя Кржачковский и Вася Нетименко, только они были на дизель-электрической подводной лодке 651-го проекта. В быту она имела прозаическое название «раскладушка» из-за того, что ракетные пусковые установки при стрельбе приводились там в положение 15-ти градусов.

Толя и Вася с должной ответственностью подошли к изучению материальной части минно-торпедной службы и устройства первого отсека. И так рьяно занимались этим, что судьба не замедлила с наградой. В районе торпедных аппаратов Толя нашел целый клад, причем весьма ценный – по меркам того времени и с учетом дефицитной поры. Сокровище представляло собой герметично запаянную жестяную банку, покрытую толстым слоем ржавчины. Наши герои разумно предположили, что банка имеет не совсем прямое отношение к узлам и механизмам отсека. Василий поначалу не придал значения находке и на вопрос друга:

– Ну, что там?

Перевел разговор в гастрономическую плоскость, ответил:

– Да, картошка какая-нибудь...

Тайна, покрытая не только толстым слоем ржавчины, но и налетом загадочности, приманила пытливые исследовательские умы. Практиканты занялись поисками подручного средства, чтобы проникнуть внутрь. К счастью, на щите с пожарным инвентарем нашлось старое, расклепанное с торца зубило. Василий не ошибся – судьба в этот раз проявила благосклонность. К неописуемой радости друзей, в ларце (а ларчик просто открывался) оказалось десять килограммов весьма полезного и ценного для растущих организмов будущих подводников шоколада.

Наверное, готовясь к автономке (дальнему походу), кто-то при погрузке продуктов припрятал в нише носовых торпедных аппаратов банку с шоколадом, а потом про нее забыл.

Позже, хвастаясь, Анатолий так и говорил:

– Мы и на камбуз не ходили.

Эта практика у Анатолия и Василия раскрашена еще одним примечательным эпизодом, который в дальнейшей курсантской жизни обрастал все большими подробностями. Однако, все по порядку...

Курсантам первогодкам доверили доставку из-за бугра (сопки), где размещались склады, важнейшего стратегического материала, обеспечивающего жизнедеятельность подводной лодки, – спирта. Старшим команды назначили молодого мичмана двухлетней выдержки, а добровольцами вызвались идти наши герои. Их путь пролегал по пересеченной местности, был неблизким, климатические условия имели тенденцию к ухудшению, усиливался холодный ветер. Успешно преодолев все препятствия, команда прибыла на склады. Забегая вперед скажу, что преодолевать препятствия на обратном пути команде пришлось с гораздо большими трудностями.

На складе героям вручили два сорокалитровых бидона (фляги, в каких на ферме доярки хранят молоко, называемые в народе молочными бидонами) технического спирта, материал, без которого не обходится поддержание в боевой готовности материальная часть флота. Две фляги на троих – очень много. Одному приходилось идти посередине и нести тяжесть в обеих руках. Как выяснилось позже, это в определенной мере было удобно, ибо повышало устойчивость. Спирт по химическим свойствам имеет эффект высокой испаряемости. Наши герои эту аксиому проверили сразу же, как только склады скрылись из виду. Ясное дело, физических сил и, что самое главное, решимости для выполнения поручения прибавилось. Поскольку дорога пролегала по пересеченной местности, то фляги иногда превращались в гордых скакунов, а бравые моряки в залихватских наездников. И вьюга пофиг... и пурга нипочем...

Заправка флотских систем является сложным организационным и техническим процессом. Всем известно, насколько непрост процесс дозаправки самолетов в воздухе или боевых кораблей на ходу в море, настолько же непростым оказался процесс дозаправки и наших героев. Высококалорийное горючее заливалось через горловины припрятанных фляжек и подавалось в пищеварительные системы. Как истинные патриоты товарищеского братства, друзья помнили о том, что через два дня заканчивается практика и предстоит обратная дорога в Ленинград, дальняя и скучноватая. Процесс заправки мелких емкостей, доставка на базу, обеспечение сохранности продукта, комплектование сухого пайка с последующим превращением в «мокрый» – все это живо обсуждалось до конца нашей учебы в Школе техников.

Вернемся немного назад. По дороге процесс дозаправки происходил с систематической периодичностью, так что старший группы, молодой мичман, чуть ли не превратился в известного всем литературно-исторического героя Ивана Сусанина. Бедолагам пришлось довольно-таки изрядно поплутать между сопками с непосильной ношей. Можно предположить, с каким облегчением вздохнул старпом, когда увидел запорошенных, заиндевевших, уставших, еле стоящих на ногах курсантов. Ему и в голову не пришло проверить количество содержимого во флягах. Многое передумал старший офицер за время их отсутствия. Рад был, что они вообще вернулись.

Этот трудовой подвиг был совершен в конце корабельной практики, и доблестная группа курсантов в пенаты возвращалась, радуясь жизни и отнюдь не проклиная судьбу, так как дорога была качественно смазана, где спиртом, а где шоколадом. Ехали весело с приключениями и происшествиями.

Первый отпуск

После практики на Севере, где годки-мореманы заставляли нас спать без тельников (тельняшек) и мыться холодной водой, мы закалились так, что в зимний отпуск я поехал в бушлате. Разве можно представить вышагивающего по Минску моряка в шапке-ушанке и шинели? Допустить этого я не мог. Земляки не узнали бы во мне моремана, и тогда хоть помирай от стыда. Минск – сухопутный город, жители называют морем любое рукотворное водохранилище. И я вышивал по улицам родного города в клешах и в бушлате с расстегнутыми верхними пуговицами, с видом матроса-революционера, только перекрещенных патронных лент не хватало. Военный патруль в Минске встречается редко. А мне «повезло», встретил хоть и сухопутный, но не менее грозный патруль. Нарываться не стал, как положено, приложил ладонь к бескозырке для отдания чести. Однако офицер поглядел на меня с недоверием и подозрением, а поравнявшись, задумчиво нахмурив брови, грозно молвил:

– Товарищ курсант.

Про себя я отметил, что правильно опознан, и тихо порадовался – значит, и среди «сапогов» имеются эрудиты. Хотя про их неосведомленность по матросским кубрикам ходят легенды. Например, где-то в сухопутной глубинке нашей страны к моряку в вечернее время прицепился патруль за то, что он не отдал честь. Не растерявшись, моряк выдал экспромт:

– Согласно Корабельному уставу, после спуска Военно-морского флага честь на флоте не отдают.

Начальник патруля наглое вранье принял за чистую монету, но, засомневавшись, замешкался, а моремана тем временем и след простыл.

Когда я оказался в похожей ситуации, то предпочел не рисковать и не падать в грязь лицом с позорной доставкой в местную комендатуру. Старший патруля хотел тоже выглядеть достойно в извечном поединке между «сапогами» и «шнурками», в старом, как мир, споре кошки с собакой. Предметом разбирательства стал элемент курсантской формы. Офицер, как адвокат, ломающий голову над составлением гражданского иска, испытывал затруднение в подборе нужного термина. Словарный запас у него был не то чтобы ограниченным, а скорее недостаточным. Делая обвивающий шею жест, он бубнел:

– А где ваш... ваше... это... как его? Ну, вы сами знаете что!

Видя его неуверенность и некоторую несостоятельность, я почувствовал превосходство. Не желая давать пощады (нас учили бескомпромиссной борьбе с врагом), участливо, будто собираясь помочь, спросил:

– Извините за непонимание, чево я знаю?

Было смешно и весело. Капитан, ткнув указующим перстом в грудь, намекал на обычный предмет с простым названием – галстук. Он хотел сделать замечание по поводу отсутствия матросского галстука. Мне же только и оставалось тупо демонстрировать непонимание, подавляя накатывающий смех. Вот так, не понятые друг другом, мы и разошлись, как в море корабли.

Диплом об окончании Школы техников у меня оказался вполне приличным (в отличие от аттестата зрелости) с пятью «четверками», остальные отметки были «пятерками», поэтому как отличник учебы я выбрал место дальнейшей службы на флоте – Камчатку. Туда же для прохождения стажировки и убыл.

Сотня бесшабашных курсантов, собранных из двух рот, на Дальний Восток ехала поездом до Владивостока с первой пересадкой в Москве. Здесь чуть ли не потерялось двое товарищей, по пьяному делу попавших в комендатуру. На откуп штрафников, имевших отнюдь не боевой вид, а скорее уставший, как после тяжелой битвы, ушла часть пайковых денег, выданных нам на дорогу. Старший команды, капитан 3-го ранга, пустив шапку по кругу, предложил курсантам сброситься «на коньячок», чтобы выручить товарищей. С одной стороны, мы сделали доброе дело, с другой, – всю дорогу, в общей сложности длящуюся четырнадцать суток, слегка голодали, что не мешало наслаждаться относительной свободой и бездельем, безмятежно созерцать природные красоты великой державы, пересекая ее с запада на восток на расстояние свыше десяти тысяч километров.

В дороге соблюдалась видимость контроля за курсантами, во всяком случае, назначался дежурный по эшелону, обязанности помощника дежурного приходилось исполнять и мне. И не удивительно, что за время пути никто серьезным образом не попал в переделки, хотя предпосылок имелось предостаточно. Например, пока ехали в поезде, в вагон чуть ли не на каждой станции подсаживались сотрудники милиции, которые занимались выяснением обстоятельств по факту выброса человека из поезда.

Когда в Москве сели в вагон, то большинство мест было занято штатским народом, как ютились бедные командированные, трудно представить. Курсанты занимали места на третьих багажных полках и в чердачных нишах. Чтобы обеспечить хоть какой-то комфорт в пути следования, они приняли меры по недопуску посторонних гражданских лиц, для чего на станциях и полустанках кандидатам по предъявленному билету говорили:

– Это воинский вагон, так что ищите свободное место не здесь.

Несчастные пассажиры, нагруженные чемоданами и прочей кладью, в поисках свободной плацкарты рыскали вдоль состава. Не бывает правил без исключений, у нас таким исключением являлись девушки и молодые женщины. Правда те, видя, что творится в вагоне, с опаской ретировались куда подальше, сами убегали.

По дороге через Сибирь почти на каждой станции местные стряпухи предлагали пассажирам различные яства в виде мясных котлет и гарнира из свежеприготовленной домашней картошки и прочие вкусности. И люди их покупали, но не мы. От такого изобилия в вагонах стоял немыслимой соблазнительности аромат, и у нас бежала слюна, которую унять было невозможно, наши животы, как пустые барабаны, стягивались до минимальных объемов. За всю дорогу нас централизовано покормили всего пару-тройку раз, а все остальное время желудки содержались пустыми и необремененными. Что уж говорить о придорожных яствах и деликатесах. Для решения вопроса о подорожном питании отдельные курсанты находили добрых тетенек, которые их кормили: кого за так, а кого и за плату. За какую? Сам не знаю... А на коротких остановках у полустанков, рискуя отстать от поезда, мы бегали к Байкалу, чтобы смыть с лица въевшиеся железнодорожную пыль и копоть.

Вторую пересадку сборная команда произвела в Хабаровске. Предоставленные сами себе, стихийно разбившись на группки, мы ночью гуляли по городу. Наша группа, около десятка голодных курсантов, набрела на хлебозавод, где сердобольные женщины через окошко выдали нам пару буханок горячего вкусного хлеба, и мы его тут же умолотили за пару минут...

Вывод: Настоящий мужчина не пропадет, не зря в народе сочинялись сказки о бравых солдатиках.

По дороге команда постепенно уменьшалась. Последнюю пересадку производили во Владивостоке. Здесь она, уже и так значительно уменьшенная за счет специалистов для баз подводных лодок северного направления, оседавших по дороге, окончательно распалась на крохотные ватаги для юга Приморья и Камчатки. Каждая такая команда имела предписание, а потому в нужный момент откалывалась от основной массы, чтобы убыть в соответствующую военно-морскую базу Краснознаменного Тихоокеанского флота.

Плавание на морском лайнере для меня было первым и запомнилось на всю жизнь. Теплая солнечная погода, у всех – прекрасное настроение. Не спеша пароход отошел от пирса, прошел Уссурийский залив, являющийся частью залива Петра Великого. В свою очередь эти акватории вместе с Амурским заливом входят в бассейн Японского моря. Проходя по заповедному заливу Петра Великого, мы оставляли по левому борту остров Аскольд. Старший группы, капитан 3-го ранга, будучи под впечатлением от прекрасного вида, расчувствовался и поведал детективную историю о том, как американская подлодка вошла в водные окрестности Владивостока, наделала много шуму и подняла всю противолодочную оборону (ПЛО) Тихоокеанского флота по боевой тревоге. В самый апогей суматохи она скрытно залегла на грунт у подножья острова Аскольд и затаилась. Когда же шум закончился, вражеская субмарина тихо уплыла восвояси. За этот финт американский командир (или его подводная лодка) был романтично прозван «Черным принцем», а мы получили неприятный урок.

Расстояние от Владивостока до Петропавловска – около двух с половиной тысяч километров. Преодолели мы его за четверо суток, идя через пролив Лаперуза, разделяющий советский остров Сахалин и японский Хоккайдо. Ночные огни Хоккайдо виднелись на большом расстоянии, а Сахалин темным контуром возвышался на горизонте. Прошли Японское, Охотское моря, Тихий океан. Воды Японского моря и Тихого океана красивого лазурного цвета, а воды Охотского казались темными, менее приятными глазу и желания купаться не вызывали.

На пароходе была та же атмосфера беззаботности, что и в поезде. Нас поместили в каюту носовой части судна, где каждому выделили по шконке. На дорожку несытно покормили, посчитав, что больше никто никому ничего не должен. В дальнейшем для поиска пропитания мы опять же были предоставлены сами себе. На пароходе народу было много, всякого и разного, и курсанты, как и в поезде, решали вопрос прокорма самостоятельно.

Охотское море, демонстрируя суровый норов, не сильно и не жестоко качало нас штормом в четыре балла. Мне нравилось лежать на шконке и тихо балдеть, когда нос судна и я вместе с ним, в результате килевой качки по восьмерке, долго-долго летел вверх, а затем так же продолжительно падал вниз, как в бездонный колодец. Не все испытывали удовольствие, некоторые страдали от морской качки. Штрафбатовцы («сапоги» и что удивительно – без конвоя) – мужики лет под тридцать с красными рожами, в пьяном угаре разгуливали по палубам, откровенно смеялись над бледными и зелеными жертвами болтанки.

На пароходе имелось два бассейна и столько же ресторанов и кафе. Понятное дело, финансовые возможности не позволяли нам разгуляться. К нашей великой радости, на верхней палубе, в купели свежего морского или океанского бриза, устраивались танцы, создающие особую атмосферу с привкусом морской романтики, вдохновляющую на сердечные приключения. Здесь и протекало наше основное время. Когда звучала музыка, ни один танец не обходился без участия курсантов.

Впервые попав на атомную лодку 667А проекта (до этого я бывал лишь на дизельной лодке 613-го проекта, где теснота такой же друг человека, как и минимум удобств), получил несравнимое чувство гордости за Военно-морской флот, на котором предстояло служить. Здесь отсеки казались огромными и просторными, поражали воображение. Лампы дневного освещения преображали их, делая светлыми и ультрасовременными. В каюте, отделанной пластиком, возникала ассоциация, что находишься в купе вагона. Поначалу обескураживало отсутствие окон и возможности смотреть на мелькающие пейзажи. В каюте же на этом месте обычно монтируется секретер или пара шконок, что делает ее более тесной и менее романтичной.

После окончания стажировки в Ленинград я возвращался с приключениями. На обратную дорогу нам выдали воинские перевозочные документы (ВПД) на поезд. Однако я решил лететь самолетом, так как Камчатку покидал последним из стажеров. На решение повлияло также и то, что добираться поездом, пароходом было долго. Из аэропорта в Елизово, под Петропавловском, вылетел туда, куда удалось взять билет, – на Москву. Перед регистрацией рейса познакомился с сердобольным молодым мичманом, который накормил и угостил шампанским. Он же оказался и соседом по креслу в самолете, так что путь выдался веселый и непринужденный. Опасался за выпитое шампанское: что если оно меня побеспокоит на большой высоте – но нет, обошлось.

Летели мы четырехмоторным самолетом Ил-18 – с промежуточными посадками в сибирских городах, поэтому в общей сложности полет занял почти сутки. Странно было осознавать, что я впервые летел на самолете, покрывая по воздуху расстояние в двенадцать тысяч километров.

Меня обучил мужскому ремеслу и воспитал Военно-морской флот СССР в своей прославленной кузнице кадров – 506-й УКОПП им. С. М. Кирова. Флот сформировал душу и дал путевку в жизнь. И я горжусь этим.

Я закончил обучение в Школе техников 506-го УКОПП в ноябре 1976-го года – в год 70-летия Отряда. В 2006-м году, когда нам самим исполнилось по 50 лет, мы отметили 100-летие подводного флота и Отряда. Для меня и моих однокашников это важные и весьма символичные совпадения.

Часть 2. ХОЖДЕНИЕ ПО БОЛЬШОМУ КРУГУ

Путь к стратегическому ракетоносцу

09.01.1977 г. прибыл для прохождения службы в составе 1-го экипажа флота крейсерской подводной лодки “К-523” в 80-ю отдельную бригаду строящихся подводных лодок ТОФ.

Приказ командира 80 обспл № 12 от 10.01.1977 г.

Здесь обспл – это «отдельная бригада строящихся подводных лодок». Естественное сокращение для написания приказов и производства записей в личном деле. Сухие строгие строки, а сколько за ними стоит... За ними – судьба моей юности, всей жизни, берущей исток из этих лет.

Как только стюардесса распахнула дверь, ведущую на трап, так сразу же почувствовалась бодрящая крепость мороза, его всевластное дыхание. Занесенные снегом улицы после Камчатки уже не впечатляли. Я шел по городу широкими шагами и совсем не солидно размахивал легким чемоданом. А мороз, пользуясь щедротами моих размашистых движений, проникал сквозь шинель и дотягивался до тела ледяными иглами. Уши, пальцы рук и ног онемели от его уколов.

Оглядываясь по сторонам, я все примечал и лихорадочно соображал, где может находиться моя часть, старался идти быстро и еще быстрее, чтобы не замерзнуть окончательно. Спросить дорогу ни у кого не мог – город стоял как вымерший, пешеходы не встречались, весь люд спрятался за стенами жилищ и зданий. Наконец, показалась одинокая женщина, идущая навстречу. Она взглянула на меня только для того, чтобы обойти стороной, не столкнуться. И тут же приказала с тревогой в голосе, не обращая внимания на открывшийся рот с застрявшим вопросом:

– Скорее трите щеки – они у вас побелели, иначе отморозите!

Бросив чемодан прямо под ноги, я принялся исполнять вводную команду, растирать лицо руками. А она ушла, и я не успел расспросить о дороге, не успел поблагодарить, даже рассмотреть черты. Осталось только впечатление тепла и света… Как не было ее, словно то чистое спасение, посланное мне ангелом-хранителем, явилось в облике человека. И вспомнилось: «У Бога нет других рук кроме наших…»

Так бывает. В ходе учений, когда для усложнения или для проверки того, как личный состав реагирует на резко изменяющуюся обстановку, часто придумывались дополнительные вводные команды. Например, в ходе учебного боя может поступить вводная «Убит командир». Или при стрельбе торпедными аппаратами – «Выход из строя системы ввода данных в торпеду из центрального поста» и т. д. Вот что такое вводная...

К счастью, воинская часть находилась почти рядом, в центре города, и мои воспоминания были этим прерваны.

До 80-й отдельной бригады строящихся подводных лодок Тихоокеанского флота, где обитал искомый экипаж крейсерской подводной лодки проекта 667Б «К-523» (в миру – войсковая часть 95016) оказалось рукой подать, что и спасло от дальнейших обморожений.

И был день… и было 9 января 1977 года.

Пятидесятиградусные морозы держались долго. Затем немного потеплело, и до конца зимы ниже минус сорока градусов температура не опускалась. Мы даже обрадовались милости погоды, хотя, как оказалось, преждевременно – скоро задул холодный ветер, усугубивший ситуацию в условиях повышенной влажности. В который раз вспомнились слова камчадальского мичмана Вострикова о самозавернутых ушах. Тем не менее мичманы держали флотскую марку и в зимних шапках ходили, не опуская ушей (клапана на шапке). Интересно было наблюдать за реакцией армейских офицеров и солдат, встречавшихся нам, залихватским мореманам. Сапогам было строго предписано носить зимние головные уборы без заворотов, то есть с опущенными клапанами, да еще завязанными под подбородком, у шнурков с этим было вольнее, и мы демонстрировали удаль во всю свою глупость.

Зимой, когда еще лютовали морозы, меня вызвали к дежурному бригады для какого-то инструктажа. Строгий, с сосредоточенно озабоченным лицом офицер поставил боевую задачу:

– Назначаешься старшим воинской машины, повезешь офицеров штаба на боевое задание. Задача ясна?

– Так точно! Может, надо получить оружие и боеприпасы?

Офицер ухмыльнулся:

– Экипировку получишь... Потом.

Боевое задание, как выяснилось позже, оказалось действительно важным и ответственным. Вместо оружия выдали просторный рыжий тулуп, а вместо боеприпасов – по паре меховых рукавиц и войлочных валенок. Боевая машина оказалась банальным капотным автобусом «КаВЗ» (Курганский автобусный завод, производитель автобусов в России). Боевая группа, экипированная ледорубами, коловоротами, сачками, удочками, поплавками, крючками и возбужденная предстоящим морским сражением, постепенно заполнила автобус. Последним, окинув окрестности начальственно-орлиным взглядом, вошел Синьор Помидор. Комбриг организовал для своих «архаровцев» культурное мероприятие – выезд на зимнюю рыбалку.

Выехали за город. Как старший машины я переживал, чтобы за городом не застрять в огромных снежных сугробах. Во время движения пытался вникнуть – где едем. Дорога неширокая, видно, что расчищена бульдозером. К покрытию, как ни присматривался, так и не разглядел его – странная трасса. Сначала проехали под длинным железнодорожным мостом, затем – автомобильным. Последний меня совсем в тупик поставил: во-первых, зачем на ровной местности мост, во-вторых, почему едем под ним, а не по нему? Присмотревшись, понял, что мы едем по руслу великой дальневосточной реки, а дорожное покрытие это зимник – обыкновенный лед, зимняя дорога. Крепкие морозы создают на реке огромную толщину льда, способного выдержать тяжелую военную технику.

По прибытии в заданное место морской десант занял круговую оборону в радиусе километра. Пробурив лунки, офицеры занялись любимым делом, что издали напоминало огневые точки.

Матрос-водитель, уютно пристроившись на штатном месте, сладко кемарил. Мне же только и оставалось, что любоваться красотами природы. Я вышел из автобуса в надетой поверх шинели просторной «дубленке» – в лицо пахнул ветерок, колючий и обжигающий, словно кто-то провел по коже наждачной бумагой. Пытку ветром я выдерживал несколько секунд, отворачивался спиной к нему, а он холодными щупальцами пробирал меня до костей. Пришлось позорно бежать в теплый и уютный автобус. Каково же приходилось штабным офицерам, переквалифицировавшимся в рыбаков? Не знаю, удачен ли был улов, но в автобус они вернулись навеселе, с красными лицами – ну, вылитые синьорчики помидорчики, как отец-командир – Синьор Помидор.