Текст книги "Лесные диковины"

Автор книги: Алексей Лаптев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

С малых лет разнообразие, красочность и движение

окружающего мира захватывали мое внимание.

С малых лет неудержимо хотелось запечатлевать,

рисовать все видимое, слышимое и воображаемое.

Рисовать я начал очень рано и с таким рвением, что

заботливая мама едва поспевала снабжать меня бумагой

и карандашами.

Прохожие часто наблюдали, как мальчик лет семи, в

холщовой рубашке с вышивкой на груди и на рукавах,

сидит где-нибудь на поляне и рисует прямо с натуры

пасущуюся стреноженную лошадь, терпеливо преодолевая

неудачи, по нескольку раз повторяя все сначала.

Я также часто рисовал что-нибудь сказочное. По

вечерам мама читала нам, детям, русские сказки из сборника

Афанасьева. И, хотя этот сборник был для взрослых, хотя

в нем не было совсем картинок, все-таки он был любимой

моей книгой – ведь в нем было столько интереснейших

сказок, страшных, веселых и трогательных приключений,

рождавших целый мир самых необыкновенных

зрительных представлений.

Я часто раскладывал свои рисунки на кровати и

подолгу рассматривал их. Порой они заменяли мне

игрушки. Тут были и фигуры лошадей в разных положениях, и

простые пейзажи задворок, и сказочные приключения

различных героев или животных.

Однажды мама купила мне перочинный ножик с

блестящей перламутровой ручкой. Я быстро научился

владеть им. Но не только чинка карандашей увлекала меня.

Няня растапливала печь лучинами. Она брала ровное

сухое полено с лежанки и косарем щепала его. Вот тут-то

и являлся я со своим перочинным ножом. Выпросив у

няни несколько ровных лучин, я садился на ее старенький

сундук, обитый вычурными вырезками из железа,

вынимал нож и с вдохновением начинал им «действовать».

Лучины великолепно пахли древесиной. Стругая, я

изредка с наслаждением прикладывал их к носу и вдыхал

пряный, свежий аромат.

Моя первая работа была несложна. Я еще не знал, что

можно делать из дерева. С увлечением «отмахивая»

стружку за стружкой, я любовался ровным

золотисто-розовым срезом дерева, и оно казалось мне каким-то

особым, дорогим материалом. Так я истреблял нянины

лучины в изрядном количестве, приучаясь постепенно владеть

перочинным ножом. С тех пор он стал моим другом.

Особенно много работы ему было летом.

Но я не срезал сучья деревьев (что, кстати сказать,

запрещали мне старшие), а довольствовался хворостом

или сучками ветровала.

Как-то раз, не послушавшись маму, я начал резать

ствол молодой

осинки, затевая что-то

из него смастерить.

Вдруг я заметил на

месте надреза

мелкие прозрачные

капельки. Это был

древесный сок. Мне

показалось, что

деревце плачет

горькими слезами, и так жалко стало осинку, что я сразу же поднял срезанную кору,

посадил ее на прежнее место и старательно обмотал длинной травинкой,

решив впредь никогда не причинять «боль» живым деревьям.

Вырезал я в то время узорные тросточки, стрелы для лука, кинжалы с

замысловатыми ручками; пытался делать и простые фигурки.

На улице Станиславского (бывший Леонтьевский

переулок) помещается Музей кустарных изделий. Мама

иногда водила меня туда.

Музей был полон всевозможных изделий кустарей —

это была настоящая кладовая народного искусства. Мне

особенно запомнились работы резчиков. Они были

представлены очень широко и разнообразно. Тут были и

бытовые сценки, и герои народных сказок, тройки с санями,

шестерки со старинными каретами, сцены из сказок и

басен.

Хотя в музее было

много и других

игрушек – раскрашенных

кукол, лошадей и коров,

которые были сделаны

так тщательно, что

выглядели как живые,– но

изделия резчиков, по каким-то неведомым мне тогда качествам,

казались самыми интересными, самыми привлекательными.

Посещение музея оставило во мне неизгладимый след и заложило

прочную основу для дальнейших увлечений уже на всю жизнь.

Лет тринадцати я начал вырезать из дерева целые игрушки. Но это

увлечение, как ни было сильно, все-таки являлось лишь дополнением

к моему основному и постоянному делу – рисованию.

Иногда я по нескольку лет не касался дерева, продолжая, впрочем,

нежно любить ласковый шелест листвы, шум хвои, рисунок древесных

стволов и крон.

Помню, еще в детстве, как-то утром, проснувшись

после переезда в деревню, я засмотрелся на сосновые доски

потолка, заинтересовался ими, и уже вскоре они стали

для меня постоянным занимательным зрелищем в

утренние часы, когда я еще лежал в постели.

На ровной, гладкоструганной поверхности были

отчетливо видны сложные и разнообразные рисунки слоев

дерева и срезов сучков. В этих рисунках я находил морские

и речные берега, горы, облака, замысловатые сказочные

существа.

Все переливалось, играло розовато-золотистыми и

охристо-красноватыми оттенками.

Рассматривать потолок мне отнюдь не надоедало, так

как каждый раз я видел что-нибудь новое в древесных

картинах.

Игра детской фантазии не имеет границ. Зимой, когда

на дворе начинали похаживать первые морозцы, за ночь

происходило чудо: окна нашего дома неузнаваемо

преображались. Стекла были искусно разрисованы

тончайшими искрящимися кружевами и узорами с изображением

фантастических цветов, павлиньих перьев, папоротников

и мхов. Когда холодное утреннее солнце светило в окна,

узоры сверкали тысячами мельчайших кристалликов.

Я подолгу как зачарованный простаивал у окна,

рассматривая это чудо. Затем переходил к другому, где все узоры

были уже совершенно иными.

Рождались неосознанные вопросы: «Откуда эти

узоры? Вчера вечером их не было... Кто смог создать такую

красоту? Ведь на кружевах узоры куда хуже...»

На мои расспросы и мама и бабушка, словно

сговорившись, отвечали, что это проделки деда-мороза. И я

представлял себе его каким-то сказочным великаном, по

ночам разрисовывающим своим чудодейственным само-

писным карандашом окна домов.

В прошлую зиму мне снова пришлось поразиться

такому «дед-морозовскому» искусству.

– Папа! – окликнула меня дочь. – Посмотри, что

делается на окне.

Действительно, узоры на стекле были совершенно

необыкновенные. В них ясно были заметны очертания семьи

оленей. Я тут же зарисовал их, стараясь передать всё

абсолютно точно.

А кто не знает игру природы в формах облаков! Я

никогда не мог пройти равнодушно мимо этих

кратковременных небесных явлений. Приходилось наблюдать

картины поистине чудесные. Часто я жалел, что нет под рукой

блокнота с карандашом или фотоаппарата. Особенно мне

запомнилось одно сказочно красивое зрелище.

В природе стояло полное безветрие. На фоне синих

небесных просторов почти на полнеба возвышалось

огромное, вычурно клубящееся облако, освещенное в упор

розоватыми лучами предвечернего солнца. Казалось, оно

застыло в полной неподвижности.

Заглядевшись на облако, я вдруг ясно увидел

изображение двух гигантских борющихся фигур. Один гигант

уже поверг другого на колени. Схватив его правой рукой

за волосы, левой он приготовился отсечь мечом голову

своему врагу.

Вся эта сложная воздушно-скульптурная группа

отражалась в неподвижной синеве днепровских вод. Это было

чарующее и грозное видение. Но вот руки

богатыря-победителя стали расплываться, и уже через некоторое время

в небе не осталось и следа от этого необыкновенного

воздушного монумента. Эти живые картины случайных

расположений облаков мгновенны. Бывает, что любоваться

ими можно лишь в течение нескольких секунд.

Но есть подобная игра природы, которую постоянно

использует человек. Такое природное «искусство» нередко

встречается в мраморе, в яшме и других горных породах.

Мрамор иногда используется в архитектуре для

облицовки стен. Многие станции Московского метро отделаны

внутри мраморными плитами. Рисунок некоторых плит,

как, например, на станции «Динамо», особенно

интересен.

Однажды я решил разглядеть их подробно. Поезда

приходили и уходили, но оторваться от этих росписей

самой природы я не мог. Плиты были испещрены

красивыми узорчатыми рисунками. Даже при беглом обзоре я

легко обнаружил в этих рисунках и профиль девушки, и

мать с ребенком, и римского императора в тоге, и семью

пингвинов, и многое другое.

Заметив на себе внимательный взгляд дежурной в

красной фуражке, я решил объяснить ей свое необычное

поведение. Она живо откликнулась:

– Да, узоры на мраморе очень красивые. Во время

дежурства я часто ими любуюсь...

Как-то с не меньшим

интересом я увидел подтек

на стене в форме большого

вычурного пятна. Оно

очень напоминало фигуру

танцовщицы:

взметнувшиеся волосы, откинутые руки, воздушное платье и характерное движение ног.

Я бегло зарисовал ее контур в блокноте.

Мне вспомнилось тогда известное изречение великого художника эпохи

Возрождения Леонардо да Винчи: «Не презирай этого моего мнения, которым

тебе напоминается, что пусть не покажется обременительным остановиться иной раз,

чтобы посмотреть на пятна на стене, или на пепел огня, или

на облака, или грязь, или другие такие места, в которых,

если ты хорошенько рассмотришь их, найдешь

удивительные изобретения, чем ум живописца побуждается к новым

изображениям...»

Леонардо да Винчи в своих записках неоднократно

возвращался к этой мысли и тем самым как бы завещал

художникам остро приглядываться ко всем проявлениям

жизни и учиться находить прекрасное.

В сложном, необъятном мире живой и неживой

природы удивительные зрелища встречаются^ не так уж редко.

Туристские походы, всевозможные прогулки и

экскурсии приоткрывают нам красоту родного края.

Под Красноярском есть заповедник «Столбы». Это

нагромождение скал – не что иное, как остатки отрогов

Саянских гор. Туристы с интересом рассматривают

огромные изваяния, «сработанные» самой природой: «Танк»,

«Гриб», «Беркут», «Дед», «Генерал» и другие.

Еще более разнообразны

вулканические скалы Кара-

Дага в Крыму. Там известны

«Короли», подобные

шахматным фигурам, «Лев»,

«Сфинкс» и даже «Профиль

Пушкина». В Чехословакии,

в горах Малые Татры, есть

скала «Молящийся монах».

Не так давно, путешествуя по Чехословакии, я зарисовал ее

в свой альбом. В свое время я прочел в газете следующее:

«На Земле Франца-Иосифа, в бухте Тихой, бродит оригинальный айсберг. Зимовщики

назвали его «Гоголь». Как видно, наши русские классики «не забываются»

природой!.. (Айсберг, как известно, – ледяная гора, плавающая в море.)

Недавно, просматривая карты Подмосковья, я обратил внимание на очертания

большого водохранилища под Костромой.

Оно было похоже на силуэт зайца. Даже остров был на месте глаза.

Это напомнило мне, как еще в гимназии учитель, чтобы мальчики хорошенько

усвоили контуры материков и морей, всегда прибегал к сравнительной

характеристике. Так, Италия была сапогом, Балтийское море – женщиной, ставшей на колени,

Каспийское море– медведем.

Много чудесного остается скрытым от наших глаз и в

тропических лесах экватора, и в вечных льдах горных

хребтов, и под землей, в удивительных сталактитовых

пещерах... Охватить все земные чудеса даже воображением

невозможно.

Но часто, уносясь мечтами вдаль, не замечаешь, что

масса своеобразного и любопытного находится, как

говорится, прямо под боком, в двух шагах от тебя.

Я это остро почувствовал, побывав однажды зимой в

глухих, заснеженных лесных трущобах Подмосковья.

НЕБЫВАЛАЯ ОХОТА

Русская зима! Кто не знает ее сверкающих, белоснежных красот!

Пушистые покровы, окутывающие все кругом —

каждое дерево, каждую кочку, – преображают родную

природу неузнаваемо.

Но в то же время как все это знакомо и близко

русскому человеку, горячо любящему и зимний морозец, и

похрустывание снега под ногами, и белые просторы равнин,

и лес в его торжественном зимнем облачении!

Посмотри на это зимнее великолепие! Оно ласкает и

радует глаз. Но если ты углубишься после обильного

снегопада в лесную непроходимую глушь, то найдешь там

еще не виданные проказы и затеи нашей русской

матушки-зимы.

Как-то в солнечный денек, вооружившись блокнотом и

карандашами, вместе с фотографом Глебом я отправился

в лес на небывалую охоту.

Недавно прошел обильный снегопад. Потом грянул

мороз, сковал его покровы, закрепив прочной корочкой.

Сильный ветер ревностно принялся дорабатывать уже

Снежная скульптура.

наметившиеся изваяния,

обтачивая их, сдувая наименее

прочное и случайное.

Смахнул опушение с мелких

сучков и веточек и оставил лишь

самое главное. Картина

получилась невиданная.

Углубившись в чащу

лесной глухомани, мы

остановились как зачарованные: на

кустах, на валежнике, на

ветвях различных деревьев—

повсюду белые изваяния.

Казалось, что они выточены из

какого-то небывалого

драгоценного мрамора,

светящегося изнутри ровным

искристым светом.

Скульптур было такое множество, зрелище было столь торжественно и

грандиозно, что просто глаза разбегались. Это был необычный заснеженный лес. Мороз

и ветер создали изваяния, оставив их покоиться на стыках сучков, на лапах елей и

еще на каких-то неведомых естественных опорах, отделив одно от другого. Все фигуры

были необыкновенно красивы.

Для того чтобы рассмотреть подробно, зарисовать, сфотографировать самые

интересные, надо было подобраться к ним поближе. Снег

был рыхлый. Лыжи утопали в нем, цеплялись носами за

валежник. Пришлось снять их и, проваливаясь по колено,

продолжать необыкновенную охоту.

Это было хоть и трудно, но очень увлекательно.

Постепенно среди белоснежного сверкания одна за другой

стали открываться необыкновенные скульптуры. Вот среди

тонких сучков орешника расположился белый лебедь.

Я спешу зарисовать его: впереди еще много интересного,

а день уже на исходе. А вот поросенок беспомощно повис

на тонких ветках; дальше – белая куропатка. Я рисую их

друг за другом.

Среди бурелома виднелась наполовину сломанная ель. На ней

из снега образовалась фигура сказочной старухи. Я говорю

фотографу:

– Глеб!

Пробирайся вон к той бабе– яге, снимай ее на фоне

неба...

Глеб с великими трудностями подобрался и

щелкнул аппаратом. Потом он

сфотографировал горностая и белого медвежонка. Медвежонок

был очень забавным:

он как бы лез по

стволу осинки, но на

полдороге задержался в

раздумье.

Тончайшая,

ювелирная работа

природы порой была

совершенно

удивительна. Мы сняли,

например, снежного

удава, грациозно

расположившегося на

тонких ветвях какого-

то кустарника. Было

невозможно угадать,

как держится эта

хрупкая снежная Белый медвежонок, форма.

Баба-яга.

Кругом полная тишина, зачарованное царство!..

Пробираясь к «добыче», я не раз нарушал зимнее

убранство. Кустарник качался, ломались мелкие веточки,

и белоснежные изваяния, распадаясь, сверкающими

каскадами обрушивались на наши головы.

Двигаться по снегу было утомительно. Голубоватые

тени стали сгущаться. Собрано уже немало интересного.

Пора кончать эту небывалую охоту...

Мы выбрались из белоснежных трущоб, стали на

лыжи и направились в обратный путь.

Вдоль дороги шел забор. На столбиках образовались

снежные шапки. Да ведь это тоже чьи-то фигурки! И вот

я уже рисую их. Это были два старичка лесовичка. Один

веселый и даже улыбающийся, другой о чем-то

тоскующий.

Удивительно! Вблизи города существует этот

особенный, сказочный мир, а о нем мало кто догадывается или

знает. Ни одной лыжни, ни одного человеческого следа не

встретил я.

Радостно было запечатлеть хоть чуточку этой зимней

сказки.

И думалось мне: пригреет солнце, дунут ветры, и,

может быть, уже завтра исчезнет без следа это

очаровательное зрелище. Неужели нет у человека возможности

овладеть лесными чудесами, украшать ими свое жилище

и любоваться на них всегда?

Но если зимний лес мог только разжечь игру моей

фантазии, раззадорить творческую мечту, не дав в руки

ничего предметного, то это мне щедро преподнес лес

летний.

Лес – огромное царство. Сколько в нем растений,

животных, птиц, насекомых!

Для человека лес – неисчерпаемый источник

разнообразной помощи, источник радости, покоя и украшения

быта.

И любая пора в нем хороша по-своему.

Каждый из нас видел весенний лес, когда только что

сошел последний снег и едва-едва сквозь прелую,

слежавшуюся прошлогоднюю листву кое-где начинают

пробиваться желтенькие стрелки неведомых трав. А потом уже

набухают почки, и лесные чащи издали мерцают

розоватым опушением.

Каждый из нас видел и лес летний – с разросшейся

тенистой листвой, насыщенной зеленым сочным цветом, с

ягодахми и грибами, с несметными пряными ароматами

тысяч цветений.

И осенний лес знаком каждому, со своей огненной

листвой, словно вобравшей в себя весь солнечный свет

уходящего лета, листвой, уже готовой лечь на землю

широчайшим сверкающим ковром и как бы защитить ее от

наступающих холодов...

А зимний лес! Сколько в нем поэзии и особого,

неповторимого очарования!..

Писатели, поэты, художники воспевают лес в своем

искусстве, а государство заботится о нем как о

сокровище.

Но мало любоваться лесом или только использовать

его для нужд быта. Его надо горячо полюбить, как

настоящего хорошего, доброго друга, и изучать, да не по

книжкам, а прямо в открытую, внутри его гостеприимных

объятий, при каждом удобном случае. Вот тогда-то он и

начнет приоткрывать нам свои особые уголки тайников и

кладовых, до поры до времени как бы недоступные

нашему глазу.

Лес не только цветет и разрастается – он и гибнет.

Сильнейшие шквалы вырывают с корнем огромные,

вековые деревья. Гиганты падают, подминают под себя

соседние.

В лесных глубинах можно часто встретить огромные

выворотни с причудливо растопыренными корнями.

Издали они кажутся какими-то сказочными существами,

настороженно притаившимися в чаще. С течением многих

лет в зарослях леса, на просеках и на опушках

образуется множество пней.

В некоторых местах идет раскорчевка; тут пни и

коряги складываются целыми грудами и подолгу лежат,

пока их не увезут на топливо. Их обмывают дожди,

высушивает солнце, обдувают ветры. Обнаженные корни

темнеют от времени и выделяются на фоне цветущей

летней растительности.

Казалось бы, малопривлекателен этот уголок

погибшей природы, лишенной жизненных соков, форм и

цвета.

Но попробуем все-таки остановиться и внимательно

приглядеться к причудливым силуэтам корней; и вот

постепенно, незаметно для нас самих, пробудившаяся

фантазия начнет находить в них очертания, что-то

напоминающие. Корни как бы оживут и заговорят с нами на еще

неведомом языке «объемов и линий».

Так среди них мы найдем изгибы каких-то тел, лап

и ног, а порой и целые, по-особому выразительные

фигуры.

Но не только на корчевках могут быть подобные

лесные находки.

Лес изобилует всяческими древесными причудами. На

березах и на других деревьях встречаются шишковатые

наросты, которые в народе называются «капами» и

иногда «чагами». Это болезнь дерева. После снятия коры эти

наросты имеют очень красивую своеобразную

поверхность. Внутри их масса дерева очень свиловатая

(крученая, извилистая), и при распиле их получается рисунок

слоев необыкновенный.

Среди древесных недугов бывают всякие искривления,

перегибы и хитросплетения.

Как-то прогуливаясь по берегу Сецежа, я увидел

поваленную бурей ветлу. Мое внимание привлекли вьющиеся,

как змеи, и вычурно переплетенные сучья. Это для ветлы

совершенно необычно. Один сук, довольно толстый, по-

видимому, уже давно так и рос, переплетенный сам с

собой.

Может быть, кто-то когда-то подшутил над молодым

деревцем, завязав его тонкие, гибкие побеги узелком, а

узел разросся и затвердел. Эту находку я вырубил

топориком и взял с собой.

В Казахстане, на берегу Чебачьего озера, есть

березовая роща, названная народом «танцующим лесом».

Стволы берез здесь искривлены, согнуты пополам,

перевиты в необыкновенной игре по какому-то загадочному

капризу природы.

Подобную картину я видел недавно в старинном парке

бывшего имения Ганнибалов – Петровском, в

Пушкинском заповеднике, недалеко от Михайловского. Там есть

знаменитая аллея карликовых лип, где когда-то люби.!

бывать Пушкин. Липы в этой аллее причудливо

искривлены, перевиты, на них во многих местах образовались

утолщения и шишки. По-видимому, это результат

искусственного перерождения, которое в старину применялось при

создании парковых ансамблей.

Весьма любопытными бывают и совершенно гнилые

пни, тщательно обработанные муравьями. Вычурная,

ажурная узорность этих произведений природы

совершенно изумительна. Они уже перестают быть похожими на

древесину. Как будто какие-то карликовые сказочные

пещеры и гроты видишь перед собой, когда нагнешься к

ним близко-близко, чтобы рассмотреть изнутри.

Многое можно найти и около торфяных болот.

При разработке торфа из него выбираются все остатки

корневищ. Торф берется пластами, коряги часто

вырываются из глубины в несколько метров. Сотни лет лежали

они там и зачастую сохраняли большую прочность.

Древесина их имеет красивый буроватый цвет.

Много интересного можно найти и на берегах озер и

морей. Вода, подмывая берега, находит в окружающей

прибрежной растительности «жертвы», долго их

«обрабатывает» в своих тайных глубинах и потом при случае

выбрасывает на берег уже совершенно

отшлифованными.

Лесная природа изобилует еще многими самыми

неожиданными, часто очень занимательными

случайностями. Надо только уметь найти эти «дары природы» и

воспользоваться ими.

ЧТО РАССКАЗЫВАЮТ МУЗЕИ

«Дарами природы» человек пользовался весьма

широко и обстоятельно, преимущественно в прошлом, когда

техника была еще очень мало развита и не было

сельскохозяйственных машин.

Под Ригой есть оригинальный по своему устройству

государственный заповедник – Музей народного быта

Латвии.

На большом пространстве, среди векового соснового

бора, прямо под открытым небом собрали со всех концов

страны старинные ветхие здания. Тут деревянные

мельницы, корчмы (трактиры), церквушка и разные жилые и

нежилые постройки. Многим из них значительно больше ста

лет.

Все они восстановлены в их первоначальном виде.

В жилой половине курной избы рыбака, среди суровой,

скромной обстановки, разместились кустарные изделия

предметов домашней утвари, сделанные целиком из

корневищ, развилок и изгибов дерева. Особенно любопытны

стулья и кресла. В нескольких изгибах корневищ кустарь-

крестьянин с большим остроумием находил почти готовую

форму кресла пли стула.

Подобное использование так называемого «целомож-

ного» дерева (обратите внимание на выразительность

названия) существовало с давних пор и у нас на

Руси.

Дерево всегда было для русского крестьянина Одним

из главных материалов как при постройке жилья, так и в

иных трудовых и бытовых нуждах.

Использовалось дерево разнообразно. Если ровные стволы шли на бревна для

срубов изб, то все извилистое и кривое, в том числе и корни, шло на различные

самоделки. Корневища назывались «копанями» (от слова «копать»).

Из копаней русские крестьяне изготовляли плуги, цапки, мотыги, льнотрепалки,

ткацкие станины, прялки, основы для телег, полозья для саней, оглобли, скамейки,

вешалки, скобы для дверей и многое-многое другое.

Делалось все с большой творческой смекалкой и догадкой.

Видеть сразу в природе готовую вещь не так-то легко.

Помощь родной природы народ использовал не только для практических нужд, но и

для украшения построек.

Из копаней делались также так называемые «коньки» на крыши домов и

сараев– в виде конских, петушиных, оленьих, гусиных голов. Коньки еще часто

встречаются на деревянных постройках, особенно в северных областях.

Из корней, развилок и сучков мастерились игрушки для детей: куклы, лошадки.

В настоящее время в различных музеях сохранились

немногочисленные образцы народного творчества.

В Историческом музее в Москве есть экспонат: конная фигура из цельного корня.

В Музее восточных культур есть несколько

китайских скульптур из корней. О них необходимо сказать особо.

Китайская культура, насчитывающая тысячелетия,

может по праву гордиться своим виртуозным кустарным

мастерством. Резьба по дереву в Китае имеет глубокие

традиции и, в частности, резьба из корней. Фигуры из

корней Музея восточных культур – подлинные

произведения искусства.

Горячая любовь китайцев к своей родной природе,

постоянное общение с ней и ее изучение сказались, конечно,

и в этих работах.

В них художник-резчик великолепно использовал

пластику причудливой природной формы древесного

корня.

Скульптор многое оставлял нетронутым и лишь

дорабатывал некоторые места: голову, руки, ноги. Но

приемы этого мастерства у китайцев весьма

различны.

В фигуре бога долголетия, сидящего на олене,

соединены несколько кусков воедино. Скульптор путем

тщательного подбора создавал целое из частей.

В моей коллекции

есть фигура бога

долголетия. В этой работе

сочетаются два

приема сразу. Если сама

фигура бога сделана

из целого куска корня

или наплыва, то

подставка собрана из

нескольких мелких

вьющихся корешков,

соединенных в одну целую форму.

Надо заметить, что в характере китайских скульптур из корней

большую роль играет своеобразие многих пород китайских

деревьев (в частности, употребляются удивительно фантастические корни бамбука,

очень шишковатые, извилистые, бугристые) .

Китайский бог долголетия.

С китайской растительностью перекликается в какой-то мере растительность

нашего юга; деревья же средней полосы совершенно иные по своему

характеру, более ровные и прямые.

Использование естественных красот дерева широко применялось и применяется

при производстве мебели. Дерево нарезается тонкими слоями в виде фанер, на

которых очень хорошо заметен его рисунок (текстура). Этой фанерой и обклеивается

мебель. После полировки цвет и рисунок древесины бывают

очень красивы, со сложной игрой волнистых линий, пятен и

расплывов. Порой ее можно сравнить даже с фантастическими

рисунками мрамора.

Итак, даже по немногочисленным и несколько случайным примерам мы

видим, как широко и разнообразно использовалось

«целоможное» дерево в народном кустарном творчестве.

Нельзя ли и нам по-своему продлить эти

замечательные традиции народной смекалки и находчивости?

ПЕРВАЯ НАХОДКА

Это получилось случайно. Устав после работы, я

вышел прогуляться по лесной опушке. Утомленным глазам

приятно смотреть на зеленое. Я машинально блуждал

взглядом по траве, но вот почему-то мое внимание

привлекли места недавних корчевок. В небольших

котлованах среди комьев земли валялись обрубки и обломки

былых вековых кряжей. Это были мелкие, случайно

отломившиеся при корчевках корешки.

Я поднял один корешок наиболее замысловатой

формы, повертел его в руках и так и сяк, и вдруг его

очертания что-то мне напомнили.

Ба! Да это какая-то голенастая птица... Ну конечно,

журавль! Длинная шея, закругленная грудь, тонкие,

длинные ноги и даже хвост, который торчит почему-то

стремительно вверх. Ну, да ничего – потом разберемся...

Я понес находку домой, по дороге очищая от тонкой

коры. Легкая корочка отшелушивалась быстро, прямо

ногтем, и под ней открылась чудесная

золотисто-розоватая поверхность древесины с едва заметными

коричневыми прожилками.

Дома я окончательно убедился, что нашел журавля.

Надо было только кое-что отрезать и кое-что добавить.

Вскоре я подобрал и подставку для фигурки. Это был

твердый древесный гриб почти круглой формы, который я

отколол от поверхности старого пня.

Я приделал журавлю недостающий клюв из обрезков

его же собственных длинных ног, отгладил поверхность

фигурки твердой костяной палочкой (отчего журавль

стал словно отполированным) и прикрепил на подставку-

гриб.

Так родилась моя первая лесная скульптура, ставшая

началом большой коллекции.

КРЫЛАТАЯ АНТИЛОПА

Я возвращался домой задворками какой-то деревни.

Вижу, на крыше маленького сарая лежат сухие березки,

растопырив причудливые корни. Я подошел поближе.

Один из корней показался интересным. «Ну, – думаю, —

нашел!» И, хоть я не знал, что в нем для меня таится, все-

таки решил взять его и тщательно рассмотреть дома. Но

брать без спроса не хотелось.

У порога возле немудреного своего хозяйства сидела

старушка и еловой шишкой чесала живот поросенку. Он,

развалясь у ее ног, блаженно похрюкивал.

Спрашиваю:

– Бабушка, можно взять вон тот корень?

– Бери, родимый, коли нужно... А на что тебе этакая

кикимора?

Я замялся.

– Хочу вырезать игрушку... у меня дочка...

– А... Ну бери, бери, – видимо не совсем понимая мой

интерес к этому корню, добавила бабка.

Я взял корешок. Топориком отрубил суховатый ствол

и медленно пошел по обочине дороги, рассматривая на

ходу свою находку.

Кора легко отделилась от древесины. Корешок был

сложной формы. Изгибы и очертания моего трофея

словно что-то говорили мне, но что – понять сразу я не мог.

Только через несколько дней, еще раз внимательно

рассмотрев корень в самых разных положениях, я увидел

в нем черты какого-то животного на высоких ногах, с

длинной шеей и чуть-чуть повернутой головой. «Не

жираф ли это? – подумалось мне. – Нет, для жирафа шея

слишком коротка и легка. Это антилопа». Сомнений

больше не было.

Крылатая антилопа.

Я принялся обрабатывать корешок. Сначала очистил

всю кору, стараясь не задеть ножом красивую коричневую

поверхность самого дерева. Работал я с осторожностью,

зная, что, если отрежешь лишнее, приделывать будет

значительно труднее.

На спине у антилопы – три длинных отростка вроде

крыльев. Срезать или оставить? «Лучше оставить, —

решил я. – Пусть антилопа будет сказочной, крылатой.

А то, что она трехнога и ноги толстые, как у слона, тоже

не беда».

Доделывать пришлось немного. Вырезал уши из

обрезков сучков и, просверлив дырочки на голове, вставил

их, предварительно помазав концы клеем. По коричневой

поверхности древесины прочистил ножом ряд круглых

светлых пятен. Антилопа стала пятнистой.

На месте глаз, вырезав маленькие лунки, я укрепил

круглые шарики из вара. Антилопа совсем ожила и

смотрела на меня своими черными, блестящими глазами,

слегка повернув голову на длинной, грациозной шее.

Затем я прогладил всю фигуру гладкой костяной

палочкой – поверхность дерева слегка заблестела.

Крылатая антилопа вошла в компанию моих «лесных

диковинок».

СТРАУС

Между рядами яблонь большого колхозного сада

чернели борозды свежевспаханной земли, очевидно

предназначенные для посадок.

Среди крупных комьев рыхлого чернозема виднелись

обломки корешков какого-то кустарника.

Я решил пройтись – поискать, нет ли чего

подходящего.

Вот тут-то я и нашел страуса, почти готового.

Узловатая форма середки корешка напоминала тело,

обломки – крылья и хвост, отростки побегов – ноги и

шею. Не было только головы. Я очистил от коры шею и ноги

фигурки (у живого страуса они голые), а на туловище кору

оставил. Ее пористость соответствовала рыхлому оперению страуса.

Дорабатывать фигурку почти не пришлось. Надо было лишь тщательно со

щеткой промыть корешок в воде, чтобы в порах коры не

осталось песка и пыли.

Голову для страуса я нашел легко.

Приклеить ее тоже было нетрудно.

Чтобы подчеркнуть характерные черты страуса, длину ног и

шеи я нарочно немного преувеличил.

Эту фигурку я укрепил на высушенном древесном грибе.