Текст книги "Спаси и сохрани"

Автор книги: Алексей Лукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Мальчик наклонился, якобы завязать шнурок. Схватил горсть земли, резко выпрямился и зарядил ею вожаку в лицо. Пока возникло секундное замешательство, дал дёру.

Ваня улепётывал как никогда. В спину летели камни, палки и просто обидные слова, но Ваня ничего не чувствовал и не слышал. Нёсся к дому Варвары Степановны, перепрыгивая через всевозможные препятствия: высохший ров, колонка, чей-то пёс, что сморился на летнем солнце прямо посреди дороги, покосившийся заборчик, ещё один… Где-то рядом промелькнула знакомая калитка. Пальцы сами вцепились в дверную ручку, рванули на себя. Миг – и всё смолкло. Только частое-частое дыхание, словно в лёгких догорала птица Феникс.

Дрожащими руками выловил из заднего кармана телефон, с третьей попытки нашёл нужный номер.

– Алло?

– Мам, забери меня! Я согласен на лагерь!

А всё так хорошо начиналось…

Глава 5
"Общество отверженных обществом"

– А теперь, хлопец, давай рассказывай, шо делал в подвале?

– Я… – Нужные слова разбегались, как тараканы при виде тапка. – Я…

– Немец, шо ли? Якаешь мени тут. Или язык проглотил?

– Не проглотил.

– О, есть контакт! Моя твоя понимать. Продолжим допросные мероприятия. Вас шо, вожатый не предупреждал?

– Предупреждал.

– А ты шо, не слушал?

– Слушал.

– Ну так и шо? Зачем попёрся?

– Это не я! Меня столкнули! – воскликнул Ваня.

Правило второе: строителям и техническому персоналу спускаться в подвал можно, вожатым и детям – НЕЛЬЗЯ! Ни при каких обстоятельствах.

– Тю-ю! Партизан з тебя хороший, а вот брехун – не дуже. Шо мне с тобой делать-то, а?

Молчание – тягучее, как утратившая аромат жевательная резинка. Дворник дядя Коля напряжённо сопел, поигрывая косматыми бровями. Это с ним Ваня столкнулся под землёй. Случается же такое – впопыхах выбрал правильный тоннель, а ведь мог бы заблудиться окончательно. Неожиданный спаситель помог выбраться и устроил, как он сам называл, «допросные мероприятия». Перепачканный землёй и глиной Ваня стоял рядом и бессильно опускал плечи.

– Значит так, хлопец. Прикид у тебя такий, шо хочется рубль дать, но глаза до того умные, шо и копейки жалко. Так шо на первый раз прощаю. Вожатым и Палычу сдавать не буду. А ты до конца смены даже близко к подвалу не суйся. Усёк?

– Усёк.

Слово-то какое смешное. Как будто жил-был на свете парень Вася, но все его звали Васёк. А потом Вася отрастил ус. Ус Васька – усёк.

– Та ты не бийся, хлопец, не бийся. Я в твои годы тож сорванцом был. Но тут, – дядя Коля многозначительно указал на вход в подвал, – завсим другая арифметика. Тут для твоей же безопасности.

«Какая ещё безопасность, – мысленно проворчал Ваня, – когда средь бела дня привидения к несовершеннолетним пристают! Для полной коллекции ещё вампира не хватает и парочки оборотней. Можно подумать, я по своей воле стал бы туда спускаться, ага!»

Вампир нашёлся сразу – через общий холл на улицу вырулил Генка. Весь такой байронически бледный, отгородившийся от солнца тёмными очками, руки в карманах, в ушах – беспроводные вкладыши. Идёт себе спокойненько, неторопливо, болтает с кем-то, будто ничего не случилось. А вот оборотни – Лёха и Мирон – пока отсутствовали.

Впрочем, Ваня о них и не думал. Вообще ни о ком и ни о чём не думал, кроме этого подлого мажора. Руки сами собой сжались в кулаки. Вижу цель – не вижу препятствий. «Сейчас ты у меня за всё ответишь!»

Позабыв про дворника, мальчик рванулся в бой.

Генка направился к мраморной статуе льва, грозно опустившего лапу на шар. Возле статуи уже крутились Ирочка, Катя и Верка. Королева лагеря, взобравшись на невысокую спину зверя, искала наиболее выгодный ракурс для селфи. Лисичкина лениво пролистывала каталог с косметикой – оживала, когда попадалась ароматизированная страница, тёрла её и нюхала запястье. Ароматизированных страниц было больше, чем рук, запахи смешивались, перебивали друг друга, и Катя показательно куксилась. В такие минуты она ощущала себя самым несчастным существом на планете. Ну, а Балбесова полностью оправдывала свою фамилию – аккуратно наносила на лапу льва блестящий лак для ногтей.

Опередив Генку, около девчонок возник Ринат Архимедов. Возник – и сразу подкатил к Лисичкиной.

– Эй, малыш! Скучаешь?

Катя молча скосила глаза. Смотрелся юный обольститель нелепо: светлая майка-безрукавка, из которой спичками вытягивались руки, и безразмерные пляжные шорты – на апельсиновом фоне чернели силуэты пальм с фиолетовыми попугаями. Завершали образ шлёпанцы с носками.

– О, властелин френдзоны нарисовался! – Вездесущая Балбесова влезла и тут. – Что, в твоём дворце закончились запасы обломов?

В этот раз Ринат подготовился. Развернулся к Верке, наклонил голову – Балбесова едва доставала долговязому Архимедову до плеч – и дыхнул мятным освежителем рта:

– Цыпа, будь любезна, покажи мне пальчиком на вора.

– Какого ещё вора?

– Который украл твоё чувство юмора.

– Оу, панч засчитан! – отозвалась сверху Рейфшнайдер-Хрюкина и перевела камеру на юного пикапера.

Верка насупилась. Лисичкина хоть и продолжала хранить молчание – крепкое, как объятия маньяка, но на плоском лице заиграл красный цвет.

– Я тут однажды зашёл в Гугл, – продолжал бурю и натиск Ринат. – Ты в курсе, чьё фото я встретил в статье про неземную красоту? Твоё, малышка!

Ирочка прыснула, чуть не свалившись с царя зверей.

– Ага, а твоё фото выдаётся по запросу «диарея»! – съязвила Балбесова.

– Эт почему?

– А потому что от тебя тоже фиг избавишься!

И Верка демонстративно отвернулась, надув губы. Может, ревновала, что Архимедов, отчаявшись добиться внимания Хрюкиной, стал подбивать клинья не к ней, а к её подруге?

Ринат открыл было рот, чтобы возразить, но не успел. Сзади что-то прошуршало, кто-то выскочил из кустов и стащил с Архимедова шорты – одним махом до самых колен. Взору лагеря предстали легкомысленные семейные труселя в розовых сердечках с крылышками.

– Ах ты, зараза! – Ринат быстро натянул шорты и обернулся. – А ну, стой! Стой, кому говорят!

Ярко-рыжая голова Димы Веснушкина дублировала солнце. Мальчик, заливаясь фонтанами смеха, скрылся в ближайших кустах. Архимедов, разрубая кулаком воздух, кинулся вдогонку.

– Всё сняла? – Катя заглянула в смартфон Ирочки.

– Ага, – кивнула довольная Рейфшнайдер-Хрюкина. И крикнула удаляющейся спине Рината: – Ищи себя на Ютубе, Ромео!

В этот момент к Генке подскочил разгневанный Ваня.

Рукомойников, заметив нарастающую тень, отшагнул в сторону. Ваня не успел затормозить и промчался мимо.

– Опа, Суслик! – узнал его Генка. – Ты как выбрался? Пацаны дверь открывают, а тебя нет.

– Да ты хоть понимаешь, что чуть меня не угробил?!

– Так-то ты живее всех живых.

– Ещё и смеёшься? Мажорище столичное! Щас я тебе покажу! – И Ваня набросился снова.

– О, всесильный лифтинг! Пошла жари-и-ишка! – обрадовалась ещё больше Ирочка, снимая начало драки.

Мысленно она уже подсчитывала возможное количество лайков у нового выпуска на своём канале. Два эксклюзивных видоса за один вечер – это вам не получасовой рассказ про маску для лица и коллагеновые патчи. Такое даже у топовых блогеров не встретишь. Кстати, о топовых. С кем бы вступить в коллаборацию?

Однако драки не вышло. Новенький, не успев достать до противника, споткнулся и шмякнулся об землю. Проехался лицом до самых ног Генки – из носа потекло тёплое с привкусом железа.

– Это фиаско, братан. Теперь тебе придётся их мыть. – Генка брезгливо стряхнул капли крови с ботинок. – Мне их вообще ни разу не жалко – двести баксов, прошлогодняя коллекция. Зато нашёл тебе применение. Понял, Суслик, где место для таких нищебродов, как ты? Правильно. У меня под ногами.

– Да ты!.. Да я!… Да иди!.. – Разбитый нос мешал говорить.

Ваня попробовал встать, но Рукомойников ступнёй надавил ему на спину.

– Вякать я не разрешал! Какой-то ты бешеный… Мож, прививку сделать? Щас свистну, пропишут тебе постельный режим до конца смены.

– Себе пропиши! – Мальчик всё-таки стащил с себя ногу Генки, но злость начала отступать. – Зачем ты это сделал? Я же мог заблудиться и умереть от голода! И эта утопленница в озере совсем не ок!

– Реально, больной. – Рукомойников на всякий случай отошёл в сторону. – Ты чё базаришь? Какая утопленница?

– Которая песню пела!

– Какую песню?

– Про несчастную любовь.

– Чью любовь?

– Призрака!

– Какого призрака?

– Утопленницы!

– Какой утопленницы?

– Которая в озере плавает!

– Так она поёт или плавает?

– Плавает и поёт!

– Она ж захлебнётся.

– Она и так уже утопленница!

– А если она утопленница, как она может плавать и петь?

И Ваня разве что не взвыл от бессилия.

– По ходу, новенький на солнце перегрелся, – выдала своё экспертное заключение Лисичкина. – Ну, или в детстве его часто вниз головой роняли.

– Ой, девочки! – спохватилась Рейфшнайдер-Хрюкина. – Я читала в одном паблике, что при изготовлении дешёвых шмоток добавляют какую-то особо токсичную краску. И когда человек долго носит паль, то вдыхает этот запах и съезжает с катушек.

– А ведь мы сидим рядом с новеньким целых пять минут! – заёрзала Балбесова. – Вдруг это заразно?

– Эй, я не хочу быть психом! – подключилась Катя. – Все психи носят немодные смирительные рубашки. Белое меня полнит!

– Девочки, у меня в тумбочке есть санитайзер с ароматом манго и добавлением увлажняющего крема, чтобы не сушить кожу при частом использовании. Мы просто побрызгаемся с ног до головы, и коварный психический вирус тут же погибнет! – успокоила всех новоявленная дочь немецкого дипломата.

– Ирочка, ты гений! – захлопала в ладоши Балбесова.

– Да уж, никогда б не подумала, что стану кладбищем для бактерий, – философски изрекла Лисичкина.

И вся женская процессия, прихватив с собой Генку, чинно продефилировала мимо Вани обратно в замок. Мальчик так и остался лежать на земле.

– А когда я приехал в лагерь впервые, меня макнули головой в унитаз. – Над Ваней кто-то навис и протянул носовой платок, предусмотрительно смоченный в холодной воде. – На фоне того, как поступили с тобой, можно сказать, легко отделался. Да?

Ваня прижал платок к носу и поднялся. Рядом стоял Тёма Булочкин – переминающийся с ноги на ногу и с неподдельным сочувствием на лице.

– Ты где так испачкался? У тебя ведь есть запасная одежда? Я могу дать свою, но боюсь, ты в ней утонешь. Мама говорит, нужно сесть на диету, а я думаю, что будущее за бодипозитивом. Ты как считаешь? Тут рядом есть работающий фонтан, можешь умыться. А под лагерем правда есть пещера? И ты видел там призрака? И как только не испугался Генке отпор дать. Я б не решился. Хорошо, что он один был. Повезло, да?

Когда Ваня был совсем маленьким, то не понимал значения слова «стыдно». Это слово любили все взрослые. Смотрят пристально, не мигая, некоторые для эффектности цокают языком или качают головой, и вопрошают: «Как тебе не стыдно?» А Ваня стоит, слушает и чешет затылок: стыдно – это как? С возрастом проблема разрешилась. Стыд – это когда испытываешь чувство жгучей вины за совершённый поступок, потому что понимаешь: поступок этот не был правильным.

Сейчас Ване было по-настоящему стыдно.

– Ты это… Не сердись на меня, плиз. Ну, что не заступился, когда Генка и его братва… там, в беседке… И потом, в столовой… Он меня заставил!

– Я в этом лагере не первое лето, уже привык, наверное. Интересно, а сколько лет я сюда езжу? Надо будет посчитать. И Рукомойников не сразу таким стал – может, переходный возраст так сказывается? У меня вот он тоже начался, но я пока никаких изменений не чувствую. А ты чувствуешь? – говорил Тёма по пути к фонтану. – Так что я не сержусь. Главное, что теперь мы точно друзья. Ты ведь всё ещё хочешь со мной дружить?

– Хочу! – согласился Ваня.

Умылся, вытер лицо и руки, наконец осмотрел себя в водном отражении как следует. Распухший нос и пара ссадин. Ерунда. Кто-то говорил, что шрамы украшают мужчину. Хотя шрамы и синяки для тихого, домашнего Вани Сусликова – нонсенс. До сегодняшнего дня он никогда ни с кем всерьёз не дрался.

Тёма потянул нового друга за локоть. Подмигнул, как заправский заговорщик.

– Пойдём, нас уже ждут.

Нас? Ждут?

Крылья замка, где располагались отряды, закончились, далее строение выглядело необитаемым. За одной из башен имелась лестница, почти целиком скрытая зеленью от посторонних глаз. Лестница уходила вверх – не на второй этаж, а ещё выше, упираясь в небольшую, почти круглую дверь под самой крышей.

Тёма поднялся первым и постучал. Условный сигнал: тук-тук – пауза – тук – пауза – тук-тук. Изнутри кашлянули:

– Заходи!

Чердак оказался вполне приемлемым для жилья. Вместо обшарпанных деревянных перекрытий и прогнивших досок в полу – самодельный гамак из простыни, полуспущенный, но всё ещё живой надувной матрас в углу, над ним – полки с чипсами, лимонадом и открытой пачкой печенья. Рядом пара тяжёлых стульев с вытянутыми резными спинками, широкие подсвечники из потускневшей бронзы, на полу – маленький коврик со стёршимся рисунком. Старый, ещё кассетный магнитофон. Какие-то книги. На дальней стене развешаны карандашные портреты – Ваня так и не разобрал, кто на них нарисован, слишком уж зашкаливал уровень абстракционизма. На другой стене висел дартс. Перевёрнутый ящик служил сразу и тумбой, и столом.

Из гамака выпрыгнула та самая странная и нелюдимая девочка с чёрным макияжем и синими волосами.

– Вот, доставил в целости и почти в сохранности, – выдохнул Тёма и с нескрываемым блаженством запрыгнул на матрас.

Желеобразный остов обеспокоенно забултыхал, а мальчик сразу же захрустел чипсами.

– Мда. Видок у тебя, как у бездомной собаки. – Энжел окинула Ваню придирчивым взглядом. – Команду «сидеть» знаешь?

– Чего?

– Я говорю, sit down please! В ногах правды нет. Гость не кость, за дверь не выкинешь. Чувствуй себя как дома… Что там ещё говорят в таких случаях?

Ваня робко придвинул к себе стул. Сначала пещера с призраком, теперь логово ведьмы. Всё чудесатее и чудесатее.

– Отвечать готов?

– На что?

– Есть такая штука, называется вопросы. Обычно на них отвечают. Итак, вопрос первый. – Энжел достала крафтовый скетчбук и чёрную гелевую ручку. – Открыв ночью холодильник, первым делом ты

А) быстро хватаешь колбасу и убегаешь.

Б) медленно, в сладком предвкушении достаёшь баночку ледяной колы.

В) смотришь несколько секунд, а потом закрываешь, чтобы тут же открыть заново.

Г) Ты его вообще не открываешь, просто изучаешь магниты на дверце и идёшь дальше спать.

– У меня родители ругаются, когда я хожу ночью на кухню, – отозвался из угла Тёма. – Папа говорит, что я мешаю спать, потому что раньше он много лет работал сторожем и у него выработался очень чуткий сон. А твой папа кем работает? Но я кое-что придумал! За ужином стараюсь есть как можно меньше, а сэкономленные продукты втихаря уношу к себе в комнату, чтоб подкрепиться ночью. Согласись, что это удобно? Ещё б с туалетом вопрос решить, я б тогда вообще из комнаты не выходил.

Ваня промолчал, а Энжел что-то добавила к своим записям.

– Продолжим. Вопрос номер два.

Если в автобусе тебе наступят на ногу (намеренно или нет – не знаешь), ты

А) втащишь нарушителю личного пространства в лобешник.

Б) вежливо попросишь убрать ногу.

В) дотерпишь до своей остановки, чтобы в полночь, склонившись над стеклянным шаром, предать обидчика всевозможным проклятиям.

и Г) Если кто-то стоит у тебя на ноге, значит в кабине посторонние, потому что ты – водитель автобуса.

– А мне, увы, не разрешают пользоваться общественным транспортом без сопровождения, – пожаловался Тёма. – Говорят, в самом раннем детстве мы всей семьёй поехали смотреть Москву и спустились в метро. Родители успели сесть в поезд, а я на секунду отцепился от маминой руки и остался на перроне. Представляете? Совсем один, а вокруг толпы незнакомых взрослых. Тогда у меня случилась паническая атака. У тебя такое тоже бывало? Но сам я ничего не помню. Читал где-то, что события в возрасте до семи лет помнят только тринадцать процентов детей. Потому что до семи лет не развито линейное восприятие мира. А ты помнишь себя в детстве?

Вопрос был адресован Ване.

– Ну… смутно-приблизительно, – пожал плечами гость.

– Вопрос номер три, – продолжала Энжел. – Когда остаёшься дома один, ты

А) затеваешь уборку, чтобы родители пришли и сказали, какой ты молодец.

Б) врубаешь музыку на полную громкость и подпеваешь в расчёску, представляя, что это микрофон.

В) сразу же ложишься спать, ибо в тёмных углах квартиры прячутся монстры, но на спящих они не нападают.

Г) Я никогда не бываю один, со мной всегда невидимые друзья Евлампий и Аристарх.

– Да что это за чушь!? – не выдержал Ваня.

На этот раз внимательные глаза-буравчики юной ведьмы не стали сверлить в мальчике глубокую дыру, а лишь игриво пощекотали одежду. Как будто ей нравилось, что гость примерил на себя роль чайника – начал кипятиться.

– Это специальный психологический тест. «Насколько ты не такой как все?» Что-то вроде испытания. Должны же мы понимать, кого впускаем в свои ряды.

– А вы вообще кто?

– Мы – «Общество отверженных обществом»! – гордо изрёк Тёма.

Ваня пожевал новое название, да и выплюнул:

– Чёт, масло масляное какое-то это ваше общество.

– Щито поделать, все крутые названия уже застолбили, – вздохнула Энжел.

– Простые отверженные были у Гюго. Иные – в «Ночном дозоре». – Когда Тёма говорил о литературе, то всё время поправлял очки и делался важным. Как продавец, прикидывающий, можно ли продать книгу 18+ тому, кому только семнадцать лет и одиннадцать месяцев. – Изначально мы хотели назваться дивергентами, но теперь это слово тоже заняли.

– Диви… Кто? – не расслышал Ваня.

– Суслик, ты кино совсем не смотришь?

– Не называй меня так!

Одно дело – подлый Генка или помешанная на своём фейсе Ирочка, совсем другое – эта противная девчонка с синими волосами.

– Как прикажете, гражданин Сусликов. – Снова усмешка. – Сейчас во всех фильмах встречаются подростки – не такие как все. Окружающие не понимают и не принимают их. Поэтому те вынуждены объединяться в группы таких же изгоев, чтобы вместе противостоять буллингу со стороны социума.

– И что же в вас особенного? Угадываете вкус печенек по надписи на упаковке? Или заказываете роллы голосом президента, чтоб скидка была?

– Не, мы круче, – похвасталась девочка. – Тёмыч, например, матом не ругается. Прикинь? Вообще никогда.

– Родители говорят, что мат – это плохо. Типа у каждого человека есть запас энергетической силы, данной от природы, – пояснил Булочкин. – Хотя ты, наверное, не веришь во всякие чакры, экстрасенсов и биополе, да? Если что, сейчас это в тренде. В общем, ругательства – это всегда сильный эмоциональный выплеск, большая затрата энергии. И если часто ругаться, то весь запас из тебя выйдет и ты станешь совсем пустым, как стеклянная банка. Форма есть, а содержания нет.

«Глупость какая, – подумал Ваня и тут же сам себя одёрнул: – Но… до сегодняшнего дня я и привидений считал детскими сказками. А оно вон как обернулось».

– Я смотрю, предки тебе многое запрещают.

– Это да, – согласился Тёма. – Оберегают меня от «свинцовых мерзостей жизни». Ну, это они так говорят, хотя я встречал такую фразу у Горького. Роман «Детство», мы в этом году проходили. Вы тоже? Только не могу понять, почему мерзости именно свинцовые. Вроде не самый тяжёлый металл. Титан, например, гораздо тяжелее. Как в той задачке на логику, что больше весит: килограмм пуха или килограмм железа, Помнишь? Возможно, во времена Горького титан ещё не изобрели. Нужно будет изучить этот вопрос. А кто у тебя любимый писатель?

– У меня с литературой как-то не сложилось, – честно признался Ваня. – До сих пор в шоке от финала «Колобка».

– А я вот люблю читать. – Тёма мечтательно заулыбался. – Жаль, зрение плохое. Врачи говорят, что астигматизм, а родители считают, что это из-за книг.

– Сочувствую.

– А ещё… – Булочкин запнулся и опустил голову. Ваня заметил, что многие люди так делают, когда хотят в чём-то признаться – в чём-то очень личном, но не уверены до конца и отводят взгляд от собеседника. Душевные терзания разрешились древним и проверенным методом – мальчик порылся в карманах и нашёл конфету. Сладкое придало смелости. – А ещё… – зачавкал, – у меня нет друзей. Вернее, они есть, и во дворе, и в школе. Даже комплименты делают, говорят, я необычный. Девчонки называют няшем. Но никто не дружит со мной по-настоящему. У тебя был когда-нибудь настоящий друг? Как Ватсон у Шерлока или Горацио у Гамлета. Ах, да. Ты же не знаешь Шекспира… Или знаешь? У каждого есть кто-то, кто ближе и лучше, чем я, понимаешь? А вообще, когда я вырасту, то хочу быть театральным режиссёром. А ты кем хочешь стать?

– Не знаю, – соврал Ваня. – Мб буду стримить и жить на донаты.

– Какой-то вы не определившийся по жизни, товарищ Сусликидзе, – с нескрываемым разочарованием и как-то устало протянула Энжел. – Тринадцать лет, а никакой индивидуальности.

Вот это предъява!

– Во-первых, мне ещё только двенадцать с половиной, – начал Ваня. Что эта девочка, косящая не то под раннего Мерилина Мэнсона, не то под бродягу с вокзала, не то под обоих одновременно, о себе возомнила? Подослала Тёму, чтобы затащить на этот чердак, тесты устраивает, насмехается, всем недовольна. – Во-вторых…

– Ай, мелюзга, – махнула рукой Энжи. – Кажись, мы выявили вашу особенность, сэр Сусликофф. Вы самый младший в нашем отряде.

Такая себе особенность.

– Перестань меня перебивать! – не на шутку разозлился Ваня. – Во-вторых, во мне, наверное, мало индивидуальности, но вот в тебе её чересчур много!

– Пригвождена к позорному столбу. – Девочка самодовольно хмыкнула. – Но если серьёзно, я гармонично развитая личность. Так что имеешь полное право мне завидовать. Разрешаю.

– Чему завидовать? Ты в зеркало себя давно видела? Или вы, ведьмы, не отражаетесь? Ты красишь губы в чёрный цвет!

– Это мой стиль, детка.

– У тебя пирсинг в носу!

– И не только там.

– Тебя ненавидят одноклассники! Ты им подкидываешь им дохлых птиц!

– Если ты про тот случай, то это было всего лишь чучело из кабинета биологии. И вообще, это было давно и неправда. Просто хотелось проучить одну крайне мерзкую особу. Да, герр Суслиберг, на свете бывают особы ещё более отвратительные, чем я. К сожалению… Так что слухи о моих колдовских способностях сильно преувеличены. Единственный человек, на полном серьёзе принимающий меня за исчадие ада, это моя поехавшая бабка. Каждый год она сбагривает свою ненавистную внученьку в этот лагерь на целое лето – как говорится, от греха подальше. А тебя за что к нам сослали?

– Ни за что. У меня нормальная семья.

– Нет ничего более ненормального, чем разговоры о нормальности. – Энжел картинно закатила глаза. – Знаешь такие лампы над детскими кроватями, с висюльками в виде сказочных существ? Выключаешь свет, а они отбрасывают страшные тени во все стороны. Почему-то считается, что ребёнок должен от этого кайфовать, а не ловить шизуху. Тебе явно не хватило в детстве таких висюлек. А ещё мультиков и ложечек «за папу» и «за маму».

– Это с чего такие далеко идущие выводы?

– Ну, был бы ты из нормальной семьи, не стал бы сочинять страшилки про призраков и утопленниц, чтоб привлечь к себе внимание.

Ага, значит стояла у окна и была свидетелем их стычки с Генкой.

– Но я говорю правду! – воскликнул Ваня. – Я ничего не сочинял! Под этим замком действительно есть пещера. В этой пещере – озеро. А в озере – призрак. Я видел собственными глазами.

– Да, да, да… Игла – в яйце, яйцо – в утке, утка – в зайце… А ещё там леший бродит и русалка на ветвях сидит… Запомните, сеньор Сусликез, глаза на детекторе лжи не проверишь. Они – последнее, чему стоит доверять в этой жизни.

О, прям целый философ! Мало того, что издевается и не верит, так ещё и жизни учит. Ей бы в пабликах с цитатками на все случаи жизни админить. И чем эта компашка лучше Хрюкиной и Генки?

– Я люблю джаз. Энжи слушает вич-хаус. А ты какую музыку предпочитаешь? – спросил Тёма, чтоб разрядить обстановку.

Не получилось.

– Знаете, что… – Мальчик крепко сжал ручку входной двери. – Я в ваши меньшинства не играю. Я не изгой, понятно? И никогда им не буду! А рисунки у вас на стене дурацкие!

Дверь захлопнулась.

Ну их всех нафиг! Концлагерь какой-то.