Текст книги "Больше боли. Книга 2. Дроздовый пай"
Автор книги: Алексей Левин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
Какой-то вошедший малолетка испугался того, как я вылупился на него, в голове уже гоняя варианты начала разговора. Даже поздоровался, подумав, наверное, что я его знаю. Мне тоже пришлось поздороваться, махом докурить остатки сигареты и броситься вниз по лестнице.
– Че надо? – Сонно спрашивал Антон спустя пару минут, уставившись на меня в дверях. – Видел, сколько время? Мне работать еще завтра.
Я толкнул его в сторону и проскользнул в комнату. Глубоко вдохнул. Да, вот оно, вот этот запах: запах компании, соседства, чужого плеча. Мне хватило всего пары часов, чтобы заскрестись к кому-то в дверь. Как же сильно я сижу на своей неспособности переносить одиночество.
– Э, может объяснишь? – Антон озадаченно уставился на то, как я торопливо скидываю манатки и устраиваюсь в его кровати, еще теплой после того, как он встал. Меня колотило так, как будто бы я только что с улицы с тридцатиградусным морозом. Такой, по крайней мере, мне представлялась моя одинокая комната. – Мы же все решили?
– Блин, Тоха, – я укутался поглубже в одеяло и глянул на него, – че стоишь, как неродной? Время видел вообще? Спать пора.
Я выключил лампу возле кровати и повернулся на бок. И в тот момент, когда Антон, помявшись в темноте, все же лег ко мне, осторожно обнял и прижал к себе, я практически готов был признаться ему в любви. Как другу, конечно. Мы же не п*дарасы всякие, сопли разводить.
Утром проснулись вместе и заговорили так, как будто бы ничего не было: ни безобразных драк, ни взаимных сцен ревности, ни Паши с пирожными. Я сделал на кухне завтрак, Антон заварил кофе в кружках. Мы посидели вместе за столом, попивая кофе и куря сигареты, разговор был ни о чем, но этим и приятен. Украдкой ловя его взгляд, я в душе радовался, что он рядом, что не ушел. Как же мне оказывается нужен был этот человек. Паршивый, неуклюжий, жестокий. Но все же человек. Мы были словно двое бомжей, бытующих в заброшенной канализации. Есть, с кем собирать бутылки, есть, с кем греться в глухую ночь на грязном матрасе, есть, с кем жить и дышать.
Ближе к десяти Антон сел за задание, которое ему поручили на заводе. Надо было перевести инструкцию к какой-то немецкой бетономешалке. Я тоже сходил за ноутбуком и вернулся к нему, чтобы пособирать материал для курсовой. Автомат все же хотелось получить, да и социологическое исследование проводить куда интереснее, чем сидеть и тупить ВКонтакте. Так я, по крайней мере, думал, когда закончил введение и перешел к сбору материала для теоретического раздела курсовой. В этот момент у меня позвонил телефон.
– Мама? – Я даже не поверил своим ушам, когда услышал в трубке ее голос. – Ты, что, позвонила? Первая?
Даже Антон отвлекся от своей работы и обернулся ко мне. В глазах его читалось не меньшее удивление, что и у меня.
– Да, Темочка. – Прощебетала мама с улыбкой. – Можешь забрать меня с вокзала?
– Мам, – я сразу встал. Возбужденно заходил по комнате, – вообще-то я на учебе, я не у папы на квартире. Ты же в курсе?
– Да-да-да, я знаю, поэтому и приехала к тебе. Ну что, заберешь меня? Мне нужно в гостиницу, а я совершенно не знаю, в какую это сторону.
– С-сейчас, – я стал впопыхах искать ключи от комнаты, – подожди меня минут сорок. Мне доехать надо.
– Это что, правда она? – Напоследок спросил у меня Антон. О моих сложных взаимоотношениях с мамой он был давно наслышан.
– Да, представляешь? – Я как-то полубезумно улыбнулся. – Она приехала ко мне.
Я помчался к ней на вокзал со всех ног. Не чувствовал под собой земли, когда выскакивал из маршрутки, едва дождавшись, пока она остановится. Вбежал в здание вокзала, потом выбежал, заскочил в цветочный, купил ей букет. Лихорадочно пытался поправить волосы, не знал, куда деть руки. В общем, переживал так, как будто бы собрался на свидание.
Мама упала в мои объятия не хуже.
– Темочка, какой ты у меня красивый, какой взрослый стал! – Она остановила взгляд на ссадине на губе и чуть было не дотронулась до нее пальцем. Я вовремя увернулся, всучив ей букет. – Ой, да что ты!.. Не надо было.
– Мы с тобой так редко видимся. – Смущенно пробормотал я, надеясь, что не вспыхну прямо сейчас до кончиков ушей от ее внимания. – Может быть, чаще будешь приезжать теперь.
Я открыл перед ней дверь на улицу. Сегодня светило солнце и было бы даже тепло, если бы не пронизывающий ветер. Мама была на удивление в легком пальто. Как будто бы и не подозревала, в какой край направляется. Мне захотелось сорвать с себя куртку и накрыть ее плечики, но я вовремя сдержался. У самого от этих порывов ветра яйца скукоживались в грецкие орехи.
– В какую тебе гостиницу надо?
– «Урал», это далеко?
Далековато. Надо было ехать на трамвае. Я повел ее черед дорогу к остановке.
– Прокатимся на трамвае тогда. Это в другую часть города.
– Здорово, я так давно не каталась на общественном транспорте! – От ее лучезарной улыбки я готов был ослепнуть. – Ну, что, Темочка, рассказывай, как ты поживаешь, как у тебя дела? Как отец?
Я зажмурился, потом открыл глаза и удивленно посмотрел на нее сверху вниз. В смысле, как отец? Умер. Что она имеет в виду?
– Отец, ну… – Заблеял я под грохотание подъезжающего трамвая с еще советских времен. – Лежит. Что ему еще остается теперь, верно?
Я даже стал подозревать в ней сумасшествие, когда она легко впорхнула внутрь и нырнула под поручни. Все места были заняты, поэтому мы забились в угол. Мама оперлась спиной о жестяную обшивку. Меня качнуло на нее, когда двери захлопнулись, и мы поехали дальше. Тут мама зажала себе рот рукой и рассмеялась. Все сразу же стало ясно.
– Ты что, в поезде пила? – Понизив голос, спросил я у нее. Из-под беретки у нее выбивались закрученные в кудряшки светлые волосы. Она вновь напомнила мне Мэрилин Монро, но теперь уже не на пике ее карьеры, а за пару ночей до того, как она наглоталась таблеток.
– Да, Темочка, представляешь, так разволновалась. – Она зашуршала моим букетом, пытаясь что-то найти у себя в сумочке. Но потом бросила и снова подняла на меня глаза. – Прости меня, Тема.
– Передаем за проезд, молодой человек.
Я отвлекся буквально на пару секунд, чтобы расплатиться, а когда снова повернулся к маме, у нее в глазах опять плясали какие-то мерцающие демоны, серебряные обертки от конфет, пузырьки газировки.
– Тут у вас конференция в городе, вот я и приехала. Столько бумажной работы, ты не представляешь! – Она снова засмеялась, прижав руку к груди. – Мне начальница все уши проела, пока я готовилась к поездке. Посмотри, на месте сережки?
Она щебетала и щебетала дальше, а я смотрел на нее остановившимися глазами. Мама, неужели ты… Неужели тебе и вправду больно? Тебе больно, что папа оставил нас? Ты страдаешь? Ты действительно знаешь, что такое страдание? Мимо трамвая проносились высокие дома, скверы, рестораны, машины, люди, до носа захлопнувшиеся от холода. И во всем этом трамвае были только мы вдвоем. Мама, без пяти минут рыдающая от отчаяния у меня на груди, и я. Извращенец, которому нравилась боль в ее глазах.
– Пойдем, нам выходить здесь. – Я взял ее за руку и дернул за собой, даже слишком сильно, чем следовало бы. Теперь, когда я увидел, что ей плохо, я внутри кровожадно рассмеялся. Добро пожаловать в мой мир, думалось мне, когда я, не отпуская ее руки, потащил ее за собой через дорогу, не давая продохнуть. Узнай, на что ты меня обрекла своим легкомыслием. Дыши болью. Живи болью.
Мама вдруг присмирела. Больше не заливалась хохотом и не рассказывала глупости. Покорно бежала за мной, иногда по-детски оглядываясь вокруг. Все ей казалось чужим и новым.
В гостинице мы взяли ключи от комнаты и поднялись на пятый этаж. У нее оказался чудесный номер с видом на город. У меня бы даже перехватило дух, если бы, отодвинув штору, я увидел за окном сады, парки, архитектуру в стиле хай-тек, неоновые вывески и все другие признаки современного мегаполиса. Но на меня глянули с трех сторон черные трубы, поднимавшиеся от металлургического, ферросплавного и УралВагон заводов. А между ними лежал такой же черный город с черными людьми и черным асфальтом. В одном черном-черном городе…
– Посиди пока тут, Темочка. – Мама бросила пальто на большую кровать и неуклюже разулась. Споткнулась о свой сапог и рассмеялась. – Схожу в душ. Зря я так коньяку напилась. Надо освежиться.
На ней было облегающее платье какого-то темно-красного оттенка. Широкая черная полоса по подолу и на талии. Волосы у нее действительно стали намного короче и кудрявее, может быть, сделала себе химию. Хм, как же это слово расшифровывается? Химиотерапия? Химическая завивка? Черт бы побрал этих женщин.
– Хорошо. – Сказал я и достал пачку сигарет из кармана. – Иди. Я тебя подожду.
На балконе стоять было невыносимо холодно, поэтому я вернулся обратно в комнату и широко открыл окно. Не хотелось, чтобы сработала сигнализация, и у мамы были из-за меня проблемы. Пока курил, просмотрел ленту новостей ВКонтакте. Антон ничего не писал. Отослал ему прикол: «Всем знакомо, когда друг превращается в мудака. Но не в женщину, Антон, сука, как же так?!». Меня позабавило, что в шутке про смену пола было его имя. Он сообщение прочитал, но ничего не ответил. Видимо, изображал бурную деятельность на работе. Докурив, я стал искать, куда бы присесть. Никаких стульев или кресел. Только огромная кровать почти на всю комнату.
Передо мной качнулся потолок. Растянуться на такой большой кровати после наших полутушек в общаге было кайфово. Я даже услышал, как благодарно распрямляется мой позвоночник, расходятся пластины, возвращаются в естественное положение позвонки. Если кто другой сейчас бы увидел, как я валяюсь в кровати под звуки льющейся воды в душе, решил бы, что немолодая уже женщина нашла себе прыткого любовничка. Я представил, как открываю дверь и вижу ее голую, изящную спину, по которой катятся ручейки воды. Она очень даже хороша для своих лет. Такая вся подтянутая, стройная…
Я подскочил на кровати, когда дверь ванной открылась. Было чувство, что мама застала меня за дрочкой. Никто и никогда не заставал меня за таким, но я почему-то был уверен, что случись оно со мной, я бы чувствовал себя точно так же. Мама была одета в белый гостиничный халат. Волосы у нее распрямились, с них капала вода. Она чуть порозовела от горячей воды.
– Как же хорошо погреться! – Вздохнула она со счастливой улыбкой. – Я уже и забыла, как здесь холодно. Каждый раз удивляюсь, как здесь люди живут.
Я кивнул. Тоже все никак не мог привыкнуть к тому, что здесь в октябре уже начинает идти снег, а к ноябрю на улице настоящие, полноценные сугробы. И вся эта зимняя канитель длится вплоть до апреля. Мама тоже упала на кровать. Наклонила голову на бок, смотря на меня. Чувствует ли она ко мне хотя бы десять процентов того, что обуревает мою душу прямо сейчас?..
– Знаешь, Тема, у меня есть деловое предложение. – Сказала она, видимо, разглядев что-то в моих глазах. – Давай закажем с тобой еще коньяку, а? И напьемся! Вот прямо сейчас! Вот здесь, в этом самом холодном городе на свете. Напьемся и забудем, что было вчера, или что будет завтра. Будем жить одним днем.
Я еще никогда ничего не заказывал в гостинице. Я вообще из тех людей, которые чаще смотрят такое в фильмах про миллионеров, попивая чаек под Доширак. Поэтому я прикинул и подумал, что, если хочу оставаться джентльменом, ни в коем случае не должен отказываться. Тем более, что мама платила за все сама.
– Да, девушка, и можно еще закуски какой-нибудь? – Она улыбнулась минутой позже в телефонную трубку. Поймав мой взгляд, сразу же отвернулась. Совсем как девчонка. Халат был ей большим и обнажил левое плечико. Я соскочил с кровати и снова бросился к балкону, чтобы не развивать свои мысли дальше. Но они не останавливались и росли в моей голове дальше, извиваясь, переплетаясь друг с другом, прогибаясь и лобзаясь в самые десны.
– Зря ты так много куришь. – Сказала мама, когда я вернулся к ней обратно в комнату. На этот раз я был очень даже рад тому, что на улице такой дубак. По крайней мере, он охладил мою голову. И я решил поехать домой.
– Папа не из-за сигарет умер. – Сказал я, одеваясь. – Мам, давай дальше без меня, ок? Я тут вспомнил, что по учебе нужно срочно одну работу сделать…
Но я не договорил. Она подошла и тихо, не говоря ни слова, прижалась головой к моему плечу. Мне не оставалось ничего другого, как обнять ее.
– Не уходи, Темочка. – Прошептала она и всхлипнула. – Без тебя я с ума сойду. Я не умею быть одна…
Время до того, как нам принесли заказанное, прошло незаметно. Я пытался успокоить маму. Мама рыдала на кровати.
– Вот, мам, выпей воды. – У меня тряслись руки, когда я стал наливать из графина в стакан. Я совершенно был сбит с толку. Я не понимал, что происходит, в чем состоит моя функция, зачем вообще все это? Мама продолжала причитать:
– Темочка, это все я, это из-за меня он умер! Это я такая, будь я проклята!.. Он ведь ждал меня все это время, а я? Разве мне там было хорошо? А ведь мне и было хорошо, совсем без него, без тебя, было хорошо!.. Я не заслуживала своего счастья!..
– Мама, ты ни в чем не виновата. – Я протянул ей воды, но она вместо этого кинулась мне на шею, продолжая рыдать. Стакан с водой раскатился по полу. – Просто он заболел, а потом… Потом ушел. У нас очень плохие врачи в городе, рак диагностировали уже на последней стадии.
– Вот, а если бы мы переехали обратно на юг, он бы обязательно попал к хорошим врачам! И вылечился бы! И все было бы замечательно!
У меня создалось впечатление, что я играю в сапера. И только что меня обдало комьями грязи и чужих кишок, потому что я сделал неверный шаг. Поэтому я стал гладить маму по голове и спине, чтобы немного успокоить, попутно обдумывая, в какую сторону ткнуть саперной лопаткой еще раз.
– Мама, мы все виноваты в равной степени, что все произошло именно так. По сути, папа мог найти другую женщину и жить с ней, никто же не заставлял его сидеть и ждать тебя. – Я встретился с ее глазами, когда она, немного успокоившись, перестала меня обнимать и села рядом. – Ну серьезно, ты же нашла себе другого. А он почему нет? Сам зациклился, вот и получилось все так, как получилось.
Она прерывисто вздохнула и стала вытирать слезы.
– Да, он всегда был немного замкнутым. – Наконец, сказала она. Кажется, в этот раз мою саперную лопатку пронесло. – Но я все равно чувствую вину за то, что его больше нет. От этого так больно.
Я встал, чтобы налить ей коньяка. Переставил поднос с закуской на кровать.
– Совершенно даже не понимаю, как такое бывает. – Продолжала говорить, как на исповеди, мама. – Вот он был, и вот теперь его уже нет. И больше никогда не будет. Никогда его не увидишь. Как же так, Тема?
«Ты и не видела его», – подумал я, но вслух сказал:
– Помянем.
Мама напилась очень быстро. Наверное потому, что она начала синячить еще в поезде. Поплакав, она включила большой телевизор на стене, выбрала музыкальный канал и принялась плясать на кровати. Я молча трясся на краю, не зная, куда себя деть и подглядывая за ее отражением в зеркале. В ее веселье было что-то кокаиновое, нездоровое, надтреснутое. Мне одновременно представлялась Ева Браун, танцующая на столе, за которым застрелился ее муж, и госпожа Монро, сбрасывающая с себя остатки одежды перед тем, как нырнуть в бездну. Я не знал, я не понимал, как можно ее остановить, что делать, куда бежать? Поэтому я просто молчал и продолжал накидываться в надежде, что, когда опьянею настолько же, насколько и она, мне полегчает.
– Фух! – Она упала рядом со мной и опрокинула в рот еще рюмку.
– Наплясалась? – Спросил я, наливая себе. Алкоголь ни в какую не желал ударять в голову. Со мной такого никогда прежде не было.
– Да!.. – Она снова прижалась к моему плечу. – Темочка!.. Как же с тобой хорошо. Я и не знала, что такое бывает.
Хорошо было не со мной, а с коньяком, но я решил не портить ее хорошее настроение. Она соскочила с кровати, приговаривая, что ей надо в туалет и что она пьяная. Я даже почти не обратил на это внимание. Но звук хлопнувшей входной двери заставил кусок колбасы в моем горле одеревенеть.
– Мама, ты куда? – Я выскочил за ней, но ухватить за халат не успел. Как была, босая, она бросилась бежать по коридору, попутно оглядываясь на меня и заливаясь ведьмовским хохотом.
– Догони меня, Тема!
Как будто мне было восемь лет. Я подумал, что она так извращенно компенсирует отсутствие наших с ней детских игр, когда я был маленьким, но что-то в ее изгибающемся силуэте и голых лодыжках было не от родительского внимания, а самой настоящей взрослой похоти. Поэтому я бросился следом, надеясь, что она по пути не упадет на очередного преуспевающего мужчину с Юга.
Я даже успел извиниться перед женщиной с подносом, которую мама едва не сбила с ног. Но нагнать безумицу удалось только возле самой лестницы, в противоположном рукаве коридора.
– Да куда же ты?.. – Вырвалось у меня, когда я вжал ее, запыхавшуюся, раскрасневшуюся от выпитого, в стену. – Что с тобой творится? Ты нормальная?
На что она, снова сумасшедше улыбнувшись, встала на цыпочки и приблизилась к моему лицу. Она была так близко, что я уловил исходящий от нее запах печенья с молоком. Черт знает, почему, но этот запах толкнулся в воспоминаниях надрывной тоской и болью в груди.
– Обними меня, Темочка. – Едва слышно сорвалось с ее губ. Но я не успел сделать ничего перед тем, как она отвернулась и ее стошнило прямо между урной и подоконником. Потом стошнило еще раз. И еще. Потом я подхватил ее на руки и отнес в номер, где она продолжила свои изливания уже в туалете.
После я дал ей воды и уложил спать. Схватил одежду и сигареты и сбежал, малодушно вспоминая ее запах, ее близость и собственную готовность сократить остававшееся расстояние вплоть до полного уничтожения, ее и своего.
Антон долго ржал, когда я рассказал ему подробности нашей недовстречи с мамой. О том, что между нами было что-то большее, чем просто любовь матери к сыну, я предусмотрительно умолчал, но Антону хватило и того, что обрамляло всю эту несуразную историю. Его восхищало предельно все: и как мы с ней напились, и как заказывали в гостинице с советской отрыжкой коньяк, и как я, наконец, ловил маму в коридоре.
– Да, – успокоившись, наконец протянул Антон, – насмешил ты меня, Воганов. На всю жизнь теперь хватит. Это ж надо!.. – Он с удовольствием потянулся за столом и снова вернулся к ноутбуку. – Забухать со своей мамашей. Ни дня без прикола.
Опьянение успело нагнать меня на крыльце общаги, когда я заходил, и сейчас было очень паршиво. Я устало сел на кровать и промычал.
– Как же мне херово…
– Сходи проблюйся.
Я икнул. Поморщился от одной только мысли об этом.
– Не хочу. – Как был, упал боком на матрас и прикрыл глаза.
Но спустя пару минут мне все же пришлось оторвать себя от кровати и бросить в туалет. Кашляя и отплевываясь, я жалел, что не могу выблевать прямо сейчас вместе с желчью еще и свои мысли, свои чувства, свои прокуренные мозги. Моя бы воля, я бы вообще всего себя выблевал в тот вечер в унитаз и поскорее смыл, а новый, чистый я, далекий от мерзких желаний, направился бы поступью Иисуса обратно в кровать и начал бы новый день с чистого листа.
Но ничего этого, конечно, не произошло. И следующий день растянулся все той же мокрой простыней со следами поллюций от шального подросткового угара. Был понедельник и были пары. За выходные я, разумеется, ничего к новой неделе не сделал. Об этом мне напомнило письмо Светланы Сергеевны на почте: «Составь анкету и пришли мне ее сегодня к вечеру. Успеешь? И хотелось бы взглянуть на твою теорию».
Мне бы тоже очень хотелось на нее взглянуть, учитывая, что какой-то мусор из Интернета я все-таки успел нарыть вчера до того, как звонок мамы сорвал меня с благочестивых намерений. Я отписался ей, что да, успею, и пошел гуглить какую-нибудь анкету для жертв домашнего насилия. Не знаю, почему, но она предложила мне именно эту тему.
Но, видимо, все в универе сегодня сговорились, потому что после обеда меня за жопу схватил мой настоящий научный руководитель. Про схватил за жопу – это я фигурально, конечно. А вот про то, что он был самым настоящим научным руководителем, назначенным мне кафедрой и крайне заинтересованным тем, каков план моей предстоящей ВКР, – это воистину так. Пришлось врать, что я уже два месяца не вылажу из библиотеки, копая материал для теоретической главы. Заваливая всем этим седовласого мужчину, Павла Петровича, я молил всех богов, чтобы он не стал расспрашивать меня о моей теме, потому что я, если честно, что-то смутное о ней помнил, но даже не знал, в чем конкретно состоит мое исследование.
– В общем, ты мне вот что, к пятнице давай введение напиши и список литературы. – Наконец, прервал мой пылкий монолог научник. – Успеешь?
– Конечно, да я обязательно, всеми силами, прям щас сяду!.. – Начал было я. Он остановил меня понимающей улыбкой.
– Нам с тобой главное на предзащите в декабре представить это и наработки по теоретическому разделу. Успеем ведь?
Я подумал, что получил благословление, когда за мной закрепили именно Павла Петровича. Никаких тебе злобных взглядов и требовательного тона. Кажется, он и сам все свои исследования писал именно так, впопыхах перед сдачей, поэтому так понимал меня. Млея от его отеческого тона, я чуть ли не раскланялся.
– Конечно, Павел Петрович!
– Чудно-чудно. Ну, успехов!
Я направился вниз по коридору бодрым шагом человека, который прямо сейчас прыгнет в библиотеку и начнет лопатить все научные исследования подряд. Впрочем, на крыльце корпуса мой шаг изменился и направился в сторону курилки. А там – от отличника и вовсе не осталось и следа.
Пока я курил, мобильный завибрировал, и перед глазами снова открылась фотография Антона с какой-то дамой в кафе. Я поначалу даже подумал, что это тупо повтор, но потом пригляделся: нет, на нашем Дон-Жуане была та же рубашка, в которой он уходил с утра на учебу. Я еще язвил, что он на цыганскую свадьбу в ней собрался. Такая красная рубашка, словно тряпка, брошенная в морду прущего быка.
– «Ты там детективом нанялся, что ли, за ним следить?», – раздраженно написал я Паше, держа в зубах сигарету.
– «Гоша говорит, они очень романтично сидят, за руки держатся», – тут же выпалил, как из пулемета, Паша.
Отлично, еще и этого с собой приплел. Хотя, стоит признаться, у меня как-то болезненно все заныло в животе, когда я прочитал про «ручки».
– «Может, это по работе?», – зачем-то написал я. Обжегся дотлевшей сигаретой, бросил ее в урну рядом. Потом перечитал свое сообщение. Не надо было этого писать, выглядит так, как будто я наивная дурочка, спрашивающая у подруги насчет гулящего парня. Эта мысль меня как-то покоробила, поэтому я без дальнейших разбирательств сунул телефон в карман и пошел на остановку. Лучше приехать и посмотреть на сие романтическое свидание своими глазами, а не этими, голубовато-малибушными.
Паша написал мне адрес, но, когда маршрутка выбросила меня на оледеневшую остановку, я уже в конец опоздал. Загадочная девушка направлялась вверх по улице, а Антон склонился возле киоска, покупая себе пачку сигарет.
– Че не на заводе? – Спросил я из-за его спины. Тот аж подпрыгнул.
– Тем, какого хера? Здороваться нормально не учили?
Суровая продавщица сунула ему пачку и сдачу парой монет. Взыскательно посмотрела на меня. Меня морозом пробрало от ее усиков на верхней губе. Я переключился на Антона.
– А что такое? Чего нервничаем?
– С чего ты взял? – Он величаво выпрямился во весь свой рост и стал шелестеть бумажкой. Посмотрел на меня с усмешкой. Вот теперь я точно почувствовал себя платиновой болонкой, которая рванула через весь город, как только ей маякнули вероятной изменой.
– Да вот, в библиотеку поехал. – Собрался с мыслями, наконец, я. – Научника встретил сегодня. Тот сказал список литературы ему в конце недели прислать и введение.
– М-м… – Антон закивал, изображая готовность поверить. – А на самом деле?
Я изобразил самое невинное замешательство этим вопросом, и он решил меня пока не мучить.
– Ну, пойдем, провожу тебя, что ли. – Мы вместе двинулись вверх по улице, но я очень скоро вспомнил, что в душе не знаю, где здесь библиотека. И, судя по хитрому прищуру Антона, тот тоже догадывался, что я приехал сюда, бросив учебу не потому, что внезапно решился взяться за ум.
Когда вдалеке уже замаячили крыши частного сектора, я решил сознаться.
– Ладно, это Гейорги мне тебя слил.
– Кто? – Антон заржал. – Как ты сказал?
– Гейорги. Это хахаль Пашин. Он, видимо, работает в кафешке, где ты пытаешься свить себе любовное гнездышко с какой-то там бабой.
– Оу, Тема, ты прямо не мальчик, но мужчина. – Он обнял меня за плечо, все еще смеясь. – Ты ревнуешь, что ли?
– Руки убрал!.. – Я оттолкнул его, испытывая желание тоже засмеяться во весь голос от облегчения. Но надо было держать марку. – Еще чего. Так, приехал посмотреть на эту несчастную.
– Серьезно? Думаешь, со мной жизни нет?
– Нормальным людям нет! – Я, наконец, позволил себе рассмеяться. – С тобой только психи вроде меня и водятся. А остальных ты передушишь, как котят.
– А может, я измениться хочу? – Он достал телефон и прочитал что-то на экране. Улыбнулся, спрятав его обратно. От этой его улыбки мне стало тошно, и шутить мгновенно расхотелось.
– Ладно, просто наври мне о том, что она – секретарша с вашего завода и передает тебе задания для перевода, и я отстану. – Огрызнулся я, шаря по карманам. Взял сигарету, предложенную Антоном. Он встал передо мной, загораживая ветер, который колючей плеткой хлестал нас по щекам уже минут пять.
– Артем, – зажигалка сухо щелкнула у него в ладонях. Я наклонился слегка вперед, прикуривая из его рук, – брось ты эту ерунду. Хорошо?
Мы встретились глазами. В его взгляде читалось что-то взрослое, немного высокомерное, но добродушное. От этой гаммы чувств мне стало как-то стыдно, поэтому я поскорее отвел взгляд в сторону, затягиваясь.
– Поехали в универ. У меня пары еще. – Вздохнул он, так и не дождавшись от меня ответа. – Да и у тебя ведь тоже занятия. Лучше не прогуливать. Последний курс, сам понимаешь.
Светлана Сергеевна выбила из меня-таки анкетирование для исследования и позвала в четверг в социальный центр, чтобы его прямо сразу провести. От такой поспешности у меня даже голова кругом шла. Я-то со своей размеренной ленью не привык что-то быстро начинать и сразу заканчивать, я был опытным тянульщиком кота за яйца, у меня целая почетная доска была на стене, этих растянутых яиц. Я даже мог бы первокурсникам экскурсию устраивать. Мы бы прохаживались мимо достойной коллекции, и я бы вещал: «Это отчет по практике со второго курса. Это – семинары по философии с третьего. А это редкий экземпляр – это обещание стать другим человеком. Тянется аж с 2001 года». Все бы восхищенно ахали и фотографировали.
Увы, с преподавателем по социологии было все не так. И, как будто продолжая мои мысли, она встретила меня у самого входа в социальный центр и бодро ввела в курс дела:
– Значит, сначала посидишь со мной на занятии, а в конце я дам тебе время, чтобы ты провел анкетирование. Осилишь?
Адовая практика в школе этим летом уже успела приучить меня к унижениям всяческого рода, поэтому я легкомысленно ответил:
