Текст книги "Последний"

Автор книги: Алексей Кумелев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 25

К семи часам утра город, казалось, медленно просыпался. Уходившие высоко вверх бетонные здания заслоняли горящий багровый рассвет, который гладким полотном был натянут на небосводе. Природа нарочно после мрачного и пугающего темного фона подлила яркие, возбуждающие краски, для того чтобы город с его горожанами как можно быстрее проснулся. А позже заменяла его на спокойный и умиротворяющий, кристально чистый, голубой лоскут.

Сохранивший себе жизнь юноша неторопливо двигался меж окружающими его бетонными, серыми монстрами с горящими немногочисленными глазницами. Необычайно огромный желтый диск солнца, поднимающийся из-за горизонта, заливал улицы просыпающейся столицы Удмуртской Республики теплым, жизнеутверждающим светом. Одинокий путник, бредущий к себе домой, не замечал великолепно прорисованной картины раннего рассвета, где природа выступала в роли неподражаемого художника, с мастерством которого вряд ли бы захотели потягаться именитые мастера кисти и красок. Бездонная пустота, царствующая в голове Максима, прогнала надоедливые, как весенние мухи, мысли об Оле и о своем гнусном соучастии в ее убийстве. Жестокая и беспощадная реальность прошедшей ночи сейчас представлялась маленьким воспоминанием кошмарного сна. Дойдя до дома, он, как робот, поднялся по лестничным ступенькам на четвертый этаж и, повернув ключом замок, отпер дверь. Не включая света, предатель на ощупь повесил куртку на крюк вешалки, висевшей на стене в небольшом коридоре. Войдя в единственную комнату квартиры, он грузно плюхнулся на диван, блестевший от отбрасываемого на него назойливого света, беспрепятственно проникающего в жилище. Юноша вот уж как второй год единовластно распоряжался четырьмя стенами в старой хрущевке. Когда ему исполнилось шесть лет, он потерял родителей, которые погибли в автокатастрофе. Отец не справился с управлением, и зеленый «Москвич», пару раз перевернувшись, упал в овраг, похоронив под собой его родителей. С этого времени бабушка взялась за его воспитание. Но пару лет назад она в очередной раз мирно заснула всего на одну ночь, которая превратилась в бесконечно долгую вечность. С тех пор он остался один, ощутив невыносимое одиночество в большом и вечно куда-то спешащем городе. Встреча с Олей резко изменила его жизнь, наполнив пустое, и израненное сердце теплом и заботой. Эта девушка, сама того не замечая, стала для него чуткой и любящей матерью, балующей бабушкой и мудрым, рассудительным отцом. Она для него была единственной связующей нитью с окружающим миром. Миром, полным цинизма и фальши, где в одиночку очень трудно удержаться и выстоять, оставшись при этом настоящим человеком. Как только лицо Максима коснулось обивки дивана, веки мгновенно налились свинцовой тяжестью и медленно сомкнулись, тем самым поставив жирную точку в окончании безумной ночи, неторопливо отползавшей с улиц Ижевска.

Глава 26

Анатолий допил последний стакан и помутневшим взором заметил, что Александр, положив голову на руки, дремлет на кухонном столе.

– Ну чё, нажрался? – пьяным голосом спросил он, но вместо ответа только услышал громкий храп, вылетающий из губ горбуна. «Ну ладно, хер с тобой», – решил для себя палач и нечеткими движениями схватил сигареты с края стола. Открыв пачку, он увидел, что в ней осталась только три сигареты, ожидавших вынесения приговора в своей дальнейшей судьбе. «Этот козел еще и всю пачку выкурил», – выматерился про себя душегуб, зажигая сигарету. Струя дыма быстро наполнила легкие, приведя карлика в состояние эйфории и безмятежности. Он неспешно откинулся спиной на спинку стула и стал вальяжно докуривать сигарету, пуская мощные струи дыма в потемневший потолок. Левая рука поползла в карман штанов, где нащупала золотую цепочку. «На месте, моя родная», – еще раз убедился Анатолий и, подняв руку, посмотрел на часы. Непомерно большой циферблат командирских часов, болтавшийся на тонкой ручонке Ижевского маньяка, показывал пятнадцать минут восьмого.

– Ну ни хрена себе посидели, – удивляясь столь позднему окончанию затянувшейся попойки, прохрипел он. – Пора и спать. – адресовав себе, приказал палач и, докурив сигарету, бросил ее в грязную сковородку, более похожую на огромную чугунную пепельницу, в которой перемешались засохшие частички приготовленной пищи, раздавленные сигаретные окурки, горы пепла, увенчанные вершиной из скомканной упаковочной бумаги для колбасы. Теплые солнечные лучи уже пронизывали грязные стекла окон кухни, когда он, грузно поднявшись из-за стола, зигзагообразной походкой двинулся в комнату, избрав кровать конечной точкой путешествия. Медленно тлеющий окурок сигареты с жадностью накинулся на плотную, немного скомканную, просаленную упаковочную бумагу, в то время как пьяное тело рыжеволосого карлика упало на кровать. Ярко-красные языки дико пляшущего пламени с невероятной прожорливостью съедали сухие куски бумаги и, встретившись, образовали небольшой столп огня, распространяющий жар вокруг себя. Не на шутку разгорающийся костер своим огненным дыханием опалил запястье оголенной правой руки спящего насильника. Подвластный рефлекторным функциям, контролирующим человеческое тело даже в глубоком сне, он быстро отодвинул обожженную руку, случайно задев покрытую черной бахромой сковородку. Чугунная кухонная утварь со звоном упала на вязаную дорожку, закрывающую невзрачные половые кухонные доски. Окрыленный новой порцией еды, вечно голодный огонь злобно перекинулся на коврик, который недолго сопротивлялся натиску всепожирающего, яростного пламени, источая нитки черного дыма, которые, клубясь, поднимались к потолку кухни. Через несколько минут, сдавшись сильному противнику, коврик устрашающе загорелся фиолетовым пламенем. Сожрав без остатка весь коврик, пламя перекинулось на кухонные, лакированные доски пола. Удушливые клубы серого дыма, бесновато снующие под потолком, быстро заполнили небольшое пространство кухни, предвкушая сладость человеческой жертвы. Александр даже не успел почувствовать, как угарный газ, смертельно расползающийся по дому, наполнил пространство прокуренных легких. Убийственный огонь захватил ножки деревянного стола и, поднявшись вверх, залез на столешницу. Засаленные, сбившиеся, немытые волосы уже задохнувшегося к тому времени горбуна ярко вспыхнули, как спичечная головка. Столп оранжево-красного огня, с колышущимися в разные стороны щупальцами, с наслаждением поедал склоненное над столом человеческое тело, окутанное в ярко-багровое покрывало.

Живущие рядом соседи, заметили пожар только тогда, когда огромные, завихряюшиеся снопы дыма вырывались из щелей бревенчатого дома и, подхватываемые сильными порывами ветра, взмывали вверх. Спустя некоторое время утреннюю тишину, зависшую над деревянным царством, разрезал острием лезвия гул приближающегося пожарного расчета. Когда выкрашенный в цвет огня «Урал» подъехал к месту пожара, дом представлял большой пионерский костер, раздуваемый потоками усиливающегося ветра, который, как видно, подобно маленькому, любопытному ребенку, забавлялся с деревянным неказистым домиком, простодушно помогая «красному петуху» доесть такой лакомый кусочек. Звуки сгорающего дерева, треск шифера, короткие приказы пожарных, человеческий гул зевак, пришедших посмотреть на представление, которое устроил утренний пожар, заполнили разрезанную на тонкие лоскутки утреннюю тишину. Мощные струи воды, изрыгаемые толстыми шлангами брандспойтов, полетели на ярко-красного противника, спешно поедающего дом душегуба. Завязалась битва извечно настроенных друг против друга земных титанов. Они слились в единый ширящийся и бурлящий клубок, от которого исходил белый шлейф, плотным столпом тянущийся в небо. Королевская битва сильных земных стихий закончилась. В очередной раз поверженный огонь полностью капитулировал, оставив после себя робкие язычки пламени, которым уже никогда не суждено было превратится в огромное, познавшее вкус человеческой плоти пламя. Закончив массированный артобстрел и вооружившись крюками, пожарные двинулись к черной груде бревен, некогда бывшей деревянным одноэтажным домом. Первым они обнаружили труп горбуна. Его телом изрядно насытился огонь, превратив человеческую плоть в кусок черной сажи, неряшливо налепленной на скелет. Тело Анатолия, черное от дыма и копоти, нашли чуть позже. Он был завален парой массивных бревен, упавших с перекрытия. Убрав с трупа обгоревшие деревянные элементы перекрытия, пожарные заметили, что второй погибший пострадал в меньшей степени: огонь успел полакомиться только нижней частью ног. В подъехавший, крытый тентом грузовой «Уазик» погрузили тела двух погибших на пожаре людей, один из которых мертвой хваткой в маленькой ручонке сжимал цепочку из благородного желтого металла, так и не ставшей для него началом новой жизни. Катафалк, сманеврировав в тесном уличной проеме меж пожарными машинами и кучей глазеющих обывателей, повез груз в городской морг.

Глава 27

Родители погибшей ужасной смертью девушки узнали о гнусном побеге Максима рано утром в отделении Октябрьского РОВД. Страшная и рвущая острыми когтями душу боль утраты единственного ребенка на время заглушило справедливое чувство мести, кипящее в родительской груди. За неполных два дня они должны проделать гигантскую работу, связанную с похоронами дочери, а не заниматься поиском и наказанием человека, клявшегося еще вчера в вечной любви и заботе. «Придет время, он за все ответит», – негласно решили убитые горем родители.

Городской морг без суеты и спешки встретил новых посетителей: невысокого мужчину, поддерживающего за локоть женщину, несущую в глазах непомерно тяжелую материнскую печаль. Это место, наверняка, единственное в городе, где ход времени значительно отстает от суетной городской жизни. Ведь там, в увенчанных холодной керамической плиткой стенах, сам механизм естественного движения мертв. Здесь все, что вас окружает, пропитано насквозь зловещим, ледяным дыханием костлявой смерти. Даже запах, вонзающийся в ноздри, убедительно констатирует, что вы находитесь в царстве, где беспощадно правит древняя старуха, на безжалостное решение которой не возымеют действия ни возраст, ни положение, ни огромные деньги или безграничная власть: все будут приговорены к тлению и вечному забвению.

К приезду родителей такие же мрачные и нелюдимые, как морг, его работники по возможности замаскировали зияющую в голове девушки пустоту.

– Купите церковную косынку, – посоветовали они, показывая еле различимое очертание глубокой впадины на бледном, словно старая простыня, лбу мертвеца. С большим трудом сдерживая слезы, вырывавшиеся наружу, Игорь Петрович выполнил их просьбу. Под неуёмный, дикий, перемешанный с воем материнский плач он бережно повязал дочери легкий белый платок с выведенными трафаретом черными буквами церковной молитвы.

Через некоторое время, заковав в деревянный гроб тело любимой и единственной дочери, они вместе с ней обреченно двинулись домой.

– Вот, доченька, ты и дома, – чуть слышно произнесла мама, с неподдельной материнской нежностью гладя мраморные руки дочери. – В последний раз, потом сырая земля будет тебе домом, милая моя доченька. – сокрушенно произнесла она и, упав на колени, тихо зарыдала. Наталья Сергеевна даже и не предполагала, что ей придется пройти через самое большое испытание в жизни любой матери – похороны своего ребенка. Чуть погодя, успокоившись, она положила мертвые руки девушки друг на друга, связав их в запястье тонкой бесцветной леской. Затем, отодвинув средний палец, вставила в них зажженную восковую свечку, купленную в церкви на обратном пути при возвращении из морга. Она постаралась как можно ревностней и безукоснительней подчиниться негласным правилам русских похорон, заведенных издревле.

За эти дни Наталья Сергеевна постарела лет на двадцать. Высохшее из-за обильного количества слез лицо, мутные, еле видные зрачки глаз, бессмысленно глядящие в одну неподвижную точку, – такой увидел муж свою жену, войдя в зал. Посередине комнаты, навевая уныние и скорбь, стоял деревянный саркофаг, который навсегда заберет с собой в глубину отвратительной могилы их дочь, оставив в родительских сердцах острое, как бритва, ранящее жало. Он не мог без слез и сострадания смотреть на жену, видя ее неземные мучения и переживания. «Мужчина не должен показывать слез, как бы больно ему и было». – говорил он себе, смахивая катящиеся слезы, сидя в гордом одиночестве, подальше от людских глаз. Но, неподвластные холодному отцовскому рассуждению, слезы все равно стекали по морщинистым каналам мужского лица.

Глава 28

Шум и крики, доносившиеся с улицы, разбудили Макса, когда теплое осеннее солнце медленно покидало невидимую линию горизонта. Он нехотя встал и побрел на кухню. Единственное окно кухни выходило в сторону небольшого двора, окруженного многоэтажными домами, в котором резвились дети, галдя на весь микрорайон. Резким, болезненным воспоминанием ударило по разуму юноши ночное предательство, повлекшее за собой неотвратимую и вечную разлуку с любимой девушкой. Не в силах устоять перед этой болью, он тяжело опустился на табуретку и, подложив под голову сложенные на столе руки, зарыдал. Ему не хотелось больше жить, он одним циничным и самовлюбленным движением перечеркнул законное право на долгую и счастливую жизнь. Жизнь без Оли превратится в нескончаемое мучение, полное гнетущего одиночество.

Солнце ярко сияло на небосводе, одаривая живущих на земле людей своим неиссякаемым теплом. Многие из них, быть может, видят величественное небесное светило в последний раз. Но на смену им придет новое поколение, которое родилось сегодня под благодатными солнечными лучами. Одни умирают, чтобы дать возможность жить другим, таков незыблемый и неоспоримый принцип любого существования в бескрайних просторах Вселенной. Девушка ценой собственной жизни заплатила за продолжение жалкого существования юноши на третьей от Солнца планете. Максим, осознав истинную цену предоставленной ему земной жизни, оказался не готов к такому щедрому подарку. Его захватили злоба и ярость к себе, он быстрым движением рук сгреб все содержимое стола и бросил в стену. Хрупкие фарфоровые предметы, ударившись о кирпичную стену, разбились на миллион мелких частиц, осыпав градом светло-коричневый плинтус, обрамляющий пространство кухни. Приступ ярости закончился, оставив после себя в израненной душе темную, зияющую пустоту. Изредка всхлипывая, он опустился на пол и уткнулся головой в согнутые колени. Через полчаса, в течение которого он беззвучно просидел в такой позе, его осенила единственная мысль, за которую он яростно ухватился. Она пришла внезапно, как это часто бывает, когда ты отчаялся и смирился с уготованной тебе судьбой. Она была словно протянутая в последний момент спасительная ветка для утопающего в страшном болоте, заблудившегося путника. «Скорее, скорее, что есть сил мчись в церковь, это единственное твое спасение», – твердил больной разум сидевшему на холодном кухонном полу подавленному хозяину. Иначе мысли и размышления, мучившие и обвивающиеся вокруг молодого человека стальными канатами, задушили бы его, превратив в еще одного спятившего на этой планете сумасшедшего. Ни капли не мешкая, он сорвался с места и стремглав выскочил из давящих на него стен квартиры, где слишком много вещей напоминало о юной девушке, так мечтавшей стать хорошей хозяйкой этого дома.

Предатель, подобно выстреленной из револьвера пуле, выскочил из подъезда и, не разбирая дороги, устремился к видневшейся вдали трамвайной остановке. Достигнув остановки, он залез в переполненный трамвай и, протиснувшись на заднюю площадку, уставился в огромное оконное стекло. За ветровым стеклом кипела столичная жизнь, переполненная людской суетой и житейскими заботами, в которой уже нет места молодой девушке, мечтавшей о простом женском счастье. Он напрасно вглядывался в мелькавшие человеческие лица, пытаясь увидеть там сопереживание или боль утраты. Смерть Оли не изменила привычный, немного нервозный ритм Ижевска. Город с его жителями даже не заметил еще одной оборванной жизни, унесенной смертью в свое темное царство. Максим только сейчас осознал суровую правду, больно ударившую его. «Неужто смысл нашего существования заканчивается вместе с нами?» – задал он себе вопрос, тщетно пытаясь найти в одурманенной голове ответ.

Доехав до центра, он выскочил из трамвая и побежал в сторону собора Александра Невского, надеясь хоть там найти ответ на неподдающийся скудному человеческому мышлению вопрос о собственной значимости в невероятно огромном мире, который нас окружает. Специфический запах, состоящий из каких-то ароматизированных масел и воска, ударил ему в ноздри, когда он буквально влетел в огромные двери собора. Приглушенный свет, негромкая молитва батюшки, немногочисленные молящиеся прихожане – так встретила церковь нового, жаждущего – общения с Богом посетителя. Созданная внутри церкви обстановка сама по себе располагала к уединенному общению с вездесущим Небесным Отцом. Ведь только он был в состоянии понять и простить любого, кто придет к нему с душевным покаянием и смирением. Максим при входе купил три небольшие восковые свечки и прошел вглубь собора, на стенах которого рукой мастера были запечатлены Библейские сюжеты. Неимоверное количество обрамленных в позолоченные рамки канонизированных святых вглядывалось в проходившего рядом с ними юного грешника. Дойдя до лика распятого Иисуса Христа, изображенного на иконе, он остановился.

– Отец мой родной, владыка наш, – начал он молитву, сомкнув ладони на уровне лица и закрыв глаза. – Прости раба твоего грешного, ибо грешен я, повинен в смерти девушки. Прости меня, Господи, ибо заблуждался я. Да снизойдет милость твоя, – продолжил Макс, застыв около распятья. – Прости меня. Господи, ибо нарушил я одну из заповедей твоих: не убий. Ибо убил я, Господи, самого дорогого мне человека. Нет мне прощения, и нет мне пощады. Избавь меня. Господи, от мук и от мучений душевных. Ибо хочу я только одного – смерти своей скорейшей, прости меня. Господи, за мысли гадкие, но нет мне надобности больше жить без Оли. Прости меня, господи, – закончил молитву грешник и, неумело перекрестившись правой рукой, зажег по очереди свечи. А затем поставил их в напольную лампадку, наполовину заполненную горящими остатками восковым свечей. Он не считал себя богобоязненным юношей, не просыпался и не ложился спать с молитвой на устах. Он, как и многие из нас, обращался к Богу в последнюю очередь, исчерпав свои собственные ресурсы. А когда Верховный Правитель совершает просимое нами чудо, мы забываем о нем, вспоминая о его существовании вновь лишь при возникновении не разрешенных нами проблем. Как бы странно и парадоксально это ни звучало, но такова истинная человеческая сущность. Божественное умиротворение от не видимого глазу общения разливалось по всему телу, заливая душевную боль. Жгучая, незаживающая рана утраты и ненависти испарилась, наполнив душу грешника спокойствием. Максим не ошибся: массивные и надежные стены церкви надежно защищали прихожан от мирских сует и забот, заточая их на время в совершенно другой мир, заполненный душевной гармонией и успокоением.

Многоголосый рокот шестисоттысячного города, словно кузнечный молот, резко ударил в уши Макса, когда он вышел из тихих стен дома Господа, затопив сердце старым, невыносимым страданием. Постояв немного на крыльце, он опустил голову и побрел домой по переполненным людьми городским улицам.

Глава 29

Вынос тела родители назначили на десять утра. К назначенному часу стали подтягиваться немногочисленные родственники и друзья погибшей девушки. Множество живых цветов и искусственных венков заполнили небольшой зал, посередине которого на двух табуретках стоял гроб. Мертвая девушка, одетая в недавно подаренный родителями светло-серый костюм, лежала в небольшом деревянном гробу, отделанном дешевым красным сукном, края которого обрамляла черная траурная лента, неряшливо прибитая многочисленными металлическими скобками. Было сложно представить, что здесь, в этом угрюмом и мрачном месте, с витающим в воздухе зловонным запахом смерти, еще несколько дней назад раздавался звонкий и заразительный девичий смех. Наталия Сергеевна, с выплаканными бесцветными зрачками, сидела на краю дивана, роняя скупые редкие слезы. Её опустошенный взгляд вонзался в холодно-белое лицо любимой дочери, будто пытаясь никому не видимыми материнскими чарами разрушить пудовые кандалы безжалостной смерти.

Молчаливая людская очередь, шаркая ботинками по голому паркету, отдала последнюю дань заснувшей на вечные времена совсем юной девушке. Если бы не мертвецки-бледная кожа на лице покойницы, то многим бы показалось, что их пытаются разыграть. Застывшая на мертвом лице маска подходила к совершенно другой роли: с ее помощью можно играть умиротворенного, сладко спящего ребенка.

– Машина приехала, – кто-то негромко прокричал из глубины коридора.

– Ну что, пора, – откликнулся Игорь Сергеевич, приподнимая обессиленную жену. Толпа провожающих, до этого теснящаяся в маленьком коридоре, быстро рассосалась, оставив несколько крепких мужчин. Четверо из них, крепко взявшись за края деревянного саркофага, вынесли его из квартиры. Им приходилось разворачивать гроб в каждой лестничной клетке, чтобы спуститься еще на один этаж. Узкие лестничные марши советских домов проектировались только для сильных и здоровых людей, среди которых не должно было быть больных, а тем более мертвых. Наконец, когда тело вынесли из подъезда, любопытные местные старушки, сбившись в небольшие группы, с интересом наблюдали за траурной процессией, медленно двигавшейся к стоящему в пятидесяти метрах от подъезда автобусу.

– Вот смотри, это мать той девочки, которую убили, – быстро затараторила одна старушка другой, показывая на невысокую женщину, под руку поддерживаемую мужчиной.

– Ой, батюшки, а как милая убивается! И за что это ей такое несчастье? – сокрушенно помотав головой, ответила ей престарелая подружка. Плотного телосложения водитель арендованного ритуального «Пазика», с безразличным выражением лица рассматривая в боковое зеркало приближавшуюся человеческую колонну, лихо выскочил из кабины и открыл заднюю дверь. Закончив погрузку гроба в автобус, он с силой, отозвавшейся гулом, прокатившимся по салону, захлопнул массивную металлическую дверь. Для него это была ежедневная, рутинная работа, ничем не отличавшаяся от тривиальной чистки зубов. «Водитель для жмуриков», – называл он так себя, отвечая на заданный о месте работы вопрос. Он, сам того не подозревая, стал одним из многочисленных, тупо повинующихся слуг владыки темного царства, где на скорбь и сострадание был наложен строжайший запрет, установленный правителем мертвых человеческих душ. «Пазик», негромко чихнув, медленно выехал из двора и направился к последнему месту сегодняшнего маршрута.