Текст книги "Небесный летающий Китай (сборник)"

Автор книги: Алексей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Лик богини потемнел, круглые совиные глаза полыхнули жëлтым огнëм, поглотившим зрачки.

– Ты смеешь мне перечить?

– О, богиня!… – не находя слов, Персей опять повалился ей под ноги.

– Встань и внимай! – приказала Афина сурово. – Ты узнаешь дорогу к нимфам, и нимфы дадут тебе искомые предметы.

– Великая владычица! – произнëс Персей робко. – Не можешь ли ты мне открыть, зачем вообще нужны мне эти вещи?

– Но как же? Крылатые сандалии сократят дни твоих странствий, а в минуту опасности быстро унесут подальше от врага. Шапка-невидимка, когда ты приблизишься к Медузе, позволит тебе незамеченным подойти на расстояние удара. А в заплечную сумку положишь отрубленную голову, чтобы никто не пялил на неë глаза.

– Мне это всë ни к чему, – отозвался Персей со скромным достоинством. – Я намерен посмотреть Медузе прямо в глаза. Мне не нужен щит… – В этом месте герой испытал неожиданную слабость, но до Горгоны было ещë очень далеко, и он храбро продолжил:

– И мне не нужна ни сумка, ни шапка-невидимка. А значит, не нужно идти к каким-то граям, отбирать у них зубы и глаза, чтобы…

– Своенравный, непокорный мужлан! – вскричала Афина Паллада и принялась расти. Персей попятился с задранной головой, а богиня становилась всë выше и выше, принимая постепенно обличье Ужасной Матери. В правой руке Афины зазмеился пучок смертоносных молний. Персей, отступая, споткнулся, упал навзничь и пришëл в себя лишь на кушетке, под недовольным взглядом аналитика.

5

– Впредь прошу вас обходиться без самодеятельности, – сухо сказал аналитик. – В конце концов, не забывайте, что люди той эпохи трепетно относились к различным демонам и божествам, и если уж вам померещилось, будто я принадлежу к племени последних, ведите себя соответственно. Зачем вы вдруг вздумали ябедничать? Чем опять вам помешало моë присутствие?

Тут Богданов заметил, что аналитик, болезненно морщась, потирает шею.

– А что? – спросил он осторожно. – Здорово досталось?

Аналитик пристально на него посмотрел, подумал и проговорил:

– Откровенно говоря, я не нахожу этому подходящего объяснения. Возможно, я чересчур увлëкся и подпал под действия так называемого самогипноза, транса. Как бы там ни было, шея болит до сих пор.

– Послушайте, -сказал Богданов, принимая его слова за чистую монету, – мне кажется, что вы недооцениваете степень реальности этих образов. Вам виднее, но отчего не допустить, что я действительно переношусь сознанием в определëнную историческую эпоху и там пребываю в теле самого настоящего Персея? Которым я, каким бы смешным это не представлялось, действительно был в одном из воплощений?

– Перестаньте городить вздор, – отрезал аналитик. – Здесь вам не машина времени, а передовой метод с использованием психодислептиков. Самое большее, что я могу вообразить, это единое информационное поле, где безраздельно властвует коллективное бессознательное. Процессы, в нëм происходящие, совершенно не изучены. И нет нужды прибегать к помощи каких-то фантастических гипотез с действующими богинями, драконами и медузами. Вы позволили себе сделать серьëзную ошибку, – продолжал он выговаривать Богданову. – Она может стоить вам многого – если не всего. Неужели вы не понимаете, что, устраняя меня из мифа, полностью подпадаете под влияние Ужасной Матери? Вы даже не дойдëте до Горгоны, вас прикончит Афина, поскольку Великая Мать многолика.

– Я ведь не нарочно, – попытался оправдаться перепуганный Богданов. Но аналитик продолжал наносить удары:

– Как это – не нарочно? Вы, мой драгоценный, оказались в ситуации, которая требует абсолютной концентрации воли! Вы всë-таки не удержались и взяли зеркальный щит. Я, конечно, понимаю, что вам было трудно. Но мне безразлично, каким образом сделаете вы над собой сверхусилие и откажетесь от соблазна раствориться в материнской стихии. Ваша мнимая целостность в роли Персея губительна. Ведь вы, оставаясь Персеем и больше, как вам грезится, никем, умаляете свои способности к геройству – именно потому, что вы не только Персей. Вы что-то помните; какие-то ошмëтки прошлого беспокоят и выставляют вас в невыгодном свете – например, пустая фамилия без личности. Естественно, что вы растерялись перед лицом бессознательного, и оно, обернувшись Афиной, моментально воспользовалось вашим смятением. Подсознание беспощадно – зарубите себе на носу! А потому вы нуждаетесь как раз в неизбежном, мучительном раздвоении, которому, конечно, всячески противится ваша психика. Но вам придëтся приналечь и захватить в античный миф как можно больше из сегодняшнего дня – только так вы сможете превзойти Персея, отбросить щит малодушия и впитать смертельный взгляд Горгоны. А я, конечно, в этом деле был и остаюсь вашим незаменимым помощником.

Богданов расстроенно изучал поцарапанный линолеум.

– Я постараюсь, – выдавил он жалобно. – А может быть, всë-таки, со щитом? Может быть, мне хватит цензурированного образа Медузы?

Аналитик снисходительно заулыбался, подступил к Богданову и положил ему руку на плечо.

– Но это даже не синица в кулаке, – шепнул он с наигранным беспокойством, призывая клиента поскорее отречься от нечаянной глупости. – Персей – что, по-вашему, он приобрëл для себя? – Аналитик выждал, покуда Богданов, совершенно к тому времени запутавшийся, не поднял на него затравленные глаза, сдаваясь. – Вы абсолютно правы! – воскликнул аналитик (Богданов молчал). – Он получил Андромеду! Если переложить миф на язык психологии, он высвободил из плена стихии женскую половинку собственного «я» – прекрасную, вполне безобидную и всех устраивающую. И жизнь Персея (а миф, напоминаю, есть всего-навсего слепок с процесса саморазвития личности) – жизнь его, взятая мною в кавычки, на этом не закончились. Он натворил ещë много чего, но так и не достиг достаточной целостности. Ибо женское и мужское – лишь пара жалких островков посреди безбрежного, страшного океана. И я предлагаю вам именно этот божественный океан целиком, а вы лепечете какую-то чушь о полумерах.

– Я могу лопнуть, если вмещу океан, – Богданов сделал последнюю попытку отвести неизбежное.

Аналитик изогнул бровь.

– Разве только от страха, – согласился он язвительно. – Ведь вы его носите в себе с рождения. И прикрываете свой страх перед первичным всякими нелепостями. Может быть, вы забыли, с чем пришли ко мне в самом начале?

– Не забыл, – угрюмо буркнул Богданов.

– Тогда повторите, – жестокость аналитика не знала границ.

– Я… я боялся… я боялся, что меня уложат в большой деревянный чемодан и отнесут на вокзал.

Неприятный, но не более того, багажно-дорожный сон посещал Богданова еженощно на протяжении трëх месяцев. Не удивительно, что Богданов без особого труда смог воссоздать ночное ощущение кошмара и ударился в слëзы – пресные, разведëнные, давным-давно потерявшие соль.

6

Пейзаж был чрезвычайно яркий – золото, лазурь, изумруд. Боги не любили полутонов.

Персей, коленопреклонëнный, стоял на песке, повернувшись к морю спиной, и мелкие тëплые волны трудились над его босыми ступнями.

– Я рассчитываю на известное благоразумие, – сказал в мозгу проклятый голос.

– Вот окаянный, – пробормотал Персей в изнеможении и утомлëнным взором поискал Афину-заступницу, но он пребывал в одиночестве; вокруг, сколько хватало глаз, не видно было ни души. Да и сама встреча с Афиной, по правде сказать, не говоря уже о содержании беседы, помнилась плохо – осталось только общее впечатление о каком-то конфликте.

– Богданов, – не унимался демон, – вы должны сосредоточиться. Ну, чем же мне вас растормошить? Хотите, заведу машинку-уроборос? Послушайте, как скачет!

– Кто ты, о возмутитель моих мыслей? – спросил Персей. Он продолжал стоять на коленях и созерцал песок, как будто надеялся различить среди песчинок источник беспокойства.

Голос откашлялся.

– Уже лучше, – отметил он одобрительно. – Диалог даëт надежду на взаимопонимание. Я – ваш врач, о благороднейший Персей. Заметьте, что я тоже иду на уступку и соглашаюсь величать вас не вашим подлинным именем, а сказочным.

– Я не нуждаюсь в лекаре, – молвил Персей, примиряясь с неизбежным соседством.

– Так многие считают, – возразил целитель. – И все без исключения заблуждаются. К вам, существуй вы как Персей на самом деле, это относится в первую очередь.

– Я существую, – ответил Персей оскорблëнно. – У меня есть голова, а также туловище с членами. Бессмертные боги вдохнули в меня живую душу и наделили речью. В конце концов, я сын великого Зевса! Гораздо правильнее будет рассудить, что нет тебя, поскольку ты бесплотен, невидим и разве лишь болтлив и надоедлив.

Демон-врачеватель помолчал, решая, стоит ли ему рисковать.

– Я готов воплотиться, – сказал он наконец. – Но должен в этом случае потребовать от вас гарантий своей неприкосновенности. Моë недавнее вмешательство в вашу судьбу имело следствием ощутимую травму.

– Хорошо, я не трону тебя.

– Не только вы лично – дайте слово, что не попросите о помощи каких-нибудь ещë так называемых богов, – не отставал осторожный голос.

– Не попрошу, можешь смело явиться. Голос вздохнул и снова начал разглагольствовать, беседуя, судя по всему, с самим собою:

– Что ж – познание бесконечно. Оно полно сюрпризов. Я вижу, что нельзя ограничиваться лечением одного только Богданова. Донести до чердака его сознания содержимое подвалов – это полдела. Одновременно я вынужден запустить противонаправленный процесс и переместить в подвал содержимое чердака. Иначе говоря – подвергнуть лечению также и вас, о благородный Персей, в надежде показать вам светлые горизонты разума.

Персей, который, разумеется, не понял из этой речи ни слова, яростно ударил по колену кулаком.

– Ты жалкий трус! – воскликнул он презрительно. – Ты хочешь пустой болтовнëй усыпить мой разум. Хочешь продолжить беседу – покажись, а не зуди в моих ушах подобно безмозглой мошке!

– Ты обещал, – напомнил демон с опаской, и тут же в пяти-шести шагах от героя задрожал нагретый воздух. – Моя болтовня наполнена смыслом. Я наговариваю на диктофон. Случись со мной какая-нибудь неприятность, мои старания не пропадут напрасно. Их оценят потомки.

Персей смотрел, как перед ним постепенно материализуется смутно знакомая фигура. Не было сомнений в том, что воплощался тот же самый тип, что без приглашения явился во дворец Полидекта. Но сегодня Персей был вынужден признать, что этим мелким эпизодом знакомство не исчерпывается. Что-то было ещë… что-то совершенно неправдоподобное… неизвестно, когда, и страшно подумать, где. Спору нет – он раньше видел эту помятую физиономию, похожую на морду какого-то зверя… видел и блестящие прозрачные колëса, оседлавшие нос и прикрывавшие бесцветные глаза.

«Богданов», – сказали в мозгу. Персей отшатнулся: он ощутил, что демон был на сей раз не при чëм. Он, занятый материализацией, молчал, а варварское слово произнëс он сам, Персей, своей собственной внутренней речью в собственном сознании. И странное слово казалось при этом родным, но только утратившим по какой-то ужасной причине свой смысл.

– Персей Богданов, – пробормотал герой и понял, что слово заняло положенное место, но от того понятнее не стало.

Тем временем подозрительная личность, называвшая себя врачом, обрела завершëнный вид. Аналитик, не спуская глаз с Персея, машинально отступил. Предупреждая новые утомительные расспросы, он сразу перешëл к делу и быстро сообщил:

– Я послан для того, чтобы сопровождать вас, Персей, в ваших поисках Медузы Горгоны.

Тот раскрыл было рот, желая сморозить очередную глупость, но аналитик его опередил:

– Я также призван заботиться о вашей героической душе, которую после гибели тела ожидает блестящее будущее. Подвигом, который вам поручено совершить, вы дадите ей возможность бесконечного совершенствования, в конце которого разовьëтесь до уровня светлого, могущественного божества по имени Богданов. И ваше новое воплощение, которому суждено произойти в весьма отдалëнном будущем, станет значительным событием в истории мира.

Он попал в точку.

– Мне покорится Олимп? – глаза Персея зажглись жадным огнëм.

– Несомненно, – отозвался аналитик, довольный, что напал на верный след. – И даже больше – вас будут также славословить жестокие варварские боги, и боги дальних стран, куда не добраться галерам и парусникам, и в вашу честь простые смертные воздвигнут умопомрачительный храм, отделанный золотом, где денно и нощно будут куриться благовония, а жертвенники не будут просыхать от крови людей и животных…

– Говори тише, – посоветовал Персей, озираясь в поисках Афины или, на худой конец, Посейдона: море было рядом. – Пока этого не произошло, нам следует держать наши намерения в тайне от нынешних правителей мира.

– Ты прозорлив и мудр, – аналитик, вспоминая неприятное свидание с Афиной, высказал эту лесть не без доли искренности. – Я должен предупредить тебя о самом главном. Ты должен передать мне свой щит – тот самый, которым ты в настоящую минуту владеешь и который, будучи зеркальным, сверкает, затмевая солнце.

Персей схватился за щит – одной рукой. Другую он положил на рукоятку кривого ножа, подарка Гермеса.

– Ты, видно, безумен! – молвил он угрожающе. – Разве ты не знаешь, что ни один из смертных не властен смотреть Медузе в глаза? С чудовищем возможно совладать, лишь отразив его лик щитом.

– Ни один из смертных – это ты верно сказал, – кивнул аналитик почтительно. – Но только не Богданов! Богданов – тот, кто наделëн великой силой бесстрашно заглянуть в пучины первобытного, божественного океана подсознания… – аналитик запнулся, сообразив, что говорит лишнее. Но было уже поздно.

– Ты не получишь щита, – сказал Персей непреклонно и крепко прижал к груди драгоценный сверкающий диск.

– Да разожмите вы руки, – приказал раздражëнный лекарь. Угодливость и почтение исчезли из его речи, но удивиться Персей не успел, поскольку тут же до него дошло, что действие инъекции прошло и сеанс закончился. Аналитик потянул штору, и в окно хлынул дневной свет.

7

Богданова трясло. Сердце стучало неровно и тяжело, в горле вырос плотный, прочный узел. Воздух толчками врывался в разинутый рот, а пульс в ушах казался пещерным гномом, который, вооружившись киркой или мотыгой, упорно ищет выход на поверхность.

– Больше не хочу, – с трудом проговорил Богданов. – С меня достаточно. Раньше всë было иначе…

– И в чëм же разница? – холодно осведомился недавний сопровождающий, пренебрегая паникëрскими настроениями Богданова.

– В том, что сейчас я был там по-настоящему. Раньше я просыпался, и всë казалось сном. А теперь не кажется.

Тут пациента передëрнуло, и он прикрыл глаза. Аналитик пожал плечами:

– А чего ж вы ждали? Конечно, с каждым последующим сеансом переживания делаются всë интенсивнее. Но главное даже не в этом. Вы дрожите потому, что я покусился на святую святых: ваш зеркальный щит, вашу цензуру, расставание с которой для вас невозможно даже в кошмарном сне.

Богданов помотал головой:

– Пусть будет так. Пусть невозможно. Не могу, так не могу.

– Не будьте бабой! – гаркнул аналитик столь внезапно, что лежавший на кушетке едва не обмочился. – Мне надоели эти бесконечные сопли! Мало того, что вы чуть было не сломали мне шею, так смеете вдобавок утверждать, что я пострадал напрасно! Хотя бы об этом подумайте.

Пациент приподнялся на локте.

– Я? Я чуть не сломал вам шею?

Аналитик, изображая исключительное недовольство, отвернулся и буркнул:

– Конечно, вы. Теперь уж можно признаться: транс тут не при чëм. Вы отождествили себя с бессознательной силой под видом Афины и съездили мне так, что я с трудом сдержался и не дал вам сдачи. Я, понятное дело, не хотел вас смущать и правду скрыл, но раз вы пошли на попятный, то…

Как ни странно, сообщение аналитика вернуло Богданова к жизни. Он сел.

– То есть… поклянитесь жизнью!

– Клянитесь сами, если вам нравится, а я не буду. Клятвы – предрассудок, я оперирую научными фактами, которые установлены опытным путëм.

Богданов покраснел и замолчал надолго. Врачеватель, ощущая себя победителем, разместился в кресле, скрестил на груди руки и уставился в окно. Он восседал с неприступным видом, разрешая бестолковому Богданову раскаяться.

Тот, наевшись поедом собственной сущности, гнилой и незрелой сразу, в конце концов робко обратился к аналитику:

– Можно задать вопрос?

Аналитик, не оборачиваясь, свысока уточнил:

– Один?

Уничтоженный Богданов кивнул, одновременно сглатывая слюну.

– Задайте, – бросил аналитик равнодушно.

– У меня сложилось впечатление, – взволнованно заговорил клиент, – что Персей тупеет не по дням, а по часам. В отличие от меня. То, что я помню после сеанса, становится с каждым разом всë более живым. А тот, несмотря на ваши попытки лечить его вместе со мной, остаëтся непрошибаемым.

Богданов, полный надежд на прощение, вскинул глаза на собеседника. Аналитик ненадолго задумался, потом просветлел и – уже, увлечëнный, оживляясь – пустился объяснять:

– Думаю, что ответ здесь простой. Ведь у Персея очень ограниченные способности к саморазвитию, поскольку он существует не самостоятельно, а лишь в качестве удобного вместилища для примитивных пластов вашего сознания. Вы снова забываете, что Персея нет и никогда не было, есть только миф между прошлым и будущим, которым пользуются все, кому не лень – всë, короче говоря, человечество. Психологическая основа человечества едина. Вам повезло добраться до глубинного, неподатливого слоя. Персей, символизируя этот слой, расти не может, он замкнут в своей окаменелой форме. Возможно, это прозвучит парадоксально, но он, хотя миф об этом молчит, тоже является жертвой Медузы: Персей окаменел, будучи близок к первородному праокеану. Он больше, чем вы, человек сознательный и современный, зависим от чар его мутных вод, в которые, конечно, не раз заглядывал вольно или невольно, а потому и лишился способности что-либо в себе изменить. И жив остался только благодаря собственной трусости – вместо того, чтобы смело взглянуть в глаза неистовой первопричине, он, прячась за щит, отрубил ей голову, то есть – убил, подавил, вытеснил, загнал в подсознание и с этим жил дальше, обречëнный на прежнюю беспросветную слепоту.

Богданов сидел и обдумывал услышанное. Он вспоминал, как тëплые морские волны лизали ему пятки. Аналитик, думая, что клиент занят внутренней борьбой, не стал ему мешать. Он встал, подошëл к окну, сдвинул шторы, рассчитывая этим действием подтолкнуть Богданова к принятию единственно правильного решения. Дескать, деваться тебе некуда – что бы ты там себе сейчас не мыслил, процесс благополучно развивается без твоего участия, машинка-уроборос скачет по полу, вот уже и шторы сошлись, а через пару секунд я переберусь на своë рабочее место в изголовье кушетки. Ты, поглощëнный страхом и сомнением, автоматически подметишь каждый мой шаг, невольно придавая отмеченному черты неумолимого рока. Так думал аналитик, но, когда Богданов, наконец, раскрыл свой широкий, от уха до уха, рот, вместо единственно правильного решения прозвучала язвительная реплика:

– Мне пришло в голову, что чем сферичнее, изящнее идея, тем больший промах скрывается за кадром. Изящество и завершëнность предполагают глобальную ошибку. Ведь человек не может предусмотреть всë до мелочей. И потому теория, которая всë гладко и складно объясняет, наверняка ошибочна.

Аналитик вздохнул: ну и речи – научил на свою беду. Надо же, как излагает. Не переча, словно истинно душевнобольному, он потянулся за шприцем.

– Я никогда не утверждал, что моя теория стройна и совершенна, – начал он, усыпляя бдительность Богданова. В его голосе появились успокаивающие, баюкающие интонации, будто кто-то очень взрослый, очень толстый и очень далëкий от мира детских снов принялся самодовольно напевать какое-нибудь бессмысленное «Бом-бом, бом-бом». – Это вообще не моя теория. Я даже не берусь еë чëтко сформулировать. В ней много пробелов, неясностей…

– Как белых пятен на глобусе, – подхватил Богданов, чья способность мыслить образно неуклонно возрастала. – Но глобус остаëтся глобусом, он круглый и совершенный.

– Экий вы фантазëр, – похвалил его аналитик, одновременно закатывая рукав богдановской рубашки. Богданов, слегка оглушëнный как психологией, так и химией, не сопротивлялся. Он, казалось, совсем не обращал внимания на манипуляции. Аналитик приписал это своему гипнотическому мастерству.

– К чему это всë? – клиент заглянул в глаза целителя, когда игла впилась ему в руку. – Почему вас так заботит спасение моей души? Чтобы что-то спасти, надо сперва это разыскать и опознать…

– Вы слишком высокого мнения обо мне, – улыбнулся аналитик, кладя шприц на столик– Спасение души не есть моя цель, и если ваша душа спасëтся, то это будет счастливым побочным эффектом лечения. Я честно отрабатываю полученные деньги. На сегодняшний день моя задача скромна. Я всего-то и хочу, чтобы вы перестали мусолить бредовые мысли насчëт вокзалов и чемоданов. Ведь это тëмный бог, сокрытый в вас, пугает вас чëрной утробой. Он – кит, вы – Иона. Ну, ничего, мы вскроем этот чемодан, и вы убедитесь, что внутрь лезть вам незачем.

8

Персею не слишком хотелось разыскивать сомнительных грай, да и путь до сада Гесперид предстоял утомительный. По какой-то причине Афина оказалась не в силах лично одарить героя крылатыми сандалиями – кроме же сандалий он, в соответствии с внушениями демона, ни в чëм не нуждался. Сандалии находились у нимф; где искать последних, Афина тоже отказалась сообщить – вероятно, не знала сама. И потому Персей с его спутником справедливо опасались, что поиски сандалий порядком затянутся – к тому моменту, когда они доберутся до нимф, их ноги всë равно будут сбиты в кровь. Поэтому, посовещавшись, решили послать к чертям и грай, и нимф, и Афину сразу вместе, ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что черти являлись гораздо более поздним мифологическим оформлением телесных процессов.

– Это ничего, – сказал врачеватель успокаивающе. Персей посмотрел на него вопросительно, поскольку ничего не говорил, и врачевателю пришлось ещë раз, уже по поводу своих разговоров с самим собой, отметить, что «это ничего».

– Я беседую с богами, – объяснил он с суровым видом.

– С Богдановым? – встрепенулся Персей.

– С ним, с ним, – махнул рукой волшебник.

…Шли в молчании, вдыхая горячий влажный воздух. Персей, закалëнный в боях, легко сносил естественные тяготы и лишения, чего нельзя было сказать о его спутнике. Похоже было, что мало-помалу их путешествие начинало раздражать чародея.

– Вы когда-нибудь моетесь? – неожиданно осведомился чародей с ноткой неприязни и косо посмотрел на козий мех, из которого была сделана одежда героя.

– Я посещаю бани, – молвил Персей удивлëнно.

Лекарь хмыкнул, отвернулся и дальше шëл, периодически с досадой поводя то плечами, то носом. Ночевали они под открытым небом. Сон их часто прерывался песнями далëких сирен и топотом сатиров, которые имели привычку водить хороводы в самое неподходящее время. Так прошли первые сутки, вторые; Персей всë чаще замечал на лице своего спутника недоуменное выражение. Он не понимал причин удивления лекаря; Персей считал, что события не покидают накатанной жизненной колеи и ничто в их путешествии не противоречит порядку вещей.

– Что тебя гложет? – спросил он, не выдержав, на третьей стоянке. Аналитик почесал заросший подбородок.

– Мне казалось, что идти придëтся поменьше, – пробормотал он.

Персей многоопытным взглядом оценил ночное небо, усыпанное звëздами. Сверясь с одному ему известными ориентирами, он сообщил чародею утешительную новость: по всему выходило, что ещë до полудня они попадут в местность, где обитает Медуза Горгона.

Спутник с облегчением вздохнул, улëгся на бок и закрыл глаза. Глядя на него, Персей покачал головой, в который раз дивясь варварской одежде пришельца. Неужели великий Богданов поощряет подобную моду? Или – страшно подумать – носит нечто похожее сам?

Ужаснувшись, что страшное божество подслушает его непочтительные мысли, Персей поспешил выкинуть вредный мусор из головы и забыться сном. Чародей лежал неподвижно, ловя чутким ухом каждый шорох, что издавал засыпающий Персей; герой очень долго ворочался – вероятно, его продолжали одолевать крамольные фантазии. Наконец раздался богатырский храп; аналитик приподнялся на локте и внимательно вгляделся в распростëртую фигуру. Немного выждав, он крадучись приблизился к герою и осторожно вытащил из-под него зеркальный щит. Отошëл подальше, размахнулся и с силой, не хуже заправского дискобола, метнул орудие трусов и слабаков в дрожавшую на водах моря лунную дорожку. Щит, уподобившись на краткий миг летающему блюдцу, с прощальным музыкальным всплеском утонул.

Аналитик, довольный собой, растянулся под деревом, в котором смутно угадывался кипарис – впрочем, уверенности в видовой принадлежности растения у аналитика не было. Он быстро заснул, и во сне видел себя самого, склонившегося над лежащим на кушетке Богдановым. Аналитик из сновидения с раскрытым ртом ловил каждое слово клиента, а из того щедрым потоком лился монотонный рассказ о странствиях Персея. Но сновидец, никогда в жизни не слышавший о Ли Бо, и не подумал просыпаться.

9

– Вероломный червь!

Вопли Персея аналитик слушал из-за маленького холмика, за которым поспешил укрыться при первых раскатах громового голоса.

– Выйди, слизняк, и приготовься умереть достойно!

Чародей благоразумно помалкивал.

Рассвирепевший воин метался взад-вперëд по лужайке, горя желанием сурово покарать подлого вора. Пробудившись и не найдя драгоценного щита, Персей моментально утвердился в мысли, что имел глупость провести последние дни в обществе мелкопакостного духа, который, по всей вероятности, был специально подослан к нему многочисленными врагами. Получалось, что мнениями Полидекта и Афины он пренебрег совершенно напрасно. Впрочем, Персей, располагавший массой времени для размышлений и анализа, уже начинал кое-что понимать насчëт Полидекта и его повышенного интереса к Данае, так что коварного монарха никак нельзя было сбрасывать со счетов. Возможно, духа подослал Полидект. Да, это представлялось весьма правдоподобным.

Аналитик, осторожно выглядывая из травы, внимательно следил Персеем, который без устали размахивал кривым ножом. Врачевателю очень не хотелось расписываться в собственном бессилии, но звëзды нынче расположились явно не к его пользе. Рано или поздно Персей обязательно доберëтся до убежища, и аналитик со страхом воображал дальнейшее. Когда – в далëкой, бесконечно теперь далëкой приëмной – он потирал свою бедную шею, жалуясь на силу удара «Афины», он ни в чëм не покривил душой. Удар оказался и вправду хорош, а потому аналитик совсем не стремился сводить знакомство ещë и с клинком Персея.

Всë, однако, разрешилось несколько раньше, чем оба предполагали.

Прямо перед носом перепуганного аналитика шлëпнулась на землю бездыханная певчая птица – не иначе, как соловей. Прочие пичуги тоже смолкли – неизвестно уж, мëртвые или живые. Всë живое сочло за лучшее убраться подальше с дороги Медузы Горгоны, которая вдруг, откуда не возьмись, появилась на лужайке. Ядовитые змеи, составлявшие причëску Медузы, ничуть не умаляли зловещей красоты богини, и даже многократно еë усиливали.

– Закрой свои глаза, о доблестный Персей! – пропела Горгона обворожительным голосом.

Повторять, конечно, не потребовалось. Персей повиновался. Он крепко зажмурился и для верности прикрылся ещë и локтем. Аналитик, в свою очередь, уткнулся носом в дëрн и замер, словно уже превратился в доисторический валун или, на худой конец, булыжник.

– Это ненадолго, – успокоила Персея Горгона. – Скоро ты сможешь беспрепятственно сносить мой взор, ибо наш встречный психотерапевтический сеанс близок к завершению.

Герой, не зная, что ответить, сжимал на всякий случай рукоять бесполезного ножа. Он не был обучен премудрости усекновения голов вслепую.

– Тот, кого ты ищешь, отлëживается за пригорком, – медовым голосом сообщила Медуза. – Ты можешь пойти и внимательно его рассмотреть.

Персей, не размыкая век, начал топтаться на месте, гадая, в какую ему идти сторону.

– Глаза можно открыть, – не без ехидства разрешила Медуза Горгона.

Врачеватель вжался в землю, услышав тяжëлые шаги. Он, в отличие от Персея, глядеть не отважился, а потому лишился удовольствия созерцать праведный гнев на лице Персея. Помимо гнева, там можно было прочесть детскую радость, что обычно возникает при обнаружении товарищей, которые, играя в прятки, разбежались по комодам и буфетам.

– Щита больше нет, – объявила Медуза серьëзно и торжественно. – Теперь ты властен заглянуть в глаза своего будущего, которое так долго тебя отпугивало. Ты сможешь оценить грядущее могущество собственного разума, достигшее через много веков наивысшей концентрации в некоем Богданове. Загляни в зрачки этого лекаря и прочти в их глубине свою судьбу. Когда же ты с ней познакомишься, реши, достойны ли вы с этим будущим друг друга и кто из вас кого должен страшиться и остерегаться.

Персей, загипнотизированный речами ведьмы, взял локоть аналитика и с силой потянул на себя.

– Ты что! Ты что! – закричал задыхающийся, до смерти перепуганный чародей.

– Не бойся, я не загляну в твои зрачки, – обратилась к нему с презрением Медуза. – Я хорошо понимаю, что, сделай я это – ты покойник. Будущее в твоëм лице чересчур немощно, оно не готово к подобным испытаниям.

Медленно, осторожно приоткрыл аналитик сперва левый глаз, потом правый. И увидел, наконец, Персея, который напряжëнно сверлил его ответным взглядом.

– Впитывай, вбирай и делай выводы, о божественный воин. Много дней потратила я на то, чтобы посредством заклинаний и неназойливых чар завлечь тебя сюда, на эту лужайку, проведя сквозь тяготы самопознания. Гляди же на своë будущее – сколь оно безжалостно, безмозгло, сколь безответственно оно, посягнувшее на святую святых – твой щит, твою защиту от грядущих мерзостей. Гляди и выбирай, что более тебе мило – бесстрастный интеллект, не признающий табу, или же гармония души и тела, которую я, как только ты ответишь на этот главный вопрос, готова тебе подарить.

Персей, наглядевшись, скривился и молвил с долей отвращения:

– Ты знаешь, Медуза, мне что-то не нравится этот хвалëный Богданов. Он неказист, труслив и суетен.

– Слова не мальчика, но мужа! – похвалила его Горгона. – Оставь же теперь медиума в покое и развернись ко мне лицом.

– Стой! Не делай этого! – попытался вмешаться выпитый до дна аналитик. – Ты не готов!

Змеи на голове Горгоны вздыбились и зашипели. Задрожали, набрякнув на тысяче жал, капельки яда.

– Повернись ко мне! – прокаркала она ужасным голосом.

Персей, будто в полусне, медленно повернулся и взгляд его растворился в лучистых потоках, исходивших из ведьминых орбит.