355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Смирнов » Небесный летающий Китай (сборник) » Текст книги (страница 2)
Небесный летающий Китай (сборник)
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 22:54

Текст книги "Небесный летающий Китай (сборник)"


Автор книги: Алексей Смирнов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Паскудно? А ты чего же хотел, сволочь? Ты же дома, небось, на пол не ссышь?

– ААА!!! – скулеж сменился ударами и ревом.

– Камамбером пахнет – страшная сила, – сказал я негромко. – Может быть, настоящий Камамбер делают из всех этих…. Ингредиентов?

– Не унижай мечты, Господин, – сурово откликнулся Тем Пачино, облизываясь на карты, которые я уже сжимал в кулаке.

– Я не унижаю ее, – молвил я скорбно. Шестой принцип Камамбера: Он – не сыр.

Тут все засуетились, потому что втащили бородатого мужчину в спортивном костюме; все лицо вновьприбывшего было почему-то перепачкано дерьмом. Доставленный хохотал и декламировал скабрезные стихи. Саидов взял швабру с тряпкой, окунул в ведро и, стараясь не приближаться к задержанному, принялся мыть ему бороду; тот же мычал и благодарно тянулся к щетке.

– Все, отправляйте этих, – приказал старшина. – Поспите ребята, подумайте, а будете себя хорошо вести – через часок-другой отпустим.

Я чувствовал, как он с отвращением кивает головой, провожая нас взглядом.

– Коззззлострой, суки, – процедил он сквозь зубы.

5

У умного человека в мыслях ложка стоит.

Когда стальная дверь, запиравшая нас в нашем скорбном приюте на двадцать шконок, вдруг стала светиться синим огнем, Саидов забеспокоился.

Я тасовал карты.

– Дядя Женя, – сказал я весело и пожал плечами.

– Шестерка треф, – Тем Пачино сделал свой ход.

Саидов стоял и смотрел, как на двери проступают и переливаются огненные письмена на непонятном ему языке. Старшина, которого он позвал полюбоваться на эти знаки, в наречиях разбирался еще слабее.

– Именем Камамбера! – крикнули мы хором с Тем Пачино.

После долгой паузы засов-таки громыхнул и отъехал.

– Чего шумим? – осведомился Гржейба не без некоторой дрожи в голосе.

Тем Пачино сидел у меня на руках, плотно вжимаясь своей впалой грудью в мою выпуклую. Вокруг нас расходилось электрическое сияние.

– С душком у вас Камамбер, – проскрежетал Тем Пачино. В соседнюю шконку ударила молния, сбив постояльца, который так и не проснулся, закутанный в знакомое мне по больнице одеяло.

– Хорошо, на выход, – примирительно сказал Гржейба. Он сразу решил не спорить и этим обманул нас. Когда мы, гордые немудреной, откровенно говоря, магией, прошествовали мимо, они с Саидовым наградили нас сильнейшими ударами по затылкам – такими, что мы отключились на какое-то время, а очнулись уже в автомобиле, который, прыгая, мчал нас куда-то прочь от Слоя Медвытрезвителя.

Чуть позднее состоялось событие, уже описанное в низменного Слоя милицейском фильме: ночь, улица, фонарь, на пустынном перекрестке встречаются милицейский «газик» и уже знакомая нам «скорая помощь», но цели в том фильме были другие: там, по законам надуманного благородства, Папахонов и Тормотычинов, передавали великодушным врачам срочную роженицу, и этим подчеркивалась преемственность жизни, ее охрана, забота о ней и вообще ее непрерывность. Здесь тоже заботились о жизни, но только не о нашей. Они так спешили, что даже не обратили внимания, как Тем Пачино ловко встроился в мою внутренность.

– Не пахнет, – пожаловался он еле слышно. – Ни тени Камамбера. Ни всплеска Эля.

– Терпи, – я потрепал себя по животу. – Не тесно тебе внутри?

– Вы же говорите, их двое? – возмущались работники скорой.

– Тебе что, выбирать, что ли? – окрысился Папахонов. – Найдем мы тебе второго. Вези пока этого. В нем такие органы – закачаешься. Слону, блин, пересадишь.

Дверца захлопнулась.

6

Седьмой принцип Камамбера: его нет там, где его нет.

В стерильной операционной комнате, куда меня швырнули и прикрутили ремнями к столу, ничем похожим ни на Камамбер, ни на Эль не пахло. Это был Слой, бесконечно удаленный от цели наших поисков.

В лицо мне целились маской.

– Что же это за недоделок? – хрипел высокий человек в халате, маске и колпаке. Он прямо вошел в них из кабинета, держа руки вытянутыми перед собой. – Менты оборзели, впаривают бог знает что. Чего мы из него нарежем, каких-таких органов?

– В музей, – некстати хохотнул какой-то подхалим.

– Твоих мудей, – оборвал его подхалим посерьезнее. – Шеф, мы готовы вскрывать.

– Тем Пачино! – я подал сигнал.

– Ай!! – завизжала операционная сестра; упал поднос. – Из него вылупилась, какая-то штука вылупилась! Чужая! Ай! Она меня укусила, она побежала!

Я бодро спрыгнул со стола, разрывая путы. Это было не так уж сложно. Я просто выжидал, высчитывая, насколько мы далеки от Обетованного Слоя Камамбера.

Вокруг метались.

– Что мне делать, она кусила! – продолжала визжать медсестра. – Вон, вон она скачет по коридору!

– Ничего, девка, – бросил я на ходу. – За нами пустишься… потом, когда дозреешь…

Ограждаясь от подступавших хирургов, я развернул карточный веер. Четыре тузовые молнии – две красные и две черные – скрестились в единой точке. Над разоренным столом повисла маленькая шаровая молния и стала примериваться, в кого бы ударить первым. Главный трансплантатор вышел, пятясь, из халата и уже крался обратно в кабинет.

Молния ударила в круглую лампу, зависшую над операционным столом. Та рухнула; в наступившей темноте я безошибочно выстроил светящийся карточный мост между собой и Тем Пачино, притаившемся в металлическом биксе для стерильных перевязочных материалов.

– Мы уходим из этого слоя, Спутник, – молвил я торжественно и надменно.

– Да, господин, – ответствовал Тем Пачино. – Эти существа собирались пересадить нас той страшной образине, которой нас не хватало. Она не могла без нас жить. И не сможет.

Я мельком взглянул на соседний стол, где траурная гармонь играла себе, накачивая эфир в безжизненное тело.

Мы пошли по карточному мосту и встретились в самом центре. Взявшись за руки, мы прощально помахали распоясавшемуся хаосу. Мост свернулся под нами в огненное кольцо и так же стремительно развернулся, уже заключив нас внутрь.

Исчезая, я проявил милосердие, простер руку и выдернул из сети вилку ненужного аппарата искусственного дыхания.

7

Перед нами стоял дядя Женя.

Обманчиво тщедушный титан, среднего роста сутулый дядечка в темных очках и кепочке: наш дядя Женя, в лакированных черных ботинках, наш боевой наставник и наш товарищ по играм.

Пиковый король в колоде, которую он и держал в своих лапах, покрытых темными трещинами и поросших цыпками. Из кармана некогда клетчатого пиджака дяди Жени торчала древняя карта с указанием маршрутов и троп: лабиринт, который вел, а может быть, и не вел к Истинному Ларьку с подачей Истинного Камамбера. Истинным Камамбером пахло от самого дяди Жени.

Он добро щурился; к редким его зубам прилипли рыбьи чешуйки.

Вокруг лениво буянило лето: цвели приятные желтые цветы на длинных стеблях, называвшиеся одуванчиками. Вблизи от дяди Жени растянулась долгая очередь, состоявшая из знакомых дяди Жени; голова очереди скрывалась в темном дверном проеме, откуда несло затхлой бочкой.

– Торопыги, – пожурил нас дядя Женя, возвращая Карту и карты.

Тем Пачино принюхался к Камамберу дяди Жени.

– Близко, сударь! – шепнул он мне, выходя на грань возбуждения. – Это очень близко!

Годичные кольца бессмертных дубов завертелись перед моими глазами. Я сел на траву.

– Вы забыли о восьмом принципе Камамбера, – упрекнул нас дядя Женя и наподдал камешек. – К Истинному Пиву из Истинного Ларька не подают Камамбер.

– Но запах! – не выдержал я, готовый сразиться с самым принципом.

– Отсутствие Камамбера не отменяет его эманаций, – дядя Женя хитро подмигнул сначала мне, а потом Тем Пачино.

Из очереди крикнули:

– Дядя Женя! Так ты идешь или нет, что ли?

– Да нет, – добродушно отмахнулся тот с таким видом, будто и очередь эта вся никогда не была ему интересна. – Я в гости иду! – сказал он важно, пошевелив ботинками, которые сверкнули, будто жуки, умывшиеся росой.

Он делал вид, будто явился просто так, постоять, потому что ему-то в гости, а с ними, с которыми он всегда, ему совершенно не по пути.

Тогда какой-то мужчина приблизился к дядя Жене с бутылкой низкого напитка:

– Вы пьете?

– Нет, – беззаботно ответил Пиковый король, глядя в синее небо. – Чревато слезами.

Мы с Тем Пачино стояли понуро, сжимая бесполезные карты. Дядя Женя был с нами, и дядя Женя знал истину. А истина была в том, что много, много родников, но где-то, где известно дядя Жене, обитает он – огненный и вонючий гений Камамбер, невидимый и влекущий через обманные слои своей недостижимостью.

– Можно нам с вами, дядя Женя? – спросил я робко.

– Отчего бы и нет? – удивился тот. – Прибудут дамы, Пика и Треф. Состоятся веселые танцы вприсядку и вприкуску, а то и впредъявку. Не понимаете? Ну, как в трамвае: не садиться, а присаживаться, и не показывать, потому что показывают врачу, а предъявлять. Это означает: присядь и предъяви, если не хочешь сесть и показать.

Из дома, куда втягивалась очередь, выходили люди с желтыми банками. Многие курили и пили взасос.

– Оно, – кивнул дядя Женя. Он принял нас с Тем Пачино под руки: – Пойдемте, волчата! Вы идете со мною в гости, но вы же идете в гости ко мне.

– Это темное, темное время, – вздохнул он чуть погодя, – эпоха искривления пространства и рыл…

8

В наших желудках ворочались огнегривые львы.

– Ведомы, ведомы нам эти кошечки, – приговаривал дядя Женя, рассаживая нас вкруг стола. – Зеленоротые юнцы пытаются приструнить их специальным пивом «Гладиатор». Но дело оборачивается бедой, ибо не там ищут…

– Вы как-то удивительно обжились здесь, пускай и в благословенном, но не совершенном Слое, – заметил я, озираясь по сторонам. Повсюду виднелись следы неумелой, но безошибочно бытовой деятельности.

– А? – дядя Женя, занимавшийся огромным серым бидоном, привстал.

– Поосторожнее с Учителем, – шепнул Тем Пачино, кладя мне руку на бедро, давно изувеченное в поисках Истинного Ларька с Камамбером.

– Мои уста на замке, – я склонил голову.

– Не там ищут люди – да и люди ли? – бормотал, разбираясь с кружками и крышками, дядя Женя. – Видел одного… дежурит возле ларька, с петухами встает. Ходит кругами, а тому еще три, два часа не открываться… вообще не открываться… и не то в том ларьке, не живое… Идешь, еще солнца нет, а сторож стоит, снежок утаптывает… Винаграда ему иногда от меня выходит… винная награда…

– Это просто почтительный страж, – высказался неисправимый Тем Пачино.

– Снежок? – настороженно осведомился я. – Здесь бывают снега? Мне казалось, мы в Слое постоянного лета…

– Ты молод, сынок… Вам время тлеть, а нам – цвесть… Слои – они та же колода, тасуются… Тебе казалось, будто они – круги по воде? Не так рассуждаешь…

Тем Пачино вторично коснулся моего бедра, указывая глазами на дверь. В дверях стояла Дама Пик. Она была в верхней и некрасивой одежде, из чего следовала что Дама Пик только что вернулась откуда-то, где не ждала увидеть нас тут.

Дядя Женя нагнул бидон и начал разливать жидкость по кружкам. Он затянул сквозь усы:

– Мудя топорща в гневе ратном… герой пришел домой обратно…

Причины стихосложения оставались темными. Мне все больше и больше не нравилось в доме учителя.

– Слуги Хаоса прикидываются силами Правопорядка, – дядя Женя выпрямился и протянул нам кружки. – Не позволяют гнать… О! – воскликнул он, различив Даму Пик, которая так и стояла, в сиреневой куртке, в дверном проеме. – А что? – приосанился он жизнерадостно. – Сейчас сядем, Колбасевича порежем…

– … Вон! Вон! – вдруг заревела хозяйка, прежде молчавшая.

Дядя Женя стал желт лицом. Полезли глаза, растопырились пальцы; язык стал вываливаться и разбухать.

– Бежим! – Тем Пачино опрокинул стол и вскочил. – Нас опять провели! Скорее…

Я уже раздвигал карточный веер.

– Стойте! – кричал позади дядя Женя, продираясь сквозь вой и свист бури. Дама Пик лежала, поваленная навзничь, и слабо отбивалась. – Обмана нет! Девятый, девятый принцип Камамбера!… Там, за веником, стоят две посудины… хватайте их и бегите, пока ног хватит!… я задержу их… Девятый принцип!…

9

– В котором мы Слое? – спросил я, когда мы остановились и попытались отдышаться на каком-то пустыре.

Тем Пачино сунул палец в рот, выдернул его с пробочным хлопом и выставил, подставляя ветрам.

– Может быть, норд, но и без зюйда не обошлось, чует моя душа, – пробормотал он затравленно. – Господин, мы находимся на перекрестке дорог.

Я сел на битые кирпичи. В моей правой руке была бутыль, и в моей левой руке была бутыль.

– Назови мне девятый принцип Камамбера, – велел я Спутнику и Ординарцу.

Тот тяжко вздохнул.

– Камамбер недостижим. Но он везде и ждет любого, у кого жажда.

Я посмотрел на правую бутыль. Этикетка была содрана, взамен прилепилась бумажка, где рукой дяди Жени было написано: Бутылка номер один, не пить, как бы ни хотелось. На левой бутылке была такая же бумажка, но слова стояли другие: Выпить, если очень захочется. Ниже, мелкими буквами, шла приписка: тогда уж можно выпить и первую.

Тем Пачино расстелил карту некогда существовавших, а ныне по одиночке истребленных ларьков; края он придавил камешками. Прямо на карте он раскладывал хитрый пасьянс, и наши волшебные карты слагались в круг, центром которого был, если верить ориентирам, тот самый пустырь, на котором мы предавались унынию.

Я откупорил левую бутыль, отпил половину и протянул оставшееся Тем Пачино; тот, как всегда, подчинился своему Господину.

– Смотри, – я указал пальцем в небо. – Небесный град Иерусалим.

– Да нет же, – всплеснул руками Тем Пачино, – Это же ларек! Он парит! Он дрожит в воздухе! Ему нет места на земле! Ты чувствуешь запах? Вонищу эту?

Я чувствовал запах и быстро выпил половину жидкости из бутыли, откуда пить запрещалось, но в безнадежных случаях разрешалось. Ларек приобрел четкие очертания. Он подрагивал, с него текло, к нашим стопам, с тяжелыми шлепками, падали клочья пены. Из оконца выглядывал грач в белом чепчике, он забавлялся латунным краном.

Тем Пачино принял бутыль и допил ее до конца. Мы ощутили легкость и начали подниматься к нему, к единственному реальному.

– Мы летим, Господин, – заметил Тем Пачино. – Здесь пахнет гораздо гуще!

Действительно: смрад сгущался, но так и положено Камамберу, который недостижим.

Наши руки скользнули в карманы в поисках мелочи. Потом сплелись. Мы поднимались все выше и выше, покидая Слои и вступая в Центр. Под нами, все дальше и дальше от нас, сверкало порожнее стекло.

© январь – май 2004

Дети Капитала-Гранта

Полине

1

Видеодвойка, установленная в кабинете главврача, считалась признаком заслуженной зажиточности.

Это был подарок от бухгалтерии ко Дню Медработника.

Такой видеодвойки не было ни у кого, потому что не положено. Хотя если взять ту же бухгалтерию, то бухгалтерия могла позволить себе даже плазменную панель. Существует неписаный кодекс, о котором молчат и который соблюдается во всех тонкостях, коим тонкостям каждый учится на своей шкуре. Профессор может ходить на обход с камертоном – проверять, хорошо ли понятна вибрация левой ляжке, зато простой ординатор – нет. На столе у начмеда лежит иллюстрированная Дюрером Библия с закладками, а у заведующих ее не найдешь. Правда, ею можно обзавестись из желания соответствовать, но только простенькой, без картинок. Дверь, за которой сидит Главная Сестра, украшена художественной табличкой с фамилией, именем и коротеньким отчеством, тогда как Старшие Сестры не могут иметь таких красивых табличек, их имена распечатаны на струйном принтере. И так далее.

На любого, кто посмел бы поставить в свой кабинет видеодвойку, посмотрели бы косо. Насчет наглеца единодушно решили бы, что он либо копает под руководство, либо просто дурак.

Соответственно повышался статус единственной уборщицы, удостоенной доступа в кабинет и права вытереть двойку тряпочкой. Уборщица пребывала в солидных годах, заработала особые полномочия, имела собственный ключ и порыкивала на окружающих.

Надо признать, что Георгий Жорыч Чебуров – так звали главврача – использовал аппаратуру к общему благу и удовольствию. Он записывал все, что казалось ему важным, а потом прокручивал на совещаниях. В основном это были скандальные репортажи о вопиющих просчетах отечественной медицины.

«Киносеанс», – деловито басил Георгий Жорыч, и совещание оживлялось. Всем было приятно посмотреть, как обосрались коллеги; совещание возмущалось, внутренне радуясь, что пистоны вставляют кому-то далекому. Чебуров то и дело отводил глаза от экрана, поджимал губы и строго смотрел на собравшихся. Этими взглядами он подчеркивал профилактический смысл передачи. «Вы такие же идиоты, – читалось во взгляде. – Не приведи вам господь учинить то же самое. Но я-то знаю, что вам просто повезло».

И нынешний день не стал исключением: пятиминутка началась с кино.

Чебуров хищно улыбнулся, снял с полки очередную кассету и со значением потряс ею перед подобравшейся и подтянувшейся аудиторией.

– Сейчас вам будет сюрприз, – пообещал он.

Собрание тревожно переглянулось. Все шло к тому, что обосрался кто-то из присутствующих – мало того, еще и угодил в кадр. Один лишь старенький начмед Кошкин, страдавший паркинсонизмом, мелко тряс головой и выглядел безразличным. Его и так могли уволить в любую секунду, держали из жалости – хотя какая там жалость; его держали козлом отпущения. На него можно было свалить что угодно, и все стекало с него, аки вода с гуся. Он был начмедом по общим вопросам и возвышался над всеми; должность его выдумали специально, чтобы не выгонять.

Но сюрприз и впрямь оказался сюрпризом: на экране возник Губернатор.

Он гнал здоровенную каменюгу, а пара подручных усердно, щетками, растирали перед ним дорожку.

Рядом орудовал глава городского законодательного собрания.

– Если кто не знает, это называется керлинг, – пояснил главврач.

2

Губернатор гонял каменюгу довольно долго. Доктора напряженно следили за его действиями. Они совершенно не понимали смысла этого спортивного состязания – вернее, его значения для себя лично. Гонимый Губернатором булыжник возбуждал в них легкое чувство медицинского сострадания.

С почтением насмотревшись на Губернатора, Георгий Жорыч выключил телевизор.

– Вам отлично известно, насколько популярен во власти разнообразный спорт, – заговорил он теперь уже вкрадчиво.

Кошкин тряс головой, заранее соглашаясь со всем, что будет сказано.

Главная сестра Елизавета Фоминична тоже кивнула, но единократно и отрывисто. Ежов, начмед по терапии, поправил галстук. Мохнатый Гуссейнов, начмед по хирургии, утвердительно кашлянул и повел плечами. Фельдман, заместитель по АХЧ, привычно пригорюнился. Он почуял недоброе.

– Теннис, дзюдо, горные лыжи, – продолжил главврач. – Это стиль. Это, если угодно, выражение лояльности, потому что если глава любит теннис, то все вокруг тоже начинают любить теннис.

Он выдержал паузу.

– А теперь главное, – изрек он мягко. – Нам светят гранты. Капиталы. Состоится тендер.

Фельдман встрепенулся, с него моментально слетела всякая скорбь.

– Вот Генрих Исхакович реагирует правильно, – похвалил его Георгий Жорыч. – Он держит нос по ветру, он оживился. Как по-вашему, кто будет решать вопрос о выделении гранта?

– Губернатор, – догадался Гуссейнов.

Кошкин тряс головой.

– Правильно, – главврач похвалил и Гуссейнова. – Губернатор. В нашем городе две больницы. Дадут либо им, либо нам.

– А пополам поделить? – предположила Елизавета Фоминична.

Все посмотрели на нее, как на дуру, каковой она, собственно говоря, и была.

– Нам нужно все, – сказал Ежов.

– Конечно, – кивнул Георгий Жорыч. – Вот Генрих Исхакович не даст соврать. Кровлю ремонтировать надо? Надо. Матрасов прикупить. Сделать ремонт у вас, Илья Васильевич, в четвертой палате, – он кивнул на Ежова.

– И в девятой, – признался Ежов. – Ее нужно располовинить и сделать два люкса.

– Видите? – Чебуров поднял палец. – Мы должны получить весь грант целиком.

– И нам придется проявить для этого лояльность, – Фельдман все схватывал на лету.

– Именно. Теперь вам понятен смысл зрелища, которое я вам только что устроил?

Смысл зрелища теперь оставался непонятным лишь главной сестре.

– Наше спасение в керлинге, – Георгий Жорыч подвел черту. – Мы должны в авральном режиме создать собственную команду, устроить показательное соревнование и победить. И довести это до сведения Губернатора.

– А с кем же мы будем соревноваться? – угрюмо спросил Гуссейнов. – Друг с другом? Это можно.

– Наши конкуренты не дураки, – с горечью молвил главврач. – Они уже точат булыжники.

3

О керлинге в больнице не знал никто и ничего.

Техническое обеспечение спорта вкупе с теорией были поручены Фельдману, и тот немедленно взялся за дело. Через два часа он уже докладывал Чебурову:

– Две команды. Гоняют круглые камни по двадцать кило, с ручками.

– Двадцать кило? – Главврач пришел в ужас. – С ручками? Да где же взять с ручками…

Фельдман тонко улыбнулся:

– Георгий Жорыч. У нас же есть целое отделение трудотерапии. Им все равно делать нечего – выточат вам ручки…

– А камни? Может быть… можно где-нибудь купить? – осторожно спросил Чебуров. – В спорттоварах.

Лицо Фельдмана утратило подобострастие и закаменело настолько, что и само пригодилось бы для игры в керлинг.

– Георгий Жорыч. Вам отлично известна наша финансовая ситуация. На какие шиши? Да этих булыжников вокруг… – Он сделал неопределенный жест рукой, и главврач невольно оглянулся. – Любого формата. Наследие ледникового периода. Иди и собирай…

– Кто же будет собирать? – глупо спросил начальник.

– Устроим субботник, – пожал плечами Генрих Исхакович. – Заодно территорию уберем.

– Ну, добро. Давай дальше. Что там с ними делают, с камнями этими?

– Их гонят по ледовой дорожке. Надо попасть в центр дома…

– Какого, к черту, дома?

– Это такие круги в конце дорожки. Вот туда и нужно попасть. В команде – четыре участника: скип, третий, второй и ведущий. Они меняются и бросают. Метают. Скип за главного, он все решает.

– Бляха-муха. Что тут решать? Каменюгу загнать в кружок…

– Вот это он и решает. Стоит в дому и показывает метелкой, куда загонять. Потому что очки начисляют только за камни, которые окажутся ближе к центру дома, чем камни конкурентов. Еще он указывает, как гнать, как подметать, как вышибить чужой булыжник – это тоже можно.

– Ладно. Это я могу взять на себя, – уверенно заявил Георгий Жорыч. – С этим я справлюсь. Только этим и занимаюсь по жизни… только и указываю, как гнать, как подметать… А вот зачем они подметают?

Фельдман удивился:

– Чтобы лед был чистый, зачем же еще?

– Ах, ну да, ну да… Надо бы привлечь инфекциониста. Это его хлеб – за чистотой следить.

– Тут есть загвоздочка, Георгий Жорыч…

– Что такое? – нахмурился Чебуров.

– Лед. Где мы возьмем ледовую дорожку? На дворе лето.

Главврач потер переносицу, соображая. Вопрос был принципиально неразрешимый, а потому относился сугубо к его компетенции.

Фельдман восхищенно следил за сокровенной работой его мысли.

– Настелим линолеум, – сказал Чебуров.

Генрих Исхакович мгновенно поскучнел.

– Георгий Жорыч, – затянул он плачущим голосом. – Вы же знаете ситуацию с линолеумом. У нас второй этаж…

– Слушайте, Фельдман, – голос главврача сделался ледяным, и слышно было, как по этой естественной, спонтанно образовавшейся ледовой дорожке гонят здоровенный не булыжник даже, а валун. – За кого вы меня держите? Мне что – ничего не известно про ваши манипуляции со стройматериалами? Мы настелим линолеум, и стелить будете лично вы…

4

Команда собиралась вяло.

Дело поручили старенькому Кошкину, и он в своем паркинсонизме семенил по этажам, держа в трясущихся руках бумажку.

Георгий Жорыч приказал ему четко: не упрашивать, а вменять в обязанность. Но Кошкин плохо умел вменять в обязанность. Когда-то умел хорошо, потому и вырос в начмеда, однако с годами разучился. И ему, конечно, называли такие поводы к самоотводам, против которых не попрешь.

Тяжелые хронические заболевания. Маленькие дети. Отпуск. Признавались даже во вредных привычках, о которых и так все знали, но закрывали глаза. Эти привычки, конечно, оказывались совершенно несовместимыми со спортом и обещали неминуемое поражение.

Кошкин тыкал скрюченным пальцем в бумажку и порывался что-то сказать, но ему не давали.

Он шел дальше.

Ему было трудно ходить. Вернее, не столько ходить, сколько останавливаться. Особенность паркинсонизма заключается в том, что человеку нелегко начать движение, но если уж он засеменил, его не остановишь. Сердобольные люди придерживали Кошкина за плечо, когда видели, что он достиг конечной точки маршрута.

– Четыре человека! – кричал на него Чебуров. – Четыре! Четырех человек не можете найти! Даже трех. Потому что я – скип.

Кошкин страдальчески моргал. Он не понимал, что такое скип, и думал, что шефу присвоили какую-то новую должность с неограниченными полномочиями. Он оставлял за шефом право именоваться как угодно, хоть Робеспьером. Скип, так скип. В психиатрии, например, кем только себя не называют.

– Дайте сюда! – Главврач вырвал у него из руки пустую и уже порядком измятую бумажку. – Я сам назначу. Идите работайте…

Кошкин пошел работать.

Чебуров нацепил на нос очки и уставился в пустой листок. Потом взял ручку и проставил цифры: от единицы до четверки. Напротив единицы написал себя: фамилию, имя, отчество, должность и стаж полностью. Стоит только начать! Дальше всегда бывает легче. Вообще не задумываясь ничуть, он быстро вписал Гуссейнова, Ежова и Фельдмана. Это вышло у него машинально. И все уладилось.

Сверху он косо начертал: «В приказ» и отнес секретарше.

После этого он вспомнил об инфекционисте, но было поздно: тот ушел на больничный. Дружок из поликлиники нашел у инфекциониста глистов и чесотку – болезни, которые тот подцепил, аки Базаров, во время плановой инспекции этажей. И комар не мог здесь подточить носа.

5

Новоиспеченные мастера керлинга отнеслись к приказу по-разному.

Гуссейнов сказал, что он так и знал, и махнул рукой.

Ежов нервно грыз ногти.

– Послушайте, – твердил он каждому встречному. – Ведь это какое-то безумие. Надо же все-таки учитывать статус. Придут люди, которые хорошо меня знают. Меня вообще весь город знает. И я начну принародно заниматься этим идиотизмом?

Вскоре он окончательно спятил и предложил набрать команду из пациентов.

– А что? – Ежов вскидывал брови. – Лечебная физкультура.

– Меня в городе никто не знает, да? – ядовито ответил ему Георгий Жорыч. – У меня нет статуса, да?

– Вы скип, – жалобно просипел Ежов.

– А кому же быть скипом? Не вам ли?

Ежов заткнулся.

Фельдман молчал и ходил мрачнее тучи. Он горько пожалел о своем высоком положении и остро завидовал инфекционисту.

– Глисты, чесотка, – бормотал он себе под нос. – И что, по линолеуму не побегать?

Линолеум тоже сильно его огорчал. Он имел на линолеум свои виды.

Что до главврача, тот уже подыскивал место для соревнований. Физкультурный зал его не устраивал: слишком маленький, там не разгонишься. Не годился и тесный вестибюль.

«Хорошо бы на свежем воздухе, – мутно прикидывал Чебуров. – А если дождь?»

Он решил, что дождь – это пустяки. Соревнования под дождем лишь обострят впечатление о лояльности. Георгий Жорыч вызвал Фельдмана.

– Думаю я так, Генрих Исхакович. Выкосим траву и настелим дорожки прямо на улице.

Фельдман уныло смотрел в пол. Он сам выкапывал себе могилу, придумывая как лучше, но отступать было некуда. Пока.

Он уже достаточно знал о керлинге, чтобы возразить:

– Не получится, Георгий Жорыч. Дорожка должна быть идеально ровной. А во дворе у нас какая ровность? Ну, выкосим мы траву, но кочки-то останутся. Выбоины, колдобины.

Главврач нахмурился. Нанять каток, залить асфальтом? Нет, это больнице не по карману. Во всяком случае, до получения капитала-гранта, с грантом можно будет и стадион освоить…

– Вынесем стулья из конференц-зала, – пробубнил Фельдман.

Георгия Жорыча передернуло. Конференц-зал был вторым по святости местом после его кабинета с видеодвойкой. Замахнуться на него пусть даже в благородных целях представлялось кощунством.

Но места там было и в самом деле много. Конференц-зал мог даже поразить воображение своими размерами. И Чебуров нехотя согласился с Фельдманом, признал его правоту. Лучшей площадки ему не найти.

Зам по АХЧ немного ожил:

– Там паркет, – напомнил он с надеждой. – Может быть, обойдемся без линолеума?

Главврач снисходительно улыбнулся:

– Как же без линолеума? Дорожки. Нужны дорожки.

– Прочертим мелом… Навесим флажки…

– Не занимайтесь профанацией, – оборвал его Чебуров. – Это спорт.

6

Когда зал освободили от мебели, все были просто потрясены тем, насколько больше он сделался. По деревянным просторам гуляло эхо. Содрали растяжку с приветствием участникам областной конференции окулистов. Обливаясь потом, выкатили рояль. Сняли портреты Сеченова и Гиппократа, открутили микрофон – потом, подумав, вернули на место. Микрофон мог понадобиться для спортивного комментария. Вернули и Гиппократа, благо вспомнили о телевидении. Возможен репортаж, и ни у кого не должно быть сомнений насчет профиля соревнующихся.

Стулья-кресла свалили в зал поменьше, где занимались лечебной физкультурой, и заперли его на замок. Главный физкультурник негодовал, но достаточно сдержанно.

– Нам понадобятся фанаты, – сказал Фельдман.

Ему ответил Гуссейнов, который неожиданно увлекся идеей – он рассудил, что раз уж такое дело, то нужно, как говорится, расслабиться и получить удовольствие:

– Вот этих мы точно наберем из больных. На травме лежит сплошное хулиганье, молодняк. Бухают с утра до вечера, так пусть хоть с пользой. Мы нашьем им рогатых шапок…

– «Мы» – это кто?

– Те же больные. В порядке трудотерапии.

– Там уже точат камни, – усомнился Георгий Жорыч.

– Бабульки, что ли, точат? Мы бабулек возьмем. Дадите бабулек, Илья Васильевич? – обратился тот к Ежову. – Они у вас на терапии скучают. Маются дурью. Лежат неизвестно с чем.

– Наладим бабулек, – мрачно сказал Ежов. Он, в отличие от Гуссейнова, продолжал находиться в подавленном настроении.

Что до Чебурова, то состояние его духа неуклонно улучшалось.

– Нас бросала молодость на кронштадтский лед, – промурлыкал он и ласково посмотрел на старенького Кошкина, который крутился рядом и не знал, к чему себя применить.

Но вспомнил о конкурентах и омрачился.

Конкуренты точили камни, когда у Чебурова еще конь не валялся. Предводителем конкурентов был закадычный дружок Чебурова, и Георгий Жорыч знал его как облупленного. Вместе выпили не одно ведро, и Чебуров не без оснований считал коллегу человеком незаурядным. Теперь они оказались по разные стороны баррикады. И коллега, изощренный затейник, вполне мог устроить сюрприз, то есть подложить свинью.

«У них конференц-зал маленький», – с удовольствием подумал главврач.

Но в этом и минус. Чем труднее задача, тем остроумнее бывает решение.

Георгий Жорыч уже связывался с врагами и вызывал на поединок, бросал перчатку и обещал прислать секундантов. Но вызов не приняли.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю