Текст книги "Натюр Морт (сборник)"

Автор книги: Алексей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Иов пошёл к ним решительным шагом, но гулявшие вдруг тоже заспешили и направились во дворец. За ними было не угнаться; посетитель перешёл на бег; покуда он бежал, руки отвергнутых юнцов то и дело касались его спины и щёк, но Иов даже не задался трудом взглянуть, кто это к нему пристаёт. Суверен с лейб-медиком скрылись за невзрачной дверью – то был чёрный ход; Иов вбежал за ними и стал подниматься по извитой лестнице, грязной и узкой. Наконец он оказался в длинном коридоре, похожем на гостиничный. С двух сторон тянулись одинаковые двери, изготовленные из очень ценных древесных пород, но вида весьма строгого, без завитушек и узоров. Иов остановился, не зная, куда идти дальше. Он двинулся вдоль коридора, задерживаясь у каждой из дверей и прислушиваясь. За девятой по счёту он уловил признаки жизни, надавил на ручку, вошёл. Суверен Омфалус был там, внутри. Его поведение, как безучастно отметил Иов, не поверялось логикой: Суверен, вернувшись с прогулки, сидел перед телевизором и заливался хохотом. Повод для смеха был формальный – по экрану бегал клоун, и в голове Омфалуса гулял ветер. Иов не удивился. Если у юродивых больше заслуг перед Творцом, то все достижения разума не стоят ломаного гроша. Комната напоминала то ли лабораторию, то ли лавку древностей – сплошные глобусы, гигантские циркули, мониторы, реторты и чучела невиданных зверей.

– Ваша светлость, – монотонно вымолвил Иов, – вы назначили мне аудиенцию.

Суверен развернулся в вертящемся кресле и, напустив на себя суровый вид, воззрился на вошедшего.

– Меня зовут Иовом, – продолжил тот, – меня лишили всего – дома, слуг, родных.

– И что же? – осведомился правитель, изгибая бровь.

Иов запнулся и встретился с Омфалусом взглядом. Глаза у правителя были жгучими, чёрными, с неразличимыми зрачками. Иов не знал, что ответить, и бессмысленно топтался на месте. Скользнула в сторону портьера, открывая потайной ход; возникший на пороге лейб-медик с поклоном вручил Суверену среднего формата книжку. Тот кивнул и жестом удалил лекаря из комнаты, а книжку отложил в сторону. Иов успел прочесть заглавие: "Техника неоргастических экстазов".

– Так чего же ты хочешь от меня? – настойчиво повторил Суверен. В его голосе прозвучало сострадание с примесью эйфории.

– Разъяснений, – пробормотал Иов, чувствуя, что говорит что-то не то, и вообще всё это уже некогда происходило – давным-давно, и кончилось ничем.

Правитель удовлетворённо наклонил обритую наголо голову.

– Вот, к примеру, Левиафан, – начал он, и Иов тут же угадал дальнейший сценарий.

– Не надо мне! – закричал он, посылая к чёрту правила и церемонии. – Что мне до твоих Левиафанов! Открой мне причину – о большем не прошу. Я не взлетел? В этом дело, правда? Но я старался!

– Когда выдавливаешь из себя раба, постарайся не забрызгать окружающих, – сказал ему Омфалус наставительно. – И не забудь сделать перевязку.

– Хорошо, – сказал Иов автоматически.

– Ты, в общем-то, молодец, – сообщил Суверен одобрительно. – Держишь дозу. И потому заслуживаешь награды: ты получишь вдвое против прежнего и проживёшь долгую, безмятежную жизнь. Ступай домой, блюди себя в чистоте, как соблюдал всегда, и да умножится в тебе субстанция.

– Но… – начал Иов, но Омфалус, сверкнув очами, защёлкал пальцами. В комнату вбежали стольники, спальники, латники и стражники. Иова подхватили на руки и быстро вынесли на свежий воздух, в парк.

Он не запомнил, как очутился за пределами резиденции Суверена. Запахнув разодранный, лишённый пуговиц и пряжек кафтан, Иов поплёлся к своему разрушенному дому – полной чаше, которую выпили до дна. На подходе к руинам он замер: ворота оказались распахнутыми настежь, вовсю урчали бульдозеры, а башенный кран, словно вызванный волшебством, переносил по воздуху железобетонные блоки. Целая армия мастеров суетилась на развалинах; рабочими командовал шустрый малый в военно-полевом камзоле и бархатной шапке, залихватски сбитой набекрень. При виде Иова он подтянулся, выхватил из-за пазухи свиток и стал знакомить домовладельца со сметой.

– Фонтанов и водоёмов – по четыре штуки в каждом дворике, – докладывал прораб. – Было ведь по две, верно? Теперь, пока не забыл, – о жёнах: их было девять, стало быть – нужно восемнадцать, так? – Он с уважением смерил Иова взглядом. – Завидую, сударь, вашему здоровью, – сказал он почтительно.

Иов схватил прораба за грудки и, брызгая слюной, заревел:

– А Крам?! Где здесь Крам, я тебя спрашиваю?

Тот в испуге начал тыкать пальцем в параграфы и таблицы.

– Успокойтесь, почтеннейший! Вот же я показываю смету… Вы, наверно, про это: Грум номер один и Грум номер два.

– Какой, к дьяволу, Грум? – отшатнулся Иов. – Крам! Мне нужен Крам!

Прораб уткнулся в свиток, провёл по строчкам пальцем.

– Крама в смете нет, – ответил он с сожалением.

декабрь 1998

Зеркальный щит

1

Постепенно, шаг за шагом, подошли к главному. Выслушав предложение аналитика, Богданов облегчённо вздохнул. Вздохнул и аналитик: он боялся, что клиент заартачится и им придётся вернуться к исходной точке.

– Я уж сам догадался о ваших планах, – признался Богданов. – Согласен на всё.

Он не кривил душой: наконец-то займётся делом. Практика долго откладывалась, аналитик тщательно готовил Богданова к решительным действиям. Визиты обходились дорого, время шло, страхи не отступали, и клиент начинал нервничать.

– Я возьму с вас расписку, – предупредил целитель.

– Ради Бога, – с готовностью кивнул Богданов.

Аналитик достал из ящика письменного стола сомнительного вида бланк с плохо пропечатанными буквами. Текст гласил, что пациент поставлен в известность о реальной (смертельной) опасности сеанса. Аналитик нацарапал фамилию, имя, отчество, поставил дату, подтолкнул бумажку к Богданову, сидевшему напротив. Тот размашисто подписался и отпасовал документ назад.

Аналитик встал, заложил руки за спину и прошёлся по комнате. На его росомашьем лице застыло целеустремлённое выражение; очки сверкали, отбивая подачу доброго весеннего солнца. Комната – обычно полутёмная, с зашторенными окнами – выглядела непривычно светлой, словно в ней, как и в душе окрылённого Богданова, пролегал с недавних пор рубеж между светом и тьмой. Вдохновлённый обстановкой, Богданов без оглядки прощался с былым в надежде, что свет отныне сделается его постоянным спутником.

– Ну что ж, – услышал он из-за спины. – Я должен вам кое о чём напомнить.

Хозяин комнаты вновь очутился за столом, причем перелетел туда стремительно, упёрся в крышку руками и уставился в глаза вздрогнувшего было Богданова. Очки всё отсвечивали, аналитик сорвал их с насиженного места и едва не швырнул перед собой, но в последнее мгновение задержался и бережно положил. Клиент посуровел лицом, понимая, что сейчас получит последние инструкции.

– Я высоко ценю ваше усердие, – сказал аналитик, тараща глаза. – Такую гору литературы осилит далеко не каждый. Но специальные тексты, несмотря на свою увлекательность, для неподготовленного читателя всё-таки слишком сложны. И я боюсь, что вы могли сделать из прочитанного неправильные выводы. Мне, конечно, очень жаль, что я чисто по времени не имею возможности ознакомиться с вашими впечатлениями – жаль потому, что степень моего неведения касательно ваших взглядов прямо пропорциональна риску при сеансе. Ответьте мне на один-единственный вопрос: что из прочитанного видится вам самым главным, самым важным? Только коротко.

Богданов почесал за ухом.

– Так сразу и не скажешь, – протянул он с сожалением и поднял на учителя взгляд в надежде, что тот пойдёт на попятный. Но аналитик ждал.

– Наверно, – решил наконец Богданов, – самое важное – это то, что я выйду как бы за пределы себя самого и стану тем, кем был в прошлой жизни. И там-то уж выясню, чего я боюсь на самом деле.

– Слава Богу, вы это сказали! – всплеснул руками куратор. – Запомните раз и навсегда: никакой прошлой жизни у вас не было! Вот что самое важное! Вы увидите образы – да, очень художественные, красочные образы, но не больше. Эти образы – материал, которым пользуется сознание за неимением ничего другого. Наряжаться в эти образы будут элементарные физические и химические процессы, до которых вы дойдёте в своем погружении и которые, естественно, никак иначе и не могут быть восприняты человеческим сознанием. Волшебные картины суть просто оболочки для невыразимых базовых реакций! Сначала вы пройдёте сквозь собственное детство, потом вторично переживёте внутриутробные впечатления, а дальше ваше самопостижение упрётся в стенку из этих простейших молекулярных взаимодействий – в них вся соль. Эти-то общие принципы и есть основа для мифов, религий и всего остального. То, что человек не понимает умом, но постоянно ощущает бессознательно, он помещает вовне, наделяет всевозможными качествами, свойствами – как правило, в их число входит всемогущество, склонность судить и карать, а также миловать и оказывать покровительство…вы понимаете мою мысль?

– Ну разумеется, – кивнул согласно Богданов. – Если я вижу дракона, то это не дракон, а некий общий биологический принцип драконности, принявший в моем сознании форму дракона. Правильно?

– В целом – да, – сказал аналитик не очень уверенно. – Я, со своей стороны, обещаю быть поблизости. И если что…

– Вы не переживайте, – успокоил его отважный волонтёр. – Я хорошо понимаю, что там одни фантазии.

– Вот-вот, – поддержал его тот. – А то вы можете сильно испугаться. Мало ли кого вы там увидите. Пока бессознательное не поглощено сознанием, оно продолжает порождать богов и демонов, которые осаждают человечество со всех сторон. Но когда-нибудь человек поймет, что всё это – он сам, и больше никто. В вашем случае причина страхов сидит очень глубоко, поломка произошла на уровне каких-нибудь белковых цепочек, и другого способа добраться до неё не существует.

– Печально сознавать, что ты боишься самого себя, – заметил Богданов с чувством. – Однако где-то я такое уже читал – про то, как «сам», "сам"…Ну да – "Крошка Цахес, Циннобер"!

– Это был урод, – ответил аналитик тоном, не допускающим возражений.

– Ах, конечно, – смутился Богданов. – Мы-то с вами – нормальные люди.

– И просвещённые, – напомнил аналитик дружелюбно.

2

Аналитик умел всё. Он не ограничивался каким-то одним направлением современной ему психологии, будь то классический психоанализ или холотропная медицина. Он придерживался мнения, что истина многолика, и добраться до неё можно только сочетая различные ухищрения. Богданов нашёл его по объявлению в рекламной газете и прельстился обещанием не подвергать клиентов гипнотическому воздействию, не трогать их биополе и не поить самодельными лекарствами.

Правда, по мере того, как отношения между ними становились всё более и более доверительными, Богданову пришлось пересмотреть свои взгляды на дела таинственные. Отказался от газетных обещаний и аналитик. Сейчас, к примеру, он собирался прибегнуть именно к гипнотическому воздействию – с помощью самодельных лекарств, в надежде добраться до биополя, спрятанного под маской разных нелепых чудовищ, и починить его.

– На чём мы остановимся? – спросил он у Богданова. – Сделаем укольчик или подышим по оригинальной методике?

– Укольчик, – выбрал ленивый Богданов.

– Как хотите, – аналитик полез в стеклянный шкаф, набитый медикаментами. – Не забывайте, что называть моё лекарство галлюциногеном ошибка. Оно всего лишь помогает устранить барьеры, которые выставляет на пути в подсознание трусливое Эго. К сожалению, мне будет труднее вами управлять. Влиять на человека, находящегося под воздействием химических веществ, вообще очень сложно.

Богданов, чувствуя, как замирает у него сердце, приспустил брюки и лёг на кушетку. Укола он почти не ощутил, перевернулся на спину и хотел было сесть, но аналитик заботливо придержал его за плечо.

– Лучше вам полежать, – молвил он заботливо. – А то всякое бывает. Одна соплюшка наглоталась так без спроса, а после выпрыгнула из окна. Дескать, у неё оторвалась голова, показала язык и полетела в окно на улицу.

– Это что – разве не галлюцинация? – осторожно поинтересовался Богданов.

– Не умничайте, – аналитик нахмурился. – Даже для вас это слишком сложный вопрос.

Потянулось ожидание. От нечего делать аналитик запустил попрыгать по полу модель собственного изобретения: миниатюрная машина-уроборос. Как известно, уроборос является символом бессознательного и изображается в виде змеи, кусающей свой хвост. В нём представлены оба начала – мужское и женское, инь и ян, поэтому машина аналитика работала попеременно то в полостном, то в фаллически-проникновенном режиме – в соответствии с материнским и отцовским архетипами. Самозабвенно сокращаясь, модель скакала по полу наподобие заводной лягушки. Богданов смотрел на неё с опаской. Он думал, что ему не очень хочется встретиться в глубинах подсознания с реальным прототипом модели.

"Реальный прототип – всего лишь упаковка для физико-химической реакции", – напомнил себе Богданов и немного успокоился. Ноги обдувал приятный ветерок, а голове, напротив, было необычно тяжело и тесно, и жарко впридачу. Ветерок проникал в помещение через большой оконный проём, а на вспотевший череп давил увесистый шлем. Прямо напротив, на троне, развалился полуголый обрюзгший монарх и что-то наставительно оттуда изрекал. Персей помотал головой и уставился на странную личность, которая, тоже достаточно потрясённая, держалась, тем не менее, довольно нагло и стояла от него по правую руку, непроизвольно притоптывая ногой.

– Это просто удивительно, – признал аналитик, потому что это была его личность. – Сразу – на трансперсональный уровень, в так называемое прошлое воплощение. Минуя зародыши и сперматозоиды.

– Что это за придурок? – раздражённо осведомился царь. – Стража!

Аналитик моментально приувял: похоже было, что он тоже уловил дуновение ветра, и реальность ощущений произвела на него сильное впечатление. От стражи он не ждал ничего хорошего.

– Я буду с тобой мысленно, – быстро пообещал целитель и начал исчезать. Царь привстал на троне, закипая: чувствовалось, что волшебством его не удивишь, а бегство неизвестного говорит о слабости последнего – по всей вероятности, мелкого, слабенького чародея или бога.

Вбежала стража – звероподобные воины, закованные в металл, но было уже поздно.

– Послушай, Персей, – обратился монарх к Персею, – кого ты с собой привёл? Я хотел переговорить с тобой с глазу на глаз, без посторонних ушей.

– Не знаю, о Полидект, – отозвался тот. – Боги свидетели – я пришёл один.

И тут Персей, едва успев договорить, прикусил себе язык: неизвестно, откуда и неизвестно, как до его сознания добралось варварское слово «Богданов». Герой схватился за голову, боясь, что та сию секунду разломится пополам и непонятное слово полностью завладеет одной из половинок, а то и сразу двумя.

Полидект, на чьей физиономии сохранялось неудовольствие, поёрзал на троне.

– Идите вон, – повелел он воинам, и стража, тупо глядя перед собой, удалилась рысью.

– В конце концов, – заявил Полидект, – это твоё дело – выбирать себе помощников. Прискорбно, тем не менее, что в них не видно ни капли учтивости.

Персей промолчал, прислушиваясь к возне, которую неведомые демоны затеяли в его сознании. Оказалось, что он пока ещё принадлежит самому себе, а потому Персей почтительно склонил голову и прижал ладонь к сердцу.

– О, могучий царь, – начал он, но правитель остановил его жестом.

– Да пребудут с тобой боги, – сказал монарх миролюбиво. – Собственно говоря, мне больше не о чем с тобой разговаривать. Вполне ли ты уяснил свою задачу?

– Вполне, государь, – успокоил его Персей. Задача оказалась не из лёгких, но к подвигам герою было не привыкать. Полидект поручил ему разыскать ужасную Медузу Горгону и положить конец её многочисленным злодеяниям. Сложность поручения состояла в том, что на преступницу нельзя было смотреть: она обладала волшебным даром превращать любого, кто на неё посмотрит, в камень и активно этим даром пользовалась.

– Вот-вот, – прозвучал в мозгу Персея посторонний голос. – Всё дело в Медузе. Иди и разберись с нею.

Персей вторично взялся за голову и потому, занятый проклятым демоном, не заметил хитрой ухмылки на лице Полидекта. Доверчивый герой никак не мог знать, что правитель, положивший глаз на его матушку Данаю, сознательно втягивает её гораздого на благородные подвиги сына в опасную авантюру.

Тронный зал вдруг задрожал и рассыпался на мелкие кусочки.

Потрясённый Богданов, продолжая держать на сердце ладонь, открыл глаза и увидел, что над ним склонился донельзя довольный аналитик.

3

– Кто бы мог подумать! – аналитик восхищённо покачал головой. – По вам бы никогда не сказал. Такой неказистый субъект – и сразу в Персеи!

Обида на короткий миг затмила в Богданове все прочие впечатления. Он приподнялся на локте, угрюмо взглянул на туловище, которым наградила его природа, и попытался сказать что-то дерзкое, но аналитик его опередил:

– Не смейте обижаться. Мелкие оскорбления входят в психотерапевтическую программу.

Богданов нехотя закрыл рот и сел на кушетке. Аналитик, важно расхаживавший по комнате, споткнулся, наконец, о механический уроборос и чуть его не испортил. Испугавшись за модель, он бережно поднял её с пола и убрал в шкаф.

– В вашу программу действительно входит много такого, о чём я не подозревал, – заметил Богданов. – Меня преследует чувство, что галлюцинацией там и не пахло.

– Это хорошо, – кивнул аналитик, усаживаясь за стол. – Давайте я вам кое-что объясню. Ваша восприимчивость отменна. Вам с ходу повезло нырнуть на самое дно подсознания. И с первого же раза вы сумели уловить самую суть того, что вам надлежит сделать в дальнейшем.

– Послушайте, – сказал Богданов. – Прежде, чем вы приступите к толкованию, ответьте на маленький вопросик: откуда там, во дворце, взялись вдруг вы? Ведь вы не принимали лекарство. А если бы приняли, то, насколько я понимаю, очутились бы в каких-то своих собственных чертогах.

Аналитик вздохнул и снисходительно улыбнулся:

– Очень просто. Вы же не молчали, и наш контакт не прерывался. Странствуя по мифу, вы тем временем исправно сообщали мне обо всём, что видели. При этом, естественно, вам казалось, будто я стою рядом.

– Тогда почему вы испугались Полидекта?

– Вот ещё! – скривился аналитик. – Никакого Полидекта не было. Я просто не хотел мешать. Разговор мог уйти в сторону. К тому же вы – вы, а не Полидект! – так сжали кулаки, что я не исключал агрессии. И кроме того разве не очевидно, что древнегреческий правитель должен выражаться несколько иначе, чем в вашем случае? Что это ещё за «придурок» у него прозвучал?

– Ну, хорошо, – Богданов говорил с явным сомнением в голосе. – Ладно. Я более или менее удовлетворён. Действительно, «придурок» – слово, которым я пользуюсь часто.

– То-то и оно, – подхватил аналитик. – Ну-с, теперь позвольте высказать кое-какие соображения. Итак: вы получили от царя конкретное задание. Мы не будем сейчас касаться сложных взаимоотношений Персея с Полидектом, Данаей, Андромедой, Зевсом и прочими персонажами. Все они имеют психологическое происхождение и символизируют процессы рождения, созревания, индивидуации и много чего ещё. Но нас интересует прежде всего Медуза. Это настолько недвусмысленный, яркий образ, что мне остаётся только аплодировать нам обоим. Вам – за покладистость и силу воображения, себе – за методику.

Богданов задумчиво потёр лоб.

– Я, конечно, догадываюсь, что это за Медуза, – молвил он неуверенно. Мне, однако, трудно соотносить её с какой-то символикой. Клянусь богами, всё было чрезвычайно реально.

– Ну, раз вы уже клянётесь богами, значит – реально. Можно только порадоваться. Чем ближе к жизни, тем ощутимее результат. И всё же остановимся на образе Медузы. Если б вы задались целью подумать, вы бы смекнули, что Медуза Горгона символизирует первичный океан, ужасное женское начало, превратившееся по мере высвобождения личного «я» из доброй материнской стихии в хищный, чудовищный феномен, ибо оно недовольно и хочет удержать дитя в его прежнем качестве – безличностным и безынициативным. Оно пытается захватить ваше неокрепшее, инфантильное самосознание и вернуть его в первобытную пучину неосознанного существования. Такое женское начало символизируется архетипом Ужасной Матери. Формы, в которых этот архетип существует, весьма разнообразны, и Медуза Горгона – классический, безупречный вариант. Давайте вспомним миф как таковой: даже Персей не посмел заглянуть ей в лицо. Он вынужден был пользоваться зеркальным щитом и ограничивался одним отражением – в противном случае он, как и все прочие, рисковал превратиться в камень. В этом мифе создатели греческой мифологии отразили очень мощный конфликт, который от века существует как в психологии отдельного лица, так и в психологии человечества в целом. Искорка сознания, немощное личное «я», окружённое материнским праокеаном, стремится вверх, к небесам, страшась бросить взгляд на первичные воды, ибо те слишком сильны, чтобы герой мог противостоять их зову. Нечто похожее мы наблюдаем в другой легенде – о жене Лота, которая обернулась и стала соляным столпом. Но логика развития человека и общества заставляет, как бы не было страшно, заглянуть в этот древний, полный хаоса омут и осознать его как часть самого себя. Вот в чём состоит глубинный, психологический смысл данного вам поручения.

Богданов глубоко вздохнул. Объяснение он в общем понял, но полностью принять не мог. По всему выходило, что первым был конфликт, а после уж создавался миф. Однако его собственный недавний опыт говорил об обратном. Зная, что на это скажет аналитик, Богданов не стал возвращаться к подозрительной реальности пережитого. Им понемногу овладела скука, и он слушал, большей частью наперёд угадывая, что скажет ему целитель. Тот продолжал:

– В этой истории мне представляется главным даже не поиск Медузы гораздо важнее пресловутый зеркальный щит. Как по-вашему, что это такое?аналитик сделал небольшую паузу и, не дожидаясь ответа, объяснил:– Щит символ так называемой «цензуры», о которой впервые заговорил Фрейд. Это перегородка, барьер, защищающий нас от вторжения ужасного бессознательного. Увы – зеркало, каким является поверхность щита, зачастую оказывается кривым. Барьер наделён известным своеволием, он сам решает, какую правду можно допустить в сознание, а какую лучше приукрасить или изуродовать до неузнаваемости. Вы наверняка слышали о так называемом навязчивом неврозе. Человек не может удержаться от совершения какого-то действия – без нужды зажмуривает глаза, шмыгает носом, высовывает язык, и тому подобное. Бедняга не сошёл с ума, он прекрасно понимает, что делает что-то не то, но не может остановиться. О чём это нам говорит? О том, что некое желание, по тем или иным причинам отвратительное сознанию и потому несбыточное, заменилось при переходе через границу чем-то безобидным – по мнению «цензуры». Я вспоминаю один уникальный случай: жил человек, который не мог удержаться, чтобы не поднять с земли или пола горелую спичку. Как он страдал, кто бы видел! Однажды он путешествовал поездом дальнего следования. Во время стоянки в каком-то захолустье он вышел, зашёл в привокзальный туалет и там, среди разного поганства, увидел спичку – она плавала в луже сами понимаете, чего. Ему стоило колоссальных усилий не нагнуться и не взять эту спичку, он переборол своё желание, отважно сел в поезд и поехал дальше. Но уже на следующей станции он собрал вещи, вышел, пересел на встречный экспресс, вернулся, снова отправился в злосчастный туалет и взял-таки проклятую спичку. При этом он понимал всю абсурдность своего поведения – тем хуже было для него. Можно себе представить, какое истинное желание пряталось за подобной навязчивостью – допустимой с точки зрения безмозглого щита!

– А что там пряталось? – спросил с интересом Богданов.

– Я вам не скажу, – улыбнулся аналитик. – Эти неврозы весьма прилипчивы. Но поверьте мне, там оказалось нечто исключительное.

Богданов разочарованно выпятил губу. Потом взглянул на часы и отметил, что времени прошло немало. Аналитик проследил за его взглядом и озабоченно кивнул:

– Вы правы, уже поздно. Сейчас я вас отпущу – скажу только самое-самое главное. Видите ли, подвиг Персея не завершён. Медузу он, спору нет, обезглавил – честь ему за то и хвала. Но он так и не посмотрел ей в лицо, боясь расстаться со щитом. Ваша цель – превзойти Персея. Для того и оказались вы, так сказать, в мифологическом театре, чтобы раз и навсегда разрешить нерешённую проблему. Ваш подвиг должен стать намного более отчаянным, вам нужно заглянуть Горгоне в глаза и тем принять её в себя, сжиться с ней, смириться и впредь воспринимать как ценную часть вашей личности.

– А если я обернусь камнем? – осведомился Богданов.

Аналитик пожал плечами.

– Всё может быть. Надеюсь, что этого не случится. Но если случится, я верну вам деньги за лечение.

– Вы полагаете, они мне смогут понадобиться?

– Выше голову! Плечи шире! – прикрикнул на него тот. – Вы же героическая личность, гордость античности!

– Позвольте расплатиться, – сказал Богданов, улыбаясь виновато и бледно.

4

Персей с благоговением смотрел, как с неба к нему плавно спускается высокая, величественная особа с совиными глазами и мощной мускулатурой.

– Это, вероятно, Афина Паллада, – объяснил ему таинственный голос из мозга.

Персей пал ниц.

– Богиня, – обратился он к высокой гостье, – этот демон, что угнездился в моих мыслях, отчаянно мне надоел. Нельзя ли его как-то урезонить?

Афина снисходительно улыбнулась.

– Он больше не будет тебе докучать, – пообещала она. – Это демон второстепенный, из ничтожных.

Персей прислушался – внутри было тихо. Голос молчал. Герой рассыпался в благодарностях и вскоре затянул хвалебную песнь, пока, наконец, Афина, полностью удовлетворённая, не приказала ему знаком остановиться.

– Как твоё имя, о благочестивый муж? – спросила она добродушно.

– Моя фамилия – Богданов, – кротко ответил Персей и побагровел лицом. Богиня сдвинула брови:

– Речи, которые я слышу, звучат неподобающе. Не испытывай моего терпения и держи свой ответ прямо и просто. Итак, я повторяю свой вопрос: как твоё имя?

– Персей, моё имя – Персей, – пробормотал тот. – Персей Богданов.

Афина пристально на него посмотрела, подумала и решила, что Персея ей будет достаточно, а ко всему остальному она придираться не станет.

– Пусть будет так, – сказала богиня миролюбиво. – Гермес сообщил мне, что ты держишь путь к Медузе Горгоне. Это правда?

– Совершенная правда, – кивнул Персей. – Моё сознание должно её ассимилировать, – тут он помотал головой.

– Тогда, – заявила Афина Паллада, не обращая внимание на странную манеру героя изъясняться, – прими от меня этот зеркальный щит. Он поможет тебе видеть голову Медузы, не глядя на саму колдунью. Что до твоего друга Гермеса, то он шлёт тебе этот кривой нож, чтобы тебе было чем обезглавить Горгону. Кроме того, тебе следует обзавестись крылатыми сандалиями, шапкой-невидимкой и заплечной сумкой.

– Если надо, то я обзаведусь, – послушно ответил странник, – ты только научи, как.

– Ты должен отправиться на запад, где обитают граи, сёстры Медузы. Их три, и у них один зуб и один глаз на всех троих. Завладев зубом и глазом, ты отдашь их обратно в обмен на ценные сведения. В частности, спросишь дорогу к нимфам.

Персей немного подумал.

– А разве ты сама не знаешь дорогу к нимфам?

Лик богини потемнел, круглые совиные глаза полыхнули жёлтым огнём, поглотившим зрачки.

– Ты смеешь мне перечить?

– О, богиня!.. – не находя слов, Персей опять повалился ей под ноги.

– Встань и внимай! – приказала Афина сурово. – Ты узнаешь дорогу к нимфам, и нимфы дадут тебе искомые предметы.

– Великая владычица! – произнёс Персей робко. – Не можешь ли ты мне открыть, зачем вообще нужны мне эти вещи?

– Но как же? Крылатые сандалии сократят дни твоих странствий, а в минуту опасности быстро унесут подальше от врага. Шапка-невидимка, когда ты приблизишься к Медузе, позволит тебе незамеченным подойти на расстояние удара. А в заплечную сумку положишь отрубленную голову, чтобы никто не пялил на неё глаза.

– Мне это всё ни к чему, – отозвался Персей со скромным достоинством. – Я намерен посмотреть Медузе прямо в глаза. Мне не нужен щит… – В этом месте герой испытал неожиданную слабость, но до Горгоны было ещё очень далеко, и он храбро продолжил: – И мне не нужна ни сумка, ни шапка-невидимка. А значит, не нужно идти к каким-то граям, отбирать у них зубы и глаза, чтобы…

– Своенравный, непокорный мужлан! – вскричала Афина Паллада и принялась расти. Персей попятился с задранной головой, а богиня становилась всё выше и выше, принимая постепенно обличье Ужасной Матери. В правой руке Афины зазмеился пучок смертоносных молний. Персей, отступая, споткнулся, упал навзничь и пришёл в себя лишь на кушетке, под недовольным взглядом аналитика.

5

– Впредь прошу вас обходиться без самодеятельности, – сухо сказал аналитик. – В конце концов, не забывайте, что люди той эпохи трепетно относились к различным демонам и божествам, и если уж вам померещилось, будто я принадлежу к племени последних, ведите себя соответственно. Зачем вы вдруг вздумали ябедничать? Чем опять вам помешало моё присутствие?

Тут Богданов заметил, что аналитик, болезненно морщась, потирает шею.

– А что? – спросил он осторожно. – Здорово досталось?

Аналитик пристально на него посмотрел, подумал и проговорил:

– Откровенно говоря, я не нахожу этому подходящего объяснения. Возможно, я чересчур увлёкся и подпал под действия так называемого самогипноза, транса. Как бы там ни было, шея болит до сих пор.

– Послушайте, – сказал Богданов, принимая его слова за чистую монету, мне кажется, что вы недооцениваете степень реальности этих образов. Вам виднее, но отчего не допустить, что я действительно переношусь сознанием в определённую историческую эпоху и там пребываю в теле самого настоящего Персея? Которым я, каким бы смешным это не представлялось, действительно был в одном из воплощений?

– Перестаньте городить вздор, – отрезал аналитик. – Здесь вам не машина времени, а передовой метод с использованием психодислептиков. Самое большее, что я могу вообразить, это единое информационное поле, где безраздельно властвует коллективное бессознательное. Процессы, в нём происходящие, совершенно не изучены. И нет нужды прибегать к помощи каких-то фантастических гипотез с действующими богинями, драконами и медузами. Вы позволили себе сделать серьёзную ошибку, – продолжал он выговаривать Богданову. – Она может стоить вам многого – если не всего. Неужели вы не понимаете, что, устраняя меня из мифа, полностью подпадаете под влияние Ужасной Матери? Вы даже не дойдёте до Горгоны, вас прикончит Афина, поскольку Великая Мать многолика.