Текст книги "Рыжик"

Автор книги: Алексей Свирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

VII
В Одессе

В вагоне беглецам было недурно. Они спали на соломе, и спали очень долго. Поезд на каждой станции делал продолжительные остановки. Во время стоянок приятели прекращали всякие разговоры и отодвигались в дальний угол… Благодаря таким предосторожностям их никто ни разу не заметил. Питались они хлебом и огурцами. Мешок, в котором была провизия, постепенно уменьшался в объеме и наконец совсем опустел. Вскоре после того, как друзья покончили с последним куском хлеба, их стала мучить сильная жажда.

– Ты пить хочешь? – спросил Рыжик у Спирьки.

– Страсть хочу как! – отвечал Спирька, у которого давно уже пересохло в горле.

– Эх, когда же мы приедем?.. Вот надоело!.. – заныл Рыжик.

– Погоди, сейчас я взгляну.

Спирька встал, подошел к отверстию вагона и, сняв шапку, высунул голову. Поезд быстро мчался вперед, стучал колесами и так вздрагивал, что казалось, вот-вот вагоны слетят с полотна дороги и разобьются вдребезги.

– Санька, пойди сюда скорей!.. Глянь-кося!.. – радостно воскликнул Спирька, повернув голову к Рыжику. – Город, брат, видать… Провалиться, видать!..

Рыжик сорвался с места, подскочил к Спирьке и также выглянул из вагона. Вдали, окутанный полупрозрачным сероватым дымом, вырисовывался огромный белый город, окруженный высокими красными трубами. Поезд пошел тише. Город только мелькнул на мгновение и снова исчез из виду. Вместо города приятели увидали множество вагонов. Рельсы здесь были разбросаны на десятки путей, и все пути во всю длину были заняты товарными вагонами да паровозами. Поезд врезался в это царство вагонов и замедлил ход. Залязгали цепи, раздались свистки, и поезд, точно ударившись о что-то, остановился. Поезд прибыл на станцию «Одесса-Товарная». До города оставалось еще добрых три версты.

– Давай вылезем, а то заприметят – беда будет, – сказал Спирька.

– А куда мы пойдем? – шепотом спросил Рыжик.

– Известно куда – в город. Чай, видал ты его?

– Я не про то… А ежели нас увидят?

– Когда?

– А вот когда вылезем.

– Ну так что ж? Пусть глядят на нас, мы за это денег не возьмем… Эх ты, чудак человек!.. Вылезай вот скорей… – добавил Спирька и прыгнул на полотно дороги.

Рыжик немедленно последовал за ним. Через несколько минут приятели стояли у водокачки и, жадно припав губами к черным железным трубкам, из которых лилась холодная чистая вода, пили, что называется, до отвала, до изнеможения.

Неподалеку стояла группа биндюжников[2]2
  Биндюжники – ломовые извозчики.


[Закрыть] и добродушно посмеивалась, глядя на маленьких оборвышей.

– Гляди-ка, какие Родоканаки[3]3
  Родоканаки – известные в то время в Одессе греки-миллионеры. (Примеч. автора.)


[Закрыть] экстренной машиной по шпалам прикатили! – проговорил один из биндюжников, указывая на Спирьку и Рыжика.

– Это не Родоканаки, а жуликанаки, – заметил другой возчик и громко засмеялся.

Приятели напились и отошли прочь от водокачки. На насмешки возчиков они не обратили никакого внимания. Долго шли они, путаясь между вагонами, рельсами и стрелками, пока наконец не выбрались из этого железнодорожного лабиринта. Вот тут только они увидали Одессу и прибавили шагу.

Было около пяти часов пополудни. Погода стояла великолепная. Солнце, уходя на запад, прощальными лучами озаряло белевший вдали обширный город. Южный теплый ветер, пробегая мимо, ласкал и манил куда-то маленьких оборванных путешественников.

– Вот она, Одесса-то, где!.. – воскликнул Рыжик, когда они вышли на ровное место.

– Да, это Одесса, а не Киев, потому Киев на горе стоит, – заметил Спирька и добавил: – Теперь, брат, не зевай, идем скорей!.. Постреляем, покуда светло, а там и жить начнем.

– Идет! – весело и добро откликнулся Рыжик, и приятели смело двинулись вперед.

Громадный город, с его шумом, давкой и оживлением, поразил и ошеломил маленьких бродяг. Широкие ровные улицы, вымощенные каменными плитками, высокие дома с балконами, длинные аллеи вдоль просторных тротуаров, зеркальные окна магазинов, нарядная, богатая толпа, стукотня, говор и грохот экипажей – все это до того заинтересовало ребят, что они совершенно забыли, где они и для чего сюда явились. Им и в голову не приходило, что они, оборванные и грязные, обращают на себя всеобщее внимание и что многие из публики поглядывают на них не то с сожалением, не то с чувством брезгливости.

В особенности брезгливо отстранялись от них дамы, боясь, чтобы ватные лохмотья оборвышей не прикоснулись к их дорогим весенним нарядам. Приятели, будучи уверены, что они имеют право ходить по улицам, смело шагали вдоль тротуаров, громко делясь своими восторгами и впечатлениями.

– Глянь-кося, – указывая пальцем на цилиндр одного молодого человека, проходившего мимо, воскликнул Спирька, – шапка-то какая: не то ведро, не то тумба!

– Гляди, фургон какой! – кричал Санька, указывая на омнибус.

– Погоди, сейчас подкую вон того барина, – сказал Спирька, и, подскочив к богато одетому мужчине, он сдернул с себя шапку, согнулся в три погибели и, протянув руку, затянул хорошо знакомую ему песню: «Благодетели милостивые! Подайте христа ради сироте круглому… Христьяне православные…»

Мужчина не дал докончить Спирьке и сунул ему в руку двугривенный. Вьюн, увидав монету, в восторге подскочил к Рыжику и воскликнул:

– Глянь-кось, сколько отвалил! Вот так почин!..

– И я стрелять буду! – решительно заявил Рыжик.

– И отлично сделаешь, – одобрил Спирька. – Идем дальше!

Они вышли на главную улицу, на Дерибасовскую, и… ахнули от изумления. Такая роскошь, такой блеск, такое богатство никогда и во сне им не снились! На время они даже и нищенствовать забыли. Они шли по тротуару, где сплошной массой двигалась нарядная, праздная публика. Рыжик в своих тяжелых сапогах, огромных и серых от засохшей на них грязи, не раз наступал на платья дам, за что его награждали злобными взглядами и нелестными словечками. Рыжику это шествие, теснота и давка надоели очень скоро.

– Пойдем на середку, – обратился он к Спирьке, – здесь господа толкаются. Ну их!..

– Идем, мне все едино, – согласился Вьюн.

Приятели вышли на середину улицы. Но не успели они сделать несколько шагов, как их увидал стоявший на посту городовой, высокий, полный, с горизонтально лежащими темными усами.

– Вы чего сюда затесались?.. Вон отсюда!.. – зарычал на них блюститель порядка, надув щеки и сверкая глазами.

Неожиданно появившийся городовой насмерть перепугал маленьких оборвышей. Охваченные паникой, они быстро повернули назад и со всех ног бросились бежать, держась середины улицы.

– Бере-гись!.. – вдруг гаркнул на них бородатый кучер, и, как вихрь, промчалась мимо ребят пара рысаков, запряженных в шикарную коляску, в которой сидела дама в огромной шляпе с дрожащим красным пером и крохотная беленькая собачка.

Крик сытого кучера, точно удар кнута, ожег приятелей, и они, как ошпаренные, отскочили в сторону. Но там на них крикнул другой кучер, мчавшийся с противоположной стороны. Мальчики окончательно растерялись и снова бросились бежать посередине улицы, пока опять не наткнулись на городового.

– А!! – разинул рот городовой.

Но оборвыши не дали ему окончить и в ужасе повернули назад.

Спирька с Рыжиком очутились в положении кур, забредших в чужой огород. Дети гонятся за ними, кричат им: «Киш, киш!..», а обезумевшие от страха куры мечутся по засеянным грядкам, не находя выхода.

Наконец один городовой сжалился над ними и указал им, куда идти. Долго шли они по улицам Одессы, тщетно отыскивая глазами такое место или такое заведение, куда они могли бы зайти поесть, попить и переночевать. Но, к великому их огорчению, по обеим сторонам улиц, по которым они проходили, гордо возвышались каменные громады, ярко сверкали окна магазинов, а на панелях разгуливали всё богачи, до того нарядные, до того важные, что оборвыши не осмеливались близко подходить даже к тротуарам. У Рыжика впервые шевельнулось неприязненное чувство к нарядной толпе. «Ишь, они какие, – думал он, поглядывая исподлобья на публику, – весь город себе забрали…»

Спирька думал только об одном: как бы найти подходящий трактир. Во рту у него за щекой лежал двугривенный, который очень бодрил мальчика. Его только смущала роскошь одесских улиц. Он уже готов был подумать, что Одесса – город богачей, как вдруг они повернули на Базарную улицу, и радостная улыбка озарила лица мальчиков. Они увидали бедняков и несказанно обрадовались. Дома и здесь были большие, каменные, но публика была совсем иная. Здесь народ не чванился, а держал себя свободно, громко разговаривал и даже песни пел.

Местная публика как нельзя лучше пришлась по душе Рыжику и Спирьке. Оба они были рады тому, что в Одессе живут не одни только богачи. В большой восторг пришли они от оборванных и грязных детей, которыми базарная площадь кишмя кишела.

– Гляди, сколько нашего брата здесь, – указывая на маленьких оборвышей, проговорил Рыжик.

– И отлично, хорошо: стало быть, и мы тут панами будем, – довольным тоном сказал Спирька.

– Пироги горячие! Пироги! – раздался вблизи приятелей звонкий бабий голос.

Спирька с Рыжиком молча перекинулись взглядом, улыбнулись и купили у бабы пару горячих пирогов с печенкой. С волчьей жадностью уничтожали приятели пироги, находя их замечательно вкусными, несмотря на то что от пирогов не совсем-то важно и приятно пахло, а от остывшего во рту сала прилипал язык к нёбу.

Базарная площадь была со всех сторон окружена трактирами, питейными домами, ресторациями и другими подобными заведениями. Когда открывалась дверь любого из этих заведений, на площадь врывался шум пьяных голосов. Иногда из открытой двери трактира, точно неодушевленный предмет, выволакивали пьяного.

Спирьку, как более опытного и знающего, потянуло к трактиру.

– Пойдем, слышь, в трактир, – сказал он Рыжику, – там чайку попьем и о ночлеге разузнаем…

Рыжик охотно согласился на предложение товарища, и оба приятеля спустя немного времени сидели в трактире «Белый орел» и пили чай. На чистую половину, где столы были покрыты белыми скатертями, их не пустили. Мальчишка-половой в белых штанах, с грязной тряпкой вместо салфетки через плечо, увидав Спирьку и Рыжика, подлетел к ним, усадил их за единственно незанятый столик подле дверей и, назвав их помещиками, спросил, что им угодно.

– Чаю! – коротко ответил Спирька и заранее отдал последние два пятака, которые остались от двугривенного после пирогов.

Половой схватил деньги и, как вихрь, умчался куда-то. Спирька успел только разглядеть его затылок, на котором лоснились густо вымазанные маслом русые волосы, подстриженные в скобку.

Грязная половина трактира, в которой сидели приятели, была битком набита оборванцами. Среди посетителей положительно не было ни одного человека, мало-мальски прилично одетого. На всех здесь висели грязные, бесформенные лохмотья. В трактире пили чай, но больше всего водку. Среди посетителей были женщины и дети. Народ держал себя здесь более чем непринужденно. Шум, крик, давка, звон посуды и площадная брань не прекращались ни на минуту. В трактире было жарко и душно. Табачный дым и пар тяжелыми тучами носился над головами посетителей. Сквозь этот туман огни висящих ламп казались кроваво-красными. Возбужденные потные лица, бороды, женские головы в платочках, кулаки, бутылки и громадная стойка с брюхатым буфетчиком вырисовывались неясно, точно в тумане.

Рыжик, впервые очутившись в подобной обстановке, растерянно и пугливо озирался по сторонам, не зная, на чем остановить свой блуждающий взор. Спирька же, наоборот, чувствовал себя здесь, как рыба в воде. Ему с нищими не раз приходилось бывать в таких заведениях.

Когда половой в двух чайниках принес им кипяток с чаем, Спирька, подражая купцам, выполоскал стаканы, а затем налил чай.

– Пей и не робей! – сказал он Рыжику и добавил, понизив голос: – Шмыгни-ка глазами направо и погляди, какая компания сидит.

Санька взглянул на указанное место и увидал за длинным столом группу детей, мальчиков и девочек. На столе, как и у них, стояли чайники, стаканы и блюдечко с сахаром. Всех их было семеро: пятеро мальчиков и две девочки. Все они были одеты немногим лучше Спирьки и Рыжика.

– Кто они, по-твоему? – шепотом спросил у Рыжика Спирька.

– Нищие, должно…

– Нет, хватай выше! – не согласился Спирька.

– Кто ж они?

– А я так думаю: воры они, вот кто!

– Да ну?!

– Вот тебе и ну!

– А почем ты знаешь?

– Знаю, стало быть, коль говорю.

В ту минуту, когда Спирька говорил, в трактир вбежал оборванный мальчишка с быстрыми косыми глазами. Вбежавший метнул взглядом по сторонам, увидал компанию ребятишек за длинным столом и подскочил к ним.

– Братцы, – задыхающимся голосом проговорил он, – сейчас Анюта и Петька Чалый засыпались…

– Где? – в один голос воскликнула компания.

– Здесь, на Толкучке. Вот как было…

Тут косоглазый мальчишка заговорил до того тихо, что ни Санька, ни Вьюн не могли ни одного слова расслышать.

В это время на другом конце трактира вспыхнул скандал. Какой-то босяк, здоровый, с рослой фигурой и пьяной, избитой физиономией, очень похожий на Ваньку Ткача, с силой ударил сидевшую с ним женщину. Та вскрикнула и упала со стула на пол. К буяну подскочили половые и потащили его к выходу. Но буян оказался человеком сильным, и сладить с ним было нелегко. Изрыгая невозможные ругательства, он ногами опрокидывал столы, бил посуду и несколько раз богатырскими взмахами отшвыривал державших его половых.

Вся эта дикая, безобразная сцена и все ее действующие лица точно в тумане вырисовывались сквозь едкий табачный дым и горячий пар.

Спирька с Рыжиком во все глаза глядели на скандал, испытывая какое-то нехорошее, жуткое чувство.

А косоглазый мальчик как ни в чем не бывало продолжал таинственным шепотом что-то рассказывать своим приятелям. Те слушали его, по-видимому, не обращая никакого внимания на скандал, который для них, по всей вероятности, не являлся редкостью.

VIII
Из огня да в полымя

После долгой и трудной борьбы половым удалось наконец пьяного буяна вышвырнуть на улицу. Пострадавшую женщину они подняли с пола и куда-то увели. Нарушенный порядок таким образом был восстановлен.

Из «чистой» половины трактира раздались «медные» звуки машины, а посетители «грязной» половины, оставшись довольны даровым зрелищем, вернулись к своим бутылкам в ожидании нового скандала.

– Эй вы, помещики, не больно-то засиживайтесь за чаем!.. Вам здесь не квартира и не клоповник!..[4]4
  Клоповник – ночлежный приют. (Примеч. автора.)


[Закрыть] – крикнул мальчишка-половой, промчавшись с горячими чайниками мимо стола, за которым сидели Спирька и Санька.

Окрик полового испугал и смутил приятелей. Они только теперь ясно поняли, что им некуда деваться. Для них, одиноких и бесприютных, огромный, многолюдный и богатый город мог оказаться, в сущности, пустыней Аравийской.

Рыжик совсем упал духом и даже готов был заплакать, но Спирька, как более закаленный в житейских боях, постарался ободрить и утешить товарища, хотя и у него на душе кошки скребли.

– Ты погоди, Санька, горевать, – проговорил Вьюн, видя, что товарищ намеревается плакать, – еще не поздно… может, мы что-нибудь успеем раздобыть…

– Куда мы пойдем, Спиря? – жалобным тоном спросил Рыжик, устремив влажные глаза на товарища.

– Сейчас… Не горюй! Дай подумать… – рассеянно ответил Спирька.

У Спирьки в это время действительно стал зарождаться какой-то план. Он все время с большим интересом следил за теми маленькими оборванцами, которые сидели неподалеку, за большим столом. Еще раньше, когда он только взглянул на них, он решил, что они не кто иные, как мазурики, а с момента появления косоглазого мальчика мнение это еще более укрепилось в Спирьке.

«Что он там нашептывает?» – мысленно спрашивал самого себя Спирька, не спуская глаз с косоглазого оборвыша, который, наклонившись над столом, тихим и таинственным шепотом продолжал что-то рассказывать. Но вот косоглазый кончил и выпрямился.

– Иду домой, – сказал он и кое-кому из компании подал руку.

– Посиди, куда тебе? – послышались голоса.

– Нет уж, я пойду… Надо Косоручке все доложить…

– Скажи ему, что и мы скоро домой, и еще скажи, что удачи нет нам сегодня…

– Ладно, скажу… Ох, не любит Косоручка, когда без фарта… – быстро проговорил косоглазый и выбежал из трактира.

– А наплевать, что не любит, – проворчал один из компании, смуглый чернокудрый мальчик.

В это время Спирька, ничего не сказав Рыжику, вдруг поднялся с места и решительно подошел к компании оборвышей. Семь пар глаз уставились на него с любопытством и удивлением.

– Тебе чего? – раньше чем Спирька успел открыть рот, строго спросил его черноголовый кудрявый мальчик.

Впоследствии Спирька узнал, что мальчик этот – еврей и что его зовут Мошка Каракуль. Прозвище свое получил он за волосы, которые цветом и завитушками очень напоминали каракуль.

– Нам ночевать надо…

– Ну? – нетерпеливо перебил Мошка.

– А не знаем, где… Вот я хочу спросить…

– Где ночевать? – снова перебил Каракуль.

– Да постой, Мошка, не горячись! – вмешался в разговор другой мальчик, лет четырнадцати, с добродушным, немного как будто опухшим, мягким лицом и большими серыми глазами. – Дай поговорить… Вы откуда сами? – перевел он глаза на Спирьку.

– Мы сегодня из Киева приехали, – счел почему-то нужным соврать Спирька.

– На чем приехали?

– На товарной машине… В пустом вагоне…

– Вот как! – удивились некоторые из компании.

– Мы завсегда так ездим, – продолжал врать Спирька, почувствовав себя смелее.

На Вьюна стали смотреть совсем иначе. Даже Мошка и тот сделался приветливей.

– Садись сюда! – предложил он Спирьке, указывая ему на стул, стоявший подле него.

Спирька весело кивнул головой Рыжику, как бы говоря ему: «Не робей, брат: дело на лад идет», – и сел рядом с Каракулем. А мальчик с добродушным, мягким лицом, которого, как узнал потом Спирька, звали Ванька Немец, продолжал между тем начатый допрос:

– А тот, рыжий, кто такой?

– Товарищ мой. Мы вместе разъезжаем.

– Чем занимаетесь?

– Мы фартовые ребята, – не моргнув глазом, соврал Спирька, который, кстати сказать, недурно владел воровским жаргоном.

Заявление Спирьки произвело прямо-таки сенсацию.

– Так вы вот кто!.. Так бы ты раньше и сказал. А то сидят себе и молчат! – воскликнул Ванька Немец и тут же добавил: – А вы сильные?

– Я, по правде сказать, – отвечал Спирька, – силен-то силен, но не очень чтобы уж, а так, средственно… Ну, а вон тот, приятель мой, тот действительно…

– Очень? – заинтересовался Мошка.

– То есть страсть какой сильный… Ведмедя уложит!..

– Ну?! – хором воскликнули оборвыши.

– Ей-богу! Только ловкости во мне больше. Я на кулачки хорошо дерусь, а он бороться мастер.

– Как его зовут?

– Санька Рыжик.

– А тебя?

– Спирька Вьюн.

– Ну, вот что, Спирька, – сказал Немец, – позови-ка сюда своего приятеля, и мы потолкуем…

Спирька не дал договорить Немцу: он сорвался с места и подбежал к Рыжику.

– Ну, брат, – зашептал он, радостно взволнованный, – дело идет хорошо… Мы на воров наскочили… Они, брат, настоящие… Пойдем к ним!..

Рыжик нехотя поднялся и последовал за товарищем. Сердце его трепетно забилось, и ему чудилось, будто Спирька тащит его в пропасть, из которой ему никогда не выбраться.

Воришки между тем внимательно и критически разглядывали Рыжика. Их глаза бегали по его широким плечам, по его крепкой, массивной фигуре и по всклоченным рыжим, давно не стриженным кудрям, благодаря которым голова Саньки казалась вдвое больше. А когда Рыжик подошел к столу, к нему разом протянулось несколько рук для пожатия.

– Вы, стало быть, ночевать не имеете где? – обратился к приятелям Немец.

– Нет, – ответил Спирька.

– В таком разе, идемте с нами, мы живем на Молдаванке, отсюда недалече… Наш хозяин – Федька Косоручка, мошенник первой руки. Он вас возьмет к себе… Не правда ли, ребята, – обернулся он ко всей компании.

– Конечно, возьмет, – подтвердили и другие.

– Еще спасибо скажет, – добавила одна из двух девочек, сероглазая замарашка, закутанная в большой дырявый платок.

– Уж не тебе ли он скажет? – заметил ей Мошка Каракуль.

– Нет, тебе, клопу! – вспылила девочка.

– Что?.. – Что ты сказала?.. Повтори!.. – вскочил с места Каракуль.

– Манька, брось! – вмешался в дело Ванька Немец, который, по-видимому, играл среди компании роль старшего. – Да и ты, Мошка, оставь!.. Как тебе не стыдно с девчонкой связываться!.. Ну, ребята, пора домой, – добавил он в заключение и вышел из-за стола, пробираясь к выходу.

Спустя немного маленькие оборвыши шагали по опустевшей Базарной площади, направляясь к Молдаванке.

В то время Молдаванка была неблагоустроенной окраиной, на которой даже бедняки избегали селиться. Ютился там народ темный, безработный. Улицы на Молдаванке почти совсем не освещались, а в ненастное время они утопали в грязи и болоте. Одесситы даже днем боялись бывать в этой местности. Не проходило дня, чтобы на Молдаванке не произошло убийства или грабежа. Короче говоря, Молдаванка была местностью, где жило и пряталось все преступное, грязное и несчастное. Вот почему не только Рыжик, но и Спирька, не на шутку струсили, когда компания оборвышей, пройдя площадь, вошла в какую-то длинную, темную и безлюдную улицу.

Луна еще не взошла. На темно-синем небе крупными алмазами горели звезды. Но их блеск не давал света земле, и Молдаванка утопала во мраке. На улице, по которой шла компания, было тихо и безлюдно. Слышно было, как ноги оборвышей хлюпали по жидкой грязи.

– Федька Косоручка, брат, человек хороший, да только бог смерти ему не дает, – вполголоса говорил Ванька Немец шедшему рядом с ним Спирьке. – Был он когда-то конокрадом, много раз сидел в тюрьме, а как на одном деле попался да как избили его – он и сделался Косоручкой, потому ему руку выломали. Теперь он сам не ворует, а только перекупает да еще мелкоту обучает… Ну, понимаешь, на манер как бы школа у него…

– А спать нам будет где? – вдруг задал вопрос Спирька, который главным образом беспокоился за ночлег.

– Известное дело, будет… Да мы скоро придем… Вон там огонек, видишь?.. Как дойдем, так, значит, и дома.

На конце улицы действительно мерцал огонек, как далекая звездочка.

Рыжик за все время не проронил ни слова. Ему не нравились новые знакомые. Он их побаивался и очень жалел, что послушался Спирьку и пошел за воришками.

Саньке сделалось грустно. Совсем не того ожидал он от Одессы.

Чудесные рассказы Полфунта об этом городе врезались в память Рыжика, и он стремился сюда, полный наивных, несбыточных надежд и мечтаний. Надежды эти, как мы видим, не сбылись, и Санька затосковал. Он почти бессознательно следовал за компанией и думал о своих неудачах. Давно ли он пустился странствовать – еще года нет, а уж сколько пришлось ему выстрадать, сколько горя перенесть!..

– Ну вот и пришли, – перебил думы Рыжика Немец, остановившись перед каким-то невысоким деревянным забором.

Это было на самом конце улицы. Дальше тянулась ровная незастроенная местность, освещенная только что взошедшей луной.

– Эй, новички, за мною лезьте! – скомандовал Немец и вскочил на забор.

Маленькие оборвыши, не исключая и двух девочек, с ловкостью опытных акробатов перескакивали один за другим через забор и мгновенно исчезали из виду. Спирька первый последовал за компанией, а потом уже перелез и Рыжик. По ту сторону забора дожидался их Ванька Немец, а от остальных членов компании и следа не осталось.

– Теперь идите за мной, – сказал Немец, – я покажу вас хозяину.

Спирька и Рыжик молча последовали за ним. Они шли по обширному двору, огороженному со всех сторон деревянным забором. Лунный свет, проникший сюда, озарял какую-то странную постройку необычайной длины. Здание это имело вид навеса и тянулось от одного конца забора до другого. Крыша была односкатная и плоская. Рыжик, если бы захотел, мог бы крышу достать рукой. Кроме этой длинной и узкой постройки, других зданий не было. Во дворе было тихо. Луна медленно плыла сквозь звездный строй и будто висела между землей и небом. Ее тихий, покойный свет падал на плоскую крышу навесообразного дома и на его серый фасад, испещренный множеством низеньких окон и дверей. Под ногами мальчиков хрустел прошлогодний бурьян.

– Ворота далече отсюда, – объяснил Немец своим спутникам, – вон на той стороне… Так вот мы через забор, чтобы, значит, ближе было…

– А где те? – спросил Спирька.

– Кто?

– Да вот ребята, что сейчас с нами были.

– Они, брат, по своим конурам разбежались. Завтра всех увидишь… А теперь идемте к Косоручке… Что он скажет…

– А ты как думаешь, что он скажет? – полюбопытствовал Спирька.

– Думаю, что оставит вас… Ему ведь убытку не будет…

В это время мальчики подошли к дому, и разговор прекратился. Перед ними замелькали низенькие оконца и черные двери. Окон и дверей было много. Весь дом, как легко можно было догадаться, был разбит на множество мелких жилых помещений одинакового размера.

– Стойте, мы пришли, – сказал Немец, остановившись перед одной дверью. – Шагайте за мной да глядите не стукнитесь о косяк.

С этими словами Немец толкнул дверь и нырнул в темные сени. Потом он ощупал другую дверь и открыл ее. Слабый свет бледной полосой вырвался из небольшой комнаты, в которой горела жестяная лампочка, прибитая к стене напротив дверей. Ванька Немец первый вошел в комнату, а за ним уже робко последовали Спирька и Рыжик.

Странный вид имела эта небольшая квадратная комнатка, с низким и совершенно черным потолком, с единственным окошечком и кирпичным полом. Стены не были оштукатурены, и обнаженные большие камни, из которых было сложено все здание, имели вид ящиков, поставленных друг на друга. В комнатке пахло гарью и сыростью. На полу, вдоль стен, лежала солома, покрытая тряпьем. Вся обстановка состояла из пары табуреток, одного некрашеного стола и круглой железной печурки. На соломе спали люди. Их серые фигуры темными пятнами вырисовывались в полумраке плохо освещенной комнаты. Только направо от дверей, в самом углу, сидела на груде тряпок какая-то старуха в серой длинной рубахе. Лица женщины не было видно: она сидела с низко опущенной головой, обхватив колени своими длинными костлявыми руками. Седые космы ее волос, похожие на клочья шерсти, упали ей на подол и чуть-чуть шевелились. Старуха, услыхав шаги, подняла голову, откинула назад волосы и взглянула на пришедших. Спирька и Рыжик, увидав лицо старухи, вздрогнули, вообразив, что перед ними сидит настоящая ведьма. Красноватый огонек лампочки падал прямо на старуху и хорошо освещал ее костлявую горбатую фигуру и морщинистое желтое лицо с длинным хищным носом, который почти прикасался к острому и задранному вверх подбородку. Мягкий беззубый рот с тонкими, вдавленными внутрь губами обозначался едва заметной узенькой черточкой.

– Бабушка, а бабушка, – подошел к ней Немец, – где хозяин?

– Ась?

– Хозяин где? – возвысил голос Ванька.

– Не знаю… Иди ищи его сам, ежели он тебе нужен, – ответила старуха.

– У, старая ведьма, – проворчал Немец, а затем обернулся к своим спутникам: – Нету Косоручки, завтра увидим его, а теперь ложитесь спать… И я с вами лягу. Вот сюда идите…

Спустя немного они лежали на соломе и тихо разговаривали.

– Все здесь квартирки такие, – шепотом рассказывал Немец, – сени да комнатка. Тут, видишь ли, раньше были кузни, много кузниц; и потом кузнецы ушли на Южную улицу, а сюда переселился наш брат, фартовый люд. Есть тут и стрелки, да мы с ними компанию не ведем. А наш хозяин, Федька Косоручка, пять квартир сымает… Тут еще у нас, брат, потаенные ходы сделаны…

– Где? – заинтересовался Спирька.

– А вон у той стены, что к забору выходит. Там два камня вынимаются, и какой хочешь человек пролезет.

– Для чего этот ход?

– Как – для чего?.. А ежели полиция нагрянет аль обход?.. Вот тут мы живым манером камни долой – и поминай как звали…

Рыжик плохо слышал Немца: он был занят собственными думами.

Положение, в котором они с приятелем очутились, сильно беспокоило и пугало его. По мнению Саньки, они со Спирькой попали из огня да в полымя.

«Отсюда надо подальше», – мысленно решил Санька и стал обдумывать план будущих действий.

Спирька и Немец давно уже уснули. Даже старуха и та после долгого сиденья упала на тряпье, вытянулась и засвистела носом, а Рыжик все еще был занят своими думами.

Наконец в лампочке керосин весь выгорел, и огонь погас; тогда только Рыжик стал засыпать.