Текст книги "Синдром Феникса"

Автор книги: Алексей Слаповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Попробую…

Георгий начал. Сначала сунулся руками не туда, не так, но вот стало получаться, Георгий заулыбался. Конь переступал ногами и фыркал.

Георгий, осмелев и освоившись, вздел ногу в стремя и махом взлетел на коня.

– Куда? Выведи сначала! – закричал дед Борис.

Но Карий уже нес Георгия к воротам. А балка ворот была – только лошади проехать, да и то если не с поднятой головой.

– Убьет! – ахнул дед Борис. – Прыгай! Падай!

Но падать в узком проходе было некуда, только под ноги своему же коню.

Георгий в последний момент изловчился: обхватив руками шею Карего, рывком сбросил тело вбок, упираясь в стремя. Если бы остался наверху – снесло бы. А так – тело пронеслось рядом с косяком ворот, не зацепившись.

Харченко и дед Борис выбежали из конюшни.

Карий нес Георгия галопом.

– Вот так, – сказал старик. – Вот тебе и любовь. Он ведь болел, когда Горелый исчез. Чуть не помер. Он же не знал, что тот не нарочно, что пожар, он думал – бросил его человек. И обиделся. Хотел ему отомстить.

– Ведь мог убить, в самом деле! – сказал Харченко.

– И были случаи! – подтвердил старик.

И Харченко мысленно отказался от мечты завести коня, и тут же почувствовал облегчение: всем нам приятно бывает узнать, что какая-либо наша мечта по какой-то причине неосуществима. Избавляет от ненужных хлопот и еще более ненужной тоски.

– Ничего, помирятся, – старик, щурясь, глядел вдаль, где по гребню холма Карий скакал уже не галопом, а рысью – и не сам по себе, куда попало, а по воле человека.

7

Татьяна, вернувшись домой после ночной смены, не обнаружила Георгия. Дети сказали, что сквозь сон слышали, как кто-то приезжал за ним.

Харченко, поняла Татьяна.

И стала ждать, занимаясь своими делами.

Уже стемнело, когда она услышала странные звуки – и почему-то сразу подумала, что это связано с Георгием.

Подошла к забору, увидела: Георгий едет мелкой рысью на огромном коне – таким он ей увиделся в сумерках.

Подъехал, спрыгнул.

– Это откуда? – спросила она.

– Купил, – сказал Георгий с некоторым смущением – будто удивлялся, зачем он сделал такую глупость.

– Чьи деньги, того и блажь, – пожала плечами Татьяна.

За ужином Георгий рассказал ей о результатах своих поисков.

– Только и узнал, что был конюхом, а как туда попал – опять неясно. Я чувствую, так оно и будет. В Москве начну искать – узнаю, что, например, бомжем был. А до бомжа, допустим, строителем из приезжих. А откуда приехал, снова неизвестно. Я так могу до Владивостока доехать и обратно вернуться.

– Запросто. И что решил теперь?

– Договорились с Виталием – пусть организует расширенный поиск. А я пока поживу тут, если не против. Ведь жил?

– Жил…

– Кстати, помыться можно где?

– Баня есть.

Татьяна истопила баню, Георгий, напоив коня, дав ему сена и привязав у столба под крышей сарая, намылся от души, выпил чаю со смородиновым листом.

– Я тебя звал, – сказал он Татьяне, – а ты не слышала, что ли?

– Это зачем?

– Попарить веничком.

– Ага. Чужого мужчину?

– Минутку! Мы жили как муж и жена, сама сказала. То есть – до деталей, так ведь?

– Детали ему подавай, – проворчала Татьяна, холодея руками и горячея животом – как бывает, когда водки выпьешь, особенно если натощак. – Не так все просто. Раньше я к тебе привыкла, ты был уже свой. А теперь опять как чужой. Непонятно разве? А с чужим я не могу с первого раза.

– Так надо опять привыкать.

Георгий говорил это мягко, без хамства, с улыбкой, в которой Татьяна при всем желании не могла разглядеть пошлости, а видела только обещание нежности.

Но – как? Дети же за стенкой…

– Дети дома, – сказала она вслух.

– А раньше как?

– Ну… Там… Где ты спишь.

– В сарае? Тоже неплохо – там уютно.

– Перестань, даже обсуждать не хочу!

– Жаль!

– Охота вам, мужикам, вечно все обговаривать! – с досадой сказала Татьяна.

– А как еще? Мы же люди. Не в охапку же тебя брать и волочь. А то могу.

– Нет уж, спасибо, – отказалась Татьяна, думая, что в охапку взять и уволочь было бы предпочтительней. Ну, не уволочь, а как-нибудь… С посторонним разговором зайти в сарай, там как бы случайно обняться, потом ненарочно присесть, потом будто бы для удобства прилечь… А дальше как бы само собой…

Теперь поздно – Георгий упустил момент. Теперь ее в сарай не заманишь.

– Ладно, – сказал Георгий. – Ты только, если не трудно, выдай мне чистую простынку и прочее. После бани – сама понимаешь.

– Я и так собиралась, – сказала Татьяна.

Пошла в свою спаленку за постельным бельем.

Вышла – Георгия нет.

Она что, прислуга ему? Сам бы взял и отнес.

Хотела крикнуть, но вспомнила, что дети уже спят.

Понесла белье в сарай. Но и там Георгия нет.

Стала стелить.

Услышала негромкий голос: Георгий что-то говорил коню.

Потом стало тихо. Так тихо, как не бывает.

Татьяна поняла, что это не вокруг нее такая тишина, а у нее просто заложило уши – то ли от страха, то ли от ожидания.

Георгий обнял сзади за плечи, задышал в шею:

– Таня…

Она рванулась. Думала – чтобы высвободиться. На самом деле – чтобы повернуться и обнять Георгия так крепко, что тот даже тихо охнул. И засмеялся.

…

– Вспомнил! – говорил он под утро. – Всю я тебя вспомнил!

– Не ври, – шептала Татьяна. – Не ври, ты не можешь ничего помнить.

– Почему это?

– Потому что не было у нас ничего!

– Врешь! – в свою очередь не верил Георгий.

Так они и говорили – веря, не веря, какая разница? Дело-то не в этом.

8

У нас так повелось, что отсутствие начальника есть повод для праздника.

К тому же Абдрыков вспомнил, что остался жив, Кумилкин спохватился, не стал ли он, честный почти вор почти в законе, полным мужиком, достойным лишь презрения за свой мужицкий низкооплачиваемый труд, а Одутловатов всегда был готов соответствовать настроению той компании, в которой находился.

Пили по месту работы. И она же, работа, была предметом обсуждения.

– Я бы не так сделал, – говорил Абдрыков. – Места сколько пропадает, земли! Я бы сад тут посадил – яблони, вишни, груши!

– У нее детей нет, зачем ей сад? – не согласился Одутловатов. – Себе она фрукты и на базаре купит, деньги есть. Сад для детей нужен. Чтобы яблочко с дерева сорвать, вишенку. Приучаться к природе.

– Она сюда и не выходит, ей некогда. Лучше бы тут карусель поставить, всякие аттракционы, – выдвинул деловое предложение Кумилкин. – И деньги зарабатывать. Вот, кстати, – сказал он дяде. – Зачем нам с гостиницей возиться? Снести все к чертовой матери, благоустроить – и сделать маленький детский парк! А?

Идея понравилась, стали ее обсуждать.

Через час распределили роли: Кумилкин составит бизнес-план, займется подготовкой и планировкой территории, Абдрыков пойдет в местные мастерские и там собственноручно сварит необходимые металлические конструкции, а Одутловатова пошлют по городу агитировать детей, чтобы не носились по улицам перед машинами, а шли бы в культурный парк культурно отдыхать.

Появившиеся Георгий и Татьяна разрушили их мечтания. Татьяна заранее сказала Георгию, кто есть кто, чтобы не возникало лишних вопросов.

Георгий оглядел территорию, развернул проектные листы, которые взял из дома.

– Наворочали черт знает что… – сказал он, имея в виду и проект, и его реализацию, но бригада приняла его замечание только на свой счет.

– Как сказали, так и наворочали! – отрезал Кумилкин.

– И ты не очень-то тут вообще! – поддержал Абдрыков. – В моем доме живешь, забыл?

Одутловатов промолчал, он единственный чувствовал себя виноватым. Мужики да, выпивают, но они тут и работают, а он тут не работает, следовательно, и выпивать не имеет права.

Рената увидела Георгия из окна. Она в эти дни, отложив все дела, сидела дома – караулила.

Бросилась к зеркалу, осмотрела себя.

Вышла из дома, дав себе слово не кричать, не повышать голоса.

И, подойдя к Георгию (кивнув при этом Татьяне – сухо и коротко, но вежливо), сказала:

– Что там у вас с памятью – ваша проблема. Но рабочие пьют, дело стоит, договорные обязательства не выполняются. Штрафными санкциями пахнет.

– Можно договор посмотреть?

– Конечно!

Рената мигом принесла договор. Прежний Георгий, составляя его, подписал, не глядя, суммы были обозначены символические, а неустойка за невыполнение – значительная. Рената рассчитывала, что Георгий напугается, тут же возьмется за работу, а Татьяна не будет же тут стоять, надсматривать – уйдет. И рано или поздно Георгий опять заглянет к ней вечерком, выпьют коктейля… И все повторится, но на этот раз она так просто его не отпустит. На три замка запрет, свяжет, а не отпустит. Впрочем, замков не понадобится: кто с нею хоть раз был, тот ее не забудет!

И не смущало Ренату то, что хватало в ее жизни примеров, когда бывшие с нею мужчины забывали ее и после раза, и после двух, и после пяти. Но она считала это казусами, случайностями, и, главное, ей самой не очень хотелось этих мужчин оставлять у себя. И что Георгий ее забыл, тоже не смущало. Нас не только чужой опыт ничему не учит, но и собственный – до тех пор, пока не повторится многократно с одним и тем же результатом.

Георгий, просмотрев договор, сказал:

– Извините. Перечень работ обозначен очень условно. Легко доказать, что они уже выполнены. Штраф или неустойка не могут превышать сумму договора. Договор имеет печать не государственной регистрационной палаты или иного органа, а вашу личную, как индивидуального предпринимателя, меж тем вы заказчик в виде физического лица. Поэтому фактически я имею право прекратить работы в любую минуту и потребовать расчет. Хотя сумма явно занижена. Причем составлен договор как посреднический от общества инвалидов, мы тут вообще ни при чем.

Абдрыков, Кумилкин и Одутловатов слушали эту речь с приоткрытыми ртами. Ничего в ней не поняли, кроме того, что она разбивает претензии Ренаты в пух и прах. И сказали почти хором:

– Вот именно!

Рената тоже была ошарашена. Опомнившись, она заявила:

– Ни копейки не получите!

И в доказательство разорвала договор на мелкие клочки. Она ведь и сама знала, что это филькина грамота, которую можно было выдать за достоверную лишь в милиции (показав мельком), потому что на милицию любая бумага с печатью производит впечатление подлинного документа.

– И не надо нам твоих денег, свои есть! – гордо сказала Татьяна. – Правда, Георгий?

Ох, как бы ответила ей Рената в другое время, в другом месте и в другом душевном настрое! Но сейчас даже не осмыслила ее слов. Глядела на Георгия. И спросила жалобно, не стесняясь окружающих:

– Гоша… Неужели совсем ничего не помнишь?

– Извините, – сказал Георгий не слишком соболезнующим тоном. – Нет.

– Тогда идите все отсюда! – закричала Рената. – Проваливайте! Ничего мне не нужно от вас! Марш, добром прошу!

– Если добром считается, когда орут и денег не платят… – проворчал Абдрыков.

– Чего?!

– Да ничего…

9

Для Татьяны настала счастливая жизнь. Она бросила работу в магазине и расширила парниковые площади. Георгий купил по ее документам (то есть для нее, в ее собственность) не новую, но крепкую “ниву”, идеальную машину по нашим дорогам, причем не ту, которая “нива-шевроле”, гибрид-паркетник, а ту, единственную из отечественных, что полюбил весь русский народ (поэтому, возможно, и отняли ее у народа: отнять любимое – самая интересная игра власти в любой исторический период). Купили также и прицеп. Каждое утро Георгий грузил на прицеп зелень и овощи, Татьяна везла в Москву, сдавала, получала достойные деньги.

Между прочим, смерть кабана Тишки она отменила, вернее, отложила на неопределенное время – он стал чем-то вроде талисмана.

А Георгий разобрал и заново построил сарай, чтобы там мог поместиться Карий, и целыми днями возился с ним: чистил, холил, скакал на нем по окрестностям, купал в реке. Подумывал завести еще одну лошадь и вообще заняться частным коннозаводством. Купил и читал книги по этому делу.

А о том, кто он был и откуда здесь взялся, словно и не вспоминал.

Только иногда видела Татьяна, как останавливаются его глаза и смотрят в неизвестное пространство. И сердце ее сжималось предчувствием тоски, как писали в старинных романах, но я не вижу причины, чтобы и мне не написать то же самое в романе современном, сегодняшнем, ибо и сейчас сердца именно сжимаются именно предчувствием именно тоски… И именно тогда, когда все хорошо.

10

Лидия, работая у очередной клиентки и разговаривая с нею, краем уха слушала включенный телевизор, где была передача “Жди меня”.

И вдруг: “Татьяна Викторовна Лаврина из города Чихова прислала фотографию человека, который потерял память. Кроме этой фотографии данных нет, предположительно имя человека Георгий. Покажите, пожалуйста, фото. Может быть, кто-то узнает, напишет нам или позвонит”.

Лидия сперва застыла с ножницами, а потом бросилась к телевизору. Увидела фотографию Георгия, которую сделала Татьяна. На ней он был еще с бородой – таким пришел, а потом, это мы забыли упомянуть, сбрил ее и вообще ежедневно брился; видимо, к этому привык в предыдущих своих жизнях.

– Надо же… Все-таки показали! – ахнула Лидия.

– А я уже и забыла про письмо! – призналась Татьяна, когда Лидия прибежала к ней с этим известием.

– Дошла очередь, значит. Теперь жди да жди.

– Прямо уж. Может, никто и не узнает… Он там заросший весь…

Когда через два дня Татьяна увидела в калитке высокую, красивую девушку в легкой модной одежде и с нею мужчину лет тридцати, тоже высокого и с такими же, как у девушки, ярко-синими глазами, она сразу поняла – за Георгием.

– Здравствуйте! – энергично сказал мужчина, крепко сжимая руку девушки и этим призывая ее к спокойствию. – Вы – Татьяна Сергеевна Лаврина?

– Я, – сказала Татьяна без голоса. И, кашлянув, повторила: – Я, а что?

– А где Виктор?

– Какой Виктор?

– Она еще спрашивает! – возмутилась девушка. – Делает вид, что ничего не понимает! Будто она ни при чем!

– Ксюша! – урезонил ее мужчина. – Я же тебе сказал: если бы она была при чем, она бы на телевидение не писала!

Ксюшу этот довод слегка утихомирил, но она продолжала враждебно и недоверчиво осматриваться, будто подозревала, что Виктора (то есть Георгия) где-то прячут.

А Виктор, то есть Георгий, в это время скакал в окрестностях Чихова на своем Карем.

Но мог вернуться с минуту на минуту.

– Так где Виктор? – спросил мужчина. – Это вот его жена Ксения Шумакина, а я ее брат Сергей, то есть шурин Виктора. Понимаете? Мы увидели фотографию, узнали Виктора, позвонили на телевидение, нам дали ваш адрес. И вот мы здесь, как видите.

– Он уехал, – сказала Татьяна.

– Куда?

– Он… Даже и не знаю. В Москву, что ли… Вы зайдите вечером.

– Спасибо! – сказала Ксюша. – Мы тут подождем!

Но ждать не пришлось: в конце Садовой появился всадник на коне. Он спешился у дома Татьяны, весело бросил ей:

– Привет! – и стал открывать ворота, чтобы провести коня.

Для Ксюши и Сергея это зрелище было таким странным, что они молча смотрели, застыв на месте.

Георгий-Виктор, проводя мимо них коня, улыбнулся им и вопросительно посмотрел на Татьяну: что, дескать, за гости? (Про объявление в телевизоре Татьяна ему ничего не сказала, поэтому он никого не ждал, не был готов.)

– Это вот… За тобой… – сказала Татьяна.

И тут Ксюша заплакала. Подошла к мужу, обняла его.

– Витя! Как я измучилась!

– Да, брат, поволновались мы! – подтвердил Сергей, крепясь, но в заблестевших его глазах наливалась скупая мужская слеза. Впрочем, так и не пролившись, высохла: видно, человек был стойкий, выдержанный.

Георгий-Виктор в одной руке держал поводья, а другая была опущена. Он смотрел поверх головы склонившейся ему на грудь Ксюши.

Ксюша наконец почувствовала чуждость его тела, оторвалась, заглянула снизу, спросила:

– Неужели ты меня забыл? Витя?

– А давайте пообедаем! – предложила Татьяна. – Вы же с дороги!

11

Обедали – и Сергей рассказывал Виктору (теперь уж точно Виктору), как обстоят дела. Ксюша тоже порывалась что-то сказать, но не могла, тут же начинала всхлипывать.

Татьяна подавала и помалкивала. Она была в том, в чем возилась в саду: старые мешковатые джинсы, кофта до колен, на голове платок. Понимала, что выглядит замарашкой, но иначе выглядеть и не хотела. И добилась своего: ни Ксюша, ни Сергей не восприняли ее как женщину, говорили при ней свободно, как говорят при официантке в ресторане.

– Ты, значит, Виктор Жанович Шумакин, – рассказывал Сергей.

– Жанович?

– Да. Отчество такое. А Ксюха твоя жена вот уже третий год.

– Я не первый раз женат? – уточнил Виктор, глянув на Ксюшу, который было лет двадцать пять (и глянул, отметила Татьяна, с естественным мужским интересом – да и как без интереса смотреть на такую эффектную женщину?).

– Третий вообще-то, – сказал Сергей, хмыкнув, видя в этом некую веселость.

– Дети есть?

– Детей, извини, нет, – признался Сергей, будто был в этом каким-то образом виноват. – По причине твоей инфекционной болезни, перенесенной в юности.

– Ясно. Рассказывайте дальше.

Сергей рассказывал.

Виктор был сиротой и воспитывался в детском доме в окрестностях города Сарайска. При доме была секция дзюдо с приходящим тренером, Виктор проявил способности, побеждал на детских, затем на юношеских соревнованиях. Потом мелкая кража, еще одна, поимка на рынке, отправка в колонию. Там за драку Виктору добавили срок, из малолетки он перешел в колонию взрослую. Мог застрять в местах лишения свободы навсегда, получая все новые сроки, как это бывает со многими людьми его темперамента. Но встретил умного человека из бывших спортсменов, безрукого гимнаста, служившего в тюремной библиотеке (записывал книги в формуляры зубами, то есть ручкой, зажатой в зубах), он приохотил Виктора к чтению, разговаривал с ним. Объяснил, что в этой жизни воровать воровскими способами давно уже невыгодно, лучше воровать честно, занимаясь, к примеру, политикой или бизнесом.

И Виктор, отбыв очередной срок, будучи еще молодым человеком, поступил учиться заочно в сельскохозяйственный институт (там не было конкурса). Занялся, имея смекалку и ум, бизнесом.

– Каким? – спросил Виктор.

– Ну, бизнесом вообще.

– Банковское дело? Производство? Торговля? Какой бизнес, конкретно?

– Витя, разве это важно? – спросила Ксюша.

– Очень важно, Ксюша, – ответил он ей.

Ксюша вся так и засветилась: по имени назвал!

Татьяна отвернулась.

– Ну, Витя, я, ей-богу, не знаю! – развел руками Сергей. – Бизнес, он и есть бизнес. Деньги делал.

– Из чего?

– Из всего.

– Так, ладно. Что дальше?

– А что дальше? Ты – доверенное лицо губернатора.

– Это должность такая?

– Нет. Скорее неофициальный статус. Когда-то это называли: чиновник для особых поручений, – блеснул эрудицией Сергей.

– Вам это известно?

– Давай на “ты”, а то я стесняюсь, – сказал Сергей. – Почему же неизвестно, я исторический факультет закончил. А Ксюша биолог у нас.

– И какие у меня были особые поручения? – спросил Виктор.

– Разные…

Сергей посмотрел на Татьяну.

– Говори, при ней можно, она мне…

– Я ему хозяйка тут, – торопливо сказала Татьяна. – Как даже нянька. Он же, как малый дитя, совсем был, вот я и ухаживала, потом он помаленьку начал память возвращать, в смысле повзрослел, а все равно много чего не понимает, вот мне и приходится… Ну, и он кое-что помогает, муж у меня больной, он в отлучке сейчас, – рассказывала Татьяна, стараясь казаться проще и неграмотнее, чем была на самом деле.

Виктор слушал ее, постукивая пальцами по столу и не поднимая головы. Но Татьяна уже хорошо его знала, ей не надо было заглядывать ему в лицо, чтобы увидеть, что он все понял правильно.

– Да, – сказал Виктор после паузы. – Так и было. Рассказывай, Сергей.

Сергей рассказал.

Последнее поручение было: отвезти энную сумму в Москву некоему министру, чтобы тот кое в чем помог Сарайской области и ее губернатору, что одно и то же. Абы кого с такими поручениями не посылают. Шумакину дали двух сопровождающих, крепких парней из личной охраны губернатора. Остановились они в сарайском представительстве: губерния имеет в Москве свой особняк. Виктор должен был назначить министру встречу, причем министр требовал, чтобы никаких свидетелей. Предположительно, свидание должно было состояться ночью где-то на глухой улочке в окрестностях представительства. И как раз этой ночью здание загорелось. И Виктор бесследно исчез. Вместе с деньгами. И неизвестно, успел ли он передать деньги или нет. Вопрос этот очень волнует губернатора Затыцкова и других приближенных к нему людей.

– Боитесь, не передал? – спросил Виктор. – Сбежал с деньгами?

– Боимся – передал. Суть в том, что министр через неделю после пожара угодил под следствие. Разгребают до сих пор, нашли много наличности – в чемоданчиках деньги лежали и в сейфах, будто в камере хранения. Некоторые чемоданы он даже и не открывал, зараза! А дело ведут такие умельцы, что докопались до происхождения уже многих денег, и у многих больших людей – большие неприятности. Затыцков ждет – вот-вот очередь дойдет до него. Одна надежда, Виктор, что ты эти деньги проиграл. Любил ты это дело, но, правда, играл всегда только на свои.

– А я это знала, – утирая слезы, вступила Ксюша, – и позаботилась. Подумала – вдруг тебя занесет, вдруг все проиграешь, я тебе на крайний случай в куртку, в воротник, где капюшон, зашила десять тысяч. Позвонил бы мне, а я бы сказала. Ты их нашел?

– Нашел… А почему меня в розыск не объявили?

– Какой розыск? – удивился Сергей. – Наоборот, мы всем говорим, что ты тяжело болеешь и дома лежишь. Потому что, пока насчет денег не выяснили, лучше, чтобы никто ничего не знал. Пробовали, правда, в московских казино выяснить, был ли где-то большой проигрыш в это время, но они разве скажут! Так что, Виктор, очень надо вспомнить, куда делись деньги. Если успел отдать – плохо, если проиграл – тоже плохо, но уже лучше. А самый замечательный вариант – если бы у тебя их украли. Мы охранников допросили, конечно, и всех прочих. Безрезультатно. Ну? Не помнишь?

– Я насчет своей жизни ничего не помню, а ты – деньги! – раздраженно сказал Виктор.

– Одно с другим связано, – примирительно улыбнулся Сергей.

– А я никого не убил в своей жизни? – задал неожиданный вопрос Виктор.

Сергей даже засмеялся:

– Ну ты спросил! Успокойся, как ни странно, никого не убил.

– А что ж странного?

– Да ничего. Просто в твоем окружении мало людей, которые никого не убивали. Всем приходилось – либо лично, либо при посредстве.

– Хорошее окружение! – иронично отозвался Виктор.

– Время такое было, – списал на время Сергей, как списывают и все прочие.

Виктор задавал еще вопросы.

– Я строителем работал когда-нибудь?

– Нет.

– В футбол играл?

– Разве только в детдоме. На физкультуре.

– Животные в доме есть?

– У тебя на них аллергия. В смысле – на кошек и собак.

– Да? Не замечал. И лошади не было?

– Нет. Ты сроду на лошади, насколько я знаю, не сидел, – отвечал Сергей.

– А что мы тут разговариваем? – спохватилась Ксюша. – У нас самолет вечером, в восемь часов! Собирайся, Витя!

– Что, и билет взяли?

– Конечно.

– По какому документу?

– По паспорту, – Сергей выложил на стол паспорт. – Восстановить с нашими связями – плевое дело.

Виктор раскрыл его, рассматривал.

– А кто такой Мушков? – спросил он.

– Понятия не имею, – сказал Сергей. – Ксюша, ты не знаешь?

– Никогда не слышала. А кто это, Витя?

– Сам не знаю.

12

Татьяна пошла в хлев – задать корма Тишке.

Сказала ему:

– Ну все, хватит. Сегодня же приглашу Митрюхина, пусть тебя режет. Хоть ты и хороший, а все равно свинья. А свинье свинская участь, понял? Сожрут тебя. Обидно? А почему? Чем ты лучше других? Других свиней режут, а тебя до старости кормить? До естественной смерти? И кому от этого польза? Тем более – станешь старый, будешь болеть, мучиться, а тут чик по горлу – и даже не заметишь. Митрюхин хорошо режет, ты не бойся. Он, говорят, не ножом и не топором, а такое у него длинное шило. Он им сунет в сонную артерию – и все. И отправишься в свой свинячий рай, прости меня, Господи. Надо, что ли, лампу опять проверить…

Она долго уже отсутствовала.

Она знала, что Георгий, то есть Виктор, будет ее разыскивать, чтобы проститься. И зайдет сюда.

Она знала, как поступить.

Если он сейчас уйдет от нее, все помня о ней, это больно. Пусть уйдет без памяти. Ты человека помнишь, он тебя нет – это все равно что человек умер. А об умершем можно лишь тосковать, но нельзя надеяться на его возвращение. Тосковать Татьяна была согласна, надеяться – нет. С ума сойдешь.

Она разожгла лампу.

Увидела в щель: Виктор идет к хлеву.

За ним, ни на шаг не отставая, шла Ксюша.

– Татьяна! – окликнул Виктор.

Татьяна промолчала.

Виктор открыл дверь, заглянул, увидел Татьяну, вошел.

А Ксюша, зажав нос, закричала:

– Виктор, выйди оттуда! Ты провоняешь весь! Ужас!

И, не в силах стерпеть запаха, отбежала от хлева.

– Ну что ж, Таня… – сказал Виктор.

– До свидания, всего хорошего, – заторопилась Татьяна. – Вы бы забрали все свое. Машину, другие вещи. Велосипеды у пацанов можете взять в счет денег.

– Не стыдно тебе? Ты знаешь, я бы остался… Но каждый человек должен жить своей жизнью, а не чужой.

– Зачем вы мне это говорите? Не надо мне ничего говорить! Слава богу, не дура, все понимаю! – говорила Татьяна, не поворачиваясь к Виктору.

Лампа стояла перед нею на ящике, из форсунки выбивалось небольшое пламя.

Татьяна схватила лампу, подкачала несколькими резкими движениями, направила на Виктора, тот отшатнулся. Она подскочила ближе, почти опаляя лицо.

Виктор ударился спиной о стену, осел. Закрыл глаза.

Все, как обычно.

Татьяна погасила лампу, ждала.

Тихонько постучала Виктора по щекам.

Он открыл глаза.

– Здравствуйте, – сказала Татьяна. – Объясняю: вы потеряли память. Оказались здесь, у посторонней женщины, то есть у меня. Но вам повезло, вас нашли ваша жена и ее брат. Они вас ждут.

– Хватит дурить, Татьяна, – сказал Виктор. – Все я помню. Какие-то эксперименты проводишь. Зачем?

– Чтобы ты меня забыл. Хотя – и так забудешь.

– Таня… Ты не представляешь, как я благодарен…

– Слушайте, езжайте уже! – закричала Татьяна.

Виктор не понял ее грубости, даже слегка обиделся. Он просто не знал, что нет для женщины ничего нестерпимей, чем благодарные слова мужчины при уходе. Когда он ругается на пороге, проклинает и обвиняет во всех грехах – это понятно, это обидно, но не оскорбительно. А когда вот так вот рассусоливает – дескать, ты славная, хорошая, но… – убить хочется. И задать вопрос: если я такая славная и хорошая, чего же уходишь?

13

Ехали в машине (Сергей нанял такси до самого аэропорта), сидели в зале ожидания, летели в самолете – Виктор все спрашивал и спрашивал, желая узнать о себе как можно больше. А Ксюша не сводила с него глаз и постоянно держала его за руку, что Виктору было не только не стеснительно, а очень даже наоборот: он видел, что все окружающие смотрят на Ксюшу – хороша женщина! Стройная, стильная, голову держит высоко, а глаза той самой глубокой голубизны и загадочности (с темноватыми тенями на веках, что делает их еще глубже), какая заставляет мужчин чуть ли не скрежетать зубами: “Почему не моя?!”.

Прилетели.

На автомобиле с затененными стеклами отвезли Виктора под Сарайск, где было его поместье в элитном поселке – среди прочих таких же теремов.

– Неплохо живешь, а? – спросил Сергей зятя.

Виктор оглядел дом и пространство перед ним: дорожки, елочки, декоративный пруд. Ему понравилось. Спросил только:

– Сам делал?

– Ты-то? Ты, извини, хоть и детдомовский, а не приспособленный ни к чему. Гвоздя вбить не умеешь. Если и работал руками, то когда своим дзюдо занимался. Ладно, отдыхай, наслаждайся, а завтра я к тебе целый консилиум привезу. Лечить тебя будем. Новейшими методами.

Ксюша при слове “наслаждайся” даже вздрогнула.

Она ждала ночи.

Она надеялась, что ночь все поставит на свои места.

И все было, в общем-то, славно, хорошо, бурно. Но когда утром Сергей, живший в этом же доме на третьем этаже, спросил томно-утомленную и сладко потягивающуюся сестру с родственной фамильярностью:

– Ну, что? Накушалась секса? – она ответила:

– Накушалась. Но как-то все по-другому. Будто с чужим мужчиной переспала.

– Мужчина-то ничего?

– Более чем!

– Ну и слава богу, – порадовался брат за сестру.

Приехал консилиум: доктор медицинских наук, психиатр, главврач клиники, и два кандидата. Говорили они с Виктором долго, подробно обо всем расспрашивали. Особенно интересовались огнем:

– Значит, как только вспышка или пламя – все забываете?

– Забывал. А последний раз не подействовало.

– При каких обстоятельствах? Огонь возник неожиданно или вы его видели заранее?

– Вообще-то видел.

Виктор усмехнулся каким-то своим мыслям.

Врачи насторожились:

– Еще какие-то детали?

– Она хотела, чтобы я ее забыл, – сказал Виктор, не глядя на врачей и как бы не им объясняя, а себе. – Но, видимо, я этого не захотел. Поэтому и не отключился.

– Кто – она?

– Это вас не касается.

Врачи переглянулись.

Вывод консилиума оказался таким же, к какому пришел чиховский психиатр Кобеницын: органических нарушений нет, это видно без всяких томограмм и энцефалограмм, классический случай ретроградной амнезии, возникшей по причине аффекта, связанного, скорее всего, с огнем; показаны психотерапевтические беседы и общеукрепляющее лекарственное лечение.

– Витамины, что ли, пить? – спросил Сергей, которому врачи повторили свой диагноз.

– В том числе, – ответил главврач и сделал значительную паузу, означающую, что разговор окончен и неплохо бы теперь получить гонорар.

Каковой и был незамедлительно получен.

14

В тот же день, вечером, состоялся высочайший визит губернатора Затыцкова, следовавшего в свои угодья на берегу реки Волги. Случай, конечно, беспрецедентный, но Виктора не хотели никуда вывозить, чтобы его не видели не только посторонние люди, но даже и сотрудники губернаторского аппарата.

Губернатор обнял Виктора и слегка прослезился. Очень уж его нервировала неопределенность с проклятыми деньгами для министра, а теперь – хоть какая-то ниточка.

Но ниточка никуда не вела: Виктор еще ничего не вспомнил. С губернатором общался очень уважительно, понимая, кто он. Но только понимая, не более. Затыцков, заметив это, разгневался:

– Что ты меня рассматриваешь, как клоуна в цирке?

– Амнезия, – негромко сказал Сергей, оправдывая зятя и надеясь, что врачебный термин подействует на простонародного губернатора, который очень уважал все научное и сам был доктором экономических наук, хотя диссертацию, естественно, не писал и даже не скрывал этого, говоря остепененным экономистам: “Я, в отличие от вас, лохов, экономику на ощупь знаю, а вы мне формулы тычете!”.

На этот раз ученое слово не произвело эффекта.

– Какая амнезия? Он папу-маму может не помнить, а меня – должен помнить!

На этом рассерженный губернатор свернул визит.

– Амнезия! – сановито бурчал он, сходя с крыльца дома. – Я тоже полмиллиона украду и скажу, что амнезия!