Текст книги "Бриллиантовый маятник"

Автор книги: Алексей Ракитин

Соавторы: Ольга Ракитина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Ну да, ну да… С правом ношения мундира, – с сарказмом в голосе заметил Иванов.

– Так было объявлено в приказе. На самом деле – нет! Трепов запретил Мироновичу когда – либо одевать мундир, пообещал прилюдно плюнуть тому в лицо, если тот хоть раз нарушит запрет. Вот так. Кстати, если Трепов пообещал такое, ему верить можно. Нюанс ведь в чём состоял: Миронович через своих «бегунов» дал несколько серьёзных арестов. За них люди получили не только отметки в приказах по городу, но и денежные премии, и ордена. И что же, через несколько лет вдруг затевать всеобщие разоблачения: отзывать представления? признавать подлог рапортов? Как Вы это себе представляете, батенька?

Иванов махнул рукой:

– Да Бог с ними, с «бегунами». А чтой – то было дальше с загадочным мстителем? Кстати, а какова была его фамилия?

– Фамилии я Вам не назову, не помню. – прочитав в мимолётном взгляде сыскного агента недоверие, полковник поспешил добавить, – Действительно не помню. Трепову она была известна, как впрочем, и самому Мироновичу, так что всегда можно справиться у кого – то из них. Ничего особенного с этим человеком не случилось, он добился своего, я имею в виду увольнение Мироновича из полиции. Более того, Мироновичу пришлось надолго уехать из столицы. Он ведь из Гродненской губернии, там и спрятался почти на год…

– Из – под Гродно, Вы говорите?

– Да, у него там большое имение. То есть, сначала оно было маленьким, а потом он подкупил земельки. Миронович хотя и русский человек, однако по вероисповеданию католик, он вырос с поляками и евреями, знает их национальные особенности, прекрасно умеет ладить с ними.

– Что Вы говорите… Я этого не знал, – признался Иванов, – Паспорт – то у него в столице выписан.

– Разумеется, он уже четверть века столичный житель.

– И что же было далее? – Иванов вернул разговор в прежнее русло, – Миронович удалился из Петербурга и…

– Миронович – то удалился, да только сестрица его младшая тут осталась. Она продолжала вести его хозяйство. Я ведь уже упоминал, у Мироновича целый доходный дом был в аренде. Кроме того, он ещё в бытность свою начальником участка начал промышлять учётом векселей. К нему ежедневно как на работу приходил молоденький армянчик, Миронович с ним запирался на час – другой и там они свои делишки обделывали. Так что примерно месяцев через 10–11 после отставки Иван Иванович возвратился в Санкт – Петербург и занялся своим излюбенным ремеслом: ссуды, залоги, векселя, дёшево купить – дорого продать…

– Понятно. – Иванов помолчал немного, – А что же стало с «бегунами» – держателями квартир?

– Это были не квартиры, а дома, – поправил его полковник, – С подвалами, тайными схронами в подполах и стенах. «Бегунов» прихлопнули, – Фома Фомич выразительно ударил ладонью по столу, – лично я и пришлопнул. Я с этого начал, едва заступил в должность. Действовал по прямому предписанию Трепова. Как сейчас помню, взяли 6 человек безпаспортных, не пожелавших открыть имени.

– И чем же история закончилась?

– Все пошли в каторгу. По – моему, по четыре года получил каждый.

Полковник поднялся, давая понять, что время разговора исчерпано. Иванов, впрочем, и сам понимал, что потребовал слишком большого внимания к своей персоне. Фома Фомич протянул Агафону руку, что служило подтверждением доверительности установившихся в ходе разговора отношений.

– Напоследок я Вас спрошу, – проговорил полковник, – Понимаю, что это против правил сыска, но всё же… Я в курсе событий в кассе Мионовича, не далее как вчера большую статью прочёл об этом. Как полагаете, девочку убил Миронович?

– Впечатление такое, что «да», – кивнул Иванов, – Вроде бы всё сходится на нём, как в пасьянсе. В свою очередь спрошу и я напоследок: Вы допускаете, что Миронович мог пойти на такое?

– Не знаю, что и сказать. Убить ребёнка в собственной кассе и оставить труп… Даже не постараться его скрыть… Не знаю… Надо быть либо глупцом, либо очень самонадеянным человеком. Миронович же ни то, ни другое. Я не знаю деталей розыска, но как – то всё это очень подозрительно.

Агафон Иванов, покинув кабинет полковника Дубисса – Крачака, испытал растущее чувство неудовлетворённости. Всё, что давеча казалось таким простым и очевидным, теперь вдруг сделалось неопределённым и подозрительным. Единственное, в чём нисколько не сомневался сыскной агент, так это в том, что осуждённые в 1872 г. безпаспортные «бегуны» уже давно на свободе.

Дабы доставить Мироновича для допроса в прокуратуру, Александр Францевич Сакс отрядил на Болотную наряд полиции. Конечно, вполне можно было бы обойтись и без такого театрального жеста, но в подобном решении судебного следователя крылись и элемент устрашения подозреваемого, и толика мщения за его строптивость. Пусть Миронович поймёт, что дела его идут всё хуже и хуже. Большой дом – это множество любопытных глаз, чутких ушей и длинных языков; это кумушки, для которых перемыть косточки соседям – самое большое удовольствие в жизни; это дворники, которые всё знают, всё видят и непременно всё кому – нибудь перескажут. Подкинуть жителям большого дома такую новость значит дать пищу для сплетен на год вперёд! Александр Францевич, разумеется, всё это учёл.

Об убийстве Сарры Беккер на следующий же день после обнаружения тела напечатали небольшие заметки «Вечерние ведомости» и «Петербургская газета». В последующие дни практически все столичные газеты более или менее подробно осветили обстоятельства случившегося. Дело обещало быть скандальным: тут были и похоть, и кровь, а что же ещё требовалось для того, чтобы возбудить любопытство обывателя? В первые дни никаких прямых обвинений в газетных заметках не содержалось, но Миронович уже тогда предстал перед читателями как ростовщик – мироед, сделавший (и продолжавший делать) своё состояние на людском несчастье.

Принимая это во внимание, можно было быть уверенным в том, что и привод на допрос под полицейским конвоем найдёт весьма живописное отражение в столичной прессе. Сакс был уверен, что с формальным выдвижением обвинения в адрес Мироновича можно не спешить: газетчики, узнав о приводе его под конвоем, без особых к тому понуканий уничтожат репутацию ростовщика. А после этого – можно не сомневаться – все, кому не лень, пустятся в рассуждения о похотливом старике – растлителе, который, к тому же, вероятнее всего убил свою невинную жертву

Миронович, доставленный в кабинет помощника прокурора, выглядел спокойным. Он, видимо, старался держать себя в руках и никак не проявлял гнева, обычного в такой ситуации признака слабости. Но Сакс не сомневался, что Мироновичу, не понаслышке знавшему методы работы полиции, это внешнее спокойствие давалось нелегко. Миронович должен был понимать, что сам способ подобного приовда на допрос – в сопровождении урядника с помощником – был плохим предзнаменованием.

После необходимых формальностей, связанных с заполнением анкетной части протокола допроса, Александр Францевич приступил к содержательной его части, а именно к выяснению того, что подрывало доверие следствия к прежним показаниям Мироновича. По мнению следователя, такой возврат к уже, казалось бы, выяснинным моментам, должен был привести подозреваемого в состояние если не паники, то, по крайней мере, беспокойству.

– Скажите, г – н Миронович, что вы делали вечером в день убийства. Подробно, пожалуйста, опишите все ваши действия.

– Сие делалось мною неоднократно и притом в разной форме. Добавить или изменить сказанное прежде не нахожу возможным, – спокойно ответил Миронович.

– Потрудитесь ещё раз повторить, – следователь также старался выглядеть невозмутимым.

– Был в кассе до 9–ти часов вечера, как обычно. Потом конкой от Знаменской площади поехал домой, на Болотную.

– Опишите, пожалуйста, подробнее проделанный путь. Как Вы добирались? Может, кого встретили по пути?

– Ну, я вышел из кассы на Невский, пошел к остановке конки в сторону Знаменской церкви. Мне навстречу попалась моя знакомая, Анна Филиппова…

– Я уточняю, – помощник прокурора повернулся в сторону секретаря, давая понять, что реплика нуждается в занесении в протокол, – Речь идёт о вашей бывшей сожительнице, от которой вы прижили пятерых детей, – интонация Сакса была чрезвычайно едкой, – Не так ли? Или Вы подразумеваете встречу с некоей другой Анной Филипповой?

– Ту самую, – коротко кивнул Миронович и досадливо поморщился, – Только какое имеет отношение к делу сделанное Вами уточнение? Ну, хоть бы и прижила она от меня детей, так что с того? Вы, чай, не синодальная комиссия! А я, чай, не монах! Так кому какое дело до моей частной жизни?!

– Продолжайте, – не стал углубляться в спор Александр Францевич, – Итак, встретили бывшую сожительницу…

– Мы с ней поговорили о том, о сём, я её проводил до её дома. Она живет по Невскому проспекту через 3 дома от кассы. Потом поехал домой.

– Прямо так и домой, – ехидно пробормотал помощник следователя, – Похоже, вы запамятовали, Иван Иваныч. Может, напряжете свою память? Вспомните: для того, чтобы её проводить, вы повернули назад, прошли опять мимо своего двора, потом ещё дальше в сторону Аничкова моста, дошли до дома под нумером 51… Припоминаете? А что же было дальше?

Миронович озадаченно и настороженно посмотрел на следователя:

– Ну, там я ещё портного встретил, Гершовича, он мне шьет. И мы с ним вместе пошли по Невскому. Так и что?

– Это я Вас спрашиваю: так и что, г – н Миронович? Что было потом?!

– Да ничего… Потом расстались. Он домой пошел, а я на станцию конки.

– Странная у вас память, однако, Иван Иваныч, прошло – то всего ничего с той субботы, а вы уже столько запамятовали! – рявкнул Сакс.

Но Миронович оказался не промах и тоже возвысил голос:

– Что это я запамятовал?! На что это Вы намекаете?!

– Ну, как же – с, как же – с!.. Память, стало быть не возвращается? Вы хотите знать, насколько я осведомлён о событиях того вечера? Я осведомлён достаточно! Я знаю, что Вы вернулись в кассу после встречи с портным, но нам про это – ни гу – гу. Как Вы думаете, какой вывод из всего этого я делаю?

– Чушь! Бред! – Миронович пренебрежительно махнул рукой, – Я в кассу не возвращался!

Он, видимо, решил, что помощник прокурора пытается его запутать и потому не воспринял услышанное всерьёз.

– Я Вам напоминаю, если Вы забыли, что Вы находитесь в здании окружной прокуратуры под официальным допросом уполномоченным на это должностным лицом. Здесь нет никого, кто говорил бы чушь и бред!

– Извините, в моих словах не было ничего личного, – поправился Миронович, сообразив, что сказанное им может быть истолковано как оскорбление должностного лица, – Я лишь хочу сказать, что покинув кассу, я более туда не возвращался.

– Ну, как же – с, Иван Иваныч, – с ласковой, издевательской укоризной в голосе произнес следователь. – А у нас есть двое свидетелей, которые видели, как Вы возвращались в кассу. Вошли в свой двор…

Повисла пауза. Миронович остолбенело смотрел на Сакса, видимо, не зная, что сказать. Наконец, он ответил медленно и раздельно:

– Я в кассу не возвращался. В подворотню действительно завернул, но постоял там и пошёл опять на станцию конки. Что утверждают Ваши свидетели не знаю, но в кассе моей ноги не было.

– Ну да, завернули в подворотню, постояли, потом опять пошли прежней дорогой… Плохой ответ, Иван Иванович, очень плохой! А зачем Вы заворачивали, часом не скажете? – усмехнулся Сакс, – Чтобы просто постоять? – чувствовалось, что помощник прокурора не поверит ни единому слову подозреваемого, и какое бы объяснение тот не выдвинул, оно все равно в глазах следствия прозвучит простой отговоркой, призванной замаскировать истинные намерения.

Миронович тяжело вздохнул, видимо, он уже понял, что последует далее:

– Ну отчего же, я могу объяснить. Ещё днем собирался захватить из кассы домой серебряный брегет. А когда шёл по проспекту, спохватился, что, кажется, так его и не положил в карман. Решил вернуться в кассу. Но в подворотне нащупал его у себя во внутреннем кармане сюртука, и потому в кассу возвращаться не стал. А что, это преступление, остановиться на минуту под аркой?! – с вызовом спросил Миронович.

– Само по себе, конечно же нет, – в голосе следователя по – прежнему звучала ласковая издёвка, – Каждый честный человек может это делать хоть ежедневно, но только не там и не тогда, где и когда убивается 13–летняя девочка… Учитывая, что вы рассказали о факте возврата только под моим сильным нажимом…

– Я ничего не рассказывал Вам о «факте возврата»! – перебил следователя Миронович, – Я еще раз говорю: я НЕ возвращался в кассу!!

– …и учитывая, что никто не видел, как вы выходили из кассы и из подворотни уже после того как вы в неё завернули, якобы, нащупывая во внутреннем кармане брегет, – гнул свое Сакс, – я делаю вывод, что была некая серьезная причина, по которой Вы постарались скрыть от следствия этот немаловажный факт. Я даже готов назвать эту причину – Ваша виновность в смерти Сарры Беккер.

– Вы хотите сказать, что это я ее убил?! Бред какой – то! – лицо Мироновича побагровело, шея пошла малиновыми пятнами.

– Я утверждаю, что именно Вы убили Сарру. Нет, Вы ничего такого загодя не готовили, Вы планировали просто соблазнить её, для чего вернулись и расставили мебель в маленькой комнате, приготовив ложе любви – так ведь пишут в бульварных романах? А убийство вышло совсем неожиданно. Вы ведь просто очень расстроились, правда? Эта девчонка вас огорчила, – в голосе следователя слышалось сочувствие. – Сначала она Вас провоцировала, разжигая Вашу страсть на протяжении долгих месяцев, а в тот вечер сделалась страшно упрямой и буквально превратилась в дикую кошку. А ведь Вы и хотели – то всего ничего – немного внимания, ласки, поцеловать, обнять.

– Что Вы несёте! Остановитесь! Ничего такого не было и в помине!

– Ну, почему же так сразу – «несёте»! – Александр Францевич как будто даже обиделся. – Ведь она вам нравилась, правда? красивая была, молоденькая, не то, что эти кумушки с отвислым задом, у которых ведро со свистом пролетает. Правда? А тут: дырочка тугая, нерожавшая покуда, самое то, что надо.

– Бог мой! – Миронович закинул нога на ногу и не без удивления оглядел следователя, – Да Вы, как я погляжу, ценитель. Это не меня надо на этот стуле держать, а Вас.

– Да будет уж вам, Иван Иваныч, изображать – то! Это ж как сказать, как посмотреть! Вы же сами ее и в губы целовали, и на коленках нянчили при свидетелях. Или запамятовали?

– У – у, шакалы затявкали, – процедил сквозь зубы Миронович. Он резко мотнул как – то вниз седой головой, стиснул костяшки пальцев, – им только дай волю – всех грязью обольют. Понарасскажут всякого, а чего не видели – придумают. Я Вас уверяю, были бы Вы на моём месте – и про Вас бы нагородили огород!

– В самом деле? А Вы, вообще – то, на кого это сетуете? – притворно участливо спросил следователь.

– Да, ладно, это уже не важно, – устало и почти беззвучно пробормотал Миронович. Потом, словно сделав над собой усилие, проговорил внятно и громко, – Занесите в протокол: покинув кассу около 9 часов пополудни, я более туда не возвращался. Что касается моих отношений с Саррой Беккер, то никаких любовных и тем более…. душевно – интимных отношений я с нею не имел.

– Эко Вы всё переворачиваете, г – н Миронович, – усмехнулся помощнико прокурора, – А мы ведь и не утверждаем, что у Вас были интимные отношения с покойной. Нет, вы только собирались их установить той ночью. Но не получилось. И вы её убили в приступе ярости. Она пригрозила, что донесёт на вас, ведь так? Или расскажет папеньке, что в общем – то, одно и то же.

– Вы фатально ошибаетесь! – взвился Минронович. – Я ночевал той ночью дома! Меня не было на месте преступления! Меня видел вагоновожатый конки и кондуктор! Меня видели дворники на Болотной! И моя семья, наконец, хотя я понимаю, что для Вас последнее – не довод!

– Ну, положим, дворники и члены семьи видели Вас между 22.30 и 23.00. Но вот что вы делали потом, где были и чем занимались – никто достоверно сказать не может. Ну, кроме Вашей сожительницы, разумеется, а к её словам сами знаете какое у нас отношение… У Вас была возможность покинуть квартиру незамеченным. Что, по моему мнению, Вы и сделали. Вы взяли свой шарабан из каретного сарая, тихо выехали со двора, прикрыв за собой ворота. У нас, кстати, есть свидетели, видевшие вашу повозку во дворе ссудной кассы около часу – двух ночи. – перехватив недоумённый взгляд Мироновича, следователь усмехнулся, – А Вы и не знали, да? Что Вы на это скажете?

– Я Вам не верю, – убеждённо проговорил Миронович, – нет у Вас такого свидетеля. Не может его у Вас быть, поскольку повозки моей во дворе не было. «На пушку» Вы меня берёте, ан не выйдет – с!

– Нет, Иван Иванович, – вздохнул помощник прокурора, – Я «на пушку», как Вы выразились, и не думал Вас брать. Свидетель у нас такой есть. И с его показаниями Вы ознакомитесь, когда придёт тому свой черёд… Теперь – то Вы понимаете, как глубоко Вы влипли?

– Повторяю Вам, моей повозки во дворе не было! Если и стоял какой – то возок, то не мой! Ваш свидетель или ошибается, или намеренно лжет! Я не вчера родился и знаю, как полиция умеет уговаривать.

– А вот это уже называется клеветой в адрес государственной инстанции, исполняющей долг по защите закона. Содержание статьи 131 Устава уголовного судопроизводства напомнить? Нет? Так что поаккуратнее со своими эмоциональными оценками во время допроса, а то, неровён час, и к ответу призовём…

– Да будет уж меня пугать! Пуганный…, – затравленно огрызнулся Миронович.

– Ну, что ж, Иван Иваныч, я вижу Вы пошли в несознанку. Напрасно! Душу облегчить в таком страшном деле, как убийство ребенка – это ведь не пустые слова, уж Вы мне поверьте. А Саррочка ночью вам не снится? Вы ведь прекрасно помните эту картину – как она лежала на кресле – такая нарядная в своем праздничном платье, сапожки красные, косы длинные, в них ленточки алые. А на голове зияет рана, Вами причинённая, и кровью всё кресло залито. А скажите, когда кровь потекла, она была такая же алая, как ленты, или темнее? А, может, почти черная? Вы помните? Вы ведь всё прекрасно помните! – следователь все ускорял и ускорял темп речи. Он задавал вопросы и, не дожидаясь ответов, сыпал все новоые и новые. – А платок, а – а? Что Вы делали, вообще? Вы отдавали себе отчёт? Вы платок засунули девочке почти до привратника желудка! А когда душили, она ведь вырывалась, верно? Но вы не могли смотреть ей в глаза, и потому прижимали голову вниз, к сиденью кресла, и пытались отвернуть ее лицо в сторону. Был в Вас какой – то стыд, правда? Возможно, Вы даже по – своему страдали. Но она оказалась сильнее, чем можно было предполагать по ее комплекции, и она умудрилась схватить вас за волосы. А скажите, в какое место головы она вам вцепилась?

Миронович сидел, ссутулив широкую спину, на скулах ходили желваки, взгляд остановился. Он молчал и немигающе смотрел в глаза помощнику прокурора.

– Вы ведь сами бывший полицейский, – продолжал следователь, – И ведь опытный полицейский, карьеру известную сделали! Могли бы сообразить, что мы все равно докопаемся. Эх, Иван Иваныч, как опрометчиво с вашей стороны! Как опрометчиво!

– Довольно, Александр Францевич, дешёвых театральных декламаций, – веско обронил Миронович, – Я не убивал Сарру и потому все Ваши изыски… про цвет крови и прочее… лишены всякого смысла. Найдите настоящего убийцу и повторите всё это ему. Это первое…

– Ну, а второе? – с ухмылкой поинтересовался Сакс.

– Все ваши улики – косвенные, – угрюмо и глухо продолжал Миронович, – И Вы на самом деле совсем не там ищете. Вам следует искать грабителя, который похитил вещи. Да, именно вещи могут где – то всплыть…

– Ах, грабителя, мифического грабителя, который сумел, не разбив, открыть витрину с замком, с которым ни один посторонний не справился бы! Вот головоломка – то! Это Вы весьма наивно придумали! – Федор Карлович хохотнул. – Вы изобрели уникального грабителя, такого, который должен быть настолько туп, что сначала затевает убийство, а потом принимается обчищать кассу. И то, и другое совершает при незапертых дверях. В то же время Ваш грабитель настолько умён и осторожен, что озаботился тем, чтобы аккуратно погасить лампу уходя – а то ведь, не дай Бог, пожар может приключиться и тогда Вы, Иван Иваныч, понесёте невосполнимую утрату имущества. И опять же, этот грабитель оказывается этаким дурнем непроходимым, что берёт из витрины сущую ерунду, а наиболее ценные вещи не трогает, видимо, для того, чтобы не ввести Вас в излишние траты. Вам не кажется, что какой – то очень странный получается Ваш мифический грабитель? А, Иван Иваныч? Таких и в природе – то не бывает! По крайней мере, я таких не встречал, да думаю, никто не встречал! Мой вам совет, Иван…

– Оставьте свои советы при себе, – совсем уже грубо оборвал следователя Миронович, – Ещё не хватало мне Ваши советы выслушивать…

– Ну, что ж, как хотите! Ввиду того, что виновным Вы себя не признаёте, в запирательстве упорствуете, а также принимая во внимание тяжесть вменяемого Вам в вину преступления, я постановляю подвергнуть Вас аресту. С этого момента Вы из свидетеля становитесь обвиняемым и будете помещены в следственную тюрьму. где останетесь до суда. Советую озаботиться поисками адвоката.

– Позвольте ознакомиться с ордером… – уронил негромко Миронович.

– Разумеется! Это Ваше право, – Сакс опустил руку в ящик стола и извлёк оттуда заранее составленный документ.

– Я так и знал, что он у Вас был заготовлен загодя. И знал, чем закончится этот допрос, – невесело усмехнулся обвиняемый.

– А я в свою очередь могу сказать, что я знал о том, что Вы это знали, – с этими словами следователь протянул документ Мироновичу. На губах помощника прокурора блуждала едва заметная улыбка, он явно пребывал в приподнятом настроении.

Тут и спору быть не могло – это был его день.