Текст книги "Надежда Егоровна"

Автор книги: Алексей Мусатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Федор Петрович поежился и в замешательстве посмотрел на жену: не поговорит ли она сама с матерью Степы? Раз слезы, значит, какие-нибудь неприятности, а он в таких случаях советчик плохой. Но Надежда Егоровна сделала вид, что занята своими делами.

Федор Петрович попросил старушку успокоиться. Та наконец осушила глаза и спросила Федора Петровича, за что они, старые люди, мать с отцом, так наказаны судьбой, если единственный сын презирает их, как злых недругов. На днях она отыскала Степу у приятеля, принесла новые башмаки, а он накричал, не принял: «Уходи, ничего мне от вас не надо!»

Правда, люди они маленькие, тихие, со слабостями. Старик всю жизнь мастерит на дому игрушки: заводных петушков, барабанщиков, попрыгунчиков. Сделает с полдюжины, снесет на базар, продаст – этим и живут до новой партии.

Пытался старик приучить Степу к своему ремеслу. Но тут сын с отцом и разошлись. Сын заявил, что это позор – одному работать дома, а потом сбывать свой товар на толкучке. Пойти же в артель старик наотрез отказался. «Я умную игрушку мастерю, с секретом, с фокусом. В артели такую игрушку понять не могут». Степа отца частником обозвал, старик сына – лоботрясом. Сынок-то все им в строку тогда поставил: и то, что у них, стариков, свой домишко, огород, козы, и то, что она, старая, в церковь иногда заглядывает.

Но разве за это можно не любить отца и мать? Да бог с ней, с любовью! Зашел бы чайку попить, поговорить.

Старушка говорила сбивчиво, торопливо. Пальцы ее судорожно стискивали сжатый в комочек носовой платок.

У Надежды Егоровны заныло сердце. Она посмотрела на Никитку. Тот, зажав пальцами уши, готовил уроки. Вдруг ей подумалось: а что, если и ее Никитка станет таким же, как Степа, – самонадеянным, заносчивым, станет презирать ее, свою старую мать…

Наконец старуха Петухова собралась домой. Надежда Егоровна вышла ее проводить.

– Вы уж попросите супруга, пусть он постыдит сынка. Для него писателево слово много значит!

– Постыдит, постыдит, – успокоила Надежда Егоровна.

Федор Петрович встретил жену жалостливой гримасой: нельзя ли его избавить от подобных посещений? Ведь так весь город полезет с жалобами, обидами, кляузами…

Через несколько дней Степа Петухов пришел к Звягинцевым. Едва успев поздороваться, он возбужденно закричал:

– Понимаете, Федор Петрович… в газету попал!

– Стишки?.. Ну, ну, показывай!

– Да нет, другое… – Он протянул местную газету.

В кабинет вошла Надежда Егоровна и вполголоса попросила:

– Федор, скажи ты ему…

Федор Петрович сделал вид, что не расслышал, и углубился в газету.

Покачав головой, Надежда Егоровна посмотрела на мужа, потом обернулась к Степе и сказала, что мать просила его зайти домой. Степа деланно удивился:

– Меня? Зачем?!

– Хочет тебя видеть. Кстати, дома тебе приготовили новые башмаки.

Степа, снисходительно усмехнувшись, заявил, что предпочитает ходить в старых башмаках, чем принимать подачки.

Кровь прилила к щекам Надежды Егоровны.

– Варя! – громко позвала она. – Подай Степану пальто: он уходит.

Степа дернул плечом, посмотрел на Федора Петровича. Тот попытался было вмешаться:

– Мамочка, ну позволь!..

– Да-да. Степа уходит, – твердо повторила Надежда Егоровна. – Ему очень нужно поговорить с матерью.

Степа еще раз посмотрел на Федора Петровича, потом с оскорбленным видом сорвал с вешалки пальто и, не одеваясь, вышел из дома Звягинцевых.

Федор Петрович отыскал жену на кухне. Она стояла лицом к окну.

– Это уж, мать, неостроумно и скучно, – сказал он с досадой, – Люди к нам с открытой душой ходят, с большими планами, а ты их постные назидания заставляешь выслушивать.

Жена молча смотрела в окно. На углу улицы, под фонарем, Степа натягивал пальто, закутывал шарфом шею и, видно, раздумывал, куда ему пойти.

– Мальчишка! Так обидеть старуху… Дурень! – бормотала Надежда Егоровна.

Федор Петрович шагал в тесной кухоньке, то и дело задевая за угол стола.

– И еще раз скажу – все это бесполезно. Мальчишка и без нашего вмешательства отлично пробьет себе дорогу. Вот, полюбуйся… – Он сунул жене в руки газету. – Не знаю, что он там смастерил, а его уже хвалят. На щит подняли.

Надежда Егоровна пробежала газету и невольно улыбнулась. На третьей полосе она нашла открытое письмо воспитательниц детских садов к руководителям игрушечной фабрики. В письме говорилось о равнодушии к детям, о грубой, халтурной продукции фабрики, о нежелании создавать новую игрушку. Здесь же в качестве примера рассказывалось о трудовой судьбе изобретателя образцов новой игрушки Степы Петухова и были помещены снимки его бычка, веселого физкультурника и автомобиля.

– Убедилась теперь? – спросил Федор Петрович.

– Оставь меня, Федор! – не оборачиваясь, попросила Надежда Петровна.

– Если это тебе доставит удовольствие, пожалуйста… – оскорбился Федор Петрович.

Он еще немного постоял на кухне, выпил воды, подтянул гирьку у часов, искоса наблюдая за женой. Та продолжала смотреть в окно.

Шумно вздохнув, Федор Петрович вернулся в кабинет, сел за письменный стол, придвинул рукопись. Но бумага сегодня казалась особенно шероховатой, перо почему-то царапало, брызгало чернилами.

Прошла неделя, другая. Степа не появлялся.

– Ну, вот плоды твоего вмешательства, – холодно заметил как-то за обедом Федор Петрович жене. – Был хороший, способный парень – обругала, выгнала. А за что, собственно?

– И опять выгоню… Пусть сначала человеком станет! – не поднимая глаз, ответила Надежда Егоровна.

Но на душе у нее было неспокойно. Жаль, если Степа совсем отобьется от рук.

В этот же день к Звягинцевым зашла Елена Семеновна. Хотя она заглянула лишь на минутку, но успела сообщить кучу новостей. Открытое письмо о фабрике игрушек наделало в городе немало шуму. Редакция газеты собрала специальное совещание по игрушке, были приглашены старые кустари. Выяснилось, что в городе живет много прекрасных игрушечных дел мастеров.

– Вот какое ты дело заварила, Надежда Егоровна! – засмеялась приятельница. – А говоришь, не общественница!

– Так уж и я… – Надежда Егоровна поспешила перевести разговор на другое: – А Степа Петухов был на том совещании?

– Как же, непременно. В президиум избрали. Собрание вел. С ним даже одно конфузное дело приключилось. Когда начались прения, попросил слова его папаша – старика тоже на совещание пригласили. И пошел наводить критику на игрушки. Заодно и Степиным образцам досталось. Это, говорит, не игрушка, если от одного удара на куски разлетается. И раз автомобильчик об стол. Колеса в одну сторону, заяц с утенком – в другую. Тут молодой Петухов не выдержал, схватил отца за руки: «Лишаю, говорит, тебя слова, папаша… высказываться не умеешь». А старик на него: «Не цыкай, не дома! – Бац вторую игрушку об стол. И тоже на куски. – Прежде игрушки мастерить научись!» Пошла тут перепалка. Еле их успокоили, отца с сыном.

Так и не сумела Надежда Егоровна узнать от подруги, помирился Степа с родителями или еще более ожесточился против них.

Вскоре Звягинцевых вновь посетила мать Степы. Она рассыпалась в благодарностях Федору Петровичу. Не напрасно говорят, что писатели – сердечные, участливые люди. Может, от одного его, Федора Петровича, слова Степуша стал совсем иным. Третьего дня они пришли откуда-то вместе с отцом, вначале, правда, долго бранились, спорили о каких-то игрушках, а потом сели пить чай и беседовали довольно мирно.

И пусть не обидится уважаемый писатель, но она не может уйти, не оставив подарка – совсем крошечный горшочек с малиновым вареньем. Теперь в городе мало кто умеет варить малиновое варенье так, как она.

Ночью, когда все спали, Федор Петрович осторожно, на цыпочках вошел в спальню к жене и поставил горшочек с вареньем на ночной столик.

Через несколько дней пришел к Звягинцевым и сам Степа. Варя первая заметила его из окна.

– Идет, идет! – сказала она Надежде Егоровне. – И башмаки на ногах новые… И вид какой-то такой…

И действительно, Степа с таким видом перешагнул через порог, точно он впервые входил в дом Звягинцевых.

– Здравствуйте, здравствуйте… Давненько вы у нас не бывали, Степан Иваныч… – встретила его Варя. – Болели, уезжали куда?

Степа насупил брови и покосился на Надежду Егоровну.

– Прощен, прощен! Последнее тебе наказание – дрова со мной колоть, – шепнула ему Варя и потащила во двор.

Варя усиленно готовилась к экзаменам в музыкальное училище. Два раза в неделю посещала учителя пения, дома занималась математикой, русским языком.

По-прежнему частым гостем у Звягинцевых был Степа Петухов. Он стал сдержаннее, скупее на слова и не болтал по всякому поводу, что «надобно куда-нибудь уехать». Про историю с родителями ему никто больше не напоминал, но все же, оставаясь наедине с хозяйкой дома, Степа чувствовал себя неловко, разговор между ними не вязался.

– Может, мне дрова поколоть? – неожиданно предлагал Степа.

– Ну, коли, коли! – смеялась Надежда Егоровна.

От Елены Семеновны она уже знала, что Степину игрушку на фабрике пустили в массовое производство, а самого Степу собираются послать учиться в Институт игрушки.

Однажды Степа зашел к Звягинцевым после работы и сказал Федору Петровичу, что он хотел бы с ним кое о чем посоветоваться.

– А при мамочке не желаешь?

– Да нет… можно и при ней, – помявшись, согласился Степа.

– Советуйтесь… я мешать не буду. – Надежда Егоровна поднялась и ушла.

– Федор Петрович, – после небольшой паузы неожиданно спросил Степа, – может из меня… поэт получиться? Только прямо скажите!

– Я же не оракул, Степа, – развел руками Федор Петрович. – Задатки у тебя есть… Это несомненно. Но надо же работать… учиться.

– Вот, вот!.. – обрадовался Степа. – В Москве Литературный институт есть. Я, Федор Петрович, туда думаю податься.

– В добрый час… одобряю… Тут я тебе кое в чем могу помочь: если книги, к примеру, нужны или консультация по какому вопросу… – И Федор Петрович не без удовольствия принялся вспоминать те годы, когда он сам учился в университете, – хорошие были годы, незабываемые.

Проводив Степу, Федор Петрович не выдержал и подошел к жене:

– Ну, душа моя, теперь мы уравнены: у тебя студентка на шее и у меня студент. – И он передал ей разговор со Степой.

Но в лукаво поблескивающих глазах мужа Надежда Егоровна прочла другое: вот, мол, сколько ты ни читаешь назиданий людям, а все же они ко мне тянутся.

– Очень рада за Степу, – сказала она. – Но одного не понимаю: почему непременно Литературный институт ему нужен?

– Вот чего не знаю, того не знаю! – засмеялся Федор Петрович. – У парня своя голова на плечах!

В тот же вечер Надежда Егоровна отправилась к Петуховым. Еще за дверью она услышала, как Степа о чем-то громко спорил с отцом и матерью.

Заметив входящую жену Звягинцева, мать Степы кинулась ей навстречу:

– А я к вам собиралась. Еще раз хочу вашему супругу на Степу пожаловаться: опять задурил парень. На фабрике ему почет, премию выдали… теперь учиться посылают. А он – не хочу, не желаю. И чего он ищет, чего ищет?! Синица в руках есть, так нет, журавля ему подай в небе…

Надежда Егоровна присела к столу.

– Так как же, Степа? Посоветовались с Федором Петровичем и решили: быть тебе поэтом? И ничто тебя больше не интересует?

– Да нет, почему же?

– А мне вот твои игрушки нравятся больше, чем стихи.

– Ну что вы! – обиделся Степа. – Игрушки, они и есть игрушки. Так, от скуки возьмешь и смастеришь что-нибудь…

– Неправда, не от скуки. Душа у тебя к этому лежит. Придумать хорошую игрушку не каждый сумеет. Тут надо поэтом быть.

– Поэтом?!

– Да, да. Поэты, они не только стихи пишут… Нелегкое это дело, писательское. Зайдешь к нам, я тебе покажу, сколько Федор Петрович бумаги извел, прежде чем его печатать стали. А ведь ему и рассказать было что: страну исходил вдоль и поперек, плоты на Волге сплавлял, золото мыл, скотину пас, воевал, детей учил. А что ты видел, о чем расскажешь?

Степа зябко поежился. Надо было защищать себя, объяснить, почему стихи – истинное его призвание, но он ничего не мог сказать: слова приходили на ум вялые, пустые.

– Ты, Степа, извини, что я так настойчиво в твои дела вмешиваюсь. У меня свой такой растет, Никитка. – Надежда Егоровна кивнула Степиной матери. – Больно нам, когда вы, молодые, жить начинаете так, сгоряча, не подумав…

В июле Варя собрала документы, запечатала в конверт и отослала по адресу музыкального училища. Вскоре пришло извещение: Варя была допущена к приемным испытаниям. Накануне дня испытаний Надежда Егоровна помогла Варе собрать чемоданчик с вещами, сунула ей в карман деньги, проводила до конца улицы.

– Ну, Варюша…

– Понимаю, Надежда Егоровна… С победой ждете… – Она вдруг нахмурилась, прикусила губу. – Не выдержу – на Урал уеду. От стыда уеду.

– Ты, главное, не волнуйся… Спросят, не сразу отвечай, подумай. Письменную работу, перед тем как сдать преподавателю, перечитай. Я ж тебя знаю: всегда ты слова не дописываешь.

Варя пошла к вокзалу.

Два дня Надежда Егоровна занималась хозяйством, а на третий чуть свет неожиданно собралась и уехала в Москву. С вокзала автобусом добралась до музыкального училища. Было еще рано. Надежда Егоровна присела в скверике, около газона с взъерошенными, мокрыми от поливки цветами. Сумрачный дворник с гибким резиновым шлангом в руках перегонял Надежду Егоровну с одной скамьи на другую. Но сердце у дворника было доброе.

– Рано вы переживать начинаете, мамаша, – заговорил он. – Сейчас пока дело темное, кто сдаст, кто не сдаст. Дней через восемь приходите.

Показались первые группы экзаменующихся. Мелькнул белый беретик Вари. Надежда Егоровна поднялась ей навстречу.

– Зачем вы?.. Случилось что-нибудь? – встревоженно спросила девушка.

– Как письменная?

– На четыре, Надежда Егоровна… А вы только затем и приехали, чтобы узнать?..

– Ну что ты! Я к подруге, погостить. Дай, думаю, зайду кстати…

Но в Москве Надежде Егоровне делать было нечего, и к вечеру она уехала домой. Дней через десять вернулась из Москвы и Варя. Весь путь от станции она шла спокойно, но перед самым домом Звягинцевых не выдержала, вбежала в калитку и, подкравшись к работавшей на огороде Надежде Егоровне, крепко обняла ее.

Накануне первого сентября Звягинцевы провожали Варю в Москву на учебу. На дощатой платформе было тесно и шумно. Протолкавшись через толпу, к Звягинцевым подбежал Степа.

– А я к вам домой заходил, – сообщил он, тяжело дыша. – Проститься!

– Ну и как, Степа? – обрадовался Федор Петрович. – Тоже студент? Приняли?

– Принять-то приняли… Я, Федор Петрович, в Институт игрушки еду.

– А в Литературный не вышло? Провалился?

– Да не совсем… – Степа замялся. – Я, по правде говоря, и не подавал туда. Как-то так попутала меня эта игрушка…

– Смена курса, значит… – хмыкнул Федор Петрович. – Ну-ну, тебе виднее. – И он отошел в сторону.

Надежда Егоровна и Варя стояли около вагона.

– Ну, вот и все… Учись теперь… Пиши нам… – Надежда Егоровна поправила Варе воротник блузки. – Соскучишься – приезжай погостить…

Зычно закричал паровоз, поезд тронулся. Варя чмокнула Надежду Егоровну в щеку и вспрыгнула вслед за Степой на подножку вагона. Держась за поручни, они что-то кричали, махали руками, а Надежда Егоровна двигалась вместе со всеми провожающими по платформе, приподнималась на цыпочки, чтобы дольше видеть белый Варин беретик и стриженую голову Степы.

Потом Звягинцевы направились домой. Шли щербатым кирпичным тротуаром мимо деревянных покосившихся заборов. Из тесных палисадников выбивалась листва кустарников, припорошенная пылью, выглядывали шапки белых и желтых цветов.

Федор Петрович был молчалив и задумчив.

По тротуару, перегоняя Звягинцевых, спешили к базару мальчишки и женщины с полными корзинами грибов. Надежда Егоровна взяла мужа под руку.

– Ну вот, Федор, и опять мы без домработницы…

– Так-то, пожалуй, спокойнее, – сказал Федор Петрович. – Однако я в толк не возьму: с какой стати Степа Институт игрушки облюбовал? Бредил поэзией, стихами – и вот вам, пожалуйте… – И он посмотрел на жену: – Не твоих ли это рук дело?

– Ну что ты! У Степы своя голова на плечах, – усмехнулась Надежда Егоровна и, остановив проходившего мимо мальчишку, заглянула к нему в корзинку. – Чуешь, Федор, грибная пора подходит. Давненько мы с тобой в лес не ходили.

– Давненько! – вздохнув, согласился Федор Петрович. – А знаешь, мамочка… я вот думаю: не поехать ли мне куда-нибудь? Похожу, людей посмотрю, поживу с ними…