Текст книги "Масон"

Автор книги: Алексей Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

– Разве такое возможно? – задал я глупейший вопрос…

Владимир даже закрутил головой от разочарования в моей сообразительности. Мысль о начале "старческой шизофрении" поскребла мое темя. Владимир, слов нет, знал намного больше, чем я о тайной жизни милиции.

– Александр Георгиевич, в милиции работают не обязательно святые люди, их вербуют не из небесной армии, а чаще всего из нашей отечественной провинции. Платят мильтонам мало, квартир шикарных не дают, а им-то жить тоже хочется. Рядом с нами "Апрашка" – рассадник и эпицентр разложения местной милиции. Недавно сняли начальника отделения: он два тайных водочных заводика обеспечивал "крышей", про остальные "мелочи" я уж и не говорю. А вы хотите выложить им на блюдечке, может быть, ни в чем не повинного человека…

Я порадовался тому, что Владимир так "качественно" рассуждает, но только мне в голову пришла еще и мысль, как бы продолжающая ход его рассуждений: "А вдруг тот парень – тоже масон и выполняет какую-то достойную миссию"!.. Но тут же пришла мысль и о возможной шизофрении у парня: "пиромания" – неотвратимая тяга к поджогу, производимому вообщем-то без желания нанести вред чужому имуществу, а не ведомо почему – голос указал, руку саму повело! Чаще всего именно шизофреники грешат такими "безобидными, некорыстными играми"…

Напившись чаю, я возвратился к рукописи и уже больше ничего не видел и не слышал вокруг. "Орден Тамплиеров осуществлял свою деятельность, руководствуясь Уставом, в котором были учтены принципы внутренних взаимоотношений и контактов с внешним миром, принятыми Цистерцианским и Бенедиктинским орденами. Тамплиеры представляли собой прежде всего сугубо монашеский орден, исповедующий строжайшие принципы морали. Монахи стояли ближе к Богу, чем все остальные. Но в их деятельности учитывались и предостережения Бернара Клервоского от надуманной изолированности: "Народ не должен оглядываться на священнослужителей, ибо народ чище священников". Отсюда вытекал главный постулат, используемый рыцарями-тамплиерами, охраняющими паломников в святые места. Тамплиеры оставляли суетную жизнь и становились на путь, соответствующий воле Господа. Это были аскеты-отшельники, усмирившие плотские желания и ведущие подвижнический образ жизни. Но в Орден Тамплиеров принимали и бывших убийц, грабителей, если они отреклись не на словах, а на деле от прежних грехов и приняли строгий обет святого ордена. Кара за проступки была любой – вплоть до смертной казни. Вообще им был свойственен радикализм. Обет бедности, например, утверждался настолько строго, что при обнаружении у тамплиера после смерти денег или любого другого неуставного имущества, его исключали из ордена и запрещали хоронить по христианскому обряду. За любое неповиновение мастеру тамплиера бросали в карцер, точнее в каменный мешок, имевший длину один метр с небольшим. Там многие из провинившихся умирали, предварительно раскаявшись. Тамплиеры не считали себя подвластными законам страны. Законом для них был только Устав, да воля старшего по званию брата"…

Раздался резкий телефонный звонок – у Владимира был телефон в каждой комнате, но у него была дурная привычка не снимать трубку, – к трубке потянулся я. Звонил Верещагин:

– Саша, я, видимо, в "обезьяннике" простудил зуб и теперь мне разнесло челюсть. – порадовал он меня. – Ты не знаешь, что в таких случаях делают?

– Жопа с ручкой! Тебе давно и самым срочным образом нужно бежать к стоматологу: необходимо вскрывать канал зуба, проводить серьезное лечение! – чем, кроме приободряющих слов, я мог ответить многострадальному другу.

"Жопу с ручкой" мой друг, видимо, пропустил мимо ушей, давно привыкнув к малым формам бытового хамства. Они были следствием моего раннего военного воспитания, корабельной практикой с четырнадцати лет. Мой друг, слава Богу, понял главное – нельзя медлить с лечением.

– Понимаешь, Саша, мой доктор – старик-еврей из первой поликлиники, что расположена рядом с "Пассажем", – недавно отъехал в Израиль, и я остался совсем беззащитным. Будь другом, сведи меня с каким-либо стоящим стоматологом – за оплатой трудов я, конечно, не постою.

Меня передернуло судорогой негодования и обидой за отечественную медицину:

– Только не хватает вас, горлохватов, лечить бесплатно! Совсем оборзели: уже всю медицину по миру пустили. Если уж я тебя приведу к доктору, то ты будешь платить ему по самым высоким расценкам. – взвился я с полуоборота!..

Договорились, что встречаемся на Невском проспекте на углу Большой Конюшенной через тридцать минут. Верещагин явился вовремя: действительно, воспаление стянуло физиономию ему несколько на сторону. Но я-то думал, что будет значительно хуже – Олег всегда терпел до последней минуты, когда нужны уже даже не реаниматоры, а патологоанатомы. Пошли к Финской церкви, завернули мимо нее во двор, а там и показался обшарпанный вход в стоматологическую поликлинику. Поднялись на третий этаж и постучали в кабинет к замечательному стоматологу – Воскресенской Ладе Борисовне. Я отметил для себя: Верещагин – Воскресенская – очень неплохое сочетание, благозвучное, мягкое, спокойное. Чем это сочетание, интересно, закончится: Олег только, когда сильно болеет, теряет кобелиный норов. А когда мой друг начинает поправляться, то надо держать его на коротком поводке, да в наморднике и в нахернике! Он тогда – "и вооружен, и очень опасен"!..

Лада Борисовна согласилась лечить Верещагина, но сейчас к ней шли резвым ручейком больные – каждый со своими стонами, ахами, охами – нам надлежало подождать, пока не выявится "окошечко". Мы сидели в плохо освещенном коридоре, давно требующем проведения хотя бы косметического ремонта стен, потолка, дверей. Под нами поскрипывал ветхий диванчик, честно говоря, непригодный ни для какой интенсивной работы. Такие вещи замечаешь автоматически. Я приметил у Олега ссадину на костяшках кисти правой руки, она была не очень хорошо заклеена пластырем.

– Олежек, где тебя угораздило рассадить руку?

– Бандитская пуля! Был его ответ словами, украденными из известного фильма "Старики-разбойники".

– А если серьезно? – попробовал я повторить свой вопрос.

– Вчера, возвращаясь домой, неудачно открывал дверь собственной парадной – сорвалась она и ударила по руке.

Странно – не маленький же он ребенок, чтобы не справиться с дверью, хорошо известной, привычной! Но что не бывает с человеком, особенно, после нескольких бессонных ночей, перегруженным алкоголем, расстроенным. Зайдем ко мне домой после стоматолога, я хоть нормально обработаю и заклею тебе ссадину – только не хватает столбняк подцепить!..

У Олега сейчас были более важные дела: он мобилизовывался на "подвиг". Выдержать испытания бормашиной – это непростое дело! Конечно, приятно, когда такую экзекуцию выполняет очаровательная женщина, полная чисто женского сострадания, но перед ней и не хочется ударить в грязь лицом. Мужики – страшные трусы, они же не прошли истязания дефлорацией, беременностью, абортами, родами. Потому для них сверление зуба, его удаление – это уже что-то запредельное. Надо было чем-то отвлечь Верещагина от тяжелых дум.

– Олежек, а что ты думаешь обо всей этой истории с сожжением автомобиля? попытался я завязать целенаправленный и заодно отвлекающий разговор. Тут мне на досуге пришла вздорная мысль в голову: а что если то дело рук шизофреника-одиночки, так называемого, пиромана…

– Полагаю, что это чьи-то индивидуальные разборки, не имеющие под собой никакой "политической" почвы. Но и пироманией, по-моему, здесь не пахнет. Не ровен час, ходит какой-нибудь неприкаянный бомж, заглядывает во дворы, прицеливается личной ненавистью на чужое добро и развлекается – сжигает все, что плохо лежит и не охраняется тщательно. Автомобили надо ставить на охраняемые стоянки, а не забивать ими дворы, доставляя хлопоты шумом и копотью остальным жильцам.

Насчет автомобилей все правильно сказано. Тут я с Верещагиным полностью согласен. Но относительно "неприкаянного бомжа" у меня были огромные сомнения. Слова Владимира, его "тонкие намеки на жирные обстоятельства" все еще сидели у меня в голове. Почему-то он был склонен, сколько я сумел понять, причислять "пиротехника" к масонскому сообществу. Надо будет ненароком уточнить, какие признаки масонства Володю подвигли к такому заключению?

На всякий случай я уточнил у Олега некоторые обстоятельства:

– Ты что, Олег, встречался с подобными бомжами: у них же у всех настолько расслабленная психика, что организовать и выполнить целенаправленную акцию они не способны. У большинства из них, по моим наблюдениям, имеется или олигофрения с раннего детства, или слабоумие на почве шизофрении. Скорее всего тут речь идет не о ядерной патологии, а о ларвированной, вялотекущей шизофрении. Хотя у некоторых, можно отметить и шубообразную динамику: тогда жизнь для них заканчивается очень быстро…

Олег взглянул на меня внимательно, словно пытаясь определить ту форму шизофрении, которую Бог подарил мне. Но у моего друга, конечно, не хватало знаний, чтобы заниматься изощренной диагностикой. Он же не страдал верхоглядством Сванидзе, чтобы соваться со своими тремя копейками в серьезную науку – в психиатрию… Я пришел Олегу на помощь:

– Ты, дружище, не томи себя сомнениями, мой диагноз прост, как все сверхгениальное, – диагноз "вяло протекающей шизофрении" можно поставить мне, не боясь большой ошибки. Только ты учти, что тот же диагноз можно смело поставить и тебе, и всем твоим знакомым, и миллионам других людей, даже не подозревающим о том, что они уже давно вляпались в самый центр коровьей лепешки. Учти: развитие болезни постепенное, медленное, практически незаметное. Все проявляется в виде, так называемых, монофобий – боязни какого-то одного явления. Скажем, я боюсь спиться, потерять ключ от квартиры, перспективы попасть в "каменный мешок". Ты же боишься импотенции, а потому готов жениться на каждой невропатке, способной по своей сексуальной ограниченности отнести тебя к типу мужчин, называемых половыми атлетами. Для нее – это ее собственный шизофренический бред, развернувшийся тоже на уровне вялотекущей шизофрении. Полагаю, что потом у твоей дамы появились и галлюцинации очень простого толка: ей страстно хотелось попасть в объятия разврата. С этой целью, Олежек, ты был избран бесплатной исследовательской моделью.

Олежек обиделся ни на шутку: для него, вообще-то, давно мои медицинские ухищрения и шутки встали поперек горла… Но он не успел по достоинству мне ответить. Воскресенская уже несколько раз выглядывала в коридор, фиксируя наше стоическое ожидание своей очереди и каждый раз успокаивала, заявляя, что дескать "работает с последним больным". Но "последние больные" все прибывали и прибывали. Чувствовалось, что наш стоматолог была большой мастерицей не только по части лечения гнилых зубов. Она являлась отменным коммерсантом, прекрасным организатором лечебного процесса, от ее талантов ручеек лился в карман белого халатика и мелодично позванивал или шелестел там. Теперь, кажется, очередь дошла и до зубов моего друга…

Однако по микросимптомам, понятным только очень опытному кобелю, к тому же владеющему приемами психотерапии, я понимал, что стоматолог "положила глаз" на Верещагина. Он же теперь был занят глубокими размышлениями о шизофренической предрасположенности, правильнее сказать, о шизофренической конституции. О ней во весь голос заговорил еще П.Б.Ганнушкин – отечественный психиатр старого толка, теперь ему пытался вторить мой друг. Как замечал А.В.Снежневский, суть конституциональной предрасположенности сводится к определенному варианту реализации чрезмерной вариабельности приспособления организма. Диапазон его размаха колеблется от акцентуации характера, выраженной стигмации, диатеза до качественных отличий, знаменующих собой переход патогенетических механизмов в патогенетический процесс. Метр психиатрии – профессор Снежневский в таких случая очень любил вводить загадочный термин – "патокинез". Отсюда и родилась его формула: "Nosos et Pathos Schizophreniae".

Я успел заметить, что правая кисть беспокоила Олега: он усиленно растирал ее, укладывал поудобнее, короче говоря, нянчился с рукой, как с больным ребенком. Я заметил, что синяк стал постепенно выползать из-под наклейки пластыря и, отталкиваясь от ссадины, синяя расцветка наползала на плюсневые и предпюсневые косточки. Видимо, та самая "дверь" основательно ушибла Олегу руку. Но, скорее всего, он сам кому-то основательно "приложил" мастерский удар – не жалея собственных костей и суставов. Грешным делом, но у меня возникло подозрение: а вдруг Олежек вчера ночью выследил очередного хахаля своей недавней соблазнительницы и отдубасил его, вложив в воспитательную акцию всю ярость так быстро прерванного восторга. С другой стороны, а почему все такие повреждения нельзя принять за элементы соматизации шизофрении! Я ужаснулся собственной догадке… Но такая догадка могла явиться и продукцией моей собственной шизофрении… Чувствовалось, что я попадаю в патологический круг событий!..

Задавать вопросы не имело смысла: я хорошо знал своего друга, а потому понимал, что сейчас у него стадия улитки, спрятавшей душу глубоко в непробиваемую раковину. Но пройдет время, Олежек встретит "настоящее чувство", способное разбудить в нем не только любовь к очередной женщине, но и дружеское откровение. Тогда он неожиданно выложит все тайны мне прямо на письменный стол. Я же подхвачу эти тайны и приляпаю их к какому-нибудь своему очередному роману. Потом я буду коварно хихикать, следя за тем, как зреет у Олега негодование по поводу "предательства друга"! Он всегда бурно реагировал даже на малейшую попытку с моей стороны приспособить "честные наблюдения" за объективной реальностью, вытекающей, подобно струйке мочи, у него из перерастянутого пороками пузыря. Но я-то был истинным графоманом и готов ради хлесткого словца продать даже друга дорого. Это было моим несчастьем, проклятым пороком – но от него я не мог избавиться, ибо то был мой крест, взваленный на мою скользкую от пота спину самим Богом!.. Короче говоря, то была моя шизофрения…

Наконец "последний посетитель" оказался действительно "последним". Лада Борисовна, чарующе улыбаясь полным ртом великолепно отремонтированных зубов, широко распахнула дверь своего кабинета перед Верещагиным. Я с легкой завистью и грустью зафиксировал, что тот жест был откровенной демонстрацией "глубинных желаний" женщины-стоматолога! Увы, простые женские желания проплывали мимо моей мужской сущности. Олега, приободряемого хищной многозубой улыбкой, возводили сейчас на пьедестал, меня же оставляли в затхлом коридоре, неподалеку от общественного туалета, предоставляя мне для экстравагантных фантазий только раздолбанный диван. Что может злее и откровеннее подчеркивать одиночество, кроме как такой неуютный диван, брошенный за ненадобностью в темном коридоре!.. Слабо успокаивало мою оскорбленную гордыню только одно – я понимал, что сейчас Олег возляжет не на супружеском ложе, а в стоматологическом кресле, предназначенном только для пыток!.. Стоматофобия протянула свои дрожащие руки к сердцу и мошонке моего самого дорогого друга – но то уже его, а не моя, шизофрения…

За неимением лучших занятий, я откинул голову на спинку дивана, намериваясь поискать литературные образы достойного значения. Диван резко и нервно скрипнул даже от такого заштатного контакта с моей мужественностью. На звук диванного скрипа, или просто из любопытства, из двери с табличкой "рентгенокабинет" вышло существо женского рода в белом халате. Я было уже возрадовался, но, подняв глаза, во мраке заметил, что явилась "баба-яга", иначе говоря женщина глубокого пенсионного возраста!..

Всю жизнь меня выручала способность фантазировать, с ее помощью мой интеллект прошибал стены, прокрадывался к удаче сквозь щели. Я мог наблюдать жизнь такой, какой она была на самом деле. Вот и теперь, я прикрыл глаза и стал индуцировать видения происходящего в кабинете врача-стоматолога.

Верещагин удивился, что кресло оказалось не креслом в собственном смысле этого слова, а кроватью. Оказывается в приличных кабинетах зубы лечат пациентам в удобном для всего тела лежачем положении – "пустячок, но очень приятно"! Чтобы исключить крики и стоны, Лада Борисовна сделала Олегу укольчик такой тонкой иголочкой, что он даже не почувствовал прокола десны. Отсос слюны был заведен за нижнюю губу и эвакуировал все лишние "соки и сопли" моментально. Ватные тампоны оттащили щеку и язык ровно на такое расстояние, чтобы не мешать всей операции. Бормашина была высокооборотная, звука ее работы не слышно, и голова спокойно лежит на подголовнике, не сотрясаемая вибрацией. Началась кропотливая работа! Искусство стоматолога заключается в умении не только понимать процессы, происходящие в таком маленьком органе, как зуб, но и в мастерстве ювелира, выполняющего очень тонкую слесарную работу. Зуб был вскрыт и началась чистка каналов от разложившейся воспаленной пульпы и той части зубного вещества, которая уже была вовлечена в пагубный процесс биологической коррозии. Специальными инструментами Лада Борисовна тщательно соскребала погубленную ткань – вычистила каналы, достигая абсолютно здоровых тканей…

Лицо миловидной женщины было так близко от глаз и раззявленного рта Верещагина, что он видел каждый волосок ее слегка выбившихся из-под шапочки и растрепавшихся волос приятного каштанового цвета. Олег еще при входе заметил, что униформа на враче – брючки и рубашка-распашонка – были светло зеленого, скорее, салатного цвета, а белый халатик висел на вешалке. Мягкость тонов настраивала на релаксацию, доверие и ничему не подвластную негу. Левую руку Лада Борисовна удобно расположила на левом плече "настоящего мужчины", как бы тем самым раскрыв объятия, во всяком случае приблизив выпуклости собственной груди к алкающей неги пасти… Шальные мысли не было никакой возможности выгнать из головы: они спускались вниз по телу и обретали там свойство выдвигающейся на передний план реальности!..

Трудно было понять что делается в душе и гормональных органах у врача, но хотелось верить в отзывчивость ее плоти и в то, что с медициной всегда связано что-то хорошее и весьма неожиданное. Олег зажмурил веки теперь только для того, чтобы отвлечься от "сексуального переноса" и хоть немного утихомирить потоки буйной крови, рвущиеся в кавернозные тела. Это потребовало мобилизации всей его воли и разума! Но это была тоже его собственная шизофрения – доброкачественных порывов никогда не стоит бояться!

Сколько прошло времени Олег не ведал, а открыл глаза только тогда, когда уже третий раз Лада Борисовна потормошила за плечо пациента. Он не мог прийти в себя несколько мгновений, не понимал слов Лады Борисовны, и она подумала, что проведенная стоматологическая процедура вогнала "героического парня" в "несознанку". Как раз все было наоборот: Верещагин слишком впечатлился – он максимально впитал в себя обаяние женщины-врача. Проще говоря, Олег на время потерял дар речи от новых впечатлений, но не хотел пока сознаваться в том ни себе – шизофренику, ни манящей женщине!

Между тем, Лада Борисовна уже третий раз пыталась объяснить Верещагину, что у него совсем плохой "зуб мудрости" – нижний, справа. Она советовала быстро его удалить – тогда и получится "полная санация за одно посещение". Наконец, Олег понял, что ему предлагают – хотя надеялся-то он на иные предложения – и мотнул головой в знак согласия. Именно тогда я имел возможность проследить за тем, как Верещагина под руку провели в другой кабинет с табличкой на двери "Хирург". Я не позавидовал Олегу, но такова была его, а не моя, участь, и это меня, стынувшего от одиночества в темноте коридора, хоть как-то порадовало.

Теперь я проткнул своей фантазией другую стену – отделявшую меня от картин ужасов, переполнявших в реальной действительности кабинеты стоматологов-хирургов. Здесь все было несколько иначе. Но меня поразило то, что хирургом оказалась тоже женщина – очень аппетитная блондинка, а помогала ей также изящно выкрашенная под блондинку медицинская сестра неопределенного возраста, но с очень "заводным взглядом". Я стал думать, что специализация врачей дифференцируется и по внешним данным и даже по цвету униформы, волос: эти две валькирии были в спецодежде белоснежного цвета. И это тоже была их собственная шизофрения, способная победить шизофрению моего друга.

Олег безмолвствовал, уже получив мощный удар физиологических впечатлений от Лады Борисовны. Приятное состояние невесомости приподняло все, что и должно в такие критические моменты приподниматься. Почти Эльзасская блондинка колдовала над душой и челюстью Олега, и пациенту казалось, что он уже давно прибыл в Рай. Здесь его никто не посмеет обидеть, а обязательно приободрит, наставит на путь истинный. Все его мысли – "лихие его скакуны" – переформатировались как-то сами собой, без всякого давления, без волевого импульса, без программной суеты. Олег быстро понял "основной прием" этого учреждения – здесь действуют с помощью, так называемого, "гипноза очарованием". При широком внедрении такого метода, можно спокойно вытаскать у подвластного пациента, превращенного в безмолвствующего кролика особыми лучами женских глаз, все зубы, назвав такую процедуру "полной санацией за одно посещение"! Но на страже интересов безобидного пациента, конечно, должна стоять администрация поликлиники. И администрация явилась вовремя в образе заведующей отделением – невысокой, худенькой брюнетки, коротко остриженной, тоже носившей униформу – брюки, рубашка на выпуск, бюстгальтер, как водится в этом учреждении, отсутствовал. Вся униформа, а заодно и цвет глаз начальницы, были исключительно голубого цвета. Подумалось: действуют сообща и всеми цветами радуги!.. Но вспомнилось к месту: "каждый охотник желает знать, где сидит фазан"?.. Потому захотелось увидеть еще и коллектив зубопротезного отделения: там наверняка трудятся мужчины и женщины, наряженные в светло-зеленые или просветленно-фиолетовые одежды… И шизофрения поперла на меня со всех сторон… Я занялся углубленной дифференциацией диагноза. Требовалось установить, с чем я имею дело: с непрерывно текущей шизофренией средней и значительной степенью прогредиентности или имела место явная рекуррентная форма, проникшая на, так называемый, ядерный уровень?..

Пока я вел научный розыск, сам "фазан", то есть Олег Верещагин, уже был помещен в кресло хирурга – тут приспособились все операции выполнять сидя, а не лежа. Пациент в таком положении ощущал себя нашкодившим школьником, которому в любой момент могут влепить кол по поведению. От ощущения безысходности практически любой пациент впадал в ступор и тогда "умелые руки" могли с ним творить что угодно. У каждого специалиста своя техника, свои индивидуальные предпочтения и, может быть, даже отклонения от сексуальной нормы! У обеих блондинок была шикарная грудь – это качество так впечатлило Олега, что он даже не заметил, что второй укол ему сделали в десну под самый "зуб мудрости" уже огромной иглой. Слезы катились по щекам Олега, не вызывая почему-то сострадание у хирурга-женщины. Но пытка длилась недолго. Одна блондинка взяла Олега за плечи, удерживая в кресле и что-то трогательное нашептывая ему, другая, полоснув взглядом абсолютно черных глаз, решительно, зажав в правой руке изуверского вида щипцы, даже не отслаивая десну, одним легким движением вырвала злополучный зуб. Жалобный писк был подавлен глотком скопившейся слюны и крови – у Олега почти помутился рассудок. Но заведующая отделением, объединявшим всех этих женщин-красавиц, похлопала моего друга по щекам, словно приободряла любимого фокстерьера на терпение и послушание. Я опять подумал о шизофрении – шубообразной, с частыми всплесками активных вспышек. Да, вестимо: все население земного шара необходимо срочно лечить – в стационарах мужчин, а женщин на дому! Командовать парадом, естественно, буду я!..

Наслаждение для Олега и хирурга было нетрадиционным – во всяком случае, мне так показалось. Олег затих в кресле согбенный, расслабленный и, видимо, еще до конца непонимающий, почему его брюки в районе ширинки забрызганы кровью и какой-то липкой субстанцией. Он так и не понял, что произошло с ним в этом страшном кабинете в присутствии и по почину очаровательных женщин. Разрядить обстановку пришлось заведующей отделением: она была не многословна, но конкретна и точна в определениях. Верещагину дали пояснения по каждому этапу проведенного лечения, затем выписали счет на максимальную сумму, и он отправился в регистратуру расплачиваться за только что пережитый оргазм и анатомическое унижение!

На всякий случай я встал с диванчика и попятился в туалет, понимая, что, если эта компания доберется до меня, то моя впечатлительная натура не выдержит "полной санации за одно посещение". Когда через десять минут я вышел из укрытия в надежде, что все опасности позади, то понял, что ошибся. Меня поджидала все та же бригада специалистов: видимо, в конце месяца поликлиника наверстывала план!.. Каждый трудился, непокладая рук, и моя ротовая полость тоже могла принести пользу. Но для того была необходима хотя бы видимость согласия на включение в общий конвейер – это у них называлось "активная диспансеризация". Мне удалось отбиться только сославшись на то, что я явился без денег и обязательно зайду на следующий день, сняв необходимую сумму с книжки…

Олег возвратился с оплаченным счетом – смирный, заметно заторможенный, волочащий по линолеуму ноги. В сердце Лады Борисовны, видимо, дрогнуло что-то женское, а не врачебное: она взялась немного проводить нас с Олегом – ведь рабочий день у нее уже закончился. Мы спустились с третьего этажа все вмести, только сперва немного подождав Ладу Борисовну, – ей следовало переодеться в партикулярное платье. Опять мелькнула маленькая надежда, не имеющая адреса: уж лучше бы она "раздевалась вовсе"!.. Но это было так – что-то несбыточное и малоосязаемое. Во всяком случае, так нам обоим тогда казалось. Олега мелко колотила дрожь: нижняя челюсть постукивала по верхней, от чего создавалось впечатление, что где-то, куда-то прицельно бьет пулемет. Такая нетрадиционная игра в войну нас обоих настораживала, а у Олега так просто подкашивались ноги. Лада Борисовна задерживалась, но мы-то понимали, что деликатная женщина после работы принимала освежающий душ. Сейчас такие сложные времена наступили, что каждая мало-мальски красивая женщина, выходя из дома, должна быть ко всему готова: в сумочке должна содержаться не только косметика, но и контрацептивы. Но если рассматривать проблему в целом, то пришлось бы признать, что совмещение некоторых функций в медицине может принести огромную пользу!..

Прошлись немного по Большой Конюшенной в сторону Невского проспекта. Я любовался со стороны приятной парой, словно специально подобранной Природой для обоюдного наслаждения. Очень хорошо смотрелись Верещагин и Воскрескенская в таком слаженном дуэте, бредущие медленно, переговариваясь, начиная развешивать взаимные "закидоны". Она одаривала его чарующей улыбкой, как бы пытаясь снять грех с души – загладить вину за только что доставленные травмирующие сердце и зубные ткани ощущения. Он пытался прятать от нее ту сторону своего лица, где нарастал посттравматический отек. Но галантный кавалер прятал не последствия выделения воспалительного экссудата, искажавшие его неотразимый восточный профиль. Он прятал от дамы плоды ее разрушительной деятельности, дабы не смутить нарождавшееся светлое чувство очевидностью только что свершенного "чаровницей" акта врачебного вандализма. Но все равно, что-то волшебное и неповторимое было в движение этой пары. Сперва я слегка приотстал, а когда заметил, что за мной никто не следит, то тихо и незаметно слинял, сделав это как бы по-английски…

* * *

Домой я возвращался через Банковский мостик, затем прокрался Банковским переулком на ту часть родной Садовой улицы, где совсем недавно открыли магазинчик под знатной эмблемой «ЛИВИЗ». Тут я прикупил джин «Капитанский» и сосуд с «Тоником». Настроение было поганое, зависть к успеху Олега давила горло, возбуждая к неведомым прыжкам «грудную жабу»… Опять всему виною – злосчастная вяло текущая шизофрения!..

Методы лечения в таких случаях одинаковые у мужиков во всех странах – в России, в Западной Европе, в Соединенных Штатах Америки. В том я имел возможность убедиться неоднократно во время своих многочисленных скитаний по миру. Надо было крепко выпить, врезать, залить горе и обиду! Я знаю, что многие пьющие стараются составлять для таких ответственных акций компании. Некоторые даже считают, что потребление спиртного в одиночестве есть свидетельство далеко зашедшего алкоголизма. Все это ерунда – личная трусость и безответственность, да незнание тонкостей медицины приводят людей к таким выводам. Пить необходимо тогда, когда хочется, и совершенно неважно один пьешь или в компании единомышленников. Бывают при "кампанейщине" и серьезные конфузы: я, например, терпеть не люблю пить в содружестве с Верещагиным. Он постоянно норовит заставить всех произносить тосты – особенно во славу себе. Олег "строит" собутыльников, подгоняя процесс опьянения, скорее всего, подводя его под свои режимы жизнедеятельности. Я вижу в том стигматы полицейской провокации, так долго мучившей свободного человека в царской и большевистской России. А ведь у пьющего в душе часто рождаются творческие фантазии, страсть к эксперименту, к "острому опыту". Я однажды здорово насолил Олежеку: перед "творческим заплывом" принимал в течение недели сильные гипотензивные средства, но забыл про это. Когда же он устроил гонку во время очередного незапланированного возлияния, то через час я уже сидел, плотно обняв унитаз и выдавал все съеденное и выпитое обратно – в природу! Просидел так я больше двух часов, пока не выплюнул в канализацию последний сгусток желчи из застойной печени. Спасибо Олежеку: потом, примерно год, у меня не появлялись боли в правом подреберье. Но то была наука и моему другу. Олег сделал из случившего правильные выводы и больше никогда не пытался меня насиловать строевыми занятиями во время балдежа. Я теперь свободно пил, руководствуясь только собственным режимом потребления горячительных напитков. Но это уже не шизофрения, а алкоголизм. И никому не известно доподлинно, что хуже и что лучше?

Одно известно, что надо всегда уважительно относиться к собутыльнику. Нелишне помнить, что интересы у людей не всегда совпадают, да и дела насущные часто разводят людей по разным углам. Вот, например, наш случай с Верещагиным: ну, зачем же я буду мешать его личному счастью – любовному дуэту, так неожиданно сложившемуся. И мне они совершенно не нужны эти два голубка, один из которых, к тому же, беззубый. Я никому не позволю мешать мне "оттянуться" от чистого сердца, но и в чужую жизнь не полезу.