Текст книги "Револьвер для Сержанта Пеппера"
Автор книги: Алексей Парло
Жанр:
Магический реализм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Annotation
«Жизнь продолжает свое течение, с тобой или без тебя» – слова битловской песни являются скрытым эпиграфом к этой книге. Жизнь волшебна во всех своих проявлениях, и жанр магического реализма подчеркивает это.
«Револьвер для Сержанта Пеппера» – роман как раз в таком жанре, следующий традициям Маркеса и Павича. Комедия попойки в «перестроечных» декорациях перетекает в драму о путешествии души по закоулкам сумеречного сознания. Легкий и точный язык романа и выверенная концептуальная композиция уводят читателя в фантасмагорию, основой для которой служит атмосфера разбитных девяностых, а мелодии «ливерпульской четверки» становятся сказочными декорациями.
(Из неофициальной аннотации к книге)
«Револьвер для Сержанта Пеппера – попытка «художественной деконструкции» (вернее даже – «освоения») мифа о Beatles и длящегося по сей день феномена «битломании». И такое освоение совершенно необходимо для отечественной культуры, как необходимым было для неё освоение в первой половине XIX века наработанного за предшествующие три с лишним столетия объёма европейской науки и культуры: литературы, музыки, театра, изобразительного искусства и так далее».
Ничуть не ставя Алексея Парло в один ряд с Михаилом Васильевичем Ломоносовым и Александром Сергеевичем Пушкиным, не могу не отметить, что он, во всяком случае, действует в том же направлении, что и эти величайшие русские гении.
Владимир Винников, член Союза писателей РФ
«Жизнь, действительно, течет и течет, с нами или без нас. И, хотя она бесконечна, иногда нам не хватает времени понять, кто мы, зачем и почему. А что, если времени не существует? Герою книги, попавшему в Пепперлэнд – место, созданное одним из легендарных битлов, предстоит осознать это и через многое пройти. Оригинальные описания баров, магазинов и перекрестков inside!»
От автора
«Советую прочитать тем, кому нравятся: Пелевин (ирония в деталях), Гессе (поиск себя среди дверей подсознания), Гоголь (дивертисмент с капитаном Копейкиным), Веллер (бытописание советской действительности), даже Буковски (непошлое, естественное изображение вещей вульгарных и непотребных). Книга читается запоем (и предупреждает о неблагоприятных последствиях оного), и так же, как запой, оставляет после себя множество вопросов, ответы на которые каждый читатель найдет в комнатах своей головы».
От читателя
1. МОЧКА.
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
2. ЗАВИТОК.
Глава 9
Глава 10
Глава 11
3. ТРЕУГОЛЬНАЯ ЯМКА.
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
4. ПРОТИВОЗАВИТОК.
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
5. ВПАДИНА УШНОЙ РАКОВИНЫ.
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Глава 30
6. ПРОТИВОКОЗЕЛОК
Глава 31
Глава 32
Глава 33
Глава 34
Глава 35
Глава 36
Глава 37
Глава 38
Глава 39
7. КОЗЕЛОК.
Глава 40
Глава 41
8. НАРУЖНЫЙ СЛУХОВОЙ ПРОХОД.
9. ЭПИЛОГ.
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
Абраксас или (более ранняя форма) Абрасакс (греч. Ἀβρασάξ) – гностическое космологическое божество, верховный глава Небес и Эонов, олицетворяющий единство Мирового Времени и Пространства. В системе Василида имя Абраксас имеет мистический смысл, поскольку сумма числовых значений семи греческих букв этого слова дает 365 – число дней в году. Под таким названием вышел в свет второй альбом Карлоса Сантаны.
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
Алексей Парло
РЕВОЛЬВЕР ДЛЯ СЕРЖАНТА ПЕППЕРА
Герману Парло,
без которого эта книга
не была бы написана.
1. МОЧКА.
Глава 1
WITH A LITTLE HELP FROM MY FRIENDS – I
Итак, наступила весна. Собственно, её ещё не было как таковой, снег был ещё по–зимнему плотен и бел, воздух свеж и крепок, как до Указа, но кое–где срывались с крыш сосульки, грозя прервать чью–то и без того бессмысленную жизнь, но мостовые уже эксгибиционистски выставляли напоказ обнаженную асфальтовую сущность. А на подходе к ним уже обозначились первые лужицы, ещё робко дрожащие под ударами февральского ветра, но тем не менее упрямо не желающие замерзать.
Да и не это было главным. Главное Шура понял, сидя в автобусе, подъезжающем к конечной остановке, после того, как он полчаса провожал взглядом каждую входящую и выходящую женщину. Женщины зацвели, понял Шура, а это было основным и неопровержимым доказательством прихода весны.
Значит, недалёк уже день,
когда эта бесстыжая шлюха начнёт свой дебош в спящем королевстве зимы,
расшвыривая ногами сугробы,
садясь на них царственной задницей
и заставляя растаять от стыда,
согревая воздух выдохом перегара,
сметая иней с деревьев точно паутину,
ложась на голую землю,
выращивая цветы профессионально–сладострастными
движениями кошачьего тела,
улыбаясь ярко накрашенными губами всем котам,
подмигивая им зелёными глазами,
отчего кровь котовая
забурлит в приступе кессонной ярости,
и все члены задрожат от напряжения,
и охрипшие за зиму глотки
сами собой начнут выводить
единственно верную весеннюю песнь – Love Song...
Огуречный запах первых трав и цветов
начнёт смешиваться с мускусным запахом любовных оргий,
а женщины, отяжелевшие от множества ласк,
станут ещё прекраснее...
Так думал Шура, подъезжая к конечной. Впрочем, за то, что ход его мыслей был именно таким, мы ручаться не можем. Но основное их направление было именно таково. Хотя, на выходе из автобуса, Шура с огорчением заметил, что первый проблеск весеннего очарования куда–то исчез вместе с последней выпорхнувшей из автобуса женщиной. Остановка находилась на самой окраине города, и последние дома стояли практически в лесу. Сюда дыхание нашей девочки ещё не долетело.
Шура постоял немного на остановке, закуривая мятую «Астру», и направился к двенадцатиэтажной башне, где, под самой крышей, проживал его старинный друг Миха. Это, конечно, является роковым совпадением, но тогда этого ещё никто не знал, да и не думал никто об этом. Да никого ещё и нет на этих страницах, кроме Шуры, а Шура думает о женщинах, а в женщинах он, слава Богу, понимает, поскольку работает гинекологом.
Приехал Шура к Михе прямо с дежурства, поэтому штормило его от недосыпа, и именно поэтому не станем мы тратить время на описание его мучений по пути на двенадцатый этаж. В общем, добрался и позвонил. А в ответ – тишина. Ещё раз позвонил, потом ещё. Тишина. Всю гамму чувств, пережитых в тот момент Шурой, трудно передать. Отметим особо лишь основную составляющую, стержень, так сказать. Нехорошим он был, этот стержень, хотя и выполнен в чисто русском духе, с привлечением исконных красок.
Затянулся Шура «Астрой» в последний раз, щелчком прилепил бычок к оконному стеклу и пошёл было, поминая все известные ему гендерные признаки, вниз по матушке – по лестнице, как вдруг дверь открылась, и из недр показалась растрепанная голова Михи с прищуренными глазами.
– Чего звонишь? – хмуро спросил он Шуру.
– Сколько можно спать? – Шура не спешил подниматься.
– Хорош звездить. Заходи. Только тише, ребёнка разбудишь.
– Какого ребёнка? – спросил Шура, заходя в прихожую.
– Тише, говорю. Маленького.
Наличие ребёнка в Михиной квартире не предполагалось, так как до сих пор хозяин не подобрал ещё подходящей кандидатуры, способной его родить, поэтому Шура решил не придавать этому значения.
Войдя в комнату, увидел Шура следы вчерашнего пиршества и сидящего на диване Алика.
– Ну, все в сборе. – подытожил Доктор, грустно глядя на звенящие пустотой горлышки бутылок, и безынтересно выматерился.
Здесь мы вынуждены на минуту отвлечься с тем, чтобы дать краткое жизнеописание наших героев, а в том, что это и есть наши герои, думаем, читатели уже не сомневаются.
Итак,
Глава 2
ШУРИК
Александр Николаевич Селиванов родился 22 апреля 196...года, и это тоже сыграло роковую роль в его судьбе. Вся его жизнь в первые годы была отравлена постоянными напоминаниями об этом самом дне рождения. Стоило малолетнему Шурику написать в колготки или подраться с Сережей за любимый самосвал, а в более поздние годы получить двойку по чтению, как ему сразу же напоминали о том, что человек, рождённый в столь знаменательный день, не может, не имеет морального права так поступать. Для атмосферы повального застоя, царившей в те времена, это было явлением достаточно обычным и даже широко поощряемым как пример идеологически выдержанного воспитания нового поколения строителей коммунизма, но дорогие мои, представьте себе молодого человека, которому запрещают делать в штаны, прикрываясь именем Великого Ленина. Только вообразите себе весь букет ощущений и ассоциаций, которые со временем стал вызывать у него образ Вождя. Всем ведь хорошо известно, что тигр, которому показывают кусок мяса, одновременно ударяя его током, на второй день побежит от этого мяса как от чумы.
Так что по прошествии энного количества лет изощренной пытки коммунистическим пророком, Шурик решил для себя однозначно: «Я – или я, или он!». А поскольку особого желания становиться им у него не возникало, он постарался выстроить свою судьбу так, чтобы с первого взгляда в ней угадывалась мощная антагонистическая пружина. Антикоммунизм, принятый им чисто эмпирически, выросший из неприятия наиболее яркого представителя этого движения, лишь впоследствии начал подкрепляться теоретическими экзерсисами Бердяева, Авторханова и иже с ними, но уже на первых шагах по этой скользкой дорожке Шурик понял, насколько она терниста. И как он ненавидит этих масожидонов. И как... В общем, вы поняли.
Он категорически отказался отмечать свой день рождения 22 апреля и все мероприятия перенёс на три дня назад, хотя это и стоило ему больших трудов. Благополучно выбыв из пионерского возраста, он отнюдь не торопился вешать на свои годы ярлык «комсомольских». Правда, такое же желание было и у школьного комитета комсомола, членов которого Шура не устраивал и по успеваемости (вернее, неуспеваемости) и по присказкам типа "Лысый, маленького роста, обмануть его непросто. Это старый большевик лезет к нам на броневик".
Однако, к девятому классу Шурик, острота ума которого развивалась очень стремительно благодаря повседневной борьбе с повсеместными проявлениями, понял, что на среднем образовании далеко не уедешь – на то оно и среднее. А для получения высшего надо как максимум закончить ВУЗ, а как минимум в него поступить, а в качестве половины этого самого минимума нужен приличный аттестат. Не будем утверждать, что эта мысль пришла в голову только Шурику.
Его мать, воспитывавшая сына в одиночестве, и потому обладавшая большим жизненным опытом, уже давно обращала на это внимание сына с помощью тычков и всевозможных запретов. Но, как справедливо замечено в программе КПСС, принятой на XXII съезде, «труд станет осознанной необходимостью», так что пришлось Нонне Иванне подождать, пока её сын осознает эту самую необходимость.
К этому времени ею уже были проведены предварительные беседы с репетиторами, а многочисленным друзьям и подружкам, перед которыми проблемы получения образования не стояло, было дипломатично отказано от дома. В итоге Шура свою праздную жизнь антикоммуниста–любителя без всякого перехода сменил на совершенно другую, до предела насыщенную занятиями и параграфами, теоремами и законами, и т.д. и т.п. И – странное дело – то ли задатки ученого в Шурике развились, то ли мазохистские наклонности, но читать он стал ещё больше, и всё чаще – совсем не то, что требовалось по программе, а то, что, наоборот, запрещалось всеми существующими в обществе положениями и законами, писаными и неписаными.
Со временем, правда, страсть к чтению слегка поутихла, уступив место более естественным для его возраста и пола занятиям, но то было уже после поступления в институт. Да Господи Боже мой! Кто из нас не пускался в плаванье по винным морям в поисках своей ненаглядной! Хотя сам Шура в ту пору частенько говаривал: «Лучшая девчонка – это водчонка», а на предложение поехать к девицам отвечал: «Может, лучше сухонького?». Но нельзя жить в обществе и быть свободным от общества. Поэтому частенько приходилось Шуре, дабы поддержать компанию, совмещать сухонькое с девчонками.
Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы в один из этапов своей жизни не подался Шурик в художники. Рисовать он любил и умел с детства, но как–то не считал это дело для себя серьёзным. Ну, а хобби, как известно, вещь непритязательная, если, конечно, не связано с материальным интересом. Короче, рисовал Шурик в особые моменты вдохновения, а проще говоря, когда совершенно нечем было заняться.
А тут пришло время, когда можно было два месяца заниматься этим самым хобби, да плюс ко всему ещё и получить за это месяц свободной жизни вместо обязательной для всех студентов поездки в колхоз. Правда, что делать с этим месяцем, Шура ещё не решил, но, как говорится, был бы человек, а статья найдётся.
И вот тут–то настаёт момент представить вам, уважаемые, второго нашего героя – Алика. Но прежде...
Дело моё похоже на сон –
В ночь я мету небо.
Ветром, который тих и юн,
Я выметаю все закоулки.
Счищаю пыль городов и машин
С гордого Млечного Пути,
Обновляю Большую Медведицу,
Опившуюся пива на Столешниковом,
Отвожу Стрельца от Девы –
Похоть опасна даже для звёзд.
Я прохожу, оставляя пыльные следы,
По пустыне мироздания
Перед началом Первого Дня,
Я сбиваю подмётки об эти
Вселенские гвозди,
Обжигаю пальцы сверхновыми
И обдаю небо паром своего дыхания –
На город опускается туман.
И, с чувством выполненного долга,
Я возвращаюсь домой, где Ты
Ждёшь меня, грея чай для двоих
Под звуки звёздной пыли.
И на джазовых нотах ночь
Баюкает нас.
А утром, рано, ещё до метро,
Я подхожу к окну – выбросить окурок –
И вижу, что туман моего дыхания
Уже рассеялся –
Город снова отверг меня,
Но небо стало чище...
Глава 3
АЛИК.
Алик тогда ещё учился в том же самом институте. Нельзя сказать, что ему очень уж не нравилась профессия врача. Просто Алик принадлежал к тем людям, для которых хобби всегда значит больше, чем кусок хлеба. В общем, Алик тоже увлекался живописью, но относился к ней не в пример более серьёзно, чем Шура. И в жизни Алика свою роковую роль сыграли именно те два месяца творческой жизни, которую им пообещала институтская приёмная комиссия. За два месяца своей работы она должна была донести до абитуриентов горы всевозможной информации, и для того, чтобы сделать её более наглядной, собственно и требовались художники.
Как это часто бывает, Алик и Шурик первое время относились друг к другу с настороженностью. Корни оной были в музыке. Дело в том, что Шура в то время, стремясь к эпатажу, не расставался с японским плеером, забитым всеми альбомами Beatles и модной в то лето итальянской попсой. Алик же в силу своей обстоятельности итальяшек не выносил, хотя к Beatles относился с пиететом, а слушал эдакий интеллектуально заострённый фьюжн, и не в писуновском (по его собственному выражению) исполнении, а из колонок монументального Sharp 777, который Алик каждое утро приносил в огромном портфеле. (Приносить–то он его приносил, но вот как уносил – до сих пор неясно. Шура был озабочен этим вопросом довольно длительное время, но так ничего и не выяснил).
И вот, в один прекрасный день... Общеизвестно: деньги портят отношения, а водка их налаживает. Сейчас уже и не вспомнить, откуда она взялась тогда, эта злодейка с наклейкой, но именно после неё был ратифицирован долгосрочный мирный договор, основанный на музыке Beatles, Pink Floyd и Led Zeppelin. Именно тогда, в эти самые два месяца, произошло несколько исторических событий, оказавших самое непосредственное влияние на дальнейшую судьбу наших героев, и вместе, и по отдельности:
– Произошли организация и создание «Клуба одиноких сердец» в количестве двух человек: Алика (председателя) и Шуры (сопредседателя).
– Был установлен рекорд непрерывного потребления пива. Эксперимент длился 10 часов, для его проведения потребовалось 30л божественного (тогда ещё) напитка и 4 кг скумбрии холодного копчения.
– Была установлена тароёмкость ближайшего пивного ларька – 25 кружек. После того, как «Клуб» закупил их единовременно, у ларька моментально образовалась рекордная по тем временам очередь, а гг. председателю и сопредседателю пришлось на деле вспоминать выражение «делать ноги». Тогда же штаб–квартира «Клуба» на 2 этаже главного корпуса института обзавелась означенным количеством брутальных пивных бокалов совкового стекла.
– Был установлен рекорд Шуриной обаятельности – за 30 минут поездки в автобусе он сумел познакомиться с 14 девушками, назначить им свидание у института и одолжить 93 руб. 49 коп. Последующая проверка показала, что в назначенное время не пришла только одна.
– «Клуб» познакомился с творчеством Сальвадора Дали, после чего Алик совершенно повелся на сюре. (Именно к тому времени относятся его картины:
– «Портрет Розы Люксембург» – изображена роза в кованых ботинках с окурком папиросы в лепестках, стоящая на окровавленной политической карте Люксембурга;
– «Наша цель – коммунизм!» – красная пятиконечная звезда в кольце прицела;
– «Слава труду!» – нижняя половина человека с руками, растущими из задницы).
Тогда же Алик открыл для себя сюрреализм в литературе. Вот это и решило его дальнейшую судьбу, а отнюдь не то, что секретарь комитета ВЛКСМ наткнулся на шедевр о коммунизме и отволок его в ректорат.
– В «Клуб» ввалился Миха. Да так и остался в нем навсегда.
После того, как Алик стал убежденным сюрреалистом, вопрос о его пребывании в институте был решён кардинально, и адепт учения Сальвадора Дали подался в «Облбытрекламу». Он был непритязателен и импульсивен, наш Алик. «Не вышло миллионера – пойдём в управдомы». Тем более, что импульсивность и неукротимая тяга к новому всё равно рано или поздно вышибли бы его из ВУЗа.
Но мы слишком увлеклись портретами, дорогие мои, а сюжет не терпит отлагательств, он может перестоять и перебродить, и тогда вместо чего-то свежего и оригинального вы получите нечто перекисшее и, возможно, даже с дурным запахом, к чему нам хоть и не привыкать, но … Итак, вернёмся ненадолго под крышу двенадцатиэтажки, где Миха проживает с недавнего времени один, во власти муз и знаков Зодиака.
Сюжет, однако, за время нашего отсутствия изменений в своём развитии не претерпел. Так, обычный обмен сигаретами, разговоры о том – о сём между затяжками, и в числе прочего – рассказ Алика о причине долгого отсутствия, а также
Глава 4
О ТОМ, КАК МЕНЯ БЕЗ МЕНЯ ЖЕНИЛИ
Я же только что с Кавказа вернулся. Ой, мужики, и не спрашивайте меня ни о чем, натерпелся я там! В общем, делал я одному кооперативу здесь рекламные щиты. Ну, ребята попались денежные, мне Валентин, шеф их говорит: «Сделай, мол, по лучшему классу, оплатим по–королевски! Но чтоб Запад был!» Мне сразу название понравилось – «КоМаК». Не то, чтоб что–то оригинальное, но в графике лучше не придумаешь. Плюс ко всему, по нынешней моде на латинский алфавит – ничего переделывать не надо.
Короче, порылся я в каталогах, покурил – и выдал эскиз на–гора за два дня. Валентин оттащился прямо. Квакнули мы с ним за это дело, он мне сразу штуку отстегнул. Это, говорит, за идею, а за работу отдельно будет. Я, было, ошалел, а он – привыкай, мол, жить надо по–западному, там деньги за мозги платят гораздо большие, чем за руки. Мы, говорит, с этой рекламы ещё сто крат поимеем. Ну ладно, это всё к слову.
Так вот, скорее всего, он-то, Валентин, на меня этого грузина и навёл. Сижу я как–то у себя в мастерской, и тут заваливает ко мне грузин, весь прикинутый, из кожи и меха сшитый, золотом инкрустированный. Вытаскивает пачку «Kent», и, пока я оттаскиваюсь с первой затяжки, сразу мне все и выдаёт. Я, говорит, сыну дом построил, он в армии сейчас, а вообще он всякие ужасы любит. Я молчу, соображаю, к чему он ведёт. А он вытаскивает из–за пазухи какие–то листки и мне протягивает. Всматриваюсь – ни хрена себе ужасы! Сынок–то его Сальвадором Дали увлекается! Ну, а папака мне и говорит: «Оформишь дом в таком стиле – десять штук кладу».
Я прикинул, один, говорю, не потяну. Он отвечает, что это, мол, мои дела, хоть сто человек, но времени месяц, а денег он больше не даст. Я ему не стал объяснять, что работенка от силы на три штуки тянет, короче, сговорились. Мне там одному месяц париться нет резона, короче, взял я с собой двух наших, поехали мы. Сначала всё было тип–топ, всю жизнь бы так жил, стол отменный, правда, всё острое, перченное так, что деды мои в первые дни от гастрита умирали, но зато вина – море разливанное, им–то мы и лечились. Ну, сами знаете, погода на Кавказе – не то, что у нас, она сама располагает... Романтическая, в общем, погода.
Ну, и когда уже оставалось совсем чуть–чуть, начали мы не в меру расслабляться в силу русского характера. А я, хоть и материально ответственным лицом был, но всё же моложе всех. И как–то так получилось, что к концу работы мы уже не просыхали совсем. И друзей–собутыльников у нас было навалом в каждом питейном углу. Короче, сдали мы дом. Не дом, а пещера неожиданностей получилась. Чего там только не было! Генацвале наш чуть с копыт не съехал, когда внутрь зашёл. Ну, бабки мы получили, решили это дело обмыть напоследок и домой отправляться. В общем, обошли мы на пьяных ногах полгорода, под конец я уже и не соображал ничего. Потом вообще вырубился.
Очнулся в каком–то доме. Не пойму ничего. Темно. Рядом кто–то спит. Пощупал – грудь женская, упругая. Ну, думаю, где–то не стерпел, оскоромился. Голова раскалывается, но начинает со скрипом соображать. До курортного сезона далеко, значит, кто–то из местных фемин меня сняла. А эти варианты на Кавказе, сами знаете, иногда проходят, а иногда выходят. Боком. Пока я соображал, руки мои на месте не лежали. Вошёл я в раж, чувствую, соседка моя по ложу отвечает мне взаимностью. Ну, дальше, известное дело... А потом она сразу как закричит, вроде, как в экстазе, но со словами. Со своими словами, с грузинскими.
Тут двери открываются, со всех сторон горцы какие–то налетели. Ну, думаю, абзац... Будут бить. Но нет. Подбегают и начинают поздравлять с законным браком. Я, соответственно, ничего не понимаю, шары вылупил на них, а нас с партнёршей уже одевают и за стол сажают. И начинается в натуре свадьба. Я говорю, мужики, вы чего? Как же так–то? А мне отец невесты подаёт мой паспорт уже с отметкой о заключении брака. Главное – ничего не могу вспомнить.
Ну, шарахнул я с горя полстакана чачи за здоровье моей новоиспеченной половины, сначала вроде повело, а потом наоборот, трезветь начал. И смурнеть параллельно. Всё, думаю, пропал. Оглядываюсь – все вокруг пьют, песни орут, большие тыщи нам в подарок отстегивают. Смотрю – сидит за столом русский мужичок, и уж очень мне рожа его знакома. И он на меня смотрит с пониманием всей трансцендентной говенности моего положения. Ну, поднял я по русскому обычаю тост за родителей, а они, грузины, сами знаете как к этому относятся. Короче, влез я к ним в доверие, внимание на меня обращать перестали. Тем более что жених на свадьбе – фигура последняя. Я этому русскому киваю, пойдём, мол, выйдем.
Вышли мы вроде проветриться, тут он мне всё и рассказал. Тебя, говорит, твои напарники в зятья продали. Хороший калым за тебя взяли. Сколько? Восемь штук. И тут же улетели. А ты откуда знаешь? Так мы же вместе бухали. Я, понятное дело, начинаю материться, а он мне объясняет, что я и сам в то время очень даже не против был продаться. Я, говорю, не понимаю, как это могло случиться. У них же вроде бы межнациональные браки не поощряются. А он мне – ты на себя в зеркало посмотри. Это ж у тебя только в паспорте написано, что ты Альберт, а на вид – натуральный Гиви. А паспорт мой он, оказывается, в ЗАГСе видел, когда меня под руки держал.
Тут из дома опять орава вылетела, затащили нас за стол, но пить я уже не стал. Загрустил. Хотя жена мне досталась очень даже! Лицо тонкости изумительной, фигурка точеная, хотя бёдра несколько тяжеловаты... Ну, скоро нас опять в спальню отправили, и сутки мы оттуда не вылезали.
А потом начались суровые трудовые будни, и понял я, что попал в самое натуральное рабство. Там и овцы, и птица, и виноградники, короче я от зари до зари вкалывал как та самая пчелка. Правда, есть-пить давали вволю. Ну и это... Думал я, думал, выхода нет. Ну, положим, убегу, так тут же всесоюзный розыск объявят, тем более, что паспорт папака у себя за семью замками держит. И штамп тоже никуда не денешь. Но потом всё же придумал – пить завязал, к жене близко не подхожу, и все ласки её как бы с негодованием отвергаю. А она, я уже говорил, баба горячая, у неё от недостатка общения прямо аллергия какая–то развивается. Ну, видно, шепнула она мамаке своей, та – тестю. Смотрю, зовёт он меня на беседу.
Сели мы с ним, винца употребили, зеленью закусили, он меня и спрашивает, что случилось, почему это я с его дочкой не сплю. А я ему выдаю, что, мол, извините, дорогой папа, это для меня дело совершенно невозможное, так как с детства принадлежу я к особой группе людей, презираемых и отвергаемых обществом, и вид оголённого женского тела вызывает у меня если не глубочайший обморок, то приступ бешеной рвоты. Он на меня глаза таращит, но вина ещё наливает и спрашивает, как же я тогда его дочь девственности умудрился лишить. Ну, говорю, что было – то было, я и не отпираюсь. Но что с пьяного возьмёшь? Все мы по пьянке – дураки великие. А сам его между делом начинаю по коленке гладить. Он вскочил, и в лоб мне кулаком – хрясь! Ну, я не выдержал, в обратную ему, а тут родственники набежали, меня связали – и в сарай, на хлеб и воду. Два раза в день по куску лаваша и по кружке воды. Я держусь.
Тут он ко мне ночами начал дочку подсылать. Зайдёт она, разденется – и начинает позы разные принимать, да хихикать, пользуясь тем, что я связанный лежу. Ну, я зубы стисну – и ору, чтобы убиралась она по всем известным адресам. А они мне, наверное, начали в воду что–то добавлять – эрекция у меня была просто круглосуточная. Так и жили дня три,– ночью жёнушка стриптиз показывает, а днём старик зайдёт – я его домогаться начинаю. Дважды в день меня развязывали, чтоб я нужду справил, а потом – опять в кандалы.
Как–то ночью заходит ко мне моя ненаглядная, начинает свои игры, и вижу я по её глазам, что сил у неё терпеть это безобразие просто не осталось. Подобралась она ко мне, частично обнажила – и началось такое!.. Чувствую – сейчас не выдержу, и все мои усилия коту под хвост пойдут. Ну, кое–как терпел я, пока её задница напротив моего лица не оказалась. И вот тут вгрызся я в сочную белую мякоть истосковавшимися по мясу зубами. Она в крик, и прямо в чём была, вернее, в чём не была – вон из сарая. А я лежу, весь в крови, и хохочу как сумасшедший. Смотрю, отец её заходит, глаза горят, в руке кинжал. Ну, думаю, всё, хана.
И как–то так легко я об этом думаю, что даже смеяться не перестаю. Но дед ко мне подошёл, верёвки обрезал и сказал, чтобы убирался я куда хочу. Паспорт мне швырнул, одежду отдал, иди, говорит. Я ждать не стал, быстро оделся и ушёл. Добрался до железной дороги, бросился в ноги проводнице какого–то поезда. А проводницы – все женщины отзывчивые, взяла она меня до Ростова.
Залез я к ней в купе, тут вся моя мужская сущность прямо завизжала – терпение моё лопнуло. В общем, тридцать шесть часов пассажирам пришлось обходиться без чая. Приехал я домой, отмылся, отъелся, отоспался – и к своим мужичкам. Они меня естественно не ждали. Пришлось снова применить грубую физическую силу с тем, чтобы вернуть себе законные двенадцать штук – четыре за работу и восемь за рабство,– и вот я здесь. А посему, дружище Миха, наливай!
И сюжет нашего романа продолжился выходом Михи на кухню и возвращением из оной с запотевшей от холода бутылкой водки. Шура вздохнул с облегчением. И действительно, что может быть лучше этого короткого мгновения перед переходом в иное состояние! Экстаз ожидания, вся жизненная суть, сконцентрированная в одной точке, готовой уже взорваться, вспыхнуть ярким, слепящим глаза Солнцем. Затем наконец первый глоток – и свежая радость освобождения, и праздник родившихся красок. Да все мы когда–то испытывали это состояние, только для многих всё воспринималось где–то внизу, на уровне подсознательного, и лишь некоторые (вечная память тебе, Веничка!) отваживались облечь в слова этот почти сакральный момент.
Итак, прозрачные слёзы уже разлились по внутренним лабиринтам, заискрились в крови, и пришло время необходимой паузы. Шура, с самого утра находившийся во взвешенном состоянии, уже вдохнул, собираясь произнести традиционное «Между первой и второй...», но в это время Миха встал из–за стола и со словами «Я тут вчера новую вещь сочинил» направился к фортепиано. Мясистые пальцы затеяли весёлую игру с клавишами – Миха в последнее время увлёкся попсой,– и дивный хрипловатый голос заполнил комнату... Ну, а пока он поёт, мы закончим начатое выше неблагодарное дело портретистов–бытописателей и попытаемся рассказать вам, что же это за человек такой –
Глава 5
МИХА.
Справедливости ради надо сказать, что Миха с Аликом знакомы были с детства, учились в одном классе, вместе начинали курить и лапать одноклассниц. Но мы–то с вами знаем, что школьная дружба – вещь, как правило, недолговечная и заканчивается она вместе с получением аттестата о среднем образовании. Иное дело – наши герои. Хотя на первом курсе институтов (Миха учился на физика, претворяя в жизнь известную рифму) произошло, было, некоторое похолодание в связи с переходом на новый уровень, всё же эти отношения не умерли и некоторое время существовали в виде редких телефонных звонков и собирушек по праздникам.
Толчок к возобновлению отношений дал, опять же, «Клуб одиноких сердец». И случилось это благодаря десятке, которую Алик когда–то, ещё зимой, занял у Михи ввиду нехватки определенной суммы для покупки альбома Чика Кориа, привезённого неким представителем номенклатуры прямо оттуда. И вот летом Миха, доведённый до отчаяния полным безденежьем на фоне пивных морей и винно–водочных океанов, начал активные поиски Алика, которые в конце концов и привели его в кабинет на втором этаже главного корпуса, где и помещался «Клуб». Свободных художников (они же – Одинокие Сердца) он нашёл в состоянии прострации, вызванной утренней инъекцией пива и обилием денег после проверки Шуры на обаятельность. Статус кво в отношении червонца был восстановлен, и это событие было решено отметить праздничным банкетом.
Выпив, Миха схватился за гитару и напел несколько новых вещей, которые предприимчивый Алик тут же записал на свой легендарный Sharp. Это, кстати, очень помогло впоследствии: в первую неделю своего членства в "Клубе…" Миха ежедневно напивался до полного беспамятства, и каждое последующее утро начиналось с того, что он требовал назад данный в долг зимой червонец, а эта запись в спорах являлась решающим доказательством того, что долг уже погашен. Со временем заседания «Клуба» прекратились ввиду окончания приёмных экзаменов, но Миха прикипел на совесть, так что в конце концов троица спаялась в единое целое.