Текст книги "Меня нашли в воронке"

Автор книги: Алексей Ивакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Она помахала ему рукой, с зажатым в пальцах одуванчиком. А потом, вдруг сообразив, выскочила из кабины:

– Товарищ старший лейтенант, вы садитесь, я в кузове поеду!

– Сиди уже. Задержанного, кто охранять будет?

– А он очень опасный, да? – понизила голос связистка.

– Очень, – серьезно ответил Калинин. – Каждый день он съедает двух симпатичных связисток на завтрак, трех на обед и одну санитарку на ужин.

– Почему только одну? – захлопала ресничками Ирина.

– Потому что все санитарки толстые!

– Да ну вас, товарищ старший лейтенант! Вечно вы шутите! Ой, а у вас щека в складочку! – снова улыбнулась она.

Старлей потер щеку:

– Мама у меня говорила – это снюлька приходила и натоптала!

– Кто?

– Ну, снюлька… Фея сна!

– Сами Вы, Ирина, фея! Сердюк, твою мать! Ты скоро? – резко оборвал он ненужный разговор.

– Это… – пробасил тот. – Все уже. Задержанный в кузове.

– Понятно… – старлей поправил портупею, еще раз протер глаза и, встав одной ногой на колесо, запрыгнул в кузов. А потом постучал по кабине:

– Поехали!

Машина тронулась. Дорога была уже лучше, чем от роты лейтенанта Костяева до штаба полка. По крайней мере, не кидало из стороны в сторону как мешки с картошкой.

И потому Леонидыч и Калинин могли спокойно поговорить.

– Ну, рассказывай, дорогой ты мой, – сказал старший лейтенант, едва они отъехали.

– Что рассказывать?

– Откуда такая информация-то у тебя?

– Откуда надо, старлей.

– Ты, Владимир Леонидыч, давай-ка хвостом-то не крути. Мы с тобой сейчас где? На Северо-Западном фронте. А против нас группа армий «Север». А ты мне про Харьков рассказываешь. Никак пешком оттуда сюда шел, чтобы немцы не поймали?

– Товарищ старший лейтенант…

– Давай на ты? Меня Александром зовут! Володей мне тебя не с руки звать, в два раза меня старше, я тебя Леонидычем буду. Сойдет?

– Договорились. Так вот. Откуда такая информация, как я ее получил и чего с ней делать – я доложу только в штабе фронта. А ты об этом и не узнаешь никогда.

– Осназ? – после минутной паузы уточнил Калинин.

– Будешь смеяться – ВВС.

– О как! – удивился энкаведешник. И едва не прикусил язык оттого, что машина в очередной раз прыгнула на кочке. А потом помолчал, но все же спросил. Из чистого любопытства, конечно:

– А звание? В твоих годах уже по штабам надо сидеть… ВВС…

– Майора хватит тебе?

– Мне хоть маршал, – вздохнул старлей. – В моей полосе ответственности все равны.

Леонидыч промолчал. Минут через десять старлей сказал, как будто совершенно не в тему:

– Эх, знать бы, когда война закончиться…

– Не скоро.

– Думаешь через год только?

– Думаю, через три.

– Вот не фига себе! – удивился старший лейтенант. – Это как же через три, если товарищ Сталин сказал еще зимой, что сорок второй год будет годом окончательного разгрома немецко-фашистских захватчиков?

Леонидыч покосился на старлея, обхватил себя руками и ответил:

– Керченское наступление уже захлебнулось. И немцы сейчас добивают остатки пятьдесят второй, кажется, армии на полуострове. А летом и Севастополь возьмут. А у соседей, на Волховском, Вторая ударная уже в окружении. И через тоненькую ниточку выползает из болот у деревни Мясной Бор. Власов только вот не выйдет. В плен попадет и на немцев служить будет. А вот под Харьковом через неделю такая дыра откроется – немцы попрут до Сталинграда и Грозного. И только оттуда мы тихонечко пойдем на запад. Немцев убивая и сами по сопатке получая. И не раз. Вот тебе и три года.

Особист помолчал, а потом сказал так, что в его голосе звякнул металл:

– А ты в курсе, Владимир Леонидович, что сейчас пораженческие настроения тут разжигаешь и антисоветские разговоры плетешь?

– В курсе, Саша, в курсе… Только от этого ничего не меняется. А может быть изменится, если ты меня в штаб фронта доставишь. А еще если там гэбня ваша кровавая – такими же нормальными людьми как ты окажется…

– Кто кровавая? Не понял?

– Не бери, старлей, в голову… – сказал Леонидыч. А про себя подумал, что Еж обязательно бы добавил – бери чуть ниже… Интересно, как они там?

А они там только что поужинали. И разговорились вовсю:

– Интересный какой этот… Энкаведешник, – сказал Еж. – Нормальный мужик. Уставший только как собака.

– Угу. А глаза такие добрые-добрые! – вспомнил старый анекдот Вини.

– Нее… Нормальный. Я думал, сразу под расстрел. Они же такие.

– Какие-такие? – подала голос Рита. У девчонок-то допрос был еще впереди.

– Ну что обязательно всех окруженцев сразу в штрафбаты, что там пристрелить каждого несогласного с политикой партии и правительства…

– Еж! Штрафбаты только через месяц, примерно, появятся, – сказал Вини.

– А сейчас чего?

– Не помню.

– Интересно, чего с нами будет?

– На передовую отправят. А тебя в тыл к немцам обратно.

– Зачем это?

– Ты там все наши военный тайны откроешь, но непременно все перепутаешь. И тогда немцы войну проиграют.

– Они и так ее проиграют.

– А с тобой во главе – еще быстрее, – буркнул дед.

– Девки! А чего вы там шепчетесь? – спросил Еж, резко обернувшись к Рите с Маринкой, которые закопались в серое сено чуть поодаль.

– Еж! Гуляй лесом, а? – раздраженно сказала Рита.

– Отстань от девчонок, – одернул Андрея Вини.

– Ну и ладно. Шепчитесь. Я и так знаю – о чем они. О мужиках.

Маринка приглушенно засмеялась, а Ритка на этот раз уже рявкнула:

– Еж – ты дурак!

– Андрюха, ты и впрямь, отстань от них.

– Да я чего… Ты, вот дед, скажи мне лучше – я так и не понял, почему ты нам с Вини не разрешил открыться. Сейчас бы ехали все с Леонидычем вместе. И Леха он, вообще, историк. От него пользы много. А хер майор один разве справиться без нас?

Дед почесал бороду:

– А тебе не понятно, что ли?

– Не совсем…

– Это вот я, старый балбес, сразу вам поверил. А вот старшой этот, хоть мужик и хороший, всех вас за шкирку и в «желтый дом». А того лучше – тоже под трибунал. За симуляцию. Вот Леонидыч доберется до начальства. Кому надо сообщит – вот тогда и за вами приедут.

– Это точно. Не поверят, – кивнул Вини. – Случай был. Точно не помню когда. Может, уже и случился здесь. А может быть и нет. «Шторх» немецкий приземлился на нашем аэродроме. А в «Шторхе» немецкий майор из оперативного отдела какой-то танковой дивизии. Так вот. При нем была копия немецкого плана «Блау» – удары на Кавказ и Сталинград. Так вот… Ставка наша не поверила документам. Слишком ценный приз достался. Так не бывает. Решили, что дезинформация, что, на самом деле, немцы будут опять наступать на Москву. Укрепили центр. Даром, что ли, наши Ржев пытаются взять и тот же Демянск? Упреждают инициативу. Вот теперь сравни – бумага за подписями фюрера и всей его шайки – и мы. Три оболтуса без документов. Так что Кирьян Василич прав. Если Леонидыч там докажет нашу важность – за нами приедут в два счета. А нет…

– А что тогда?

– А ничего. Своими руками будем историю переделывать. Может быть и впрямь на день раньше удастся войну закончить. Шальбурга же хлопнули на пару недель раньше? Ты, кстати, на карте показал все начальнику штаба?

– А как же! – загордился Еж. – Все что запомнил. Где у них минометы, как обойти лучше. Я ж карты умею читать. Стоп! Дед Кирьян а почему ты сказал, что только за нами приедут? А ты?

– А я-то им на какой ляд? Я свое дело сделал. Пользу больше тут принесу.

– А… Кирьян Васильевич, а что ты делать-то собрался?

– В армию попрошусь. Поди возьмут еще, а? Старый конь хоть глубоко не пашет, но и не испортит борозду-то… Ритуль, как ты думаешь?

– Я думаю, как там Леонидыч…

…А Леонидыч в это время дрых в полуторке как сурок, несмотря на разбитую дорогу.

Старший лейтенант Калинин же, время от времени поглядывая через заднее стекло в кабину, где заразительно смеялась сержант Иринка Попова, думал над странностями поведения партизан.

Чего же в них не то?

Калинин посмотрел на беспечно храпящего Леонидыча.

И тут его осенило!

Ёк-макарек!

Глаза!

Глаза у них не такие!

Обычно все смотрят с опаской, некоторые со страхом. Очень редко – с ненавистью. Большинство с настороженностью.

А эти… Эти с любопытством. Богатырев с легкой усмешкой. Микрюков – с удивлением каким-то радостным. А вот пацаны – именно с любопытством. Как будто кино смотрят. С таким взглядом Калинин сталкивался еще в Москве, когда сопровождал, еще будучи сержантом НКВД, делегацию американцев. Только те свои эмоции не скрывали – бурно радовались всему как дети. Особенно в метро. Решили, что их в музей привели. Неужели эти – шпионы? Чьи? Немецкие? Непохоже. Англия, Франция? Но более идиотского способа заброски и придумать сложно. Может быть это дети эмигрантов? Заговор? А этот унтер, пошедший ва-банк, чтобы отвлечь внимание – проводник? А на кой черт им командование фронта? Думай, Саша, думай!

Он с силой заколотил кулаком по фанерной кабине:

– Стой!

Ширшиблев приоткрыл дверь и обеспокоено спросил:

– Что случилось, товарищ старший лейтенант?

– Разворачиваемся! Едем в полк! Быстро!

Рядовой Ширшиблев пожал плечами и скрылся в кабине.

Леонидыч проснулся и с недоумением спросил у Калинина:

– Товарищ старший лейтенант, что-то случилось?

– Еще нет, – отрезал тот. А потом подумал: «Больше надо спать… Быстрее соображать буду». И посмотрел на закатное майское солнышко. И не увидел, но скорее догадался:

– Воздух!!!

Но грохот пулеметов и пушек двух «Мессеров» взбили грязь дороги и в мгновение ока раздербанили кузов полуторки.

Ширшиблев толчком успел выкинуть связистку из кабины и сам выпрыгнул в сторону. Вовремя, потому как двадцатимиллиметровые снаряды моментально превратили грузовичок в полыхающую груду.

Откуда взялся эта пара «Мессеров»?!

Пожалуй, это не знал и сам пилот чертова «Фридриха» – ведущий звена.

Небо над Демянским котлом было почти полностью советским. До прорыва котла все «ягды» только и делали, что патрулировали коридор, по которому тяжелые «тетушки» Ю-52 несли оружие, боеприпасы и продовольствие мужественным бойцам Демянского котла. А обратно – раненых.

Правда, и потери несли от атак советских истребителей, огромные. К десятому мая Германия лишилась ста шестнадцати «тетушек». Но вот пришло время, и снова началась «свободная охота». Но, тем не менее, превосходство русских было подавляющим. Потому ведущий, увидев одинокий грузовичок на дороге, решил ее атаковать, пока была возможность.

И, надо признать, удачно. И безопасно. И к черту, русских истребителей. Можно уходить!

Качнув крыльями в знак победы, немцы унеслись на запад, скрываясь в закатном солнце.

Сергей Ширшиблев поднял голову. Искореженная машина горела. Хлопнула одна шина, другая… Похоже старлею с задержанным кранты. А Иришка?

Он бросился на другую сторону дороги.

Иринка лежала на животе, неловко подогнув руку под себя. Из ушей текла кровь. Белоснежный подворотничок наливался темно-бордовым. Он осторожно перевернул ее. Посмотрел на разбитое о придорожные камни родное лицо. Потом закрыл ей глаза. А потом прижался к теплой еще руке, в которой был зажат умирающий желтый, в красных брызгах, одуванчик. Он долго стоял на коленях перед её телом. Потом накрыл лицо девушки своей пилоткой.

Его взгляд упал на чудом уцелевшее, едва помятое ведро. Машинально он собрал в него чьи-то разбросанные по дороге куски. А то, что не вошло – рука с плечом в кожанке, вырванная из спины лопатка с обгорелыми лохмотьями гимнастерки – сложил в кучу на обочине. Рядом положил фуражку особиста. Васильковый околыш и расколотый козырек. Рубиновой каплей светилась окровавленная звезда…

И зашагал обратно по дороге, пошатываясь как пьяный. В полк. Убивать…

Война все спишет? Война есть война? Жертв не бывает лишних?

Тогда посмотри в эти глаза. Сними пилотку с ее лица, подыми ее веки и посмотри. Она все еще улыбается. И улыбается для тебя. Вечно будет улыбаться.

Война все спишет? Наверное, все – кроме этой улыбки.

Почему ты жив, а она нет?

…– Да, товарищ генерал-майор. Да. Да. Нет. Есть. Задача будет выполнена. Товарищ генерал-майор на нашем участке партизаны прорвались. Утверждают, что командир этой чертовой бригады погиб. На карте кое-что показали, да. Одного к вам в дивизию везут. Да.

Полковник положил трубку и тут же рявкнул на адъютанта, пришивавшего пуговицу:

– Всех комбатов сюда и начштаба Бегом!

Сам же склонился над картой.

Буквально через три минуты адъютант вернулся обратно:

– Товарищ полковник, комбата-два ранило!

– Вот черт… Серьезно?

– Плечо разворотило. Снайпер похоже.

Полковник ругнулся:

– Черт, черт… Кто там из командиров в строю?

– Лейтенант Костяев.

– Костяев? Нормальный мужик. ВРИО командира батальона пусть побудет. Тащи его сюда.

– Есть!

…– Чего-то забегали туда-сюда. Вини, смотри! – сказал Еж, глядя в щели сарая.

– Точно, да. – Вини присел рядышком. – Кирьян Василич! Чего они бегают как будто их блохи покусали?

– Ежели в штабе бегают, значит, заварушка будет. Тебя там расстрелять, например…

– А меня? – хихикнул Еж.

– И тебя тоже.

– О, смотри, лейтенант тот усатый! В нашу сторону идет. И чувак какой-то толстый рядом…

– Дверь сарая противно заскрипела, открываясь:

– Вот, товарищ полковник, эти субчики.

– Вижу… Выходи строиться. Быстро.

Пятеро партизан вышли на улицу. Еж довольно потянулся:

– Эх, хорошо-то как…

Полковник изумленно посмотрел на него:

– Чего это хорошо?

– Воздух свежий, красота!

– Навозом только провоняло все, а так да свежий… Смирно!

Потом полковник прошелся вдоль короткой шеренги:

– Присягу никто не принимал?

– Никак нет, товарищ полковник! – ответил за всех Кирьян Василич.

– Понятно. Костяев, дай-ка бумажку… Тебя как зовут?

– Вини… В смысле, Винокуров Алексей Дмитриевич!

– Читай, Алексей Дмитриевич, вслух.

Вини взял лист:

– Я, Винокуров Алексей Дмитриевич, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-крестьянской Красной армии, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников.

Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей советской Родине и рабоче-крестьянскому правительству.

Я всегда готов по приказу рабоче-крестьянского правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик, и, как воин Рабоче-крестьянской Красной армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом.

Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.

– Молодец… Силантьев!

Адъютант неслышно вышел из-за спины, неся на вытянутых руках вчетверо сложенную красную ткань:

– Целуй!

Вини встал на колено и поцеловал знамя, пахнущее пылью, как будто его не разворачивали уже давно-давно.

– Распишись тут. А Теперь ты!

Андрей Ежов вышел из строя и тоже прочитал текст присяги вслух. На этот раз обошлось без швыркания носом и прочих Ежиных выходок. Осознал важность момента.

– Отлично, боец. А ты, старик, что стоишь?

Кирьян Васильевич аж оробел немного:

– Мне тоже можно?

– Нужно дед, нужно. Вся страна в строю, ты чем хуже?

Унтер кивнул как-то судорожно, а потом полез мелко дрожащими руками за пазуху. Вытащил оттуда тряпицу, развернул ее… И прицепил на грудь два Георгиевских креста.

– Ого! – с уважением сказа полковник. – Бывалый вояка?

– Так точно, ваше бла… товарищ полковник.

– Где? – кивнул тот на кресты:

– В великую войну немцев погонял маленько.

– Ну эта война тоже великая. И к тому, же отечественная. Звание-то какой имел?

– Унтер-офицер.

– Пока в рядовых походишь. А там видно будет. Принимай, унтер-офицер рабоче-крестьянскую присягу.

Когда дед читал текст и целовал знамя – в уголках глаз блестели слезинки. Но этого никто не заметил.

– А теперь, товарищи бойцы, поступаете в распоряжение командира второго батальона лейтенанта Костяева. – Полковник развернулся и пошел в избу.

– Подождите, товарищ полковник, а как же мы? – воскликнула Маринка – Мы-то куда?

Полковник развернулся, посмотрел на них:

– Куда, куда… В сарай обратно. Старший лейтенант приедет – разберется.

Рита подбежала к полковнику и вцепилась в рукав:

– Товарищ полковник, не оставляйте нас в сарае одних. Страшно же!

– Чего бояться, мышей что ли? Эвон, какой гигант мысли вас охраняет, – махнул он в сторону Сердюка.

А потом чуть подумал и сказал:

– В госпиталь шуруйте. Там лишние руки никогда не помешают.

Глава 13. Атака

На горе на горушке стоит колоколенка,

А с неё по полюшку лупит пулемёт,

И лежит на полюшке сапогами к солнышку

С растакой-то матерью наш геройский взвод.

Мы землицу хапаем скрючеными пальцами.

Пули как воробушки плещутся в пыли…

Митрия Горохова да сержанта Мохова

Эти вот воробушки взяли да нашли.

Л. Сергеев

Оружие им вернули. Выдали новое обмундирование. Новое, конечно, относительно – застиранное до белизны и штопанное не раз. Но, все же, лучше, чем те обноски, в которых были партизаны. Выдали еще и каски, лопатки, котелки, фляжки. Причем, Ежу досталась стеклянная фляжка, которую дед тут же отобрал, мотивируя, что Еж непременно ее сломает и отрежет себе, как минимум, палец.

Когда дошли до позиций роты стало уже смеркаться – солнце тихонечко садилось в мутную дымку.

Еж заметил, что дождь ночью будет.

– Оно и к лучшему, – кивнул дед.

– Почему?

– Похоже ночью в атаку пойдем. Сердцем чую.

Добравшись до второй линии окопов, нашли свою роту, где им тут же набили щедрой рукой повара полные котелки гречневой каши с мясом. И по буханке хлеба в руки.

Еж удивился:

– Куда мне столько, я ж маленький, много не ем.

– Сунь в мешок, пригодится. Да заверни во что-нибудь.

– Эй, боец, где газету можно взять? – дернул за штаны проходящего мимо бойца в телогрейке.

Тот остановился, внимательно посмотрел на Ежа и спросил:

– Кому боец, а кому сержант Прощин. Кто такой?

Еж вытер рот рукавом, встал и заорал во всю дурь:

– Боец Ежов по Вашему приказанию прибыл!

– Господи, ты чего орешь? Куда прибыл? По чьему приказанию? Я тебе ничего не приказывал!

– Сюда прибыл. Во второй батальон определили, первая рота.

– Взвод какой?

– Не знаем мы еще, товарищ сержант. Ротного вот ждем. Куда определит, – подал голос Кирьян Васильевич.

– Ко мне и определит. У меня от всего взвода двенадцать бойцов осталось. Ладно, кушайте.

– Погодите, товарищ сержант, а может быть будет газетка, а?

– Приспичило, что ли?

– Не… Хлеб завернуть.

– В тряпку заверни.

– Нету тряпки!

Сержант вздохнул и вытащил откуда-то из-за пазухи газету.

– На, старая уже. Пользуй, – и ушел по своим делам

– Нам каждая газета сейчас свежая. Спасибо, товарищ сержант!

Еж снова уселся и, жуя кашу, принялся читать газету вслух:

– Девятое мая тысяча девятьсот сорок второго года… Сейчас посмотри, чего у нас тут новенького… В смысле старенького…

– Еж, прожуй сначала, а то подавишься. Я тебя спасать не буду! – сказал дед.

– Да ладно… – отмахнулся Андрей. – О! Макаки янкам наваляли! «Последний оплот американского сопротивления на Филиппинах – крепость Коррехидор капитулировала перед японцами. В плен попало 12 тысяч солдат». А бритты в Мадагаскаре высадились. Ну, блин. А чего им там надо?

– Там безопасно и не стреляют, – ответил Вини. – Про Киров есть что-нибудь?

– Неа. Список награжденных… Стихи… Сводка…

– Чего пишут?

– В течение восьмого мая на фронте ничего существенного не произошло. А почему восьмого? Газета же от девятого?

– Еж, тут технологии немного другие. Чего еще?

– Да ничего, сотни уничтоженных гитлеровцев, десятки танков, тридцать шесть немецких самолетов. Наши потери – шестнадцать самолетов. Вот это прикольно: «Пленный солдат второй роты одиннадцатого мотополка Гейнц Ветер сообщил: «Во Франции я служил в составе восемьдесят первой дивизии, которая сейчас находится на центральном участке советско-германского фронта. Незадолго до отправки в Россию в частях дивизии вспыхнули волнения. Солдаты потребовали, чтобы их отпустили домой. Командование жестоко расправилось с зачинщиками волнений и расстреляло сто двадцать пять человек. Среди расстрелянных – двадцать пять человек из моей роты». Правда, что ли?

– Вряд ли, – подал голос дед. – Это тебе не семнадцатый год, когда братания были.

– И я не слышал, чтобы в вермахте бунты были. – сказал Вини.

– Прибыли? – внезапно раздался голос сверху. Вини поднял голову:

Наверху стоял лейтенант Костяев:

– Богатырев! За мной. Вы оба – в расположение первого взвода. Там вас уже знакомец дожидается…

– Какой еще знакомец? – удивились в один голос Еж и Вини.

– Скоро узнаете…

Знакомцем оказался… младший политрук Долгих.

– Эй, Долгих! Чего такой унылый? – крикнул ему Еж.

– Под трибунал отдали, – мрачно сказал тот.

– О как… За что?

– За то, что без документов и знаков различия.

– А тут тогда, что делаешь?

– Полковник выпустил. Сказал, что ему каждый штык нужен. После боя, мол, разберемся.

– Ну… Повезло тебе, брат, – похлопал его по плечу Вини.

– Эй, махновцы! – раздался голос взводного. – Ну-ка, геть в землянку. Посмотрю, оружие в каком состоянии…

А дед скромненько сидел у самого выхода из блиндажа комбата. Лейтенант Костяев объяснял командирам рот боевую задачу:

– Итак… Задача батальона – с наступлением темноты обойти высоту с левого фланга. Там, где в наше расположение вышел партизанский отряд – пятьсот метров по полю до леса. Там по краю нужно выйти за высотку. Дождаться атаки полка в лоб. Через пять минут после начала атаки полком – бьем их с тыла. Партизаны утверждают, что немцы лес не прикрыли. А вот разведка утверждала, что немцы там есть. Разведка, так?

– Лейтенант, да пробовали мы там ползать! – воскликнул здоровый как медведь старлей с медалью «За отвагу» и орденом «Боевого красного знамени» на широченной груди. – Немец на немце – дозоры сплошные.

– Не горячись, Семен. Сейчас мы у командира партизанского и спросим как там дела. Кирьян… эээ… Васильевич?

Дед кивнул.

– Расскажите товарищу Гырдымову и нам, в том числе, – как вы там прошли и почему на немцев не наткнулись?

– Так это, товарищи командиры. Мы же перед этим у них шорох в тылу не маленький устроили. Командира ихнего в плен взяли. Правда, шлепнуло его…

– А мины, заграждения?

– Специально не искали, но вроде как нету.

– Вроде как… Вы десятком человек прошли, а у нас тут двести пятьдесят душ. Если лес заминирован – хана батальону. Гырдымов, что скажешь? Ты – разведка, хитромудрым должен быть.

– На мины тоже не натыкались. Завалов тоже нет. Лес, конечно, исковеркан – то там, то тут деревья побиты. Но пройти по-тихому можно. Правда, малыми группами. Если весь батальон пойдет – шум обязательно будет.

– Думаем, мужики, думаем…

– Чего тут думать… Надо приказ выполнять! – воскликнул комиссар батальона Рафаевич.

– Оно понятно, товарищ комиссар. Как?

– Как сказано в уставе, товарищ лейтенант. А в уставе сказано, что никаких сложных маневров в ночной атаке оборонительной полосы не допускается. Войска наступают прямо перед собой.

– Я устав хорошо знаю, товарищ батальонный комиссар, – ответил Костяев. Только в нашем случае такая атака приведет к неоправданным потерям и невыполнению боевого задания.

– Войны без потерь не бывает! – воскликнул Рафаевич. – Пора бы это осознать за год. Если бы мы это понимали сразу, то не отступили бы до Москвы.

– Кхм… – кашлянул кто-то. За спиной комиссара разведчик Гырдымов выразительно постучал себе по лбу пальцем.

– Товарищ комиссар, может быть, перейдем к делу? – попытался успокоить Рафаевича Костяев.

– А выполнение приказа – это и есть самое главное дело!

– Это… – пробасил Коган. – Может, мы разведкой вперед пойдем? С партизаном?

– Боец Богатырев уже не партизан. С сегодняшнего дня зачислен бойцом.

Кирьян Васильевич смущенно кашлянул.

А комиссар побагровел:

– Это что такое? Что за бирюльки неуставные? – почти взвизгнул он, разглядев, наконец, на груди Богатырева кресты. – Немедленно снять!

Дед набычился, но снимать кресты не стал.

Комиссар подскочил и потянулся было сорвать «Георгиев», но дед ударил его по руке и тихо сказал:

– Не тобой дадено, не тебе и снимать!

Побелевший лицом Рафаевич схватился за кобуру:

– Арестовать! Под трибунал! Расстрелять мерзавца!

– Товарищ комиссар… – облапил его Гырдымов. – Успокойся…

Рафаевич бурно задышал, а потом заорал на молоденького связиста:

– Эй, Якшин, быстро соедини меня с полком! Я доложу об этой белогвардейщине! Я не потерплю!

– Есть связь, товарищ батальонный комиссар!

Тот подскочил к аппарату:

– Товарищ полковник на меня совершено нападение белогвардейским выкормышем бойцом Богатыревым! Что? Я требую немедленного ареста!

В ответ полковник сказал что-то такое, от чего комиссар сдулся как воздушный шарик и стал похож посеревшим лицом на серую тряпку.

А потом положил трубку, потоптался растерянно на месте, а потом, надев фуражку, выскочил из блиндажа, крикнув напоследок:

– Я этого так не оставлю!

После небольшой паузы, Гырдымов пробормотал:

– Да, обрел ты врага, дед. И какого.

– Разберемся. Так… Чего ты там говорил, про разведку?

– Значит, мы выходим за час, прочесываем сколько успеваем лес, смотрим – как и чего. Если немцы есть – даем сигнал. Если только дозоры – тихо снимаем. Если нет – идете за нами.

– Согласен. Ровно в одиннадцать выходите. Если до ноля часов – тишина. Мы выходим. Сигнал для выхода – стук саперных лопаток. Без ракет и свистков. Бойцам передать – никаких разговоров, перекуров и бряцаний. Понятно? Свободны. А с комиссаром я поговорю, Кирьян Васильевич.

– Ну, пошли, дед к нам. Сходим сейчас в первую линию. Покажешь на местности – как вы шли… Кстати, комбат, есть идейка…

…– Где, интересно, дед застрял? – размышлял вслух Еж.

– Черт его знает… Давай у взводного спросим?

– Товарищ сержант?

– Ну?

– А куда нашего деда дели?

– Какого деда? Аааа… Ротный сказал, дед с разведчиками чаи гонять остался.

– Ничего себе? – удивился Еж. – Он там чаи, а мы?

– А мы сидим и бамбук курим.

– Мне вот еще интересно, как там Леонидыч. Докладывает, наверное, уже в штабе дивизии, как думаешь, Вини?

– Наверное… Ой, закапало, епметь… – Вини поднял голову. На ночном небе ни звезд, ни месяца.

– Хорошо… Немцы летать не будут.

– Они и так особо не летают. Не видел, что ли?

– Все равно хорошо. О, гитара где-то играет? В землянке вон той. Вини, пойдем, сыграешь что-нибудь! «Мальчишек зеленых» давай!

– Обалдел, что ли? Какие еще «Мальчишки зеленые»?

– Ну это… «Мы жили под бомбами, мы плыли в понтонах, мальчишки зеленые в рубашках зеленых. Мы просто зарыты в земле изувеченной, спасенной земле и придумывать нечего…» Чего, не помнишь, что ли?

– Еж, ты совсем обалдел?

– Не понял…

Вини оглянулся по сторонам, никого вроде близко не было:

– Сейчас нам и этим мальчишкам в атаку идти, я им чего петь буду, как в землю зароют?

– Тогда спой… «Бьется в тесной печурке огонь»

– Позже. Чего-то потрясывает…

– Заболел, что ли?

– Взвод! Приготовиться! – раздался голос комвзвода Прощина.

Гитара тут же замолчала. Бойцы разбежались по своим местам.

– Тишину соблюдать!

Лежали долго. Минут десять. Но они почему-то показались часом. Вини уже в который раз пожалел, что тогда оставил «Командирские» часы – подарок отца в палатке. Боже, как давно это было… В другой жизни…

Где-то в дали раздались три удара саперных лопаток друг о друга.

– Вперед!

– А почему лопатками сигнал был? – спросил Еж у Вини после очередной перебежки.

– Не знаю. У взводного спроси! – шепнул Вини в ответ.

Еж подполз к комвзвода:

– Товарищ сержант, а товарищ сержант… – И получил легкий тычок кулаком под каску!

Еж спешно отполз обратно.

Казалось, что темнота вот-вот взорвется огнем.

И темнота взорвалась.

Музыкой.

Где-то в тылу несколько баянов вдруг заиграли «Катюшу». А потом грянул нестройный хор.

– Это еще чего? – обернулся Еж.

– Это чтобы враг не догадался… Вперед!

Немцы, вернее датчане, на высотке никак не отреагировали. Только пустили пару ракет в сторону певцов.

После «Катюши» баянисты исполнили «Трех танкистов», «Лизавету», а на «Синем платочке» рота уже была в лесу.

А вот тут отсутствие луны дало о себе знать. То и дело то кто-нибудь падал, споткнувшись о торчащие корни, то шипел, натыкаясь на сучки.

Взводные и ротные матерились сквозь зубы. Словно стадо лосей батальон перся через лес, хотя и прореженый артобстрелами.

Эсэсовцы, впрочем, никак не реагировали. Непонятно почему…

Тем не менее, к точке сбора подошли аккурат по назначенному времени.

Новоиспеченный комбат Игорь Костяев и командир взвода разведки Николай Гырдымов лежали, тихо обсуждая дальнейший план действий:

– Сняли мы две пары. Шатаются немцы по леску время от времени. Ветками закидали, но когда смена пойдет – они шум подымут.

– Надеюсь успеем. Ровно через пять минут после начала атаки полка твой взвод вперед идет. За ним батальон. Ровно через пять минуты после вашего броска. Тут метров триста, примерно. Постарайтесь броском – без криков и пальбы -ворваться на позиции минометчиков.

– Богатырев говорил, что прошлой ночью минометчиков, вроде как, наши ночники достали.

– За день могли новые подтащить. На позиции врываетесь, а тут и мы пойдем. Держитесь там. Минут за пять мы проскочим поле.

– Удержимся, комбат…

– Я по ротам.

– Давай. Игорь, а ты чего послал бы ординарца, ротных собрал бы…

– Самому надо посмотреть. И себя бойцам показать. Комиссара уже послал моральный дух подымать.

– Он наподнимает…

– Да перестань ты, нормальный мужик. Правильный только.

– Слишком правильный. Богатырев – мужик что надо. Оставишь у меня в разведке?

– Старый же он. Куда ему с твоими бугаями бегать? Я его вообще хотел в ездовые отправить после боя.

– Старый, старый, а по лесу ходит – веточка не хрустнет. И первую пару немцев он заметил. Сюда дошли – мои бугаи взопрели как слоны, а он хоть бы что!

– Посмотрим. Ездовым и от комиссара подальше будет.

– Тоже верно…

– Я ушел…

Как выяснилось, отставших и потерявшихся не было. Зато были первые потери. В первой роте боец наткнулся ногой на острый сучок и теперь еле шел. Ротный выделил двух бойцов ему в помощь. Отправлять обратно не стали. Короче через высотку добираться. Поэтому решили, что боец идет со всеми позади. Как раз доберется к концу атаки.

Костяев посмотрел на часы. Пять минут до атаки полка по фронту.

Подошел комиссар:

– Ну что, готовы бойцы, Костяев? – комиссар по привычке разговаривал с бывшим командиром роты начальственно. Да и звание батальонного комиссара соответствовало армейскому майору.

– Готовы, товарищ батальонный комиссар.

– Да ладно тебе, не обижайся. Я ведь, Костяев, за порядок. Без порядка это уже не армия, а банда Махно. Боец должен выглядеть согласно уставу!