355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Ивакин » Меня нашли в воронке » Текст книги (страница 11)
Меня нашли в воронке
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 00:06

Текст книги "Меня нашли в воронке"


Автор книги: Алексей Ивакин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Да уж… – дед опять засмолил духовитый свой табак. – Дилемма, как наш хвылософ говорит. И как ты энту дилемму рубить будешь? Аки Сашка Македонский?

– Да, – коротко отрезал Леонидыч. – Сон это или смерть– какая разница? Человеком надо быть. Значит, что? Пойдем завтра – то есть сегодня уже – к нашим. На прорыв. А там как фишка ляжет.

– Какая фишка? – не понял дед.

– Есть такая игра рулетка…

– Знаю, ага… Офицеры у нас баловались во время оно.

– Фишку кидаешь – на красное, на черное или на ноль. Жизнь или смерть. Или ноль.

– А ноль чего?

– Ноль это ноль. Значит ни жизни, ни смерти. Вот как у нас сейчас. Если я тут – значит, я тут нужен, так?

– Вроде как…

– А значит выбор между жизнью и смертью – есть всегда. Даже сейчас. Тем более сейчас, – поправил себя Леонидыч.

– Ишь как загнул… Я вот тебе что отвечу… Выбор между совестью и грехом даже после смерти есть. Когда мытарства будут – проверишь. А сейчас сам свою душу за волосы вытащи. Как этот… барон… Забыл!

– Мюнхгаузен!

– Точно! Мухгамазин… Делай, Володя Леонидыч, что должен и все дела…

Дед замолчал. А потом тихо добавил:

– Эко я сам себе ответил-то… Надо записать, чтобы не забыть!

– Марк Аврелий… – шмыгнул носом подошедший рядовой коммунистического батальона, студент-философ Лешка Прокашев. – Это Марк Аврелий сказал. Делай что должно и будь что будет.

– Чего не спишь-то, Марк Аврелий?

Тот пожал плечами:

– Выспался. Я, вообще мало сплю. У меня до войны хомячок жил. Так он по утрам рано просыпался. И скребся все время. Вот я и привык, а что?

– Да ничего… Раз проснулся… – сказал дед и вопросительно посмотрел на Леонидыча.

– Вали за дровами, тогда! Понял? – тон Леонидыча был строг, но сам он улыбался. Глазами.

– Пошли, Василич, кашу варить?

– Какую еще кашу, Леонидыч? У нас из еды только консервы. Да чай.

– Вот чай и сварим. А кашу березовую. Пора бойцов к дисциплине приучать. Чего там с нами получится – неважно. Важно, чтоб хоть одного немца каждый из нас убил. Глядишь, война чуть раньше и закончится. Хоть на полчаса, унтер-офицер!

– Тоже верно, майор. Эй, солдат!

– А? – оглянулся Прокашев. – Чего?

– Ты до плена убил немца одного?

– Не знаю… – пожал плечами философ, обдирая бересту. – Стрелял. Все стреляли. Может и попал. Может и убил. А что?

– Да ничего… – ответил ему Леонидыч, зевая. Потом потянулся и неожиданно рявкнул:

– Ррррррота! Подъем!

А потом не спеша подошел к спокойно спящим девчонкам и положил каждой цветочек на щеку:

– Барышни! Утро красит нежным светом…

– Стены древнего кре… Мля! Кто мне в сапог лягушу запихал? – немедленно заорал Еж, едва протерев глаза.

– Два наряда! – рявкнул дед.

– И что? – поинтересовался Еж. – Мне, может, наряды нравятся!

По лесу прогрохотал эхом гогот просыпающегося отряда.

А унтер-офицер Богатырев хитро ухмыльнулся и ответил:

– А кто ж спорит… Наряд первый: стираешь бабам портки!

– Не, не, не… – застеснялась Ритка. – Я ему не доверю! Он все сломает!

– Рита, у тебя есть чего ломать? – захихикал Вини.

– Похабщик!

– А чего! Я постираю! Подумаешь? – Андрей решительно пошел к девчонкам.

– Еж, иди на фиг! Уйди, поганец! – завизжала Маринка, когда Еж стал активно стаскивать с нее носки. – Щекотно!

Веселье прервал рокот самолетов, приближающийся к заимке.

– Воздух! – заорал кто-то из красноармейцев. Они моментально упали на землю и ящерицами расползлись по кустам и яминкам.

Прыгнули в сторону и дед с Леонидычем.

А вот партизаны – кто как сидел или стоял – так и остались.

Упали только после того, как две краснозвездные тени пронеслись над поляной.

– Наши… – благоговейно произнес кто-то.

– Наши-не наши, а вот идти все равно придется, – заругался дед с края поляны. – Какого рожна стояли как…

– Горцы! – подал голос Еж.

– Козлы, а не горцы! Какие, к черту, горцы?

– Матричные, епметь… – сказал Вини, отряхивая грязь с колен.

– Епметь… Слово-то какое выдумал. – Этот… Мелков, тьфу, Мальцев и ты… Молдаванин…

– Рядовой Русов!

– И Русов… По тропе вчерашней выйдете на большую землю. Посмотрите – чего там и как. Потом один назад, если все нормально с вами пойдем.

– А если…

– А если не бывает! Крррыгом! – с каждым днем дед все больше вспоминал свое унтер-офицерское прошлое. – Табачку вот возьмите…

…– Не хочу я больше! Надоело! – пробормотал Мальцев. По странному совпадению тоже звавшийся Алексеем.

– Дышать, что ли устал? – ответил ему ефрейтор Русов, перелазя через очередную ветку валежины, висящей в метре от зыбкой зелены болота. – Ползи давай!

– Не дышать, я… Жить устал!

– Ну и прыгай вон в трясину. Русалки рады будут. – Русов утер потный лоб.

– Не хочу я к русалкам! – сказал Мальцев, прислонившись грязной щекой к сучку. – Я ведь жить хочу. Чтобы домик, чтобы жена, чтобы пять кошек и больше никого.

– А я тебе что? За жену, что ли, сойду? Ползи, скотина!

– Андрюх…

– Чего?

– Я к немцам обратно хочу…

Русов замолчал. Мальцев только и видел перед собой – то стертые почти до дыр подошвы сапог, то рваные на заднице галифе. Больше ничего не видел. Не хотел.

– Ну, Андрюх…

Ефрейтор молчал.

– Ну, Андрюх, ну чего молчишь?

– Заткнись, сука!

– Чего сука-то? Там хоть кормят… А тут чего? А на прорыв пойдем? Ты чего? Ухлопают и все – прощай, родина-мать? Неее… Я жить хочу. Хватит с меня. Загребли, как барана в прошлом году. Даже не спросили.

– Немцы тоже не спросили!

– Правильно и сделали! Сейчас бы пиво с тобой баварское с тобой пили и сосиски бы ели…

– Много ты сосисок в лагере ел? Брюква да мины. Вот и все твои сосиски!

– Ну и что? Немцы в этом году войну закончат. Слышал, эти, между собой – Сталинград, Сталинград? Все, ребя, хана. Отвоевался я.

Глухой всплеск перебил их разговор:

– Млять… – сказал рядовой, грустно смотря на жижу под собой.

– Скот, ты меня достал! – Русов извернулся на стволе старой березе как смог – Чего опять?

– Я винтовку уронил…

– … – когда мат закончился, Русов пополз дальше.

– Ну, Андрюх, ну не виноват я, она сама. Я же маленький, а она вон какая большая…

– Не ной, сука, достал ты меня, – ответил Мальцеву ефрейтор Русов, спрыгнув, наконец, на землю, когда мост из наваленных друг на друга деревьев закончился. – И чего ты немцам скажешь? У тебя побег из лагеря, дура!

– А я чего… Нападение было. Заставили. А вот момент улучшил и… Чего ты ак на меня смотришь?

– Думаю.

– Чего ты…

– Думаю, что шансов больше с немцами, чем с большевиками.

Мальцев с облегчением вздохнул. Хотя с Русовым и вели они подобные разговоры еще в лагере, но дальше осторожных намеков дело не шло. Опасно было. Леха Мальцев сам видел, как за такие беседы придушили одного парня. Намеки, намеки… Немцам только? Да и как немцам было предложить? Будь Мальцев, хотя бы, капитан или полковник там… Или еще лучше – генерал! – вот бы здорово! Можно было бы армию создать… Типа Российская армия свободы! Или нет… РАС-педераст дразнить будут. Лучше так – российская освободительная армия генерала Мальцева… РОА. Почему бы нет?

– Чего?

– Чего-чего… – передразнил его ефрейтор. – Пошли немцев искать. Мне тоже все надоело. Давно уже.

– Андрюха… А этих сдадим, немцам, что ли? – Мальцев догнал высокого черноволосого Руссова и как-то подобострастно посмотрел ему в глаза. – Все-таки расклад наш будет… А?

– Не канючь. Давай покурим.

Мальцев с готовностью подсел рядом и вытащил тряпку, набитую дедовским табаком, из кармана.

Закурить они не успели:

– Halt!

Из кустов вышли несколько немцев в пятнистых мундирах, с зелеными ветками по ободкам касок.

Русов приподнялся, но, не успев сказать ни слова, получил очередь поперек груди.

А вот Мальцев сказал, подняв руки и перепутав слова:

– Хайль Гитлер капут…

И тоже получил долю свинца.

Старший из немцев махнул рукой. По лесу ожили кусты цепью таких же пятнистых. Один из них небрежно отопнул винтовку бывшего ефрейтора Русова, наступил ему на руку и зашагал дальше, вдоль болота на юг…

… Долго они чего-то… – Кирьян Василич мрачно смотрел в сторону «моста».

– Чего долго то, Василич? Три часа прошло. Час туда – час там – час обратно.

– Долго… Сердце чует долго. Командуй, майор, пора.

– Маринка! Нога как? – спросил девушку Леонидыч.

– Да уже, хорошо… Идти могу.

Леонидыч внимательно посмотрел на деда. А делать-то, собственно говоря, нечего. Отправлять еще пару на разведку? А потом еще?

– Отряд! Собраны? Все?

– Так точно, хер майор! – отозвался…

Политрука аж перекосило от очередной выходки Ежа. Но он все-таки смолчал пока. А вот Еж, как обычно, не заметил.

Зато он первый заметил, когда вышли – на большую, типа, землю – рваные ботинки в кустах.

Деду с Леонидычем хватило минуты, чтобы понять ситуацию.

И отряду хватило, чтобы постоять над телами погибших друзей. По-быстрому закидали их лапником, дед перекрестил их, прошептал отходную молитву, а политрук изобразил салют, щелкнув невесть откуда взявшимся разряженным пистолетом.

– Вперед!

Отряд рванул за командирами вдоль болота на север.

– Оппа! Слышите? – воскликнул Еж.

– Чего еще? – Рявкнул сердитый дед. – Чего встал? Немцы рядом!

– Не… Слышите?

Еж аж дышать перестал. Отряд остановился.

– Ничего не понимаю…– буркнул политрук Долгих.

– Да гудит чего-то…

И точно! Прямо впереди – по ходу движения – что-то гулко стучало. А ведь и не заметили сначала.

– Гудит и гудит. Фронт идет, – пожал плечами десантник. – Будто первый раз слышишь?

– Ну не первый… – смутился Еж. – Просто услышал… Вот и говорю – близко мы уже.

И они зашагали вперед. Навстречу гулу орудий с каждым шагом превращавшимся в грохот канонады. Северо-Западный фронт продолжал наступление, сжимая удавкой первый наш советский котел, в котором сидел, получивший по зубам немецкий корпус.

– Таругин, Колупаев! – вперед охранением! – спокойно сказал Леонидыч. – Долгих… и ты философ…

– Прокашев я, товарищ майор…

– Замыкаете. И смотрите в оба. Немцы тут где-то шарахаются.

Леонидыч знать не знал, как не знали это и другие партизаны и красноармейцы, что эсэсовцы уже ушли далеко в другую сторону, прочесывая весь лес от дороги до болота, а потом они будут идти обратно, но так и не найдут отряд. И злые как собаки, после суточного ползания туда-сюда, расстреляют баб в еще одной деревне как сообщников бандитов…

А еще через сутки партизаны будут лежать в сыром логу. Лежать и ждать…

Ждать ночи – фронт грохотал разрывами снарядов и трещал пулеметными очередями.

Прямо перед ними находился опорный пункт немцев на холме. До войны тут была деревня, сказал дед. Сейчас от нее ничего не осталось, кроме каменной часовенки на вершине холма. Изувеченная снарядами, она все же упрямо стояла, вытянув непокорную, хоть и разбитую, голову в небо. И там наверняка у немцев сидел какой-нибудь снайпер или корректировщик.

Поле тоже было изрыто воронками. Мужики – Леонидыч, дед и Паша Колупаев – выбирали маршрут для прохождения ночью через нейтралку. Хотя на самом деле нейтралки тут и не было.

Искореженная высотка, поля, изрытые воронками, с трех сторон лес похож на пасть старого людоеда – черные редкие стволы, уцелевшие в мешанине боев.

И постоянная долбежка по холму. Неужели там еще кто-то жив? Высотка была похожа на вулкан, извергающийся дымом и огнем. Вдруг внезапно артобстрел прекратился. Где-то за холмом, с противоположной отряду стороны, послышалось протяжное:

– А-а-а-а!

Наши! Ей-Богу, наши! – возбужденно воскликнул Паша.

Холм, внезапно, ожил. Затарахтели пулеметы, стук винтовок слился в единый треск, а со стороны партизан, ровно из-под земли, захлопали минометы.

– Вот черт… – ругнулся десантник. – Как у них там все… Организовано, твою мать. Нор понарыли. Помню мы Малое Опуево брали зимой. Так вот также. Лупишь, лупишь – все вроде – ан нет. Эти суки водой брустверы залили, что в танках сидят. Мины даже не берут.

– Потом вспомнишь… Поползли обратно.

– Погоди-ка, Василич! Может Ритку сюда? А? Она стреляет, говоришь, здорово? Может накрыть минометчиков? Видно же их отсюда… – сказал Леонидыч.

– Накрыть бы, да… Только мы в самом тылу этого холма. А значит тут-то подносчики, то связисты, то еще какая шушера должна шастать. И, ежели, мы пальбу тут откроем – немцы сразу поймут, что в тылу у них завелся кто-то. Вот и все – конец нашим странствиям. Понял? На войне у каждого своя задача должна быть. Иначе – кирдык.

– Это ты, верно, мыслишь, господин унтер-офицер, – улыбнулся Леонидыч. – тебе пехоте видней снизу, чем нам летчикам…

А на стоянке отряда их ждал сюрприз.

Партизаны валялись на травке, а в центре валялся на спине связанный ремнями немец с окровавленной головой. Перед ним стоял в немецкой каске Еж. Он приложил два пальца к верхней губе, изображая, видимо. Фюрера.

– Эй… Швайне! Их бин фюрер твой. Встать смирно! Эй! Не понимаешь, что ли? Их бин фюрер! Гитлер все равно капут. Во ист дер зайне часть? Нихт ферштеен, что ли? Идиот, блин!

– Эй! Что тут происходит?

– Товарищи отцы-командиры! – развернулся к деду и Леонидычу Еж. – И вы, товарищ рядовой десантник! Не далее чем полчаса назад, нами – лично мной и Юрой Тимофеевичем Семененко – был обнаружен гитлер в лесу. В результате проведенной операции гитлер обезврежен, а мы ждем благодарности в виде ста грамм наркомовских!

Дед подошел к немцу, внимательно посмотрел на него и сказал:

– Ну и на хрена он нам нужен?

– Ну… В хозяйстве сгодится, а чего?

– Прирезали бы по-тихому и дело с концом.

Рита подала голос:

– Может быть, нашим язык нужен? Мы бы вышли и вот, пожалуйста, плюсик в личное дело.

– А у меня ножа не было, – сказал Еж. – Я бы зарезал.

А Марина почему-то позеленела слегка.

– Д-да мы по д-делу отошли. Еж только п-рисел, а тут этот п-прется. Я его по г-голове и пригладил. П-прикладом. – сказал Юрка.

– И чего говорит? – полюбопытствовал Леонидыч.

– Ничего не говорит, – подал голос танкист. – Вернее говорит, но как-то странно.

Еж пнул по ребрам пленного:

– Ну-ка повтори свою тарабарщину?

Немец завопил:

– Du mе ikke skyde, skal du!

– Эко! – удивился дед. – Я такого языка не ведаю, а ты Леонидыч?

Тот удивленно пожал плечами и спросил немца:

– Дойчер? Ду зинд дойчер?

Тот усиленно замотал головой:

– Jeg er ikke tysk. Jeg er dansker.

– Данскер? Чего еще за данскер?

– Датчанин это, я понял. Тут в этих краях датский добровольческий корпус СС воевал. «Нордланд», кажется. – подал глосс Вини.

– Вот ни чего себе? Эй, хоккеист, тебя как сюда занесло? – спросил Еж.

– Что еще за хоккеист? – спросил младший политрук Долгих.

– А… сам не знаю Игра такая там надо шайбу по льду гонять, но датчане в нее не играют. Шведы вот играют. Финны тоже. А эти не умеют. А какая разница? Скандинав, одним словом.

– Еж, ты, все-таки, идиот… – вздохнул Кирьян Семеныч.

– Чего опять я-то?

– Да помолчи ты! Валера, доктор, ты его смотрел?

– Смотрел, ага. Жив будет. Кожу рассадили и сотрясения мозга, зрачки вон ходунами ходят.

– Жив, говоришь, будет? – дед задумчиво смотрел на датчанина.

– Ну, если и помрет – то Юра тут не причем.

– Ж-жаль.

– Вини! А ты про этих датчан, что еще знаешь?

– У них командир – русский, – сказал Винокуров.

– Что?? – удивились практически все.

– Ну, как русский… Фон… Фон Шальбург, ага.

Датчанин дернулся и, несмотря на сотрясение мозга, яростно закивал.

– Константин Федорович. Бывший русский офицер царской армии. Даже не офицер, кадет. В семнадцатом году ему одиннадцать было. Семья эмигрировала в Данию. Там в королевской Гвардии служил. В финскую войну добровольцем пошел. За финнов, конечно. А как немцы Данию оккупировали – пошел добровольцем в танковую дивизию «Викинг».

– Сука белогвардейская… – зашипел политрук. – Все они одним миром мазаны. Одним фронтом решили на страну рабочих напасть. Под корень надо гадину давить, под корень!

– Не давить тогда, а резать, – флегматично ответил дед, но глаза его загорелись недобрым огнем. – Ты, милай, знаешь ли, что значит одним миром мазаны?

– Чего? – переспросил Долгих. – Ну, типа в одном мире живут, а что?

– Того. Не мир, а миро – масло такое, в церкви им мажут. Миропомазание. А ты, милок, откель это церковные обряды знаешь? Небось, похаживал в церковь, а?

– Побойтесь Бога, Кирьян Васильевич! Чтобы я, комсомолец, да в церковь ходил…

– Я-то Бога побоюсь, мне стесняться нечего. И так старый как пень трухлявый. А вот тебе бы стоило Его тоже побояться. Ибо клевету возводишь на честных людей.

– На кого это? – возмутился Долгих. – На фона вашего, что ли?

– Зачем на фона? На меня!

Политрук резко заткнулся. А Вини сказал:

– Между прочим, Антон Иванович Деникин… Да-да. Тот самый. Отказался сотрудничать с немцами. А некоторые эмигранты сейчас во французском подполье. Например, некая княгиня. Вера Оболенская, подпольная кличка «Вика».

Дед даже приосанился при этих словах. Ему, что ни говори, было приятно знать, что он не один такой. Что старая гвардия хоть и разделилась между коммунистами и нацистами, но все же часть – и какая часть! Сам Антон Иванович! – не пошли служить под немцев за кусок пирога.

– А ты-то откуда знаешь? – недоверчиво спросил политрук.

Голос Вини вдруг зазвенел металлом:

– Работа у меня такая. Знать много. А тебе я и так лишнего сказал. Понял, МЛАДШИЙ политрук?

Слово младший Вини выделил так, что тому показалось – вот-вот и Долгих станет младшим рядовым навечно.

– А потому, дорогой ТОВАРИЩ, – в тон Лешке сказал Кирьян Василич, – ты с этого датчанина или с того глаз сводить не будешь. И потащишь его на себе, и сдашь нашим безо всяких экивоков. Понял?

– Так точно, товарищ командир.

– Хы…

Тут подал голос Леонидыч:

– Василич, Леша, отойдем? Дело есть.

Они отошли подальше, чтобы слышно их не было.

– Ты бы, товарищ Винокуров, языком-то поменьше поболтал… – сказал майор, почему-то не командирским голосом.

– Да ладно, чего такого?

– Ложку потерял… – невпопад заметил дед.

– Какую ложку? – почти в один голос недоуменно спросили мужики.

– Обычную. Оченно я люблю по лбу ложкой кому-нибудь…

Леонидыч засмеялся. А Лешка виновато пожал плечами.

– Чего там про твоего фон-барона, дальше знаешь? – спросил майор.

– Граф он…

– Мальчик, девочка… Какая в попу разница? Ну чего с ним?

– Где-то в начале июня погибнет. На мине подорвется. Когда будет раненого из-под огня вытаскивать. Потом его накроет прямым попаданием. По кусочкам соберут и домой, в Данию. А летом сорок третьего его именем Датско-Германский корпус СС назовут. А что?

– Вот значит как… А вот что. На этом холме датчане, значит сидят. Так?

– Ну… Не тяни резину, и чего?

– Сколько их тут?

– Бригада вроде. Точно не помню. Что из этого-то?

– Значит, штаб где-то недалеко…

– Леонидыч, это авантюра!

– Зато какие козыри на руках, а?

– Мужики, вы умом не тронулись? Если там штаб бригады – там же наверняка, рота охраны, – дед ошарашено смотрел то на Леонидыча, то на Вини.

– Вряд ли, Кирьян Васильевич. Наши тут еще долго атаковать будут. Немцы и так все практически резервы на фронт кидают. Включая обозников. Даром что ли этот фон сам вытаскивать будет раненых? – ответил Вини. – В конце концов, посмотрим, чего и как. Если что – свалим по тихому.

Леонидыч долго молчал, а потом сказал:

– Все верно. Раз уж мы тут – попробуем. Может быть, это и есть наш шанс? Если этот генерал…

– Штурмбанфюрер.

– Или так, да… Все одно через пару недель дуба даст. Так? А если мы его сейчас хлопнем или, вдруг вытащим, – это же какая паника может начаться, м? И если наши прорвут тут фронт…

– Капец котлу, – продолжил Вини.

– Не совсем. Коридор-то гансы под Рамушево пробили. Но тем не менее, будут вынуждены сюда резервы тащить. А откуда? – думал Леонидыч.

– С юга. Больше им неоткуда.

– И, значит, может не быть прорыва на Кавказ. Чтобы эту дыру заткнуть им, как минимум, корпус нужен. Этого корпуса и не хватит где-то…

– Ну, мужики… – потрясенно сказал дед. – Вам бы в Генштаб…

– Погоди, Леонидыч, – сказа Вини. – Но если не будет прорыва к Сталинграду, например, значит и котла не будет?

– Не будет Сталинградского, какой-нибудь другой будет. Донецкий, например. Так твой Марк Аврелий говорил, а Кирьян Василич?

– Чего это сразу мой-то… Студента нашего он. Я-то тут причем.

Тут засомневался Вини:

– Погодите, а вдруг мы хуже сделаем?

– Куда уж хуже-то… – вздохнул Леонидыч. – Сколько людей живы останутся, подумал?

– Может быть и останутся. А может быть… – Он подумал и продолжил. – Гарантии-то нет.

– Гарантия на войне одна, мил человек – винтовка чистая, да патронов побольше. А все остальное… Пошли датскую сволочь поспрашиваем, где ихний генерал сидит.

– Штурмбанфюрер!

– Мальчик, девочка… Правильно, Леонидыч?

Когда они вернулись к отряду – снова забухала артиллерия по высотке. На этот раз включилось что-то тяжелое. После каждого разрыва земля вздрагивала даже здесь.

Но на это ни кто не обращал внимания. Даже девчонки, что удивительно. Хотя Рита уже привыкла к запаху железа и грохоту выстрелов, но вот Маринка-то почему совершенно спокойно переносила близкий бой?

– Эй, данскер! Моя-твоя понимать? – подошел к нему Вини. – Никто датским не владеет? А?

– Если штаны снять – овладеем…

– Тьфу, на тебя Еж! – рассердилась Рита. – Сколько можно пошлить-то а?

– Да ладно, не хочешь не бери… Вон какой красивый у нас данскер. Маринка, хочешь данскера?

– Да нет наверное, – засмеялась та. – Спасибо тебе большое за заботу. Сам его бери.

– Не. Мне тоже не надо.

– Политрук! Смени-ка десантника на часах. Пусть сюда дует.

– Есть… – без энтузиазма сказал Долгих и отправился в чащу. Через пару минут десантник был на месте.

– Прокашев!

– А? То есть я!

– Ты по-датски кумекаешь?

– Одно слово только. Кьеркегор.

– Ну, господи… А что это?

– Это философ датский. Развивал иррационалистические воззрения. В противовес немецкому классическому идеализму настаивал на вторичности рациональности и первичности чистого существования, то есть экзистенциальности, которое после сложного диалектического пути развития личности может найти свой смысл в вере.

– Это вот чего ты сейчас сказал? – подал голос Еж.

– Не обращайте внимания, Андрей. Издержки образования, – ответил ему Прокашев, раскладывая на тряпке детали затвора трехлинейки.

– Нет, ты вот мне все-таки поясни, чего ты сейчас сказал, а?

– Ну… Вот смотрите, Андрей, как вас по батюшке?

– Не важно.

– Хорошо. Разум нас все время обманывает. Например, когда разумом слышишь как свистят пули – надо помнить, что они не твои. Они уже пролетели. Но разум все равно заставляет тебя кланяться им. А твоя пуля – ты ее не услышишь, она летит вперед свиста – является окончательной и бесповоротной точкой твоей экзистенции. То есть существования. Отсюда следует вывод – разум вторичен, а существование первично.

– Это и ежу понятно. То есть мне. – А зачем такими сложными словами говорить?

– А вот отсюда и следует неизбежный вывод, что даже временное прекращение разумной деятельности не является прекращением существования.

– Ну, бляха-муха… Этому на философском факультете учат что ли? – Еж старательно пытался понять ход мысли философа.

– Этому жизнь учит. Я знаю, что та пуля, которая прекратит мою рациональную деятельность, не сможет прекратить мое существование. Ибо она в другой плоскости…

Их разговор неожиданно оборвал мощный взрыв, ухнувший где-то недалеко так, что осколки тут же застучали по стволам деревьев.

– Какой противный стук… – сказал Прокашев и продолжил. – Когда эта моя жизнь закончится, я обязательно стану греком. Там тепло, виноград и оливки.

– Ну ты еще себе имя выбери заранее.

– А чего его выбирать? Уже выбрал. Мне бы хотелось, чтобы меня звали Конхисом. А если не получиться греком, я бы хотел быть хомячком…

– Эй, Хомячок! – крикнул дед. – Подь-ка сюды!

Прокашев-Конхис вздохнул, положил винтовку и масленку и пошел к командирам.

– Переводить будешь! – сказал Леонидыч.

– Я? Я же не знаю датского!

– Зато ты умный!

– А я тут зачем? – спросил Колупаев.

– А ты страшные морды корчи. Они у тебя получаются, – велел дед. – Эй, данскер, штаб твой нужен. Штаб! Понял? Штаб где?

Тот пожал плечами – не понимаю!

– Валер! Подь сюды! – крикнул дед, раскуривая самокруточку. – И бинты немецкие прихвати. Ага?

– Сейчас, – откликнулся Валера. Через минуту подошел и протянул деду.

– Не… Ты сядь рядом и приготовь, как будто рану бинтовать.

– Ага…

– Готов? Паша отстрели этому говнюку палец на ноге.

– Подождите! Вы чего? Дайте я попробую сначала! – воскликнул Прокашев.

– Паша, погодь… Ну попробуй, хомячок или как там, Комхис?

– Конихс. Эй! Я – Леша. Ты? Наме как?

Датчанина потрясывало:

– E… Eric…

– Эрик. Гут, чего уж там. – Прокашев разгреб хвою под ногами. – Смотри, Эрик. Мы – тут, – ткнул он пальцем в землю и положил на это место шишку. – Вир хир. Понял?

До эсесовца дошло. Он опять закивал головой.

– Во хир фон… Как его?

– Шальбург! – подал голос Вини, навалившийся на сосну и чего-то жующий

– Во хир фон Шальбург? И чего я сказал?

Однако Эрик понял. Он провел пальцем замысловатую линию от шишки к другой шишке, которую воткнул вертикально. А потом, поперек линии положил палку. И горячо что-то заговорил на своем.

Рядовой Прокашев нахмурил лоб, долго слушая излияния датчанина.

– Ничего не понимаю. Вроде знакомые слова, а не понимаю.

– Undefined! – тыкал пальцем пленный в палку. А потом в вертикальную шишку – Schalburg, Schalburg…

– Ага… Вот, говорит штаб, а вот мы. А тут не пойми чего. Может дорога, а может овраг… Вас ист дас? Бррр-фрррр… Я?

Эрик закивал головой. Потом ткнул пальцем в веточку и изобразил, что как будто едет за рулем -? Бррр-фрррр… Я! Я!

– Километер? Айн, цвай драй вифиль? – Прокашев показывал ему пальцы.

Эсесовец подумал и показал – от шишки, изображавшей партизан до щепки, изображавшей дорогу – три километра. От дороги до штаба – половина километра – Эрик загнул один палец.

– Понятно… Тащим его с собой. Проводником. Там кончим его. Паша справишься?

– А то!

– Товарищ унтер-офицер Богатырев! – Прокашев встал с колен. – А за что его кончать-то?

– Ты это… ответил ему дед, почесав уже отросшую бороду. – Пролетарскую мягкотелость тут не проявляй. Эта сука твою землю топчет и ты на войне.

– Женевская конвенция есть, все-таки, – заупорствовал Алеша Прокашев. – Он же пленный!

– И чего? Это враг и все тут. Ладно, посмотрим. Как на месте будет. Хороший ты человек, Конхис!

Леонидыч только покачал головой. А Вини сказал странную фразу:

– Знал бы ты, Хомячок, знал бы ты…

Паша Колупаев только пожал плечами.

А в это же самое время Рита с Маринкой уединились, шепча о чем-то своем, секретном, женском…

…Девчонки отошли чуть в сторону, захватив кусочек душистого мыла, найденного Юрой в ранце одного из немцев. Поплескаться в воронке с талой водой. Девочки…

– Парни, блин, им бы лишь в войнушку поиграть! – сказала Ритка. – Генерала решили в плен взять…

– Мальчишки! – отозвалась Маринка. – Даже дед и тот – мальчишка.

– Угу… А после этих игр нам с тобой их выхаживать, между прочим! Фу, какая вода холодная!

– Ага… Только вот знаешь…

– Что, Марин?

– Мне они такими больше нравятся. Не то, что наши…

– В смысле, наши? Юра с Ежом, что ли?

– Нет… Наши, которые там. В прошлой жизни. У них же только деньги да прибыль… Понимаешь, Рит?

– А говорят, что только у нас деньги на уме!

– С больной головы… Друг друга обманывают, нам врут и все ради чего? Чтобы вместо финского сервелата брауншвейгскую колбасу есть? Смешно…

– Можно подумать мы с тобой предпочитаем свеклой вместо какого-нибудь… пользоваться…

– Да это понятно, Рит. Только вот тут как-то по-настоящему… А там, дома…

– Дома… – Ритка вдруг заплакала.

– Ритуль, ты чего?

– Домой хочу… И ногу расцарапала… От коленки до ступни… Вон посмотри…

– Ой, а чего… Валерке покажи! А когда ты так?

– Да по мосту этому ползли. А чего Валерку отвлекать? Вон – посмотри, чего делается, а я тут с царапиной…

Ритка зарыдала во весь голос, Маринка же присела рядом и обняла ее:

– Да хорошо все будет, Риточка, хорошо…

– Домой хочу…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю