Текст книги "Принимаем огонь на себя!"

Автор книги: Алексей Ивакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Рассказывает Леонид: «Сначала на крыше мы были больше с правой стороны крыши здания. Но потом когда все уже горело, мы перешли на левую сторону крыши. С правой стороны с нижних этажей и с чердака шел сильный черный едкий дым. С правой стороны было невозможно находиться. Мне повезло, что еще в начале всех этих событий кто-то мне дал марлевую маску. Даже на крыше она мне очень помогла.

Куликовцы из крайнего кабинета на 5-м этаже пытаются пробраться на нижнюю крышу бокового правого крыла, пройдя по карнизу сквозь черный дым.

Здесь, на крыше, мы все очень хотели пить. Но воду нужно было экономить. Ее практически не было» (18).

4-й этаж

В кабинете на 4-м этаже, мы были долго, в тот момент казалось мучительно долго, до самой темноты. Сначала мы просто с ужасом наблюдали, что происходит внизу. Как толпа беснуется, поет гимн Украины, радуется, крича «бандеровские» лозунги («Смерть ворогам», «Украина едына», «Москаляку на гиляку» и т. д.). Эта счастливая толпа озверевших дикарей размахивала флагом Украины, когда в здании горели люди, продолжая при этом кидать зажигательные смеси и стрелять по окнам. Но мы тогда еще не знали и не видели, что творил они со спасшимися людьми, как они избивали и забивали наших ребят и мужчин, как били даже женщин…

Все пытались куда-то дозвониться, кто-то говорил с родными, знакомыми, друзьями прося их помочь вызвать пожарных, милицию и т. д. Со стороны противоположного не разбитого окна валил черный-черный дым.

Хочу подчеркнуть, что, находясь в кабинете, мы ничего не били, не громили и не переворачивали. Напротив, старались все передвигать аккуратно, ничего из оргтехники не разбить и не повредить. В холодильнике, который был в этом кабинете, мы ничего не брали, по-моему, даже не открывали. Честно говоря, нам было не до этого. Мы забежали в этот кабинет, чтобы выжить, не более того. Пишу это так как потом «майдауны-бандеровцы» и их приспешники заявили, что мы все ломали и крушили, пили алкоголь и закусывали конфетами – это полная чушь, нам было не до этого!

Трое женщин молились. «Вспомнила молитву «Богородица Дево», – рассказывает Алиса, – «Отче наш». Еще одна женщина также начала читать «Отче наш». Поддержала ее» (12).

Потом кто-то заметил, что на подоконнике пятого этажа со стороны улицы, в этом черном дыму прямо вдоль узкого карниза лежит женщина, видимо на улице в этом ужасном дыму было все равно как-то легче дышать, чем в кабинете у окна. Мы все очень переживали за нее, она ведь с легкостью могла упасть и разбиться или в конце концов задохнуться… Но увы, мы были бессильны сделать что либо.

Мы метались по кабинету, словно загнанные в клетку и не знали, не представляли, что делать. Мы пытались кричать тем, кто на улице, в надежде, что нас услышат: «Спасите нас, мы горим!», «Помогите!». Было ужасно смотреть на беснующуюся внизу толпу и понимать, что нас, одесситов, жгут и убивают, и кто в большинстве своем приезжие, вот что возмущало и ужасало. А наша милиция просто стояла в стороне и все это наблюдала. Нам постоянно кто-то напоминал не стоять прямо напротив окон, могут стрелять. И мы, в своем городе, вынуждены были украдкой стоять у окна, чтобы дышать воздухом. Дым немного просачивался через дверь, но к нашему счастью у нас было это спасительное окно. Потом мы уже услышали звуки сирен подъезжающей пожарной машины, обрадовались, но ее еще долго не подпускали к зданию.

Наконец мы увидели, как к 5-му этажу поднимается пожарная лестница и женщину снимают с карниза.

Через какое-то время, посчитав, что дым уже рассеялся кто-то приоткрыл дверь и действительно в коридоре уже не было так задымлено, он казался относительно светлым. Кто-то услышал легкий шум и крикнул: «Это «майдановцы»!», потом: «Да нет, это наши, подожди, надо их впустить» и видимо когда издававших шум увидели, закричали: «Закрывай, это «майдановцы»!» Наши ребята быстро захлопнули дверь и придвинули шкаф, но «бандеровцы» были уже рядом и начали ломиться в дверь. Ребята придвинули столы, тумбочки, холодильник, короче все что можно, чтобы помочь удержать дверь. Те начали рваться в дверь, кричать. Все ребята держали дверь. Мы, женская часть начали кричать в окно, прося о помощи. Хотя к кому мы взывали – к толпе, которая радовалась каждому кинутому коктейлю, каждому произведенному выстрелу, каждому забитому или избиваемому одесситу выпрыгнувшему из окна здания, тем кто кричал «горите «колорады» и «жаренные русские шашлыки». Это было наивно, но мы кричали. В какой-то момент этим нелюдям удалось выломать дверь. Но наши ребята держали всю баррикаду из шкафов, столов и тумбочек. Те же в ярости кричали просто не по-человечески.

Образовалась щель между верхом шкафа и дверным проемом. В нее они начали с частой периодичностью распылять какой-то газ серого цвета, но ребята держались. «Бандеровцы» кинули шумовую гранату. Никто как будто бы не пострадал. Мы присели возле окна. Мужчины начали кричать «Здесь женщины» мы подтверждали это своими криками, но это их ничуть не остановило. Газ продолжали распылять в кабинете надеясь, видимо, на его паралитическое действие. Это были страшные минуты, но ребята не сдавались. В какой-то момент «майданутым» удалось сдвинуть нашу баррикаду, в двери образовалась небольшая щель. И вдруг в эту щель было просунуто дуло пистолета как раз в направлении окна. В углу возле окна находились преимущественно женщины, я рванула от окна за наши баррикады и потянула за собой Алису. Прозвучал выстрел, как потом сказала другая женщина, после этого выстрела упал парень. Мне кажется, что был и второй выстрел.

«Как потом я понял, пуля попала мне в руку. – Рассказывает Вова. – Я тогда не понял, но почувствовал сразу что, рука как бы повисла. Наверное тогда не придал этому значение…» (14).

И тут нашим ребятам удалось придвинуть назад баррикаду, задвинув щель. Вновь они начали пускать на нас газ. Потом в нас, кто находился за баррикадой, полетело стекло среднего размера, как стекло из форточки. Я была за ребятами, постаралась закрыть голову, даже не знаю каким способом, но осколок попал мне в обувь, в подошву ног. Но я его успела тут же вынуть и при этом на удивление не порезалась. Наши ребята сопротивлялись еще какое-то время, но силы были не равными. Ребята уже и газом сильно надышались и вконец ослабли.

«Из-за распыляемого газа я стал плохо видеть. – Продолжает свой рассказ Вова. – Воды в кабинете не было. Промыть глаза и умыть лицо было не чем. Я нашел в холодильнике бутылку шампанского, открыл и попробовал шампанским промыть глаза. Но это не помогло» (14)…

Под фашистско-бандеровским натиском мы наверно держались пол часа, может минут сорок. Это были тяжелые минуты. И вот ребята закричали: «Мы сдаемся» и отпустили баррикады. Тут же ворвались каратели и тут же, словно зная, где выключатель один из них, первый ворвавшийся, включил свет (свет уже видимо был включен по зданию) и заорал сумашедше-диким голосом: «Всем лежать! На колени!» Это был взрослый мужчина в зеленом камуфляже и каске, глаза его были бешеные. За ним ворвались «молодчики, – продолжает рассказа Алиса, – лет по 17. Они были агрессивны и сразу начали бить палками лежащих на земле мужчин. Вбежавшие были в зеленых защитных формах, зеленых касках и с лентой Украины, приколотой на груди. Я лежала в конце кабинета, ближе к окну. Справа от меня на полу лежал свернувшийся в калачик мужчина, а вбежавший в защитной форме и зеленой каске начал бить его битой по ребрам. Я кричала ему «Это же люди!!! Люди!». Он продолжал с той же агрессией» (12).

Я сначала попыталась, сидя на корточках, закрыть голову, защитив ее от предполагаемых побоев. Но потом увидела, что девчонки, сбились в угол у окна и я рванула к ним, чтобы всем быть вместе. Ворвавшиеся за бешеным «бандеровцем», подлетали к нашим ребятам начали их избивать.

Рассказывает Алиса: «Другой ворвавшийся подбежал к мужчине, лежавшему на спине слева от меня, и замахнулся со всего размаха деревянной палкой, на конце которой было железное толстое острие. Острие метило прямо в голову. Лежавший не сопротивлялся, голова перевязана бинтом (мужчина был ранен, ссадина кровоточила, одна из женщин перевязала ему ранее голову). Я начала кричать в сторону того, который с острием и немного закрывать лежащего, но тут подбежал еще один в форме и тоже уговаривал не бить лежащего. Возможно, не бить на моих глазах?» (12)

За ними ворвался еще один «майдановец» он даже одеждой отличался, который начал кричать, чтобы женщин не били, на что первый диким, уже сорвавшимся, видимо, от постоянного крика, голосом закричал «Нееет!» в глазах у него было бешенство, такое впечатление что вот-вот потечет слюна от чувства планируемой расправы над «добычей». Но тот, что сказал не бить женщин, настаивал на своем. Рядом со мной слева у окна лежал мужчина с перебинтованной наспех головой, через бинты сочилась кровь – как потом я поняла, по рассказам Ники, это был именно тот мужчина со 2-го этажа, который называл себя «Ленин». Мы ведь тоже с другой девочкой в этом кабинете пытались его перебинтовать по нормальному, но он наотрез отказался, ему было не до этого как и на 2-м этаже. К нам подошел еще один «майдановец» молодой в камуфляже, балаклаве и с каской. Спросил «Кто тут медсестры? Что с ним?» Мы ответили, что у него разбита голова. Тогда «майдановец» посмотрел на него, потом на окно. В какой-то момент мне показалось, что он хочет выбросить его из окна. Мне стало очень страшно, но меня отвлек шум справа, оглянулась, а возле стенки эти нелюди избивали двоих ребят. Одна наша мед сестричка, которая была ближе к ним, попыталась за них вступиться, но тот «майдановец», что сказал женщин не трогать, одернул ее и сказал: «Сиди». Через какое-то время подбежало еще несколько вменяемых «майдановцев», которые были против избиения женщин.

Алиса: «Начали входить более адекватные ребята. Во взгляде предыдущих была пустота (даже не могу это назвать агрессией). Увидев мой безумный испуг, слезы, икону Касперовской Богородицы один подошел и сказал, что выведет женщин, но только нужно снять все опознавательные знаки. На мне был фартук, который ребята давали девушкам, оказывающим медицинскую помощь. Я надела его за пару минут до того, как войти в здание» (12).

Сначала тот первый из адекватных вывел одну из медсестричек, потом и остальные, видимо из его группы, стали нас забирать, чтобы вывести.

Рассказывает Алиса: «Пока мы шли, парня несколько раз останавливали с претензией, кто мы такие и где наши документы. На что он говорил «Не трогайте, это со мной». Очень благодарна тому парню, который вывел нас. Он отчаянно выпрашивал у встречающихся по дороге «товарищей-майдаунов» оставить женщин в покое под его ответственность.

Во дворе, буквально за 2 метра до железного забора и выстроившейся милиции к нему снова пристал кто-то с жестким допросом. Допрашивающий был в черном, высокого роста. Угрожал сопровождающему нас. Сопровождающий продолжал защищать. Я быстро вышла. Полагаю, что люди в форме были двух категорий – приезжие с заданием убить и местные одесситы, которые, не понимая всей трагедии происходящего поддались влиянию «Правого сектора», но потом частично раскаялись. Те, «другие», обезумевшие от агрессии, остались на добивание людей» (12).

Я из кабинета вышла с еще одной девочкой, потом ко мне тоже подошел парень сказал: «Бери меня за руку. Не бойся, я тебя выведу. Я одессит». В этот момент я уже перестала о чем-то думать и даже как-то не помню как именно он меня выводил из здания. Помню только, что он мне говорил: «Я одессит, я за Одессу», пытался читать мне какие-то нравоучения. Говорил – «Зачем мол ты с ними?» Я лишь ответила «мы за Одессу». Я шла, ничего и никого не замечая или возможно не желая замечать. Молчала, потому что понимала, если буду говорить то, что думаю – могут и забить. Мы вышли во двор, было уже темно. Я чувствовала мелкие толстые осколки стекла, которые хлюпали с водой в моих туфлях, но никакой боли или порезов я не ощущала. В какой-то момент у меня в кармане зазвонил телефон. Я его не брала. А кто-то вдруг крикнул: «Проверьте у нее телефон». Но «майдановец», выводивший меня, шел, не реагируя на это. Еще во внутреннем дворе я увидела знакомого мужчину из наших. Он как-то метался там во дворе, но тогда его не трогали, видимо не поняли кто он. Мы с ним поравнялись и только сочувственно взглянули друг на друга. И вдруг нас остановил «бандеровец» в камуфляже, не знаю чего он хотел. Потом он вдруг ткнул в мою накидку медсестры и спросил: «Что это? Пусть снимет», кто-то сказал: «Да ладно, пусть проходит, это медсестра». Он меня обошел и вдруг сзади увидел красную надпись «День Победы», спереди было черным написано «Честь имею». Я как-то и не подумала, что нужно было снять и спрятать. «Бандеровец» вдруг заорет: «День победы! Какой День победы?! Победа?!». Это уже был не человек. «Сняяять! Никакой победы!» – орал он в неистовой злобе. Мне начали помогать снимать накидку. Он выхватил ее, а тот, что был со мной, быстро повел меня вперед. Я успела только взглядом попрощаться со встреченным мною «куликовцем». К счастью он остался жив!

Мы подходили к рядам милиции или внутренних войск, не скажу точно. Я увидела девочку, которую вывели вместе со мной из кабинета. Она стояла окруженная «бандеровцами». Они рылись в ее сумке, телефон, как мне показалось, у нее уже забрали. Мы приблизились к молодым ребятам милиционерам или ВВшникам в форме с открытыми шлемами. Я смотрела в их глаза. Думаю, это были срочники (призывники). В их глазах была растерянность, ужас и страх. Они стояли, сделав коридор для выхода из заднего двора здания. За ними сбоку стояли, небольшой группой, другие тоже в форме со шлемами, но уже закрытыми забралами и со щитами. «Майдановец», который меня выводил, попросил ребят пропустить меня, но те стояли не шелохнувшись сдвинув щиты. Он повторил просьбу, но они продолжали тупо стоять. «Майдановец», как мне кажется, очень удивился такому поведению милиционеров или солдат внутренних войск, ВВ-шников, (говорят, что это были переодетые «бандеровцы», а еще говорят, что там были не только одесситы милиционеры или внутренние войска, но и иногородние с центральных областей. По такому их поведению – я склонна верить этому). Наверное, они хотели, чтобы меня провели по коридору из «бандервцев». Но парень решил по-другому. Он, взяв меня сзади, начал пропихивать сквозь эти щиты. Я поняла, что и я должна приложить усилия и сама начала активно протискиваться. Наконец мы прямо таки выдавились через этот ряд милиционеров со щитами. Он провел меня немного дальше. Здесь как-то было спокойнее и народу меньше, видимо все столпились именно там, у заднего выхода, у «их коридора». Сказал: «Все, уходи отсюда», и ушел.

Но в том кабинете, откуда вывели нас, женщин, остались наши мужчины.

Рассказывает Вова: «Я лежал на полу, мои глаза от распыляемого газа, уже практически ничего не видели. Лиц «бандеровских карателей» я не запомнил, видел их как в тумане. Когда мы остались без наших девчонок, они начали нас избивать. Потом нам лили на голову йод [я уверена, что они это делали, чтобы нанести травмы в виде ожогов] и всячески унижали. Йода в кабинете было много. Осталось от наших «медсестричек». Потом несколько «майдаунов» заставили меня подняться и начали вдруг тащить, как я понял к окну, чтобы выбросить из него. Я начал как мог сопротивляться. Они остановились. Начали меня обыскивать. Мой обычный вид одежды [мужчин в камуфляже или черной одежде они жестоко избивали, убивали или волокли, как они выражались, в «штаб» в «плен»], отсутствие «неправильных» документов и георгиевской ленточки, видимо, все таких смогли изменить их решение и они потащили меня на улицу, во внутренний двор здания. Там «бандеровцы» потребовали, чтобы я стал на колени. А я, чтобы не делать этого, просто упал на асфальт. Они начали меня «воодушевлено» пинать ногами, кое-как я добрался до группы наших «пленных куликовцев». Преодолел я и большую лужу всю красную от крови. Вокруг было много крови. У всех, или практически у всех, наших ребят были разбиты головы и лицо, текла кровь. Добравшись до наших, я просто остался лежать на асфальте, весь мокрый, лицом к небу. Я все еще практически ничего не видел.

Потом, видимо, мой израненный вид, окровавленная голова и простая одежда убедили их отпустить меня… Я не помню как, но точно знаю, что сам вышел из ворот этого ада. Меня подобрала скорая и отвезла в больницу. Уже там, в больнице я начал терять сознание. Почти всю ночь, мня возили на разные анализы и осмотры, делали снимки. Не пойму как, но они так и не заметили пулю в моей руке… Я несколько дней находился в больнице. У меня все лицо потемнело, думаю, от газа и вылитого на меня йода. Потом, дома меня таки смогли отмыть от всего этого, а с лица я сам снимал темную пленочку, от попадания йода, наверное. Знакомая врач обнаружила и вынула пулю, по виду пули я понял, что она была выпущена по мне там, в кабинете, из травматического оружия». (14)

Центр города ТЦ «Афина» после 19:00

По рассказам очевидцев между 19–20 часами к выходу торгового центра подогнали автозаки [автомобиль для перевозки подозреваемых и обвиняемых в каком либо правонарушении или преступлении], чтобы «погрузить» туда «куликовцев», сделали небольшой кордон из людей в черной форме с оружием (хочу отметить, что у правоохранительных органов за все время противостояния в центре города оружия так и не появилось).

Ребятам «куликовцам» пообещали, что автозаки здесь только для того, чтобы их вывезти из эпицентра событий целыми и невредимыми, а потом они будут свободны. Видимо так было сказано, чтобы ребята не оказывали сопротивления.

На выходе из «Афин» наших «куликовцев» обыскивал один из организаторов или руководителей «самообороны» (а возможно и «правого сектора» точно сказать не могу).

Обыск куликовца у торгового центра «Афины»

Ребят было 13 человек [по крайней мере мне известна такая цифра], они были заведены в автозаки и тут же вывезены в Белгород-Днестровское отделение милиции, где почти сутки их держали, не давая возможности сообщить родственникам, где они.

Один из автозаков приготовленных для куликовцев. Обратите внимание, что только сейчас появляются вооруженные представители спецподразделений милиции.

Куликово поле после 20:00

Где-то после 20:00 моей маме позвонила знакомая, к счастью мама не смотрела прямых трансляций, у нас как раз были проблемы с кабельным телевидением.

– Там такое делается… – говорит она маме. – А где Женя?

– Там – ответила мама

– Как? Там же все горит? Как же ты ее туда отпустила?! – ужасалась она

– А что я могла сделать? Она сказала: «Все там и я должна быть там».

И так посчитали многие «куликовцы», которые были в тот день на Греческой и/или на Куликовом поле.

Наверное, покажется удивительным: убийцы легко позволяли снимать свои преступления (не все конечно, из всего, что было сделано ими внутри здания показали только конечный результат – погибших «куликовцев»). Видимо так было надо, чтобы одесситы и другие не согласные жители, преимущественно, юго-востока, смотрели и ужасались, боялись и молчали.

Но нашлись те одесситы, которые, увидев по телевизору, что происходит, тут же помчались на Куликово, в надежде помочь хоть чем-то.

Если честно, это были те одесситы, кто часто приходил на Куликово поле. Я видела их потом, когда сама чудом спаслась, видела я их и на видео. А некоторые из них еще и в милицию со спасенными «куликовцами» попали.

Человек в камуфляжной форме пытается остановить озверевших майдановцев, стремящихся во внутренний двор Дома профсоюзов в желании добивать куликовцев, выпрыгивающих из окон и с карнизов в надежде спастись от огня (человек, в красном квадрате, являлся одним из тех, кто добивал выживших после падения)

Итак – не сработало. Нашлись сознательные люди, жаль, конечно, что не вся Одесса!

Думаю благодаря таким решительным и самоотверженным горожанам, которых смело можно называть «куликовцами», была спасена еще одна небольшая часть ребят, которых эти мужественные женщины и мужчины, пытались как могли спасать и защищать. А некоторые из женщин пытались даже говорить с этой озверевшей толпой, убеждая их вернуться к человечности, которая, как они искренни и наивно полагали, томилась внутри многих из этой обезумевшей своры «бандеровских» варваров. Но убеждения не доходили до них, зло поглотило их умы и управляло их действиями.

В то время как небольшая часть одесситов пыталась спасти своих товарищей «куликовцев» одесские чиновники и политики делали кощунственные заявления. Из статьи РИА «Новости Украины» от 22.04.2015 года «Одесская Хатынь» спустя год после трагедии: правда и мифы»: «Верхом оголтелого цинизма и яростным оскорблением памяти погибших представляется оценка произошедшего со стороны различных представителей власти. Так, например, тогдашний губернатор Одесской области Владимир Немировский уже около 20:00 часов вечера 2 мая заявил на своей страничке в Facebook: «Действия одесситов, направленные на нейтрализацию и задержание вооруженных террористов, считаются законными». Что уж говорить о скандальном одесском политике, экс-«регионале» [члене Партии Регионов], а впоследствии нардепе от БПП [Блок Петра Порошенко] Алексее Гончаренко, который на фоне догорающего Дома профсоюзов бодро отчитался в студию [телефизионной] программы «Шустер Live», что Одесса освобождена от сепаратистов, чем заслужил бурные овации [а потом он ходил по зданию после пожара и снимал погибших «куликовцев» и кабинеты залитые их кровью]».

А. Гончаренко цинично снимает на телефон кабинет, где убивали «куликовцев»

Рассказывает Лена: «Спасшись из горящего здания, я еще долго оставалась рядом, на Куликовом поле.

Видела лежащего мужчину, голова у него была повернута в каком-то неестественном положении, возле него сидела женщина, судя по всему, пытающаяся понять живой он или нет. Я подошла, спросила или мужчина живой, она сказала: «вроде да». Я побежала на угол здания, где была скорая. Начала просить, чтобы врачи помогли. Рядом я увидела мужчину в белом халате, наверное, это был врач. Он тоже начал просить их подъехать и оказать помощь. Но врачи скорой помощи отказывались ехать ближе к мужчине. Они нам ответили: «Несите его к нам». Мы им объясняли, что его нельзя двигать и уж тем более нести на руках, у него что-то с шеей. Они на отрез отказались. Может боялись, а может не хотели. Мужчина начал просить их дать нам носилки, тогда, по крайней мере, можно безопаснее поднести пострадавшего. Но они и в этом отказали нам. Тогда мужчина-врач побежал искать что-то из чего можно было бы смастерить более менее безопасные носилки для транспортировки раненного. Я побежала за ним. Он направился к догорающим «куликовским» палаткам, в надежде там что-то найти. К нему присоединился еще какой-то парень. Врач пытался вытащить что-то из, уже затухающего огня, не теряя надежды смастерить носилки. Это был один из немногих настоящих медиков находящихся в этот день на Куликовом поле. Я решила вернуться к раненному мужчине, но так его и не нашла, возможно в этом ужасе запуталась и потеряла то место. Очень надеюсь, что того мужчину удалось спасти.

Видела, как озверевшие нацисты добивали людей, спасшихся из горящего здания. Спустившихся после меня ребят, они хватали и тащили куда-то в кусты, по десять человек на одного, били палками по головам, ногам. Я пыталась защитить их, просила не убивать, но они сказали мне убираться подобру – поздорову.

Еще я видела, как молодые «бандеровки» разливали «коктейли Молотова» на лужайке, в 5-и метрах от милиции, и эти бутылки тут же летели в окна.

Видела, что очень долго не приезжали пожарные, а когда приехали, то фашисты не пропускали их к горящему зданию. Из всего увиденного мною я поняла, что все это было кем-то спланировано. Кем-то была отключена вода и свет в Доме профсоюзов. Кто-то дал приказ милиции уйти с площади прямо перед тем, как туда явился «правый сектор» и «ультрас», кто-то дал приказ пожарным и милиции, чтобы они катастрофически опоздали. А когда явились, то не очень старались помочь – просто присутствовали» (3).

Рассказывает Инна: «Через какое-то время, тогда я уже потеряла счет времени, может через пол часа, может через час, вывели Нину К. (она была также и на Греческой). По центру Куликова поля ее вели какие-то ребята. Помню они ей говорили: «Нина, больше никуда не лезь, пока ты голову свою здесь не оставила». Увидев друг друга, мы с ней обнялись. Такое впечатление, что мы встретились там как сестры. Я была там некоторое время, но постоянно бегала вокруг так как хотела увидеть откуда же будут выводить людей. Хотела увидеть своих близких, знакомых людей, которые стали мне близкими там.

Но то, что происходило на Куликовом поле… Я не видела всех ужасов, которые происходили внутри здания, не видела мертвых. Но то, что происходило на Куликовом поле… У меня было впечатление, что я попала в сумасшедший дом. Это был какой-то другой мир. Это был такой ужас, когда они все орали.

Еще до того как появилась Нина. Уже смеркалось, но еще было светло. Двое вело раненого парня. Его вели под руки, он был весь израненный, наверное, не мог идти. Я не видела как он выбрался из Дома профсоюзов. Но вот эта толпа поняла, что раненный парень из этого здания. И они бросаются на него. Их было где-то около пятидесяти. Ребята, те, что его вели, пытаются как-то их остановить, повторяя, что-то вроде: «Не трогайте его». Но их никто не слушал. Я смотрела, как эта дикая бесчеловечная толпа, набросилась на раненного спасшегося «куликовца», я даже не представляла, что останется от этого парня. Я думала, что его там разорвут на мелкие кусочки. Через какое-то время к этой толпе подошло человека три милиционера. Каким-то образом они пробрались внутрь этой толпы и вытянули его от туда просто как тряпочную куклу. Он был весь в крови. Я не знаю он был живой или нет. Но его просто вытянули снизу по асфальту и унесли.

Я видела, как грузили на носилки какого-то раненного и толпа шла за этим носилками и кричала: «Зачем вы его спасаете?». Я не помню точно их слова, но смысл был что «не добили».

Из окон свисали люди. Я плохо вижу, поэтому не поняла, они были живые или уже мертвые. Я просто видела, что некоторые свисают из окон не шевелясь, некоторых снимали по лесам [остались от сцены на Куликовом поле] стоявшим прямо на входе.

Я ходила по Куликову полю как убитая, внутри у меня застыл крик. Я оказалась в другом мире» (15).

Картина сзади здания была еще более ужасной. Через окна центральной лестницы, что выходят на задний внутренний дворик Дома профсоюзов, был виден полыхающий огонь. Люди просто выпрыгивали из окон от пожирающего всех и вся пламени. А потом, там внизу, выживших или добивали сразу на месте или относили, если был травмирован или отводили, если мог идти, в сторону, чаще всего, в кусты и добивали, забивая насмерть. Это было ужасно!

Внутренний дворик, горят пролеты центральной лестницы

Но все же нужно сказать, что не все выпрыгивали из окон горящего здания сами, некоторых выбрасывали, зверствующие уже в здании «бандеровцы».

Рассказывает Андрей, который по прежнему находился на крыше: «Некоторые люди, да, было видно, что они выпрыгивали сами. Когда человек выпрыгивает сам это видно, он летит ногами вниз или чуть-чуть боком, но никак не по-другому. Я сам видел как летели люди. Может они лежали на окнах или на карнизах и их подстрелили, может они угорели от дыма, но я видел как они летели боком, спиной, и животом вниз» (16).

Продолжает рассказ Инна: «Когда, до всех этих жутких событий, нам говорили, что на нас идет толпа. Я понимала, что толпа, но я считала, что это пусть и агрессивная, но все-таки человеческая толпа. А это были не люди – это были нелюди.

Днем было довольно тепло. Девочки были легко одеты, вроди и женственные, но понимаете их радость по поводу того, что умирают люди, что людей жгут заживо… Это было ужасно. Рядом со мной стоял мужчина. Уже в возрасте, седой. Он разговаривал по телефону и говорил, что он «Мы их смели. Мы их сожгли. Мы их зачистили. Я впервые горжусь Одессой». Я видела как на фоне неподвижных свисающих тел Дома профсоюзов, на фоне этого огня, пожара стала молодая пара, она ему положила голову на плече, такая идиллия и вот они на фоне этого ужаса сфотографировались. Я все думала, как они жить собираются с этим? Понимаете, как на трупах они строят любовь? Я не понимаю логику…

Я, например, знаю, что в Доме профсоюзов погибла женщина сорока лет, которую я знала. Мы давно с ней познакомились. Она приходила на митинги и марши. Она была такая тихая, мирная, но что называется – верная, стержень был у человека внутри. Она приходила каждый вечер, после работы на Куликово поле, брала небольшую пачку листовок и расклеивала вечером. Человек понимал, что это его долг и делал то, что он мог делать.

У меня перед глазами Вадим Папура, эти глаза с ресницами. Эти чистые детские глаза. А потом я видела его обожженное лицо…» (15)

У семнадцатилетнего коммуниста Вадима Папуры, который, накануне, 1 мая, гордо нес коммунистическое знамя впереди первомайской колонны, не только было обожжено лицо. У него была пробита насквозь правая щека, это было легко заметить, когда мы подходили прощаться с юным героем Одессы во время похорон. Был, как бы, слеплен заново нос, видимо боковые его части были прижаты друг к другу. Через огромнейший слой грима на лбу проступала чернота. Лицо Вадима, красивое при жизни, было изувечено этими «бандеровскими» нелюдями до неузнаваемости. Еще я увидела, вернее сказать, не увидела одной конечности, под покрывалом была вмятина от пустоты, а рядом, судя по всему, под тем же покрывалом, но ближе к стенке гроба, лежала недостающая нижняя часть ноги. Видимо, нога была просто перебита. А еще один из верующих, которые все время были с нами и на митингах, и маршах, и 2 мая, мне сказал, что когда он, по нашей православной традиции, наклонился поцеловать лоб покойного Вадима, то заметил вдоль шеи темную полосу словно порез. Невозможно даже представить, что они делали, с попавшим в их лапы, юным «куликовцем». Светлая ему память! Да простит меня за такие подробности его мама, но я считаю необходимым рассказать об этом.

Вспоминается и депутат одесского областного совета – Вячеслав Маркин. Он выпрыгнул из горящего здания, предположительно со 2-го или 3-го этажа с заднего окна. Потом ему помогли встать на ноги и он пошел. А уже через непродолжительное время Вячеслав лежал со стороны правого крыла Дома профсоюза, над ним склонился мужчина, он поддерживал его голову, повторяя «Боже мой, что они делают, что они делают». Рука у нашего депутата была неестественно вывернута, хотя когда он поднялся после падения, это не было замечено. Джинсы были приспущены до колен и на быструю руку застегнут ремень (Следует отметить, что многие наши ребята и мужчины были найдены убитыми именно с таким расположением брюк. Но это легко объясняется. Брюки спускались до колен и потом стягивались поясом, чтобы раненный не мог самостоятельно передвигаться. Так видимо и добивать проще и есть уверенность, что человек не сможет скрыться от преследователей или хотя бы не сможет дать им отпор. Они боялись даже раненных «куликовцев»). Судя по всему, Вячеслава били достаточно искусно, видны были только небольшие кровоподтеки или следы от крови в некоторых частях тела. Это мое предположение подтвердила и знакомая медик. Думаю, сделано было это с целью того, чтобы этот нежелательный для властей депутат одесской области не умер на Куликовом поле, а в больнице – мол, сердце не выдержало. Несгибаемая позиция Вячеслава Маркина очень мешала. Мы никогда не забудем нашего областного депутата и человека с большой буквы, который не побоялся открыто заявить свою позицию и отстаивать ее до конца! Светлая ему память!