Текст книги "Принимаем огонь на себя!"

Автор книги: Алексей Ивакин

Рассказывает Ника: «После того как меня вывели из горящего здания мы с сыном еще долго ходили вокруг Дома профсоюзов искали моего мужа [Артема, у которого нашли георгиевскую ленточку и который от нанесенных ударов потерял сознание]. Было очень страшно видеть эти звериные рожи, расширенные зрачки с жаждой убивать; слышать дикие вопли с призывами бить, жечь, добивать. Не помню в какой момент, но точно знаю, что со стороны заднего выхода, откуда выводили еще живых или уже избитых до беспамятства «куликовцев», за своей спиной я слышала «успокаивающий» голос женщины, которая как-то так по-учительски на украинском языке говорила кому-то из толпы: «Ничего, что так мало мы пожгли «колорадов». Это только первый шаг, первый этап, дальше будет больше…»

Уже было темно, когда мы с сыном вернулись, в очередной раз, к заднему выходу здания, заглядывали в каждую машину скорой помощи. Из Дома профсоюзов выносили очень много мужчин. Некоторых грузили в скорые, а некоторых укладывали прямо на асфальт по обе стороны дороги. Вынесли еще одного без сознания. Четверо его несли, а несколько по бокам били его полумертвого. Даже несущие крикнули милиции, чтобы она что-то делала, чтобы не добивали полумертвых. Это был мой муж. Я узнала его по кольцу, так как все лицо у него было в кровоподтеках и осколках стекла. Он был уже без сознания. Мы поехали за «скорой». Долго пытались попасть к нему. По его же словам в сознание он пришел вечером в больнице и его сразу же начали спрашивать фамилию и адрес проживания. Меня же пустили к нему только на следующий день. Врачи чистили ему легкие, так как он отравился угарным газом. Все тело его было в синяках. Через день я забрала мужа домой» (1).

Продолжает рассказывать Света: «Я видела смерть. Впервые в жизни – 2 мая 2014 года в своем городе. В самом центре. Я видела кровь. Много крови…

Я слышала «слава Украине», когда мы только начинали задыхаться на 3-м этаже и метались в поиске открытых дверей и окон… Я видела эту сумасшедшую пляску людей, обернутых «жовто-блакытным» флагом… Я видела руки, которые бросали в нас «коктейли Молотова»…

Я слышала эти дикие песни «бандерлогов» «хероям слава! За едыну неделыму…» [ «героям слава! За единую неделимую…»] – когда сидела на траве на Куликовом и отхаркивалась черной смолью…

Я видела множество зевак, заполонивших Куликово поле – просто стоящих, и фотографирующих, снимающих на видео… Мимо них проводили людей, спасшихся людей, – а они просто стояли и смотрели… Фоткали…

Правое крыло здания… И они, спокойно наблюдающие за разгорающейся трагедией, считают себя людьми?

Я видела пожарных, которые «не могли оказать помощь» (Но ведь! – пожарная часть от Дома профсоюзов – в 7 минутах ходьбы!!!) – их просто не было!!!

Я видела «скорые», которые стояли на другом конце поля. Чтобы донести раненого (не такого счастливчика, как я, а как те, кто выпрыгивал…) – надо было бы не менее восьми здоровых и скоростных парней… При этом максимально нежных к переломам…

Я видела сколько нас было на Греческой, сколько на Куликовом… и сколько было их… Как минимум – 1:10…» (8)

Выпрыгнувшие из горящего здания куликовцы, трое из них умерли от полученных травм

Крыша Дома профсоюзов после 20:00

Рассказывает Леонид: «Я видел как «бандеровцы» блокировали все же приехавшие пожарные машины. Видел, как пожарная машина пыталась развернуться, а они ее окружили и не давали сдвинуться с места.

Смотрели мы на все это и уже реально начинали думать, что огонь дойдет и до чердака. Ведь перекрытия чердака деревянные. Стоило кинуть только один «коктейль Молотова» и все бы тут же запылало. А еще и крыша покрыта рубероидом. Если бы загорелся чердак, все бы быстро перекинулось на крышу.

Мы уже даже договорились между собой, что если загорится основная крыша – сразу переходим на нижнюю, железную. А там уже будем спускаться по пожарной лестнице и как-то отбиваться от «бандеровцев», правда чем, Бог его знает. Но это лучше, чем сгореть на крыше» (18).

Продолжает рассказ Андрей: «Уже когда милиция сделала коридор. Еще не было совсем темно. Видел с крыши такую сцену: Выходит мать с сыном. Пацану где-то 20–22 года. Мать они не трогают, а сына ударили по голове – он упал. Она бросилась к милиционеру и говорит, чтобы он прикрыл его щитом, а он вместо того, чтобы это сделать взял и оттолкнул пацана к этим нелюдям. Я это видел лично. Его начали бить по-новому. К сожалению, не знаю чем это закончилось, меня позвали с другой стороны крыши. Нужна была помощь. У нас была женщина с вывихнутой ногой. Мы ей наложили шину» (16).

Рассказывает Леонид: «Я сам лично видел, как людей выводили из здания, через милицейские коридор, а «майдановцы» выхватывали их и били палками, убивали.

Запомнил, как одного вот так выхватило человек шесть и начали палками забивать, а потом еще один сверху пару раз на нем попрыгал» (18).

Рассказывает Лина: «Мы видели как с 4-го этажа выбросили мужчину, а потом, внизу «ультрасы» его добивали ногами. Но когда он уже лежал неподвижно они продолжали его бить. Потом они от куда-то притащили труп мужчины и все равно продолжали его бить. Уже даже нам было видно, что он мертвый, а они не останавливались.

Из интернета, был у кого-то в телефоне, мы узнали, что там пишут, что «на крыше Дома профсоюзов засели террористы», что «50 террористов забаррикадировались на крыше», что это «российские снайперы»…

Мы уже понимали, что у нас мало шансов выжить, что нас кто-то услышит, кто-то поможет и вообще узнает, что на самом деле происходило в здании и на крыше» (17).

Окна выходящие во внутренний дворик, мужчина в надежде спастись, лег на карниз

Куликово поле после 21:00

После того как меня вывели из Дома профсоюзов через задний выход, а это было уже где-то около 21 часа, я побрела вдоль дороги, обошла небольшой скверик и автомобильную стоянку. Начала звонить, в первую очередь, Нике и Артему, их телефоны не отвечали, я ужасно за них переживала (к счастью они оказались живы). Позвонила домой и друзьям сообщить, что живая. В душе все ныло от боли, нет, уже не было страшно, а было больно за всех нас, которых живьем пытались сжечь, застрелить, покалечить, убить… Я села на скамейку, вытряхнула осколки стекла из обеих туфель и решила вернуться на Куликово поле. Даже слезы не могли выйти наружу, а внутри я вся изливалась ими…

Свою георгиевскую ленточку я спрятала в траве, так как «бандеровцы» могли остановить и обыскать, кто знает, что еще может прийти в голову этим нелюдям (потом 4 мая я ее благополучно отыскала и, повязав на гвоздики, оставила в «моем» кабинете, на месте, где было много крови).

На Куликовом поле эти бесноватые все радовались, пели гимн Украины, кричали в экстазе.

Раненные и погибшие куликовцы

Рассказывает Алиса: «Какое-то время я продолжала ходить и общаться с людьми на улице. К ребятам, у которых была дубинка, но которые просто наблюдали, подошла и начала выяснять откуда они. Оказались одесситы. Спрашиваю: «Вам людей не жалко? Это такие же, как вы, люди». А они мне: «А зачем они на Куликовом собирались?». Подошел другой постарше с обращением ко мне: «А Вы, наверное, тоже на митинги Куликова поля ходили, поэтому их защищаете» (т. е. теперь в Украине убить – это нормально… с каких пор одесситы стали такими жестокими?). Подошел еще один парень. Стал общаться со мной на украинском. Я его спрашиваю: «А вы откуда?» (дело в том, что коренной одессит, говорящий только на украинском – это просто самая большая шутка в Одессе) и перехожу на украинский язык. Он, конечно, отвечает, что одессит, обещает свободно перейти на русский, но этого так и не произошло» (12).

В то время как я, спасшись из горящего здания, возвращалась, сделав круг на Куликово поле, мне позвонила другая девчонка медсестричка Яна, она тоже благополучно выбралась из здания, я очень обрадовалась, что она живая.

Меня словно что-то или кто-то не отпускал с Куликова, я хотела еще кого-то увидеть, в чем-то убедиться…

Задний двор Дома профсоюзов после 21:00

Рассказывает Андрей: «Уже ближе к вечеру, где-то к 21:00 еще не было сильно темно и я смотрел с крыши. Идет парень по коридору из милиционеров, это было последнее, что именно я смог отчетливо увидеть. А на выходе его встречают два «бандеровца» и начинают избивать. Они его так били, что он уже лежал и не шевелился» (16).

Избитые и плененные куликовцы

Рассказывает Инна: «Я видела, как приехало много автозаков [машина милиции куда помещают задержанных]. Я понимала, что наших людей теперь выводят в автозаки. Их не спасают, не освобождают, а арестовывают. И я бегала от автозака к автозаку. Я пыталась увидеть кого-то знакомого, убедиться, что хоть кто-то, кого я знаю жив. Милиция бегом выволакивала этих людей из здания Дома Профсоюзов и бегом впихивала их в автозак. «Куликовцам» рывком открывали «клетку» впихивали или вбрасывали их и милиционер, который там сидел быстро закрывал дверь. Он понимал, что еще секунда и людей могут просто убить, так как обезумевшие от крови «бандеровцы» пытались прорваться к автозакам, чтобы продолжать глумиться над раненными и измученными людьми» (15).

Рассказывает Лора: «Когда все, кому было суждено – выбрались из горящего Дома профсоюзов, нас вместо того, чтобы оказать медицинскую помощь и тяжело пострадавших отправить в больницу, посадили в автозаки и увезли в городское отделение милиции на улице Преображенской, 44. Пока нас, выживших, вели к автозаку, мужчин сильно избивали, старались битами и прутами ударить по голове с воплями: «Ну что, где твой Путин? Где Россия?», парню, который мне помогал, выбили зубы» (9).

«Куликовцев» садят в автозак, чтобы увезти в отделение милиции, «майдановцы» пытаются помешать этому или хотя бы ударить окровавленных ребят

Рассказывает Игорь: «Сказали: быстро по милицейскому коридору в автозак. Сотрудники милиции еле удержали ревущую толпу, которая пыталась нас растерзать. У автозака порезали колёса. Толпа кричала бойцам внутренних войск, которые нас сопровождали, чтобы они вышли из машины, потому что в нее будут кидать «коктейли Молотова». Но они не вышли, и я им очень благодарен. Нас бы в этом автозаке зажарили живьём. Водитель понёсся на бешеной скорости на порезанных колёсах» (19).

Мы еще какое-то время ходили вместе с Яной вокруг здания и по полю. Я все надеялась увидеть знакомых, кто выбрался, но безуспешно… мы так уже никого из спасшихся не увидели и, в конце концов, ушли. Хотя, наверное, если бы не Яна, я бы еще долго кружила на поле и у здания. Я была словно раненая, птица, кружащаяся у своего разоренного гнезда и не имеющая возможности увидеть кто жив, а кто погиб. Я хотела подойти все ближе, зайти в самую толпу, но Яна меня останавливала.

Центр города, площадь Греческая после 22:00

Мы решили пойти через центр города и зайти домой к моим знакомым, к которым я не могла дозвониться, а это не так уж близко.

Улицы города были пустыми и очень тихими. Наверное все приникли к телевизорам, где велась прямая трансляция с Куликова поля. Лучше бы все эти «зрители» вышли на улицы города и двинулись на Куликово поле – помешать расправе над одесситами-патриотами!

На улице Греческой перед нами предстала ужасная картина погрома, словно какой-то смерч пронесся здесь… Груды брусчатки, сожженная машина, палки, разбитые бутылки, перевернутые мусорные баки. Мне не верилось, что мы идем по центру моего города, по центру Одессы.

Греческая площадь после побоища

Но здесь уже суетились какие-то люди, спешно убирая весь этот кошмар, убирая следы варварства «майданутых» радикалов, следы преступления «бандеровцев». Делалось это в спешке (что совершенно не свойственно для городских коммунальных служб), чтобы утром не осталось следов кровавой трагедии начавшейся в центре города и закончившейся сожжением, и убийством одесситов-антифашистов в Доме профсоюзов на Куликовом поле.

Домой я попала к 24 часам.

А в это время на крыше Дома профсоюзов еще оставалось где-то 50 человек, мы об этом тогда еще не знали…

О зверствах «бандеровцев» я узнала, как только залезла в Интернет. Уже показывали погибших и обгоревших. Это было ужасно осознавать. Так в полусознательном, даже каком-то отрешенном состоянии, словно время остановилось и моя чувствительность застыла в оцепенении, не помню уже и как, я отключилась.

Крыша Дома профсоюзов после 21:00

Рассказывает Николь: «Стало темно и холодно. Девушка в футболке замерзла совсем, сумка и кофта остались где-то на чердаке. Еще один парень в футболке, сандалиях, шортах. Как он на крыше оказался? Похоже, шел гулять по городу или на пляж. Ребята с двух сторон обняли его, пытаясь согреть. Потом их кто-то позвал охранять дверь. Попросили женщин и девушек присмотреть за парнем. Подхожу ближе. Так у него озноб, явно температура высокая. Как согреть? Пытаюсь растереть руки, спину. На крыше ночью оказывается холодно. Люди рассеялись по крыше, притихли» (10).

Рассказывает Андрей: «Где-то в 22:00, когда потушили пожар, но основная масса «бандеровцев» еще не ушла, пришли МЧС-ники [Министерство по чрезвычайным ситуациям – в данном случае пожарники] и кричат: «Выжившие есть?» Я сидел на входе, где была деревянная лестница. Там была открыта дверь, вот они и пришли на тот вход.

– Есть – крикнул я.

– Сколько вас? – спросили они.

– Человек 60. – ответил я и спрашиваю. – А кто вы такие?

– МЧС – отвечают они.

Я их попросил посветить на свою форму. Потому что не знаю, так любой может представиться, темно, я никого не вижу, только голос слышу. Они посветили на свою форму.

– Бандеровцы рядом есть? – спросил я у него

– Есть – ответил он мне.

Тогда я сказал, что мы не будем спускаться. Они ушли. Через 15 минут пришли из внутренних войск» (16).

Продолжает рассказ Николь: «Сквозь чердачную дверь прорезывается луч от фонарика. Кто-то ходил по чердаку и звал людей спуститься с крыши. На всякий случай мы подтянулись к двери. У кого были деревянные биты – вооружились. Это была милиция [точнее внутренние войска]» (10).

Продолжает рассказ Андрей: «Они тоже начали предлагать нам спуститься, а потом, вдруг начали утверждать, что у нас заложники. Что мы в заложники взяли женщин и несовершеннолетних.

Тогда мы позвали наших женщин. Мы открыли окошко с крыши на чердак и показа им женщин.

– Вас тут не держат? – спрашивают они снизу.

– Если бы нас держали тут насильно, мы бы давно попросили у вас помощи. – ответили им наши женщины.

– Спускайтесь, спускайтесь – убеждали пришедшие.

– Нет, нас там убьют – ответили женщины» (16).

Продолжает Николь: «Они предложили спускаться вниз. Говорили, что создадут коридор и нас выведут. Но те из нас, кто смог посмотреть вниз ранее, видели эти «коридоры», видели как били людей сквозь милицию. Видели, как милиция стояла слева от здания и наблюдала не вмешиваясь.

Но все же два молодых парня решили спуститься. Потом видели их, ползущих по «коридору» и получающих удары» (10).

Продолжает Андрей: «Эти двое или трое ребят спустились с ВВ-шниками, потому что как им показалось на тот момент, они дали гарантию того, что нас выведут за 200 метров и отпустят. Именно так говорили солдаты внутренних войск» (16).

Рассказывает Николь: «По смыслу неоднократных переговоров с милицией мне стало ясно, что виноватыми считают нас и, похоже, что в нас вообще видят вооруженных террористов, захвативших чердак и крышу. Да, сидим тут с оружием, но по доброте душевной или по глупости вниз не стреляем, а спокойно смотрим, как добивают и беснуются нелюди внизу. Абсурд полный» (10).

Выводы Николь подтверждаются звонком одного из друзей Леонида: «Где-то в 23:00 мне позвонил друг и рассказывает: «По телевизору сказали, что вы там на крыше с автоматами засели. Что на крыше террористы, русские, десант…» Какие на фиг автоматы, чушь полная!» (18)

Рассказывает Андрей: «В районе 23:00 опять приходили к нам, уговаривали спускаться. Даже привели с собой как-будто бы одного из спустившихся с ними ранее. Он утверждал: «Все нормально, там никого нет». Но как это никого нет, если мы видим, что сбоку и на самом Куликовом поле, где-то человек 300–400. Это означало, что все остальные либо внутри, либо сзади, либо с другого бока здания» (16).

Рассказывает Леонид: «Где-то в 23:00 видел с крыши их «караван», носили что-то в мешках, это явно был не песок. По геометрии мешка видно было что-то это что-то точных форм – квадратное, прямоугольное. Наверное, оргтехника из кабинетов. Выходит, мародерничали, а что от них еще можно ожидать. Прошло их в этом «караване» человек 40 и у каждого по два мешка в руках. Они ушли в сторону Канатной по направлению от железнодорожного вокзала. Там, видимо, их уже ждала группа с мопедами. Потом она рассеялась» (18).

Продолжает Николь: «На крыше нас оказалось 54 человека, кто-то сосчитал по запросу снизу. К нам вновь пришла милиция и еще кто-то с предложением спуститься. Знакомый женский голос – это Нина, жива слава Богу, говорит: «Спускайтесь ребята, а то вас сожгут. Милиция еле сдерживает рвущихся вас убивать, держит вход на чердак».. Я пошла обойти всех на крыше, чтобы каждый мог принять решение за себя – спускаться или оставаться. Мне казалось это правильным» (10).

Продолжает рассказ Леонид: «Где-то в 23:30–24:00 я заметил, что, чуть поодаль от центра Куликова поля, ближе к «Стекляшке» [административное здание областного совета], стоял микроавтобус синий, по-моему. Какие-то люди в балаклавах и темной одежде, человек 8, сносили к этому микроавтобусу непонятные черные продолговатые сумки. Я не видел, что было в сумках, но могу предположить, что это было оружие.

Еще где-то с 23:00, когда мы пытались выглядывать во внутренний двор здания, на нас направлялся стробоскоп. Это фонарик такой, который, если его навести на человека, сразу слепит ему глаза узким мерцающим лучом, даже если человек находится на дальнем расстоянии.

Когда мы высовывались с телефоном или камерой, чтобы попытаться увидеть, что там происходит и если это возможно что-то сфотографировать. Они по лампочке или подсветке на телефоне замечали нас и сразу наводили этот фонарик, чтобы ослепить и не дать ничего увидеть и уж тем более заснять» (18).

Продолжает рассказ Андрей: «Было уже где-то около 2-х часов ночи. К нам пришли вновь, говорят, что они «Беркут» [т. е. бывшее спецподразделение «Беркут», его к тому времени переименовали]. Они говорили, что «Мы с народом. Мы вам поможем», «Мы вас вывезем за 200 метров и отпустим». Часть из нас, в том числе и я, согласились спускаться с ними. Поверили им. Они нас просто припугнули, мол «бандеровцы будут зачистку делать». Зря мы согласились» (16).

Рассказывает Лина: «Мы сначала решили до утра сидеть. Утром не так страшно спускаться. Может люди соберутся, может журналисты приедут. Мы хотели находиться на крыше до последнего, чтобы знать наверняка, что мы выйдем, что нас не тронут, что мы спокойно отправимся домой. Но папа стал волноваться: «А вдруг они [ «бандеровцы»] прейдут снова?» И все-таки мы спустились в первой группе» (17).

Рассказывает Леонид: «Мы не знали что делать, спускаться или нет. Девочки начали говорить: «Давайте будем спускаться. Их уже нет. Нас не будут убивать. Уже все нормально». Милиция сказала, что нас отвезут подальше и там где-то выпустят. Но уже и действительно не было такого движения. Они конечно там в темноте еще где-то стояли. Но после 24:00 их оставалось где-то около 200 человек. Спереди человек 100 где-то и сзади примерно столько же. Уже не было тех тысяч.

Решили, что спустится одна небольшая группа и если все будет нормально, они нам позвонят и сообщать об этом тогда спустится еще одна решившаяся на это небольшая группа, в которой был и я» (18).

Продолжает Андрей: «Я одного из выводивших нас ребят попросил пройтись со мной по 5-у этажу. Поискать мою сумку с документами, может найду. Ничего не нашел, но вот где-то 10 мертвых тел насчитал. Причем, 3 или 4 из них – женские. Я с фонариком был. В основном обожженными были голова и кисти рук, крови на них я не видел. Вокруг были белые следы как от тушения огнетушителем» (16).

Например, у меня на 5-м этаже погиб мой знакомый – Виктор Гунн. Погиб он именно так: обгоревшая голова и кисти рук. Виктор остался в сидячем положении на лестничной клетке 5-го этажа. Я даже не знаю, что могло произойти, чтобы крепкий коренастый мужчина без следов борьбы остался на лестнице в таком положении. Я знаю, что он занимался каким-то видом борьбы, сейчас не вспомню название. Он явно мог и готов был дать отпор нападавшим, но этого не произошло. Судя по всему ему на голову вылили какую-то горючую смесь, правда не представляю каким образом, которая загорелась, а он пытался потушить ее руками, хотя кисти руки словно сжаты, и, по-моему, что-то светлое зажато в них. Вот так погиб поэт Одессы, готовый дать отпор фашистской нечисти и отдавший за это свою жизнь. Дорогой Виктор, светлая Вам память!

Продолжает рассказ Андрей: «А вот когда мы спускались вниз по боковой лестнице на 4-м и 3-м этаже, я видел там сидящих мужчин. Караулили, чтобы мы не сбежали. Я видел мертвого лежащего человека с накрытым курточкой лицом. Здесь уже было видно кровь. Видно было, что на нем ничего не горело. Он был убит или добит» (16).

Продолжает рассказ Леонид: «Нам позвонили, сказали, что все нормально, что «этих» уже нет, они где-то за забором и их мало – уже все контролируют милиционеры. Тогда спустились и мы. Это было где-то начало 3 часа ночи. Мы спускались по правой боковой лестнице. Видел в пролете погибшего мужчину он был в тельняшке, лицо его было накрыто. Когда мы проходили какой-то этаж и там была приоткрыта дверь с боковой лестницы в коридор, я увидел, что там лежали тела погибших. Лично я не видел всего объема этого ужаса. Но люди, которые пробирались там, рассказывали какой это был кошмар. Мы набились в автозак и нас повезли, как выяснилось не отпустить чуть подальше от Куликова поля, как обещали, а нас повезли в городское отделение милиции на улице Преображенской» (18).

Продолжает рассказ Николь: «Какая-то часть людей спустилась. Каждый раз приходилось быстро опускать и поднимать лестницу, а она длинная и тяжелая. Несколько человек спустились по пожарной лестнице снаружи. Почему-то считали своим долгом извиняться за свое решение спуститься вниз. Почему? Кто и за что перед кем виноват?» (10).

Рассказывает Лина: «Нас посадили в автозаки, а «бандеровцы» кричали по-украински: Мы тогда очень начали нервничать и говорить: «Откройте машину мы кинем гранату! Когда уже мы отправимся хоть куда-то?», чтобы не слышать как они кричали. И тут один сред и них начал говорить им: «Зачем вы так? Может они мирные люди. Не надо с ними так…» А «бандеровцы» оттащили его и начали избивать. С нами находился парень – его ранило, у другого был ожег легких, была женщина с переломом» (17).

Рассказывает Николь: «Я считала себя пацифистом. Не видела, конечно, что происходит конкретно в здании. Откуда взялось ощущение ужаса происходящего, надрывная боль от бессилия? Уверенность, что в нашей ситуации – смерть от пожара, погибнуть в огне или прыгнуть с крыши – это лучше, чем попасть на глумление и растерзание к этим нелюдям. Толпа внизу напоминала по поведению гиен. Визги, крики, смех упившихся кровью и мясом «жертв». Гиены! Неужели эта страна нуждается в услугах гиен, что сохранить, что? Мир? Единство? Что в ней осталось сохранить такого ценного?

Мое решение – будут все спускаться, я со всеми. Если кто-то останется, остаюсь и принимаю смерть в огне или в полете. От этих мыслей отвлек крик на крыше: «Женщина сломала ногу!» Хорошо среди нас оказался врач. Помощь оказывали на месте. Досточку оторвали от чердачного окна, убрали гвозди. Забинтовали. Врач наложил шину на поврежденный голеностоп. Сделал обезболивающие уколы. Ей было очень больно. Врач связался со «скорой», с кем-то из коллег. Уговорил как можно быстрее забрать пострадавшую, пока не начался отек ноги. Пришлось втроем перетаскивать ее по крыше к окну, где можно спустить лестницу. Удалось. Были видны люди в белых халатах, подхватили ее. Надеюсь, что ей удалось спастись и добраться до больницы.

Последние 12 человек спустились с крыши в 03:30 утра. Ничего героического мы не сделали. Не смогли дать отпор, не спасли от позора, унижения и смерти тех, кому повезло меньше, чем нам. Мы остались живы. Но могу сказать, даже когда была опасность сгореть или задохнуться на чердаке, ни один человек не потерял достоинство, не стал толкаться и лезть вперед, чтобы спастись. Спокойно аккуратно и с помощью друг друга люди поднимались в дыму по узкой неудобной лестнице и ожидали пока предыдущий вылезет на крышу. На крыше тоже не было истерик. Была забота друг о друге, о близких, родных.

Мы, эти 12 человек, шли по лестнице. С нами был героический дедушка, лет около 80. Он шел впереди меня по лестнице, периодически приходилось его останавливать, чтобы подождать остальных. Нас сопровождал, охранял, спас от сожжения небольшой отряд «Беркута». Не зря мы воздавали славу их мужеству и выдержке на улице Грушевского в Киеве. Портреты погибших «беркутовцев» хранились у нас на Куликовом поле, всегда окруженные цветами. Выходит, их сожгли второй раз, но уже на Куликовом поле.

Ночь со 2 на 3 мая – Одесское городское управление милиции ОГУ УМВД Украины в Одесской области на улице Преображенской, 44

Рассказывает Николь: «Нас погрузили в автозак, машина разделена на две части: в одну поместили 11 человек, в другую – 12. Заперли решеткой с конвоем. Привезли нас в городское отделение милиции на улице Преображенской. Нас продержали в машине во дворе около часа – некуда было поместить. Здание было заполнено «прибывшими» до нас. Выходит, многих, кого живыми вывели и вывезли из горящего Дома профсоюзов, поместили здесь.

Конвоиры наши проявили к нам сочувствие – открыли решетки, позволяли по 2 человека выходить подышать. С нами в машине была и Нина, это она и еще одна женщина, которой доверяли, уговаривали нас спуститься с крыши, они вели переговоры от имени «беркутовцев». Наши девочки доверяли ей, поэтому спустились раньше. Как бы там ни было, результат один – все мы оказались в милиции. Нас подняли на 2-й этаж, там уже стояли «куликовцы», узнала многих. Был там и депутат Олег Музыка с забинтованной головой. Вообще было много раненных, забинтованных, в крови. Их уже куда-то отправляли, как потом выяснилось в КПЗ (камера предварительного заключения), тут же, во дворе. Нас разместили на 2-ом этаже в длинном коридоре» (10).

Рассказывает Игорь «Нас привезли в городское УВД на Преображенскую. Там я увидел человек 30, забинтованных, с проломленными головами. У одного парня были выбиты все передние зубы. Женщины были босиком, с порезанными ногами. Я начал разъяснять людям их права» (19).

Рассказывает Лора: «В отделении к нам отнеслись дружелюбно, с пониманием. Видно было, что «майдауны» им уже осточертели. Речь идет о рядовых сотрудниках, а вот о руководстве ничего не знаю, поэтому говорить не буду. Вообще о рядовых милиционерах ничего плохого не скажу, они были вынуждены выполнять приказ своих начальников, поэтому были задержаны мы, те, кто защищался, а вот из тех, кто нападал никто не был задержан. Среди задержанных была женщина, которая пришла к Дому профсоюзов после того, как увидела по телевизору происходящее – она пришла помочь как медик, а ее тоже задержали» (9).

Рассказывает Лина: «Медицинская помощь нам была оказана не сразу. Пришел врач и начала нам говорить: «Правильно сделала Украина, что собралась на Куликовом поле». Мы решили его спросить, чтобы понять на какой он стороне и о ком он говорит одобрительно: «А вы вообще видели, что они с нами делали?». А он говорит: «Я видел, что вы с ними делали». Такой ответ нас поверг в шок. Мы ему говорим: «Вы посмотрите на нас здесь большинство женщин!» А потом вытолкали его и попросили другого врача. Уже новый врач нам все-таки оказал медицинскую помощь» (17).

Продолжает свой рассказ Николь: «В горотделе милиции, на 2 этаже мы и провели остаток ночи и полдень. Ребята спали на линолеуме, на голом полу. В туалет водили по 4 человека.

[Лора, которая в Доме профсоюзов потеряла свои шлепанцы, так и прибыла в милицию босиком… даже в туалет не в чем было идти. Потом какой-то милиционер дал ей свои ботинки].

Было видно, что милиции мы нужны как бочка с порохом – и на улицу не выпустишь, и держать внутри хлопотно и опасно. Кого-то уже [во второй половине дня] допросили, выходили с протоколами, без шнурков и ремней. Как оказалось мы тут в качестве подозреваемых в организации массовых беспорядков, которые привели к смерти людей и еще 4–5 статей сейчас уже не помню. [Захват здания с целью его незаконного использования и препятствование его нормальной работе. Подпал зданий, в том числе Дома профсоюза и т. д.]. В коридоре была возможность включить зарядку для телефона. Заряжали телефоны, звонили родным, узнавали новости» (10).

Рассказывает Леонид: «Перед тем как запустить людей из автозака в помещение отделения милиции, где должны были проводиться следственные действия, т. е. допрос, предъявление «Подозрения» [официальный документ, где указывается причина задержания], изъятие личных вещей: телефоны, сумки, документы и т. д., нас пересчитывали – составили списки задержанных. Поэтому телефоны оставались не у всех, их просто отбирали. Хотя, потом некоторые из нас поняли, что, заходя в кабинет для дознания, можно оставить телефон народу в коридоре, там нас было много и контролировать что-либо было не возможно да и пока в изолятор определят, бумаги подготовят. Было время и телефон забрать и позвонить и даже спрятать. Но вся эта процедура началась только к полудню 3 мая. А пока у всех оставались телефоны и документы» (18).

* * *

 
По одесским улочкам узеньким
В глухих «воронках» кургузых
Повезли в неизвестность узников
Дома огненного профсоюзов.
Словно мало ими пережито,
Словно это на их руках
Кровь людская, да судьбы разбитые,
Да сожженных заживо прах.
Когда мы у экранов замерли
Вдалеке от этой войны,
Их глотали подвалы и камеры
«Европейской свободной» страны.
А иных привезли на кладбище —
Мол, приехали! Выходи!
И никто, конечно, не знал еще,
Что назначено впереди.
Арестованные, точно пленные,
Как прорваться теперь к своим?
Может, нынче законы тюремные
Человечней покажутся им,
Тем, кому за мечты да помыслы
Вот такая досталась доля.
А на воле аресты да обыски,
Так какая уж это воля!
Не мучители вы, а мученики,
Значит, Вам, а не вас судить.
С Вами правда – в крови и в наручниках,
И победе за Вами быть!
 

С. КАРАБАНОВА