Текст книги "Кукиш прошлякам"

Автор книги: Алексей Крученых

Составных рифм (вернее сказать – сдвиговых) бесконечное множество у всех современных поэтов: у Маяковского и Хлебникова, у Брюсова и Белого, Ахматовой и Блока, и наконец у большинства молодых поэтов.

Возьмем, напр., поэтессу Н. Бенар, только в этом году выпустившую книгу: «Корабль отплывающий». Вот какие у нее (и типичные для всей теперешней поэтической молодежи) рифмы:

 
Недели вышли навстречу
Похоронными клячами в перьях
Вьюг. От этой встречи
Не отчураюсь теперь я.
 

 
Нам закаты в окно напророчили
О зиме, всех зим печальней.
Голосами осипшими ночи,
На углах о разлуке кричали нам,
 

И в других стихах: тепло еще – площади, знака ли – плакали, обрыв кинув – обрывки.

Составные рифмы дают неожиданно для автора ряд неологизмов: теперья (множ. число от теперь?), тепло еще (увелич. степ. от тепло? сравни – побоище).

Особый вид сдвиговой рифмы представляет переносная или так наз. «двустволка».

Шуточное стихотворение:

 
Замок приверчен
Ко двери; Дверь заперта, – чудесно!
Твори, Аверченко,
Твори —
Бумага бессловесна!
 

Недоверчивый читатель подумает, что я выискивал у авторов их редкие случайные ошибки, но если он откроет любого поэта, особенно современного – он сам найдет их на любой странице, и чем поэт бездарнее безголосее, тем сдвигов больше и самых корявых, ненужных, неожиданых для самого автора.

А. Шемшурин в книге "Футуризм в стихах Брюсова" собрал целый том сдигов в стихах Брюсова и Северянина, а им отмечены еще не все случаи. Мы видели также, что современная рифма типически сдвиговая – следовательно сдвигов надо ждать в каждой строчке, а если прибавить еще внутренние рифмы да сдвиговые образы и синтаксис – то и выходит, что все стихи – сплошной сдвиг!

Р. Якобсон поэтому имел полное право писать: "по существу всякое слово поэтического языка в сопоставлении с языком практическим – как фонетически, так и семантически – деформировано!" А. И. Терентьев мог ваявить "мастерство, т. е. уменье ошибаться, для поэта означает – думать ухом, а не головой… всякий поэт есть поэт «заумный».

Сдвиг – яд, очень опасный в неопытных руках глухачей, но его же можно использовать как хороший прием, например: желая придать слову «цикута» еще большую увлажненость, я искал такой фразы, в которой бы «цикута» помещалась в середине строчки и перед ней союз и, для получения посредством стыка сдвигового слова "ицикута", так получился стих:

 
– Паюсный корморан и цикута
   сестра милосердья
 

Или в другом стихотворении – мягкое уи: «губами нежными как у Иосифа пухового перед рождением Христа» —

Еще случай:

 
– Пырнет ногою важурные сердца…..
 

Слово «важурные» написано нарочно слитно, дабы подчеркнуть что в данном случае сдвиг умышлен и желателен; вообщо же поэты не знают что им делать с предлогами и союзами, одни их вовсе выбрасывают, другие пишут на полях, у третьих же получаются, конечно неожиданные чудовища о двух головах: икот, иношна, икотики, о слава всем отраву пьющим, ик мудрому старцу под'ехал Олег,

 
И шаг твой землю тяготил…
 

(ишак, у Брюсова) и т. д,

Самые неудобочитаемые, случайно – ненужные, неприличные и неприятные сдвиги у поэтов, технически слабых и глуховатых.

На сдвигах основано множество острот и анекдотов. Влад. Соловьев в «Шуточных пьесах» каламбурит:

– …А что за сим – тотчас же ты узнаешь! (бьет его)

– Бей меня, о жестокая, но не забывай моего имени! Меня зовут Альсим, Альсим, а не Зосим!

Такая чуткость к словам делает честь Соловьеву, но плох диллетантизм и отсутствие метода, иначе Соловьев не написал бы в тех же пьесах:

 
Как свечка я горю и таю, как она
· · · · · ·
Как искусно гнездо-бы вила
· · · · · ·
И с обедом из своих плодов…..
 

Итак, поэты обычно слышат сдвиги, но как недоучки!

Значение звука. Установка на звук – сдвиг смысла. Почему —

 
литит мой дух
лебяжий
на—фта—линный?!
 

какой такой – нафталинный? – едкий, аптекарский неприятный?! Если в поэзии доминирует звук, мы должы в первую очередь исходить от него, и тогда ясно, что нафталинный, – легкий по голосу, – означает невесомость, летучесть, – кстати этой эпитет и есть дополнение к любящему, пухово-легкому в полете – Нафталинный яа-фа-та-линный (фата).

Одинаково звучащие слова в поэзии равнозначущи и по смыслу (Терентьев); так, легкий по звуку парашют равен пюпитру, Юпитеру и пилюле, горшок равен горшку, грошику, рогоже и брошке!

Поэтому, можно встретить образ странный и нелепый по смыслу, но по звуку вполне необходимый: "у меня изумрудно неприличен каждый кусок" – эпитет взят главным образом за резкость звука (рзуда), таковы же строчки из моей «весны с угощением»:

 
… а вот, глазами рококоча,
глядит на вас с укором.
рококовый рококуй!
 

если в смысловом отношении эти образы и «случайны», зато в звуковом отношении они дают глухо-рокочущую гамму, – итак мы переходим к звуко-образу и звуко-эпитету.

Интересна в этом отношении история звука ф. Он дает ряд легчайших слов: фосфены, неофиты, фитин, флюиды, фосфор …филе! – в звуко-образе они почти тождественны!

Вот гамма ф со слякотно брезгливым оттенком – (стихи И. Зданевича о нынешнем Пикассо) —

 
сисудрясь кисифлиси
исусясифси сюськи
сизасусаясь фсоски…
 

Звук ф необходим для слякотцы, галантности, даже у уголовных каторжников: «салфет вашей милости» – так они любезничают, «суфлера» – девица легкого поведения, «Фраер» – богатый гость у «девицы», пожива для жуликов,

Тяжело-мрачный Тютчев, конечно, не любил ф, а флиртующий И. Северянин злоупотреблял им (его фиоли, фиалки, фиалы, фланели, violet'ы, фарфоры и буфеты, рифмы: Тургенеф—сиренеф, лесоф—голософ и т. п.) если взять наиболее известные стихи этих поэтов, то встречаемость ф у Тютчева 1, а у Северянина 20!

Еще о фонетической окраске поэтов: любящий словища Маяковский, конечно строится на з-ж-р-щ-г(режь, рушь, жги…).

Туманный Блок в лучших стихах (Незнакомка и шаги Командора) на аннном = аннаанна.

Томление в Пушкинском Онегине построено на енном (так и главные герои романа: Евгений, (Л)енский, (Тат)ьяна,) вот почему можно говорить не краснея о евенине в звуко-образе Пушкина. Определенный звукоряд поэга сдвигает его содержание в определенную сторону – поэт зависит от своего голоса и горла!

Привожу статейку футуриста Терентьева, выясняющую проблему сдвигового образа и эпитета:

Маршрут шаризны,

Закон случайности в искусстве.

Неожиданное слово для всякого поэта важнейший секрет искусства. Размышляя о круглом маслянистом цветке, стихотворец не удовлетворяется произнесением имени цветка, – он говорит: «прекрасная», «черная» или «ожиревшая роза».

От прямой, кратчайшей линии рассудка, поэзия всегда уклонялась к небрежной странности, увеличивая градус этого отклонения в последовательной вражде школ.

С незапамятных времен существует в искусстве прием сопоставления вещей, который одновременно и похожи и непохожи друг на друга: теория контрастов.

В пределах этого приема умещаются все школы, включая и футуристическую.

Если изобразить чертежом степень, в которой тот или иной поэт позволяет себе использовать силу контраста, – получится схема напоминающая веер, верхнее ребро которого можно принять за линию рассудка (минуя средния ребра), на нижнем написать хотя бы из Бурлюка (пример крайнего контраста) —

 
Мне нравится беременный мужчина.
 

Очевидно, с каждым веком подрастает некая сила, подобная ветру, которая все упорнее мешает поэтам стрелять прямо в цель и требует изощренной баллистики.

Заменяя «красоту» – «уродством», «смысл» – «нелепостью», «величие» – «ннчтожеством», – футуристы дали борьбе старого искусства с… ветром… летаргии… последнее напряжение мышц. Здесь кончила мучительную жизнь теория контрастов.

Новый закон имеет случайное название «маршрут шаризны», взятое мною из не напечатанных еще стихов А. Крученых:

 
Экипаж восторжен от маршрута шаризны
 

(т. е. в восторге от кругосветного плавания).

Вокруг земли, под прямым углом к направлению творческой затеи, дует ветер летаргии.

Попадение в цель возможно только при стрельбе в обратную сторону (на обум): снаряд должен облететь оба полушарья, дважды сторонясь под ветром и тогда, описанная вокруг земли, восьмерка ударится концом в цель:

 
Мой жест нелепый усваивают дезертировавшие меридианы.
 

А. Крученых

Эпитет контрастирующий заменен эпитетом нисчем не сообразным; стрельба в обратную сторону требует в работе над стихом особо важные части произведения отмечать словом, которое, «ни к селу ни к городу». Разряжение творческого вещества производится в сторону случайную!

Наибольшая степень наобумного в заумном —

Там и образы и слова выскакивают неожиданно даже для самого автора:

 
Сестер не будет и не надо!
Кану сменился снавьем
Ынасом дыбогласным
Мы в новом климате
Дюбяво расцветем —
Черем свинтити!
 

А. Крученых

Первая строчка – произвольное искажение А. Блока

("весны не будет и не надо"): общеупотребительная весна заменяется первым встречным «сестер».

Поэт стоит спиною к слову «весна», выстреливая словом «сестер»; последнее вылетает со свистом первой своей буквы «с», летит среди чуждых ему звуков, климатов и, завершив кругоземную восьмерку, попадает в слово «расцветем—свинтити», собственный звуковой двойник. В целом стихи создают иксвесну (х = весна)»…

Привожу стихотворение, иллюстрирующее мысль Терентьева:

Вомбат

(маленький ленивый зверек)

 
– Любите ли вы улыбку ленивого Вомбата?—
Пропел ацетелин
На ухо ангелу
– Она мяхче
Повязки на лбу,
Она снисходительней
Куриного пера,
Она нежнее, чем пещера
Где ходят босоногие адмиралы!..
 

(Крученых)

Первое сравнение – по сходству, второе – по контрасту и третье – случайное («нежное, какого даже не бывает – некая пещера, где ходят»…)

Образы сердца,

по стихам Н. Саконской

 
Зарождение отчаяния—
 Грустно стало выцветшей бонне,
 Что сердце ее в нафталине…
Первая кровь —
 В моем сердце тоненькие занозы
 Перевязаны пунцовыми нитками
 · · · · · ·
 На сердце забыла надеть наперсток
 Исколото глупое сердце в кровь…
Наростание отчаяния, пассивность – все нипочем! —
 Я сердце обую в разношенный лапоть
 И пущу путями далекими.
Горькое пьяное отчаяние – до омерзения. —
 Я сердце бросила в надтреснутый стакан.
 · · · · · ·
 А в сердце у меня к рассвету вырос зверь
 Я бережно ему расчесывала шерстку.
 Когда же ты шатаясь медленно ушел
 Я выплеснула сердце мертвое под стол
 И стало мне мучительно и мерзко…
 

Или например такой «сильно-гиперболический», по замечанию В. Иванова, образ:

 
Но говорят твое сердце
Бродило по улицам в осень,
Опираясь на посох
И всюду меня искало…
 

Трагедия – сдвиг души – естественно выливается в резких, сдвиговых, образах:

Детское отчаяние

 
Луна пришла на ходулях
И постучалась в отекло,
Где это мы? Не в аду ли?
– Так невозможно светло!..
 

Естественно, что высокая луна появляется на ходулях – но каким образом? Не такли, как у Маяковского.

 
Раскинув луч – шаги
Шагает солнце в поле.
 

Или, как предполагал авгор, ходули – длинные тени от оконной рамы, отбрасываемые луной?!..

А вот о времени, бредущем медленно-провинциально, тоскливо, скучно:

 
Было нас двое: я и дремота,
Время лениво щелкало орешки…
 

И наконец о гибели вселенной:

 
Все церкви заперты паникадильным ключем
Сторожа ушли на пикник
 Умерших…
 

Здесь образы уходят в «наобумные» дали!..

От сдвиговых образов один шаг к сдвиговым словечкам к поэтическому слово-творчеству, словообразу:

 
Там старая зима из матовых сребринок
Зимяткам маленьким нашила перелинок.
· · · · · ·
Узкие врата прощальни
Я запереть не могла…
· · · · · ·
Рыбка у зыбки – таясь
Лакала из глаз ребенка
Выпученные обедки дифтерита
Прямо из карусельного кружева
Ночью выпал бордюрный мальчик
В червячью, мягкую ямку.
 

Ямка – могилка, вякающая, неприятная, – звукообраз! Может быть дальнейший путь поэтессы – заумный язык со всем его звуковым и образным богатством!..

(В стихах Н. Хабиас)

У Хабиас сдвиговой прием сильно обнажен, на первом плане, а за ним волочатся мокрым хвостом рассказ, тенденция, тема.

Обилие неологизмов, переходящих в звуковой ряд, в разорванное слово, заумный язык… Вот шорохи, движение тела, любовная шалост ь—

 
Шорчато шар-шур!
 

Передача улиц: кружение слов по городу и беготня города в словах—

 
Ласкаю кольцами городу
душу жимают кулак
а встречных желт подбородок
панталонах болтает па
глазами лезу лестницу
веретенье лыбьих домов
а память стынет навесом
набухшия вен пятачкам
истертых лохм а хмокают
писк шлюхи прежними
а я теперь опоряжняя
мотаю локонов клок,
 

Кольца души поота обнимают улыбки (лыбки) облысевших домов и улицы после продолжительного отсутствия. Строятся отдельные сценки городской жизни:

Рабочему

 
Случал кронштейн с крышей
бицепс бараб брань
высоко забирает рыжий
седьмой плечом достать
облягнула стена щипцами
и нащуп пробковый лоб
оглоблей рука без рубахи
через солнце молотом бьет
а в казачьи усища кронштейна
бородавку тощих костылей
чтобы ветер вьюзг в отчаянии
подгибая под ним колени.
 

Сдвиговой прием оживляет конструкцию стиха, динамизирует слова!..

Даже засидевшаяся в кресле бабушуа прорезывает зрителя:

 
Серым сюртучке. Переломлен книгу
На какой странице Иоанна покинула
Нонешний году и смерть ближе
А дедушка улыб над диваном.
 

Поэт Хабиас чувствует в себе присутствие небесных светил:

 
О кланяйтесь мне совнархозы
Священник и шимпанза
Я славнейшая всех поэтесин
Шафрана Хебеб Хабиас.
 

Пряность последней строчки – контраст архи-современных словечек на шляпе священников и шимпанз.

О «фонетических ассоциациях»

Дорогой тов. Крученых!

Спешу поделиться с Вами некоторыми своими наблюдениями в области звукообраза.

Смысловое значение какого нибудь данного слова прямым ассоциативным путем вызывает ряд других слов – значений, ничем друг с другом не связанных, кроме чисто субъективных представлений.

Звучанье слова, фонема, определенная звуковая конструкция – излучает ряд других слов, фонем, органически спаянных друг с другом совершенно объективными, звуковыми условиями. Я называю такой ряд – рядом фонетических ассоциаций.

«Звуковые повторы», не так давно установленные О. Бриком в качестве давно существующего стихотворного приема и принцип Хлебникова – «внутреннее склонение слов» – суть родители фонетических ассоциаций.

Сейчас этим приемом начинают пользоваться в широком масштабе.

 
и в третий плеснув, уплывает звоночек
сплошным извиненьем: жалею не здесь.
 

(Пастернак)

Ряд: звоночек—извиненьем—здесь, – до такой степени связаны фонетически, что в композиции всей вещи образуют прочную ветку темы звененья, совершенно закрепляя ее.

Еще из Пастернака:

 
милая, моргая, поспит где то сладко
и фатаморганой любимая спит…
 

Моргая-фатаморганой! Здесь совершенно невероятное остранение (термин Эйхенбаумана, кажется) слова фата-моргана. Звуковая целесообразность вполне оправдывает рискованное применение этого слова и укрепляет за ним новую значимость.

Еще позволю привести пример из своей последней вещи:

 
И ползя на рейд черпать,
Пузоватый кузов
Гнал качая черепа
Черепах-арбузов
 

первый ряд: черпать – черепа – черепах (укрепление темы арбузов) второй: – пузоватый – кузов – арбузов (темы парохода).

Здесь скрещиваются два ряда. Получается короткое смыкание и – искра разряда, запечатлевающая звуко-образ.

И так – вывод:

«фонетическая ассоциация» – сильный прием, позволяющий развивать и закреплягь данную тему в плане определенной стихотворной композиции.

Если хотите – «фонет. ассоц» некий каламбур, но это совсем не плохо, потому чте словесная острота и неожиданный блеск, возведенные в степень поэтического приема приобретают ценность прекрасного оружия… но пользоваться им следует с большим тактом, помня, что чисто механическое применение (без подлинного чутья к языку) обращает его острие в грудь безтактного бойца.

привет Валетин Катаев.

Пекинская горка

зима 922 года.

Аполлон в перепалке

(Живопись в поэзии)

 
„Крученых
ногу втыкаешь ты
в мяхкаво евнуха".
 

(Терентьев)

Рисунок – перпендикуляр сразмаху!

Необычное положение ноги: штопор или бурав…

Композиция у Пушкина – естественное хождение, шатание из угла в угол и только смерть прекращала приводила необходимую для рисунка черту!..

А в приведенном Терентьеве – необычность живописной компановки!

 
«Мой милой лежит в больнице,
 В поле дерево растет»!
«Пароход плывет по Волге
 По стене верблюд ползет»!
 

(частушки)

Горизонталь пароходного рейса, пересеченная вертикалью карабканья верблюда – верблюд воткнутый в пароход!

Кажущаяся нелепость – мудрость рисунка!..

Живопись – проявитель такой композиции поэта и начертание звуков: ударяемые крученых и ты дают звуковой тык штычен в отдувающагося как пуховик «мяхково евнуха»!..

 
«Как памятник трезвый
 Публично сплю»
 

(Тереньтев)

(Человек не стесняющийся делать публично все!)

Памятник ложится, но сейчас же протестует, и встает, потому, что он «трезвый»: резкий, прямой, резво вытянутый во фронт!

И тут же – «сплю» – распластанная постель (сравни: лежа бегаю)

Перпендикуляр мигающий!

Все изображается в неприсвоенном положении и направлении: ветер дует снизу – «вой из войлочной туфли лихо радуй».

– лихо радуй и лихорадуя (лихорадочно и пр.)

 
«Пока не упрусь дощатой подошвой
В собственный каинный рост>…
 

(Терентьев)

 
«Суп наголо» —
 

суп выдернутый наголо!..

 
«Красота со ввломом»!
 

– лом продыравливающий икону!

 
«Совершенно неизвестно чего пожелает
Мой желудок
Хотябы через пять лет
С луком растянутого бульдога
Ежа
Баталион телят
Пли перепоротую кашу Лилилильню
Ив фисталя».
 

(Терентьев)

Построение: растянутый бульдог (растянутый куб!), воткнутый еж (нож), марширующий баталион телят(!) и снова – каша разливная и перепоротая

 
Поэзия что такое?
Укража дойное молоко
А корова?!!!!
Слово!
А бык????
Язык!
 

(Терентьев)

Корова стоя читает газету. Ноги – четыре перпендикуляра. Бритва языка подкашивает тяжелого быка – поэзия определяется графически! (Только при разборе я заметил что в рукописи после четвероногих слов по четыре вопросит, и восклиц. знака!)

Каждое построение протыкается, проткнуто (проклято):

 
«Сливки мокко модница
Висла яблоко Николай угодник»
 

(Крученых-Терентьев)

Созвучныя слова. Общность их и в пострении, которое выражается одним рисунком (—₁1): поверхность сливок на тарелке, рядом, – стоящие жестянки и модница Яблоня повисла – а может река Висла или висячая – и на берегу яблоко-ня, а повыше гладильной скрижалью заушающий Никола Угодник —

– не подходи, а то выгладит!

В страхе бегут «дезертировавшие меридианы» – сухощавные поджарые спортсмены, растянутые в бесконечность (лежачие бегут)

Три названия перпендикуляра:

1) кличка «трезвый» (человек)

2) Николай Угодник (дух)

3) Дезертировавшие мердианы (вселенная)

«Птица тройка! Кто за ней угонится»?!.

Наконец то Щедрин дождался, что (мы) стали к нему перпендикулярны – смотри его «будьте перпендикулярны» (сравни: «я очень вам перпендикулярен»)…

Воткнутый под прямым углом кинжал классической трагедии не трогает современного сердца: он кажется холостым чертежом. По Аристотелю красота доканчивалась гибелью. Акробатические выдумки старого искусства не были сами но себе достаточно интересны, почему публика верить могла в основательность танца только посте сломанной шеи: это ее убеждало и восхищало!..

 
«Красота в погибели»
 

 
«Любовь и смерть»
 

 
«Философия трагедии»
 

 
«Paй на небеси»
 

Веселье достигалось привешенным черепом

 
«Прими сей череп Дельвиг, он
Принадлежит тебе по праву»
 

– Кубок – череп!

 
«Все, все, что гибелью грозит
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья»
 

(Пушкин)

Грубость вкуса, воспитанная старым искусством, требует искренности лирика и гибели в трагедии. Мы живом в варварское вромя, когда «дело» ставится выше «слова», а у Терентьева: «цветут какаисты Бревна смехом» воткнутая нога (кинжал) – цветет сама (интересно осуществить все это на сцене!), а что делается с продырявленным евнухом – для композитора не видно, – сажаем мудрецов на кол, устраивая громоотвод жизни

 
«Не упускайте случая
Сказать глупость,
Усыпительной пулей уносится
Всякая пакость».
 

(Терентьев, из книги Херувимы Свистят).

 
Были подвижники, стали сдвижники!
«Сорок соборов на одну Лизу» —
такой размах!..
 

В драмах Зданевича дан кинемотограф перпендикуляров – ежеминутно встает и падает:

В «Янко» частокол-разбойников, косая блоха и распяленный Янко, испускающий вяло «фью».

В пьесе «Асел напрокат» вертикальные женихи с невестой (Зохной) и горизонтальный осел. К концу все ложатся в слезах наземь.

В третьей дра (!) «Остров Пасхи» безпрерывныя смерть и воскрешение из пяти лиц, эффект выщербленного забора и спортивная комбинация пяти пальцев в сырное лицо смерти…

Военный вызов

 
«У-у-а ме-гон э-бью»
 

(Крученых)

У-у – глухой рев книзу и затем резкий период кверху (а) – раскрывшаяся пасть.

 
«Ом-чу гвут он
За-бью»
 

Опять «хлопасть»

Дальше: «гва-гва» – лягушачьи трели и ввак.

 
«Сассакуж» – плюется.
«Зарья???
Качрюк!???!»
 

– графичность вопросительного знака – кружение в военной пляске («вопросительный крючочек» – выражение Пушкина)

Задорный вызов.

 
«Чхо-хох»!
увей чипля!
злукон! злубон!
шагимп!..
Фа-зу-зу-зу!..
 

(Крученых)

– шипенье брызги чахи, хлопанье лопнувшей камеры на всю Европу

 
Колючки осколки и брызги…
 

«Заюская гугулица» – (Фавни: юсь, выусить как шерсть, молюски) – тонкая как волос блондинки, как математика. Гугулица – дикое у-у гу, – чудище на тонкой плюсне-ножке…

Рисунки слов: (Терентьев, Крученых, И. Зданевич)

1 Свороченные головы – мочедан (чемодан), шрамное лицо, мрачья физиономия и др.

2 Двухглавые слова – я не ягений, зудовольствие.

3 Сломанное туловище – мыслей (ударение на е).

4 Троичные в брюхе – злостеболь (злость и боль), брендень (бред, дребень, раздробленный день). Вчимдела.

5 Мохнатыя слова – беден, как церковная лектриса (притягивает крысу), пеечка (мягкое, круглое, пенистое), случайка и др.

6 Третья нога – летитот (летит от) во сне на Козерога.

7 Однорельсные – жизь (вместо: жизнь), нра (нравится), глав, зав, ври д.

8 Трехрельсные – циркорий (вставная буква р)

9 Свыжатой серединой – сно (вместо сон).

Еще возможны композиции: из разных кривых лучистая, симультане, пятнистая и пр.

– Легкость (вертикальная фраза) и тяжесть (хржуб).

В заумных словах, освобожденных от груза смысла, наибольшая сила и самостоятельность звука, крайняя легкость (фьят, фьят; мечтаяиный пюнь) и крайняя тяжесть (дыр-бул-щыл, хряч, сарча кроча, хо-бо-ро, хружб).

Чередование обычного и заумного языка – самая неожиданная композиция и фактура (наслоение и раздробление звуков) – оркестровая поэзия, все сочетающая

Замауль!..