Текст книги "Галя не в себе"

Автор книги: Алексей Денегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

В десятый класс, по традиции единственной ковтнюковской средней школы, пошли немногие. Кто-то отправился грызть гранит науки в техникум, находившийся в райцентре, кто-то нашел работу, кто-то просто повис на родительской шее. Не осталось ни Анжелы, ни обделенного любовью Игоря, ни Кости и Егора. Гале было лень ехать в техникум, поэтому она решила посидеть в школе еще два года. Мариночку, не желавшую расставаться с подругой, оставили только за старательность, которая, однако, так и не приводила к желаемым результатам. Появился новенький – Серега Кириченко, чей отец переехал жить в Ковтнюки из города. Какой человек в здравом уме и твердой памяти решится на такое, в классе понять не могли. Сам же Серега, чьего мнения относительно переезда никто не спросил, в здравомыслии Кириченко-старшего сомневался. Прежде хорошист, Серега стал мстить отцу небрежным отношением к учебе и кутежами с друзьями, которые у него быстро нашлись в деревне. Галю новенький сразу начал раздражать своим самоуверенным поведением, и она всячески отвергала его попытки завязать общение.

Не прошло и месяца учебы, как в семье Гировых случилось событие, заставившее Галю отвлечься от презрения к новому однокласснику. Вечно пребывающая в каком-то своем мире, она и не заметила, как отношения между родителями дали трещину. На самом деле трещина образовалась так внезапно, что даже Павлик и Аллочка не поняли, как это произошло. Любящий муж Павлик, еще не вошедший в тот возраст, когда седина бьет в бороду, вдруг обнаружил в себе нездоровый (с моральной, а не физиологической точки зрения) интерес к молодой сотруднице хлебозавода. Сама же молодая сотрудница, скучавшая на работе, быстро смекнула, что к чему, и разыгрывать недоступность не стала. Но скрыть такое в месте, где все друг друга знают, практически невозможно, и вскоре слухи об интрижке Павлика дошли до его жены. Аллочка, испытавшая от новости огромный спектр эмоций, от грандиозного скандала воздержалась и просто указала Павлику на дверь. Тот признался в содеянном и клялся немедленно все прекратить, но самолюбие Аллочки было задето, и она осталась непреклонна. В итоге Павлик взял вещи и уехал в райцентр. Расчет Аллочки на то, что супруг вновь приедет вымаливать прощение, не оправдался. Она была готова пустить его обратно, но шли дни, а Павлик не возвращался. Тот обиделся на обиду жены и поехал искать утешения у молодой сотрудницы, которую Павлик устраивал только в качестве любовника, но не чего-то большего. Не выдержавшая расставания Аллочка оставила дом на дочь, дала ей денег и поехала отбивать мужа обратно.

– Но… а как же хозяйство? Как же школа? Мне что, все самой? – недоумевала Галя, пока Аллочка запихивала одежду в спортивную сумку.

– Я же ненадолго, скоро вернусь. Только заберу твоего отца от этой проститутки. Ты девочка большая уже, справишься. Если что, звони бабушкам.

Так Галя осталась одна. Она не страшилась отсутствия дома родителей, но всякая возня в курятнике ее тоже не прельщала.

– Родоки уехали, радоваться надо! – с восторгом восприняла новость Мариночка и тут же начала планировать тусовку у Гали дома.

После долгих уговоров Галя согласилась на посиделки с подругой, но только вдвоем. Вечером, покормив вонючую живность, девочки откупорили бутылку коньяка, которую Мариночка предварительно стащила из дома, разлили по рюмкам, но пить не решались. Конечно, они уже пробовали алкоголь, но то было пиво или вино в небольших количествах, а вот до крепких напитков дело не доходило.

– Давай, раз уж открыли, – утомила Галю их с Мариной нерешительность.

Резко выдохнув, они быстро выпили обжигающую жидкость.

– Фу, ну и дрянь, – заключила Мариночка и принялась разливать по второй.

– Подруга, не разгоняйся, а то мы так коньки отбросим.

– Как говорит батя, между первой и второй промежуток небольшой.

Галя, уставшая от семейной драмы четы Гировых, подумала, что может себе позволить немного расслабиться. Не успели они выпить, как раздался стук в окно.

– А это еще кто? – удивилась Галя.

По телу Марины пробежала дрожь. Она начала вновь разливать коньяк. Галя отодвинула цветастую занавеску и различила в уличной темноте Серегу. Тот закричал:

– Открывай, хозяйка.

– А он что здесь делает? – повернулась к подруге хозяйка.

Испуганная Марина проглотила рюмку.

– Вот ты тварь, Герасимова. Мы же договаривались.

– Ну он же тебе нравится, признай. Иначе почему ты постоянно говоришь, как он тебя бесит? Я ведь ради тебя все, – полушепотом затараторила вновь провинившаяся Мариночка.

Возражать что-либо было бессмысленно. Галя накинула кофту и пошла открывать калитку.

– Заходи, коль пришел.

Когда Галя завела гостя в дом, Мариночка уже достала для него из шкафа третью рюмку.

– Проштрафился ты, Кириченко. Пей три подряд.

Серега улыбнулся, молча подошел к столу и опустошил одну за другой подготовленные рюмки. Перед приходом в гости он уже немного выпил, поэтому штраф дался ему вполне легко.

– На хоть, закуси, – Галя придвинула к нему тарелку с нарезанными овощами.

– Че пришел-то? – продолжила она, не успел тот прожевать заброшенный в рот огурец.

– Эм… я… – стушевался от такой гостеприимности Серега, но быстро нашелся что сказать. – Я тут мимо проходил, дай, думаю, загляну.

– А че без приглашения? Знаешь, это не красиво.

– Так это сюрприз, Галь. Думаю, нам пора…

– Что ж, за сюрпризы! – перебила его Марина, все еще пытавшаяся запить стресс. Она всучила обоим заполненные рюмки, чокнулась с ними своей и, не дожидаясь какой-либо ответной реакции, отправила в себя ее содержимое.

– Марин, если ты продолжишь пить такими темпами, я тебя до дома не дотащу.

– Не волнуйся, дорогая. Во-первых, у меня ни в одном глазу, я никогда не пьянею, а во-вторых, родители знают, что твоя мама уехала, и я сказала им, что останусь ночевать у тебя, чтобы тебе не было страшно с непривычки. Умно, а?

– Вот если бы ты всегда такой умной была, цены бы тебе не было… А откуда они знают про маму?

– Галь, ты серьезно? Чуть ли не вся деревня знает.

– Да уж, чего это я…

Спустя час никогда не пьянеющую Мариночку развезло. Она не договаривала фразы, путала фамилии Гали и Сереги и повторяла, что не пьяна. Видя перед собой пример, которому не стоит подражать, Галя насторожилась и перестала пить, но непривычное ощущение уже медленно растекалось по ее телу. Она с боем выдрала из рук Марины очередную рюмку и дала ее Сереге.

– Си… сиреневенький. Сиреневенький. Видишь? Могу выговорить, значит, трезвая! – твердила Мариночка, тыкая себе указательным пальцем в кончик носа.

– Хорошо-хорошо, трезвая. Но на сегодня хватит… А ты, – обратилась Галя к Сереге, который чувствовал, что ему тоже достаточно, но не хотел подавать виду, – допивай и все. А я заварю чай.

Галя, которую не впечатлили продемонстрированные подругой чудеса координации, налила всем чай. Мариночка приуныла и отказывалась пить, тупо смотря в свое дрожащее отражение в кружке. В какой-то момент она начала клевать носом, и Галя отвела ее в свою комнату, чтобы уложить спать.

– Ты моя лучшая подруга, я же ради тебя все… – бормотала засыпающая Марина.

– Знаю, знаю. Спи.

Перед входом в кухню Галя замешкалась. Какое-то непонятное чувство не давало ей покоя. Несмотря на то что весь предыдущий месяц Серега ее раздражал, она была рада, что Марина его позвала, и еще больше рада, что Марина наконец оставила их вдвоем. Она чего-то ждала, но не знала, чего, или не хотела себе признаваться. Вернувшись на кухню, она застала Серегу моющим посуду и напевающим «Знаешь ли ты».

– Не думала, что ты фанат такого. Оставь, господи, сама помою.

– Да ладно, я почти закончил… чтоб не нести вдоль ночных дорог… – продолжал заулыбавшийся юноша.

Пока он приканчивал грязную посуду и ночные дороги, Галя убрала остатки еды. На нее вдруг нашел прилив усталости, и она уселась на стул, смотря на спину Сереги, которого никто не просил о помощи.

– Все, принимай работу, хозяйка, – Серега закрыл кран, сел за стол и завел разговор про школу.

В его глазах Галя тоже заметила ожидание, но он продолжал что-то рассказывать, так и не решаясь на какой-либо более интересный шаг, как будто не видя с ее стороны знак одобрения. «А может, это и к лучшему. Я нетрезва. Пора закрывать лавочку», – подумала она и сказала, что ей хочется спать. Серега, показавшийся ей уже не таким самоуверенным, понял намек и засобирался домой. Когда они вышли во двор, он вспомнил, что в его джинсовой куртке были сигареты. Пошарив по карманам, он нащупал смятую упаковку Marlboro, в ней оставалась последняя сигарета. Джентльмен предложил ее даме, но та покачала головой. Они стояли молча: он курил, а она слушала лай собак и смотрела на небо, которое в эту октябрьскую ночь было бедно на звезды из-за поглотившего округу дыма от костров.

– Опять навоз жгут, как же воняет, – испортила романтику Галя и добавила пару нелестных высказываний в адрес соседей.

– Ты хотя бы привыкла к такому, – усмехнулся докуривший Серега и, видя, что хозяйке холодно, откланялся и исчез в той же темноте, из которой появился.

После этого между Галей и Серегой завязались отношения, которые они позиционировали как дружбу, но Марина видела их насквозь, она сразу все поняла, и разубедить ее не представлялось никакой возможности. На ее вопросы о том, зачем притворяться, Галя отвечала, что не видит себя в отношениях, то же говорил и Серега. И все же, как и предсказывала прозорливая Мариночка, все кончилось не очень по-дружески.

Шел ноябрь. Аллочка все еще не вернулась, борьба за мужа продолжалась. Точнее, это была борьба с упрямством мужа: его уговаривала вернуться домой не только жена, но и молодая сотрудница хлебозавода, уже пожалевшая, что связалась с Павликом, когда могла найти себе любовника и поперспективнее. Но Павлик уперся и продолжал строить из себя жертву предательства супруги, которая его не ценила и выставила за порог при первом удобном случае. И наверняка водит к себе мужиков. Он же не дурак, он видел, как на нее смотрят.

Галя, которой осточертело нянчиться с курами, уговорила Аллочкиных родителей забрать их себе. Огородный сезон давно кончился, бороться с буйной растительностью, прущей из всех щелей, тоже больше не надо было. Оставалось поддерживать порядок дома и иногда готовить: Галя терпеть не могла это делать и почти каждый день наведывалась обедать к бабушкам, которые на радостях были готовы впихнуть в нее все содержимое своих холодильников. Как-то раз Серега и Марина предложили ей помочь приготовить ужин; все закончилось криками, забрызганными кипящим маслом стенами и опаленными волосами на Серегиных руках. Больше к теме самостоятельной готовки не возвращались.

В один из вечеров Галя и Серега от нечего делать смотрели телевизор, Марина валялась дома с температурой и прийти не смогла. Голливудский фильм нагонял скуку своей тривиальностью, разбавить которую не помогала даже бутылка вина. Когда закончилась предсказуемая постельная сцена, Галя убавила звук и обратилась к Сереге:

– Думаю, нам стоит это сделать.

– Сделать что?

– Заняться сексом. Чисто из практического интереса. Без обязательств и условностей.

Серега чуть не подавился вином. Ему, конечно, надоело уже самому себя удовлетворять, но такого предложения он точно не ожидал.

– Так что?

– Но… прямо сейчас? А как же это самое… предохранение?

– А у тебя нет с собой что ли? У нас в аптечке валялись, родители ими пользоваться не стали, я так понимаю, но и спрятать не удосужились

– Ну, если ты готова, то и я тоже, – неуверенно сказал удивленный Серега.

– Окей, иди в их спальню, я приду минут через десять.

Галя удалилась в ванную, а Серега замер на месте. Он чувствовал, как заколотилось сердце. Разумеется, он говорил, что не девственник, но на самом деле максимум, что у него было, – это лицезрение оголенного бюста одноклассницы из предыдущей школы. Он побил себя по щекам и отправился к месту встречи.

Несмотря на множество прочитанных в детстве романов, Галя не мечтала о принце на белом коне. Даже если подобие его и могло появиться в ее жизни, то это однозначно был не Кириченко. Она скептически относилась к идее священности первого раза и теперь решила, что настало время попробовать, ведь если люди так озабочены сексом, то, может, в этом и вправду что-то есть? Приняв душ, она откопала в ящике с лекарствами позабытые Павликом презервативы и пошла в спальню.

– Знаю, ты любитель поболтать, но давай без лишних слов, – сказала она и приблизилась к Сереге.

Секс оказался довольно неуклюжим. Начиналось все неплохо: целовался Серега явно лучше Игоря Колесникова. Однако чем дальше, тем больше Галя сомневалась в уместности проявленной ею инициативы. Сама она не знала, что именно надо делать и доверила процесс Сереге, который, пытаясь вспомнить, как делают мужики в порно, слишком разошелся в подражании экранным самцам, и Гале пришлось усмирять его пыл. Потом он случайно порвал презерватив, когда снимал упаковку; второй же долго не хотел нормально расправляться и соскальзывал, только совместными усилиями удалось присобачить его как следует. Гале стало смешно, и она давила в себе смех, чтобы совсем не обескуражить взволнованного партнера, который уже начал выдыхаться. Но вся эта возня оказалась напрасной: Гале было больно, под каким углом и с какой бы стороны Серега ни пристраивался, и спустя двадцать минут экспериментов она предложила дальше не мучиться. Серега болезненно воспринял неудачу, и потому Галины попытки удовлетворить напоследок хотя бы его тоже не увенчались успехом.

– Не сказать, что я возлагала какие-то огромные надежды… Одевайся и пойдем есть, я проголодалась, – Галя похлопала партнера по груди и ушла ставить чайник.

Произошедшее они не обсуждали, Галя в своих лучших традициях вела себя как ни в чем не бывало. Серега же испытывал неловкость: то ли за ситуацию в целом, то ли за то, что не смог доставить женщине удовольствие. Эта неловкость, которую Галя притворно не замечала, испортила отношения, становившиеся все более формальными, и в конце концов их общение свелось к редким разговорам в школе. Перед новым годом Аллочка, скооперировавшись с любовницей Павлика, сумела поставить ему мозги на место, и они вернулись домой. Жизнь Гали снова вошла в прежнее русло. По крайней мере, ненадолго.

После воссоединения Аллочка решила, что им с Павликом нужно свежее начало. Прежде всегда довольная Ковтнюками, она, оценив все прелести жизни в райцентре, предложила туда переехать. Там Павлик нашел бы новую работу (на хлебозаводе добровольно-принудительно был поставлен крест), да и сама Аллочка могла куда-нибудь впервые в жизни устроиться. Но что делать с Галей? Ей оставалось учиться в школе еще полтора года, а откладывать новую страницу семейных отношений на такой срок Аллочке казалось не лучшей идеей. Можно было перевести дочь в школу в райцентре, либо попытаться пристроить ее в техникум, сама же Галя хотела спокойно доучиться в Ковтнюках и не участвовать в родительских задумках. Но Аллочку охватило чувство вины, и она больше не хотела оставлять несовершеннолетнюю дочь одну. Сошлись на том, что подождут окончания учебного года, а там видно будет. Все эти месяцы Аллочка жила мыслями о райцентре, который стал пределом всех ее мечтаний и предметом всех ее разговоров. В итоге они с Павликом сумели убедить дочь уехать с ними и закончить одиннадцатый класс в другой школе. В конце лета, в сухой августовский полдень, Галя отодрала от себя рыдающую Мариночку и села в Павликову новую приору, которая, взметнув облако пыли с проселочной дороги, увезла ее из Ковтнюков.

II

Спустя четыре года судьба вернула Галю обратно в Ковтнюки. После переезда в райцентр она так и не закончила одиннадцатый класс, а пошла в техникум постигать основы экономики и бухгалтерского учета, которые на фоне остальных специальностей показались ей наименьшим из зол. Хоть Павлик и уверял семью, что благодаря своему дару убеждения сумеет пристроить Галю сразу на второй курс, в техникуме его способностей должным образом не оценили и весьма прозрачно намекнули, как можно решить ситуацию. Возмутившись столь вопиющей наглостью, Павлик давать на лапу отказался, но жена и дочь понимали, что давать попросту нечего: перед этим он потратил уйму денег на черную приору, от приобретения которой его не смог отговорить никто, даже те друзья, что с пеной у рта поносили отечественный автопром. К тому же в райцентре они купили небольшой дом (по большей части благодаря щедрым пожертвованиям Воробьевых – Аллочкиных родителей), а расчет продать свой дом в Ковтнюках и выручить на этом пусть и скромную сумму не оправдался. Таким образом, потеряв год, Галя стала первокурсницей.

Вопреки званию – которое никто официально не присуждал – ведущего учебного заведения среднего профессионального образования во всей области, техникум Галю, мягко говоря, не впечатлил. И дело было не только в образовательном процессе, но и в контингенте обучающихся: понаехавшие отовсюду студенты представлялись ей еще большим сбродом, чем те, с которыми приходилось иметь дело в школе. Их детский восторг от выцарапанных на старых партах надписей их предшественников, которые щедро делились номерами всевозможных давалок и ненатурально изображали свои половые органы, вызывал в Гале желание устроить массовую резню. Поэтому она даже была рада увидеть старых знакомых из числа бывших одноклассников. Дружки Костя и Егор, учившиеся, разумеется, на прикладной информатике, пристрастились к качалке, но, по всей видимости, все еще оставались лошками. Теперь им давали куда более обидные характеристики: в техникуме ходили слухи о том, что явно не противоположный пол они собрались покорять спортивными телами. Радость от встречи с Игорем Колесниковым, однако, продлилась недолго. Позабыв былые обиды, он снова решил доказать Гале свою любовь, чем вынудил ее на грубый отказ. А вот Анжелу застать не удалось: ее поперли из техникума в конце первого курса, как говорили, за блядство. Но Галя к этой версии отнеслась скептически, посчитав, что за это уже давно никого ниоткуда не выгоняют.

Особой дружбы у Гали ни с кем не сложилось. Она продолжала общаться с Мариной, умудрявшейся собирать все сплетни не только про школу, но и про техникум, в котором ни разу не бывала. Хоть она и жаловалась на нехватку Гали в Ковтнюках, тем не менее быстро адаптировалась к жизни без нее. Галя в подруге не сомневалась: такие, как она, нигде не пропадут. И все же даже учись Марина тоже в техникуме, это не смогло бы затмить ту скуку, которую он наводил на Галю. Эта же скука толкала ее, до этого обычно рассудительную, на различные не до конца продуманные поступки: перекраску волос в каштановый с последующим осознанием всего ужаса содеянного; посещение вечеринок, на которых ее одногруппники пробивали дно, которые они, как ей казалось, уже пробить не могли; игру в бутылочку с Костей, Егором и парой других девушек, которые грезили о романтических отношениях этих двоих и хотели увидеть воочию их страсть. Начинающие качки перецеловали остальных дам, посмотрели, как дамы это делают друг с другом (Галя в таинство однополого поцелуя посвящаться не стала), но их самих бутылочка, к огромному разочарованию фанаток, не свела. Нашла Галя и того, кто смог сделать то, что у Сереги не получилось, и потом это периодически повторял. Мурат, чью фамилию она никак не могла запомнить, оказался умелым любовником, но на редкость неинтересным в общении человеком. Поэтому, сделав дело, Галя всегда быстро ретировалась, пока он не начал наводить на нее страшную тоску, повторяя одну и ту же историю, но с новыми деталями, противоречащими предыдущей версии, в десятый раз.

Когда Галя училась на третьем курсе техникума, родители ошарашили ее своей новой задумкой. Аллочке вдруг пришло в голову, что переезда в райцентр было недостаточно, и новое начало в их с Павликом отношениях необходимо закрепить чем-то более монументальным. Выбор пал на рождение второго ребенка.

– А ничего, что вам по сорок лет уже? То есть пофиг, сколько лет папе, но вынашивать же тебе. Может, надо было раньше это делать? Зачем вам сейчас понадобился еще один ребенок? Да он пока школу закончит, вы уже состаритесь, – высказывала свою настороженность Галя, но Аллочка, как и три года назад, вцепилась в свою идею мертвой хваткой и ничего не желала слышать.

Павлик, поначалу сдержанный, быстро заразился энтузиазмом жены, и вразумить его у дочери тоже не получилось.

– Твои родоки друг друга стоят: уж если че захотели, хрен остановишь… – заметила по этому поводу Мариночка, вспомнив Павликову одержимость приорой.

Беременность Аллочки протекала хорошо только для нее самой, остальных же она доводила до белого каления. Больше всех доставалось Павлику, которого жена страстно хотела видеть подле себя; она жаждала его ласки и заботы, а через пять минут уже готова была избить его любым подручным материалом и посылала ко всем чертям. На Галю это распространялось в меньшей степени, но обстановка в доме не раз наталкивала ее на грешную мысль накрыть подушкой личико мамы, блаженно спящей после очередной истерики. А заодно разделаться и с папашей, зачастившим с приемом сорокаградусного успокоительного и пристрастившимся к прослушиванию Радио Шансон, которое он включал, когда возился во дворе со своей приорой. А возиться с ней он начал чуть ли не каждый вечер, имитируя активную занятость, которая якобы мешала ему прийти на зов жены, заглушавшийся блатными песнопениями.

Осень последнего года учебы Гали ознаменовалась пополнением в семье Гировых: Аллочка родила мальчика. Узнавать пол во время беременности она наотрез отказывалась, свято веря в то, что это девочка. Мать семейства начиталась статей о диетах для рождения девочки и, игнорируя Галины призывы к здравому смыслу, отказывалась есть продукты, которые якобы могут привести к появлению на свет особи мужского пола. Будь Галя немного более чувствительной и склонной к самокопанию, она бы приняла такое рвение мамы родить вторую дочь на свой счет: будто с первой получилось не очень и можно попробовать еще раз. Впрочем, ее не заботил пол ребенка, да и разочарование Аллочки результатом своих мук длилось недолго; она погрузилась в воспитание сына, которого назвали Артемом и который точно походил на родителей больше, чем его старшая сестра. Довольно скоро к Аллочке вернулся былой оптимизм, но не успел Павлик прийти в себя после ее капризов, как наступил черед новорожденного показывать свой характер. Только Гиров-младший решал, когда его родителям спать, а когда бодрствовать, и это шло в разрез с привычным укладом жизни Гировых-остальных. Галя, не выносившая детских криков и детей вообще, сразу заявила, что потакать прихотям маленького неврастеника не будет и пусть Павлик и Аллочка сами скачут перед ним на полусогнутых, раз уж им приспичило вновь поиграться в родителей. Вопли младенца перебивали даже включенную на полную громкость музыку в наушниках, и Галя вновь обратила взор на подушку как орудие потенциального преступления, на этот раз – братоубийства.

Следующие полгода стали испытанием для Галиного терпения: ее раздражали дома и раздражали в техникуме. Пытаясь снять стресс, она вспомнила про существование Мурата, а его долго уговаривать не надо было. Но то ли любовник растерял хватку, то ли стресс был настолько сильным, что прежнего удовольствия от встречи с ним она не получила и от идеи отказалась. Мурат, не испытывавший недостатка в женском внимании, не расстроился и снова спокойно исчез из ее жизни. Галя же пообещала себе дотерпеть до окончания техникума и больше ни минуты не задерживаться в райцентре.

На следующий день после получения долгожданного диплома бухгалтера Галя заявила родителям, что она устала и ей нужно побыть одной. Взяв у них ключи от старого дома, она собрала вещи и вернулась в Ковтнюки, хотя тоски по ним не испытывала и не знала, какого черта там забыла.

Марина была на седьмом небе от счастья, узнав о возвращении Гали. Сама она после школы никуда не уехала и устроилась работать продавщицей. «Сказка» была единственным круглосуточным продуктовым магазином в деревне, хотя ночью посетителей было очень мало: заглядывали разве что за сигаретами или спиртным, но магазинный алкоголь не пользовался у ковтнюковцев большой популярностью, они отдавали предпочтение проверенной домашней продукции местных умельцев. И все же полуночники были дополнительным источником дохода, поэтому в «Сказке» были рады клиентам даже в самый поздний час. Точнее, им был рад хозяин магазина, Анатолий Степаныч, а вот дремавшие продавщицы посреди ночи весьма неохотно подходили к окошку и окидывали посетителя недовольным взглядом. Несложно догадаться, что Анатолия Степаныча не смущали возрастные ограничения, и школьникам в продаже пива и сигарет никто не отказывал. Не сломил добродушия Степаныча и введенный впоследствии запрет на ночную продажу алкоголя, так что в мире усиливающихся «нельзя» его магазин действительно оправдывал свое название.

– Че, достал тебя твой технарь? – ухмылялась Мариночка, встречая подругу. – Хорошо, что я не захотела там учиться.

– А, так это ты не захотела! Я-то думала, что твои родители этого не захотели, – заметила в ответ Галя.

Несмотря на правоту Гали, Мариночка не обратила на ее слова никакого внимания: она столько раз говорила, что по собственному желанию не поехала учиться, что в итоге сама в это поверила, и теперь в обратном ее бы не убедила ни одна живая душа.

Марина помогла Гале привести в порядок дом, и вместе они коротали вечера, когда она приходила с работы. Первое время Галя испытывала удовольствие от перемен в жизни: да, пусть она вернулась в деревню, но зато здесь она сама по себе, никаких больше родительских причуд, никаких детских рыданий и никаких бесполезных пар с необучаемыми одногруппниками-олигофренами. Но она понимала, что рано или поздно придется думать о том, как зарабатывать на жизнь, ведь вечно брать деньги у Павлика и Аллочки или у бабушки (родители Павлика к тому времени уже умерли) она не сможет.

Новость о том, что гировская дочка вернулась жить в Ковтнюки, быстро облетела деревню. Не обошлось и без незваных гостей, приходивших с предложениями помощи и бытовыми советами. Некоторые даже поздравляли с новосельем, хотя о каком новоселье может идти речь, если она всего лишь возвратилась в дом, в котором выросла, Галя не понимала.

– Пора уже вешать табличку на ворота с просьбой меня ни с чем не поздравлять, – сказала она Марине после разговора с очередным посетителем.

В первые выходные после ее переезда к ней заявился Гена Давыденков. Он был на шесть лет старше Гали, и прежде они никогда не общались. Гена был из налицо неблагополучной семьи: его отец, которого все звали Михалычем и имя которого она ни разу не слышала, был одним из тех настоящих ковтнюковских забулдыг, которым непринципиально что пить, лишь бы с градусом. Остальные забулдыги и просто сомнительные личности постоянно ошивались в их доме, напоминавшем проходной двор. У Гены был старший брат, Семен. Согласно общераспространенной версии, будучи подростком, он упал с крыши гаража и ударился головой, после чего поехала его собственная крыша и он получил прозвище Шалый. Непосвященному человеку Сема Шалый мог показаться совершенно нормальным, но периодически его переклинивало, и тогда он начинал устраивать скандал с любым, кто попадался ему на глаза. Матери у них не было, ходили разные слухи о том, куда она делась: кто-то рассказывал, что она была еще более отбитая, чем ее домочадцы, и ее упекли в психушку; кто-то доказывал, что она сбежала с богатым любовником; третьи же говорили, что все это чушь собачья и на самом деле она присоединилась к какой-то секте. Единственной женщиной, которую Галя когда-либо видела в семье Давыденковых, была бабка Гены и Семы. Когда Галя была ребенком, Давыденчиха всегда сидела на скамейке у дома и казалась ей каким-то страшным доисторическим существом. Некоторые особенно суеверные ковтнюковцы верили в то, что она ведьма, и запрещали своим детям приближаться к ней, да и вообще к дому Давыденковых. Но ведьма давно уже отошла в мир иной, и теперь усмирять нетрезвого Михалыча, изводящего всех своими завываниями под аккордеон, и орущего на прохожих Шалого было некому. Гена же свои неудачные попытки как-то воздействовать на отца и брата забросил и позволял им быть самими собой.

Открыв калитку, Галя первым делом ощутила на себе оценивающий взгляд, а уже потом узнала Гену. Сам он принадлежал к числу тех людей, которые в течение жизни практически не меняются: каким был – невысоким, коренастым, темноволосым – таким и остался. Единственное, что изменилось, это возраст: как-никак было видно, что ему почти тридцатник.

– С новосельем, подруга!

– Спасибо… эм, друг… – с сомнением в голосе ответила Галя. Она уже поняла, что бесполезно объяснять людям, что нет никакого новоселья, и просто благодарила их за проявленную любезность.

– Че хмурая такая? Может, хоть чаем угостишь?

Не то чтобы Галя не привыкла к бесцеремонности земляков, но подобная наглость ее несколько озадачила. С другой стороны, именно сейчас ей бы не помешала мужская помощь, так что она быстро сообразила, что гость может быть полезен.

– Я тут не могу телевизор настроить, что-то с антенной, наверно. Если разберешься, то угощу.

– Да как нехуй делать, пойдем гляну, – не стесняясь в выражениях при даме, согласился Гена.

Гена, невзирая на печальный урок, который жизнь преподала его брату, не проявляя видимой осторожности, полез на крышу. Он потряс антенну, что-то покрутил, за что-то подергал, и телевизор заработал.

– Я ж говорил: как два пальца обоссать! – прокричал он с крыши. – Наливай чай.

И хоть чай быстро остыл, Гена пил его с такой скоростью, как если бы там был обжигающий язык кипяток. Все это время он хвалился своими умениями, цитировал людей, которые говорили, что у него золотые руки и вообще за что бы он ни брался, все делал на славу. Тактичностью Гена не отличался и на Галины намеки, что ему пора бы и честь знать, никак не реагировал.

– Если че понадобится, зови опять, – сказал он, наконец уходя, и окинул Галю все тем же неприкрыто оценивающим взглядом.

«Я тебя и так не звала», – подумала она, но произносить вслух свою мысль не стала.

– Пока, Ген.

И пусть ей от него ничего больше не понадобилось, и, соответственно, она его не звала, Гена стал приходить сам. То он решил спилить засохшее дерево у Гали в огороде, то покрасить ворота, то поменять смеситель на кухне. Отнекиваться было бесполезно: Гена шел напролом. Так он переделал все возможные дела, и находить повод для того, чтобы нагрянуть в дом Гали, становилось сложнее. Тогда Гена перешел к активному наступлению и начал заводить разговоры о личной жизни. Он с сочувствием относился к Гале, которой было «наверно, тяжко одной, без мужика»; вспоминал бывших, которые его боготворили, и не скупился на непрошенные подробности своей интимной жизни.