Текст книги "Сани-самоходы"

Автор книги: Алексей Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Петькины проказы

Вздумалось однажды Петьке на крышу взобраться и с крыши на округу посмотреть. Вздумалось – и полез.

Лестницы у дома не было, а крыша высоко от земли. Правда, до карниза Петька взобрался по углу каменных сенец, но перелезть на железную покатую крышу, нависавшую над стеной и карнизом, побоялся. Руками зацепишься за край – ногами до каменной стены не дотянешься, будешь висеть и болтать ногами по воздуху…

Петька, конечно, знал, что можно легко перебраться на дом с соломенной крыши хлева, но там его могла заметить мать через окно, выходившее во двор, и закричать, что он разбивает на крыше солому. А отказаться от своей затеи Петька был не в силах.

Стояла весна. Жёлтым цветом опушились на ракитках серёжки. Скворцы распевали у скворечников. Гомонились всюду воробьи, На больших деревьях кричали грачи. Небо было высоко и сине и казалось замороженным молодым ледком.

Петька ещё раз обошёл дом и убедился, что снаружи ему на крышу не попасть. Тогда он тихо пробрался в хлев, осмотрел крышу и нашёл в ней просвет. Потом по лестнице поднялся к дыре, раздвинул подрешетник, солому и высунул голову наружу.

На соломенной крыше сидели и грелись красные бабочки. Они то складывали, то раскладывали крылышки… На ракитку через крышу летели пчёлы.

Петьке сразу стало хорошо, он вылез через дыру на волю и по толстому перемёту перешёл с хлева на дом. От первого шага железо громыхнуло, испугало его, тогда он встал на четвереньки и по-кошачьи, переступая осторожно с гребешка на гребешок, бесшумно добрался до конька. Встал и осмотрелся.

Простор ошеломил Петьку. Ему захотелось вдруг полететь над землёй, захотелось, чтобы у него отросли крылья. Он даже оглянулся через плечо, будто надеялся увидеть вместо лопаток эти самые нужные для полёта вещи…

Деревню всю затопило жёлтым ракитовым цветом. Сады были живые, солнечные, не чернели, как зимой. Поля зеленели озимыми. За полями виднелся горизонт, где, как считал Петька, был край земли. Ему захотелось дойти до того земного края, свесить голову и посмотреть, что там внизу. Он подумал, что внизу, наверно, плещется море или океан и плавают страшные акулы и крокодилы…

* * *

Петька пробрался к трубе, подержал над чёрным закопчённым колодцем руку. Из печи выходило тепло. Он нагнулся и понюхал. Пахло вкусными мясными щами. Мать его умела всё варить вкусно. Ему захотелось есть, но с крыши спускаться было жалко.

Из трубы вдруг повалил густой желтоватый дым и потянулся высоко-высоко в поднебесье. И там наверху, в небесной синеве, чистой, как ледышка, темнели точечками жаворонки. Глаза Петькины видели очень далеко и сильно (от зелёного лука у него «острилось» зрение), и теперь Петька видел, как трепыхали жаворонки крылышками. Они были похожи на чёрные звёздочки. И мерцали, словно звёзды.

«А что, если, – подумал Петька, – что, если я сяду на трубу? Поднимет меня дым в небо или нет? Я рубаху расставлю! Она надуется дымом – и я полечу…»

Петька посмотрел ввысь, туда, где кончался дым. «Полечу!» – решил он – и сел на трубу. Она была горячая, но Петька стерпел. Он поднял к небу лицо, прищурил глаза, чтобы не страшно было лететь. Ему даже показалось, что его уже раз приподняло.

– Один, – начал считать он. – Д-д-ва, три!

И в этот момент Петька услыхал страшные крики. Что-то в доме громыхнуло, выбросилось в сени, забегало, затопало, заголосило, будто при пожаре. На дорогу полетели подушки, одеяла.

– Ой, ой, горим! – услышал Петька. Это кричала Маришка.

На чердаке вдруг раздался голос отца:

– Замолчать, что панику подняли? Никакого пожара нет. Трубу чем-то перекрыло.

– Не кошка ли свалилась, – сказала в сенях мать.

Петьке смешно стало. Он принялся болтать ногами, смотреть по сторонам. По улице ходили люди и не видели его – видно, принимали за трубу. Вдруг Петька услышал, как отец приказал сестре:

– Маришка, взгляни на крышу!

Маришка выбежала на дорогу, взглянула на трубу – и у неё подкосились ноги.

– Ты… ты… ты?.. – залепетала Маришка.

– Нет, не я, – засмеялся Петька.

Маришка вдруг крикнула:

– Па-па, это он! Он!

Петька соскочил с трубы, прогремел по железу и ухнул с крыши в хлев. Он мягко шлёпнулся и по пояс погрузился в навоз.

– Что там прогремело? – спросил отец.

– Он на трубе! – кричала Маришка.

– Кто он-то? – спросила мать. – Скажи толком.

– Да он же, он, – повторяла Маришка. – Сидел на трубе. Сама видела.

* * *

Петька выбрался из холодного навоза, шмыгнул в подворотню. Он слышал, что все кинулись за Маришкой в хлев, рванул через дорогу, сбежал к пруду, искупался, переполоскал одежду и повесил сушиться на ракитовый куст.

И пока всё сохло на солнце, он лежал на траве, смотрел в небо и думал, почему же его не подняло кверху…

Длинный перекур

Васькиного отца звали Пантелеем, а человеком он был особенным. Он очень любил курить, и за это его звали Длинным Перекуром. За глаза, правда, звали, но потом забыли его настоящее имя, привыкли к прозвищу. Курил Пантелей днём и ночью, курил в погоду и непогоду, курил за работой и на отдыхе; хотя, когда курил, то и не работал, и выходило, что главной его работой было курево. Сядет он на пень или на бревно и смолит, смолит папиросу за папиросой и смотрит в землю, а перед обедом и ужином – на солнце или на часы, чтобы еду не прокурить.

Петька как-то заинтересовался этим человеком и спросил у друга:

– Вась, а ты отца своего любишь?

Васька, не думая, ответил:

– Нет. Я матерю люблю. Он только курит – всех продымил табачищем. Твой отец вот не курит, тебе хорошо.

– Ага, – ответил Петька, – мой не курит. А твой почему всегда курит?

– А не знаю, – ответил Васька. – Мать говорит – от лени, а дедушка сказал, что он ушибленный.

– Как – ушибленный? – спросил Петька.

– А не знаю. Дед говорил, что его маленького поймали с табаком и бить стали, вот и ушибли; он не бросил, а стал всё время смолить.

– Ну, Вась, это неправда, – возразил Петька. – Это тебя обманули. Ты у него спросил бы у самого.

– Спрашивал, – ответил Васька, – а он ругается.

– Вась, а хочешь, я спрошу?

– Он тебе спросит, – ответил Васька. – Ты лучше с ним не связывайся.

Петька не внял советам друга – наоборот, его сильнее взяло любопытство, и он стал присматриваться к Васькиному отцу, выяснять, с чего он курит. Спрашивать об этом он не решился: наверное, все у него об этом спрашивают, надоели, и он на всех злится.

Петька придумал одну хитрость: он решил подружиться с Длинным Перекуром, с Васькиным отцом, а друзья между собой тайны не держат, сам расскажет.

Однажды в воскресенье он заметил Длинного Перекура у колхозного Сарая. Тот сидел на тележной оглобле и курил. Петька разбежался и прямо перед ним нарочно споткнулся, растянулся на траве и заканючил, зажав коленку.

– Куда же ты нёсся? – спросил Длинный Перекур. – Голову так сломить можно.

– Не знаю куда, – ответил Петька, сморщившись так, словно у него слезла кожа с колена или отпала коленная чашечка.

– Не знал, чего же энергию тратил? Надо беречь энергию.

– Беречь-беречь, как её беречь? – спросил Петька, гладя коленку.

– Придумай как, – ответил Длинный Перекур. – Вот и мой бузотёр гоняет без дела…

– А он где? – спросил Петька.

– Это мне никогда не известно и надобности нет знать, – ответил Длинный Перекур. – Своих забот позарез.

– А каких? – спросил Петька.

– Разных, – ответил он и, зевая, широко раскрыл рот.

Зевал Длинный Перекур долго и протяжно, мычал и стонал. А когда закончил зевок, то так страшно и громко гавкнул, что Петька от испуга прыгнул в сторону и упал.

Длинный Перекур захлебнулся от смеха. От папиросы посыпались искры, а из ушей и глаз повалил дым. Петька тоже засмеялся.

– Э-эх, смельчаки, – произнёс Длинный Перекур и опять засмеялся. – На воробьёв вам только охотиться с такой смелостью.

Петька прослушал его изречение и прыснул. Длинный Перекур засмеялся следом за ним.

– Я думал, что крокодил рявкнул, – сказал Петька. – Так страшно, аж коленки подкосились.

– А я смотрю: стоял опёнок – и нет его, лежит уже.

Петька снова прыснул. Длинный Перекур загрохотал опять и замахал руками.

– А Васька тоже боится? – спросил Петька. Длинный Перекур не смог ответить от смеха, но лишь он остановился и перевёл дух, как Петька снова рассмешил его и смешил, пока тот не обессилел.

– Всё, всё, конец, – заявил тот. – Живот надорвётся. Больше у тебя ко мне дел нет, дай мне занятие найти.

– А чего делать? – сказал Петька. – Курить лучше.

– Оно, разумеется, лучше. – Длинный Перекур запыхтел папиросой, зачмокал губами и проглотил весь дым, не выдохнув ни дыминки. Он опять задумался и уставился в землю взглядом.

– Я побегу, – сказал Петька. – На одном месте скучно сидеть.

– Скучно, – подтвердил Длинный Перекур. – Надо и мне куда-то руки девать.

– А куда вы их денете? – спросил Петька.

– В том и беда моя, что не знаю куда. Болтаются, мешают – морока только от них. Если ещё и не курить…

– Правда, какие-то они лишние у вас, – сказал Петька. – Ладно, куда-нибудь побегу. Найдётся мне дело.

– Беги. Тебе хорошо. Ты можешь бегать, а тут вот сиди.

– А мой отец, всегда говорит, что ему рук не хватает, – сказал Петька. – Можно ему отдать лишние. Только потом курить нечем будет.

– Э-эт-то ещё разговаривать! – рявкнул Длинный Перекур и, затягиваясь, выкатил на Петьку глаза.

Петька подхватился и засверкал голыми пятками. Длинный Перекур остался на месте, от прогоревшей папиросы прикурил новую да так и остался при безделии, занимая руки только папиросами.

А дома у Длинного Перекура в дождь проливало крышу, потому что всё некогда было взобраться ему наверх и починить её. На перекуры время убивалось.

Ременная азбука

Когда Светлана Андреевна приехала в Маленки, поселилась в учительском доме, то стала со всеми заводить знакомства, зазывала каждого к себе в гости. Она привезла с собой много книжек. Когда Петька попал к ней и увидел книги, то решил, что много книг бывает у тех людей, которые очень умные.

У Петьки в доме тоже были книги: у Маришки свои медицинские – и немного их ещё накопилось, у отца – агрономские, с сеялками, тракторами, культиваторами и машинами разными.

Петьке тоже покупали книжки, но они все куда-то подевались, будто их ветром сдуло или дождём смыло. И вот, когда Светлана Андреевна впустила Петьку в дом и показала ему самое главное своё богатство, ему тоже захотелось иметь много толстых больших книжек. «Может, тогда, – подумал он, – я буду самым умным человеком в Маленках».

Петька умел бывать и тихим и шустрым. Когда Светлана Андреевна разговаривала с ним, он был тише воды, ниже травы, словно связан крепкими верёвками по рукам и ногам. Но когда она отворачивалась на минутку или выходила из дома, Петька мгновенно шустрел, схватывал с полки книжку и прятал её под рубаху. Уходил он из дома опять тихим, степенным. Светлана Андреевна хвалила его отцу и матери, говорила, что таких примерных мальчишек она встречает впервые, что из него получится настоящий отличник, что она и не надеялась встретить такого воспитанного и стеснительного человека в Маленках и что Петька порадовал её больше всех.

Гость от таких слов краснел, будто кормовая свёкла на срезе, и говорил, что нет, он никакой не тихоня, это она придумала.

Книжки Петька складывал в сарае, куда перебирался спать, как только наступало лето. Он подвесил над постелью кошёлку из-под куриного гнезда и начал наполнять её книжками.

Читать тогда Петька ещё не умел. Знал некоторые буквы, но складывать из них слоги, а из слогов слова было всё некогда и лень. И Петька лишь рассматривал картинки.

Раз от раза полнее становилась кошёлка, и скоро пришлось повесить над кроватью вторую… Теперь можно было начать ждать, когда будешь очень умным, самым умным человеком в Маленках, умнее даже, чем Светлана Андреевна.

Помешал Петьке в этом такой случай.

Однажды утром, когда бывает самый сладкий сон, на него кто-то прыгнул и стал душить. Петька спал, накрывшись с головой одеялом, и поэтому не мог ничего понять. Он попробовал скинуть с себя тяжесть, но не осилил её. От испуга он хотел расплакаться, но потом передумал. Не подавая голоса, тихо выполз из-под одеяла и опрометью выбежал во двор.

На крик выскочил отец. Подумав, что сына испугал какой-то зверь, он схватил палку и кинулся в сарай. Оттуда отец вышел… с кошёлкой в руках.

Петька сразу догадался, в чём дело. На него, значит, свалилась кошёлка с этим бесценным добром, и теперь откроется вся тайна – и ему несдобровать…

Завтракали, как всегда, с шутками. Один Петька дулся, ничего не ел.

Потом все стали собираться по своим делам, кто куда. Отец сказал, что у него на весь день столько работы, что вряд ли и справится с ней.

– А тут ещё одно дело надумал. Хочу сына азбуке поучить!

– Не рано ли? – спросила мать.

– Думаю, что в самую пору, – ответил отец.

Петька обрадовался. Значит, о его проделках отец не догадался.

– Пап, а где учить азбуку будем? – спросил он.

– В сарае, наверное, – ответил отец, – чтобы люди честные не видели нашего ученья.

– А почему?

– Им не нужна эта наука, – сказал отец. – Они прошли её давно. Мы с тобой отстали.

– Пап, а ты на работу не опоздаешь? – спросил Петька.

– Ничего. Ради науки можно!

Отец взял ремешки, из которых хотел плести кнут для коров, связал их метёлочкой.

– Ну, сын, – сказал он. – Пойдём учить азбуку. Поздно, правда, проходить такую науку, но, может быть, ещё запомнится.

– Запомнится, – заверил Петька. – Я смышлёный.

– Смышлёный, – подтвердил отец, – но надо быть ещё смышлёней.

Они вошли в сарай. Отец сел на низкую скамейку, рядом положил метёлку из ремней, а Петьку поставил у своих ног на колени, велел брать из кошёлки по одной книжке и показывать ему. Петька немного насторожился – не вышло бы какого подвоха, – но отец помешал ему пораскинуть умом, спросил:

– Как, сын, учить будем, по одной буковке или сразу слогами?

– Быстрее чтоб, – ответил Петька.

– Буквами дольше. Пойдём по слогам… Скажи мне, что написано на этой толстой книжке? – спросил отец.

Петька взял в руки книгу. Она была такая тяжёлая, что от её тяжести тряслись руки. В надписи он увидел самую знакомую букву.

– «О» тут, пап, «о».

– Да, есть и «о», – подтвердил отец. – Но надо начинать с первых букв. Какие первые буквы?

У Петьки зачесалась спина, покривилось лицо. Он не знал этих букв. Писать он умел одну – из двух палочек, с перекладинкой, а название её забыл.

– Не знаю, пап, – сказал Петька.

– Запомни, – сказал отец. – Это слог «НЕ».

Петька лишь рот раскрыл, чтобы повторить, но вместо нужного слога выкрикнул:

– Ой! Пап, ты чего?

Отец больно стегнул Петьку ременной метёлочкой и поправил:

– Не «ой», а «НЕ». Запомнил, какой это слог?

– Запомнил «НЕ», – быстро ответил Петька, оглянувшись.

– Дальше словами будем учить, – сказал отец и с ударом по тому же, определённому для наказаний, месту назвал следующее слово.

– «БЕРИ», – повторил Петька. Он начал обижаться, и от обиды защипало в носу, просились наружу слёзы.

– И последнее слово «ЧУЖОЕ», – сказал отец и бросил ремни в кошёлку.

– «ЧУЖОЕ»! – выкрикнул Петька и заплакал.

– Не показывай слёз! – сказал отец. – Повтори мне, что мы учили!

– «НЕ» учили, «БЕРИ» учили, «ЧУЖОЕ» учили, – прохрипел Петька.

– А как всё вместе прочитать? – спросил отец.

– «НЕ БЕРИ ЧУЖОЕ!» – отчеканил Петька и заревел, чтобы оградить себя от повторения ременной азбуки.

– Знаешь теперь, что на чужих книжках пишется? – спросил отец.

– Знаю, – ответил Петька. – Не буду больше брать чужое. Никогда не буду!

– То-то же… Положи книгу и занимайся своим делом.

– А книжки куда? – спросил Петька.

– Книжки я верну туда, откуда ты их взял. А это отнеси на место.

Отец подал сыну ремни. Петька поспешил отнести их в дом. Мать встретила его, спросила:

– Что, сынок, отучились?

– Отучились, – дуясь, сказал Петька.

– А что это у тебя в руке-то?

– Азбука, – ответил Петька и улыбнулся.

Не жадный и не ленивый

Пошёл Петька на речку ледоходом полюбоваться. Смотрит, а на берегу на ледяной кромке стоит дядька с длинным багром и тянет к себе то бревно, то доску, то корягу… Большую кучу дров наловил и всё вылавливает, вылавливает…

Долго смотрел Петька на этого дядьку, замерзать стал от речного ветра, а тому хоть бы что, знай себе багрит.

«Жадный, – решил Петька. – Все коряжки захватил».

За обедом отец спросил у Петьки:

– Ну, сын, рассказывай, что на реке высмотрел?

– Дядьку жадного, – ответил Петька. – Он все коряги и досочки захватил себе одному.

– Где же он захватил?

– А по речке какие плыли. Он их багром себе захватывал.

– Ну, он не жадный, – сказал отец. – Просто расчётливый, на речке готовые дрова берёт. В лесу-то их надо купить…

– А что, у него денег нет? – перебил отца Петька.

– Есть деньги, только он бережливый, не хочет зря бросаться трудовой копейкой… В лесу купи дрова-то, да спили их, да перевези к дому…

– Он ленивый, – снова перебил отца Петька.

– Ленивый не стал бы целый день багром на реке работать. Ленивый лежал бы на диване да на потолке пустую грамоту с утра до вечера читал.

– А какой он тогда? – спросил Петька.

– Наверное, хозяйственный, – ответил отец. – Наберёт он на реке брёвен да сучьев, которые ветром нанесло, будет год топить ими печи, а лесные дрова сберегутся… И река чище будет, в корабельные винты топляк не попадёт, аварий меньше случится. Ну, понял, какой этот дядька?

– Понял, – ответил Петька. – А я-то думал, он жадный и ленивый.

Копилка

Всякие желания бывают у людей. У Петьки однажды появилось желание, как он считал сам, очень хорошее. Пришёл как-то Петька в магазин, ни за чем, просто посмотреть на товар и на продавца Василь Василича, как он развешивал конфеты, пряники и всё другое.

Как раз пастух приехал на подводе за покупками. Достал пастух толстый кошель из кармана, выложил на прилавок кучу бумажек и сказал:

– Вот, Василь Василич, считай. Сколько насчитаешь, на всё товару наберу.

Василь Василич посмотрел на Петьку, словно сказал: «Вот, брат, какие богатые у нас пастухи. Сейчас весь магазин скупит». Петька покосил плечами и стал смотреть на мелькавшие в руках продавца бумажки, на косточки, откладываемые на счётах после каждой сотни, насмотрелся, даже голова закружилась. А пастух и не следил за счётом, он ходил по магазину и смотрел на товар, щупал ситцы, смотрел их на свет, откладывал разные ботинки, сапоги, костюмы, потом посуду, радио, магнитофон поставил, к набранному товару, мопед взял.

Петька смотрел на всё и страдал. Ему вдруг тоже захотелось накупить всяких вещей, но у него в карманах были только дырки от камней.

Из магазина Петька ушёл расстроенный, почти заболел, и решил копить деньги. Он нашёл старый бидон из-под керосина, смял на нём горлышко, чтобы туда монета проскакивала, а назад не вываливалась, и загадал:

«Полный накоплю, тогда разобью и пойду покупать вещи. Пускай все посмотрят».

И началась у Петьки страшная накопительская болезнь. Стал он искать монеты. Осмотрел подоконник в доме, на шкафу повозился в разных коробочках и банках, в швейной машинке всё обследовал. Нашлось несколько заплесневелых монеток. Бросил их в пустой бидон Петька, погремел. Звук от этих монеток был слабый. Ох, как много их надо сыпать в такую копилку. А где брать? Попросил Петька у отца монеток, а он не дал. У матери тоже лишних не нашлось.

Скучно стало Петьке. Думы всю голову иссверлили. В магазин ходил и в пол смотрел, не обронит ли кто монетку.

До того дострадался Петька, что сны дурные стали ему сниться: то клад он нашёл с золотыми монетами, то подарил ему царь целую казну.

А однажды приснилось, будто всё вокруг состоит из денег: дома и сараи сложены из золотых рублей, печки топят серебряными монетами, в саду на каждом дереве вместо фруктов денежки, а сам Петька – золотой.

Вышел он на дорогу, решил показать себя всем, а на встречу ему бидон-копилка катится с раскрытой клыкастой пастью, хочет и его в себя поместить. Бросился Петька снова к дому. За ним с грохотом бидон несётся, камни от него отскакивают и бьют по пяткам. Не добежал он до дома, споткнулся, разбил свои золотые коленки и от боли проснулся.

– У-ух! – произнёс Петька и увидел у ног Ваську. – Ты чего? – спросил он.

– Чего-чего, забыл, что ли? За грибами собирались. Я по пяткам тебя стукал, стукал, а ты хоть бы что, не просыпаешься.

– Некогда было, – сказал Петька. – Сон смотрелся. Подожди меня.

Петька вскочил, выбежал из сарая, взял в тайнике бидон-копилку и выбросил на дорогу под трактор. В лепёшку размяло гусеницей копилку. Петьке сразу стало легко и радостно, и он побежал в лес вместе с Васькой. Стал Петька жить нормальной жизнью, и страшные сны ему больше не снились.