Текст книги "Сани-самоходы"

Автор книги: Алексей Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Алексей Леонов
САНИ-САМОХОДЫ
Повесть в рассказах

От автора

Дорогой маленький читатель! В этой книжке ты познакомишься с героем, которому исполнилось девять лет. Это так мало, если считать по пальцам!. А мало ли в самом деле?

Как живёт этот обыкновенный мальчишка, какие у него мечты, какие совершал он шалости и творил добрые дела, сколько было правильных решений и ошибок, просчётов в его поступках – об этом я и попытался рассказать тебе.

Я взял из жизни моего героя Петьки только те эпизоды, которые, как мне кажется, могут заинтересовать тебя, чему-то научить. Мне мой герой очень нравится. И многие проказы я ему простил – да и как не простить, ведь он сам в них признался…

День рождения

Петьку разбудил петух – раскукарекался, да так громко, что пришлось встать и прогнать его. Было воскресенье, в школу не идти, но снова в постель Петька не лёг, вспомнил о своих делах.

Каждый год в день рождения он сажал у дома деревце. Так они решили с отцом. И теперь ему предстояло посадить девятое дерево, потому что в этот день ему исполнилось девять лет.

Петька родился в середине апреля, в самый разгар весны, когда можно пахать, сеять, сажать деревья. Отец когда-то сказал, что весной рождаются только великие люди, но, чтобы стать великим, надо ещё всегда работать и хорошо учиться, не знать ни в чём лени. Петька понимал, что отец шутил: и весной не все великими рождаются. Васькин отец, Длинный Перекур, тоже весной родился, а никакой он не великий, только курит всегда. Стать великим Петьке хотелось, но он на это не надеялся и жил обыкновенной жизнью.

День был погожий, солнечный. В полях уже тарахтели трактора, пахали землю. Петька взял с собой хлеба, лопату и направился к лесу. Он хотел позвать друга Ваську, братьев Комариков, но не пошёл за ними, не стал терять на сборы время, а сразу направился за огород и вышел на луг.

На лугу было так просторно, что Петька остановился и стал смотреть по сторонам, словно попал в незнакомые места. Зимой луг был тесный, забитый снегом, а теперь кругом занималась зеленью земля, краснели первые листочки щавеля.

Лес стоял ещё голый. На дубах держалась прошлогодняя сухая листва, да на осинках зеленела кора. По кустам и деревьям сновали птицы: пели, чиликали, пересвистывались.

«Это они потому поют, – подумал Петька, – что у меня день рождения».

Он стал приглядывать себе деревце. Дубок у него уже рос. Отец посадил жёлудь, из которого вырос дубовый росток. Теперь дубок поднялся почти с Петьку ростом, но не перегонял его. Другие деревья сразу вытянулись. И кленок вытянулся, и берёзка, а тополь с ракиткой так разрослись, словно посадил их не он, а кто-то другой давным-давно.

Вокруг Петьки и над ним носились дрозды с таким криком, будто их щипали живьём. Петька нашёл без труда несколько дроздиных гнёзд. Одно было совсем низко над землёй на согнутой осинке. Он встал на пенёк и заглянул в гнездо. Там лежали четыре яичка.

– Эх, глупые, не нашли рогатульку повыше для гнезда, – сказал Петька. – Я вас не трону, а кто-нибудь придёт и разорит гнездо ваше. – Птиц Петька любил. Он знал, какую пользу они приносят всем.

Петька вышел на полянку. Здесь росла рябинка отдельно от больших деревьев.

– О, а рябину-то я ещё не сажал, – обрадовался он. – Сейчас я тебя и заберу. Ты не бойся. У нас хорошо будет, не скучно. Ночью электричество горит.

Петька вырыл рябинку с большим комом земли и понёс домой.

– Эх, ворона, мешок-то я забыл, – вспомнил он. – Земля вся растрясётся. Отец всегда корни обвёртывает. Спешишь – всегда себе на вред. Придётся рубаху снимать.

Петька стянул рубаху, обернул ею корни рябинки и пошёл дальше. Теперь можно было идти быстрее, закончить начатое дело и праздновать. Ребята небось носятся по деревне, приходили за ним. Солнце грело уже так, что и без рубахи Петьке стало жарко. У деревни, словно из-под земли, вырос перед ним дед Пальчик.

– О, Петюшка, ты уже в работе? Да приморило-то тебя как! Видать, далеко ходил.

– Нет. Это я спешил. А солнце, как летом, – сказал Петька.

– Положи ношу-то. Отдохни. Поговорим, – предложил дед Пальчик. – Я вижу, ты с лопатой в лес направился, подумал: за деревцом пошёл малой. Решил вот совет тебе дать, как сажать надо деревья-то.

– А я умею уже, – ответил Петька. – Ямку вырою, посажу, воды налью и засыплю корни землёй.

– Ну, можно и так, только это ненадёжно. А я сколько деревьев пересажал, ни одно не усохло. Так ты прежде глинки принеси, смешай её с землицей и разболтай на воде, как кисель. Перед посадкой в этот самый киселёк и помакай корешочки, а потом в ямку, засыпал и полил.

– А зачем так? – спросил Петька.

– Глинка облепит корни, влагу им будет подавать лучше. В земле-то вода не задерживается, а глина скапливает её, дольше хранит.

– Понял. Так и сделаю. Спасибо, дедушка. Приходи ко мне на праздник. У меня день рождения!

– Ну-ну, приду, – ответил дед Пальчик. – Бабке своей скажу за мастерскими приглядеть, а сам приду. Праздники я вот как люблю.

«Вкусное» одеяло

Ко дню рождения Петьке было приготовлено любимое его кушанье – пенки. Не какие-нибудь от варенья пенки, а молочные, в ряженке. Собирались они для Петьки целую неделю. Сначала кипятилось молоко, потом пенки складывались в горшок и заливались топлёными сливками…

Петька заглянул в горшок и глаза закрыл от удовольствия, у него даже голова закружилась. А когда-то Петька не любил пенки, даже смотреть не мог на них. Если его насильно заставляли есть, он орал и отбивался. Родители удивлялись, что такое делается с ребёнком. А бабушки решили, что у их внука «сглаз», болезнь такая непонятная: позавидует кто, что ребёнок ест хорошо, у него аппетит и пропадает!

Отчего Петька не любил пенки – осталось неизвестным, а полюбил он их вот как. Однажды он провинился и получил за провинность должное. А дело было перед ужином. Обиженный на всех, Петька спрятался в малинник, в тайное место и уснул там. Сквозь сон он слышал, как его звали ужинать, но не откликнулся и уснул голодным.

Ночью Петьке стало холодно; он шарил вокруг руками, искал одеяло, пытался прикрыться колючими ветками малины и тогда же во сне почувствовал, что вдобавок сильно хочет есть. И ему приснились огромные царские залы с накрытыми столами. Он один сидел за кушаньями, а сам царь стоял за его спиной и спрашивал:

– Петр Иванович, не изволите ли ещё чего откушать? Мы живо сготовим для вас.

– Подожди маленько, – отвечал Петька. – Некогда думать, что я хочу откушати. Похлёбкой червяка заморю, потом скажу.

– Как вам угодно, как угодно, Пётр Иваныч, – кланяясь, отвечал царь и размахивал над Петькой опахалом, нагонял прохладу, хотя и без того было холодно.

Всего наелся Петька, вылез из-за стола и сильно захотел спать. И лишь он зевнул, как тут перед ним снова оказался царь и спросил:

– Что теперь пожелают Пётр Иваныч?

– Спать хочу, – сказал Петька бесцеремонно и снова зевнул, ещё шире раскрыв рот.

– В покои извольте, в покои. – Царь поклонился в пояс и, указывая рукой на дверь в каменной стене, добавил: – Там для вас ложе сготовлено с особым одеялом.

– С каким ещё особым? – спросил строго Петька.

– А из молочных пенок, Пётр Иваныч. Извольте входить и не обессудьте. Лучшего ничего не придумали мои слуги.

Петька было засопротивлялся, но его грубо схватили сзади. Он увидел вместо царя человека в красной одежде, услыхал чей-то голос: «Палач!» – подчинился сразу и оказался на мягкой постели под одеялом из пенок.

Палач взял угол одеяла, заткнул им Петьке рот, чтобы он не бунтовал, и ушёл, громыхнув дверью.

Петька вначале провалился в глубокий сон, потом почувствовал, что стал задыхаться. Он сжал зубы и, к своему удивлению, вдруг откусил угол одеяла. Он хотел выплюнуть его, но во рту оказался такой приятный вкус, что он невольно разжевал весь угол и проглотил. Ему захотелось откусить от одеяла ещё кусок. Но показалось, что под дверью кто-то топчется. Он схватил второй угол одеяла и затолкал его в рот сам. Палач ничего не заметил.

В спальню никто не вошел. Солнце проникло в царские покои, когда Петька дожёвывал последний клок одеяла и думал, что надо таких одеял делать побольше. И выспишься под ним, и сыт будешь…

Тогда же Петька и проснулся. Он спал в сарае на своём месте. А как попал в сарай из малинника – не помнил, а спросить было не у кого, все уже ушли на работу. Петька не знал, что ночью отец разыскал сына в кустах и отнёс в постель, а мать накормила его, сонного, пенками.

Полежав, вспоминая сон, Петька почувствовал пустоту в животе, вскочил и пустился в дом. И лишь переступил порог, уловил вкусный запах: в печке томилось молоко.

«Пенки, – подумал Петька и загремел поспешно заслонкой. – Одеяло во сне было из пенок, вкусное. Попробую, какие они есть на самом деле».

С тех пор Петька удивляется, почему он когда-то не любил пенки. «Всё оттого, наверно, – решил он, – что маленький был, непонятливый». Теперь он готов принимать по горшку пенок хоть каждый день, а не только по праздникам.

Семивёрстный лапоть

Дед Пальчик был самым низеньким человечком в Маленке и самым знаменитым. Он всю жизнь сторожил трактора и машины. Ни одной пропажи при нём никогда не случалось. За это его хвалили всегда на колхозных собраниях, а однажды дали почётную грамоту и сфотографировали в газету. На собраниях ему ставили самый высокий стул, и сидел дед Пальчик всегда чуть-чуть выше других, чтобы всё ему было видно. А когда он собирался что-нибудь сказать и порывался встать со своего сиденья, его останавливали, говорили: пусть высказывается сидя, его и так будут слушать внимательно, потому что он уважаемый человек в деревне.

Петька часто ходил к деду Пальчику слушать его рассказы про старину-матушку, про злой и добрый люд. А подружился Петька с ним тогда, когда был ещё маленьким, не умел читать, но был очень любопытен и мог по деревне расхаживать самостоятельно, потому что знал, куда можно соваться, а куда нельзя.

Знаменит дед Пальчик был не только тем, что сторожил трактора и машины. Делал он из различных древес шкатулочки точёные, свистульки многоголосые, трещоточки ступенчатые, птушек-поклевушек, певунов-драчунов, проказников-древолазников, коз с козлятками, бабушек с малыми ребятками, царей-королей и Иванушку-дурачка. И всё, что ни делал дед, – всё людям хорошим отдавал.

Инструментов особых у него не было. Ножичек кривой да долотцо с корытцем и брусочек. И какую ни возьмёт дед Пальчик палочку или чурбашечку – оглядит её так и этак, повертит, покрутит и начнёт точить-резать. Глядишь – драчливый петушок из чурбашечки выходит. Смотришь на такое чудо – рот от удивления раскрывается. А дед Пальчик только улыбается и сам дивится: он ли это выточил, как смог?

И Петька однажды попросил деда:

– Дедушка Пальчик, научи и меня строгать!

– Научить, милок, нетрудно. Да только в этом деле сноровка нужна.

– А где её берут? – спросил Петька. – И какая она?

– А она такая, что никакая. И там её берут, где лыко дерут!

Петька почесал за ухом, сказал:

– Я умею лыко драть! Весной ракитки обдирал и из коры рожок делал!

– Настоящее лыко в липовом лесу дерут, – сказал дед Пальчик. – Оно на верёвки, на лапти идёт, а дерево – на порезки разные.

– А зачем лапти делают? – поинтересовался Петька.

– Лапти плетут, – поправил дед Пальчик. – Раньше их плели, чтобы носить, а теперь на музей посылают да на театр.

– Дедушка, а мне можно научиться лапти плести?

– Это всегда пожалуйста! – обрадовался дед Пальчик. – У меня и лыко припасено, и свайка найдётся. Дело только за учениками!

Петька помчался к другу Ваське. Васька был дома, делал себе рогатку.

– Васька, бросай всё, побежали! – крикнул Петька.

Васька положил рогатульку, нож и спросил:

– Куда бежать-то?

– Потом скажу. Дело есть! Мишку тоже возьмём… и Витьку… и Комариков…

Петька привёл ребят на стоянку машин, сказал деду Пальчику:

– Вот, дедушка, привёл всех. Учи нас.

Дед Пальчик успел сходить домой, пока Петька бегал за друзьями, принёс свайки, лыко. Оно баранками плавало в ведре с водой, мокло.

– Петь, что будет? – зашептал Васька. – Ты обещал сказать.

– Учиться будем!

Дед Пальчик осмотрел ребят, словно впервые встретил их, никогда не отпугивал от машин, не кричал, чтобы они сторонились этого места, и велел сесть. Ребята сели, но радостный был один Петька, а все вдруг заскучали.

– Так зачем пришли-то? – спросил дед Пальчик, суетясь и поглядывая на дорогу.

– Учиться, – ответил за всех Петька. – Лапти плести учиться.

– Ах, да. Насчёт лаптей… Так тут такое дело: лык-то у меня на одну пару только сохранилось. Чередоваться придётся.

Дед снова посмотрел на дорогу. Никто ниоткуда не шёл, не ехал. Из мастерских все разошлись на обед.

– Терпение есть? – спросил дед Пальчик.

– Есть, – ответил снова за всех Петька.

Дед взял нож, лыко из ведра и разрезал его на узкие полоски, убрав сучки и прочие выступы.

– Значит, сперва надо сделать циновку. Тут важно иметь строгий глаз, чтобы полоска в полоску приходилась. Держите-ка, а я буду циновать.

Ребята схватились за широкий скользкий конец лыка. Петька проговорил:

– Прямизна-кривизна. Пошли-поехали – не догонишь.

– Не погонишь, не догонишь, – подхватил дед. – Лапоть не каждый одинаков. Бывают лапти, бывают бахилы. Бахилы и полегче и покрасивше. Их-то мы и сплетём. Начинаются они таким манером.

Дед Пальчик взял несколько лык, сложил их и стал переплетать.

– Бахилу начинают с пятки. Заложили пятку, ведут подошву, а потом загибается головашка.

– Головашка! – удивился Васька и стукнул по голове Мишку. – Вот тоже головашка!

– И вот тоже она ж-ка! – ответил Мишка.

– Эка сцепилась кукарека, – сказал дед Пальчик. – Лапти плесть – не сметану есть! – И он строго посмотрел на ребят. – Работа ручная, работа скучная. Будешь шевелиться вяло, заработаешь мало.

Работа правда была скучная. Братья Комарики стали зевать. Васька одному сунул в раскрытый рот палец, тот тяпнул его – да так, что Васька подскочил и завопил.

– Учёба кончена, – объявил дед Пальчик. – Завтра утром пойдём дальше.

Ребята с радостью разошлись. Один Петька остался.

– Дедушка Пальчик, а можно, я сам поплету?

– Поплети, – ответил дед Пальчик. – Так-то оно вернее будет. Дурака не выучишь и с кулака. Ему любая наука не в руку. Умной головушке наука, как песня соловушке, от ума даётся сама.

Дед Пальчик оставил Петьку, ушёл приглядывать за машинами. Время катилось на вечер, поспешало, повело с работы народ и машины погнало на ночную стоянку. У мастерских слышались разговоры, люди делились новостями и своими успехами, а Петька всё плёл лапоть, гнал ступню, огромную, великанскую – плёл, пока лыки не кончились.

На другой день, как только солнце встало, Петька был уже у деда Пальчика. От травы в белой росе шёл холод, скотину ещё не сгоняли в стадо.

– Экую рань тебя пригнало! – подивился дед. – От работушки заботушки спать не велят. Лыко я замочил, а с занятием нашим погодить следует. Разойдутся люди – наша пора настанет.

– А ребят позвать? – спросил Петька.

– Ты незваным идёшь, а их надо ли оповещать? Скотина на корм и та сама идёт.

– На корм и они прибежали бы, – сказал Петька, – а тут работать.

– Работой и кормится человек, – ответил дед Пальчик. – Не зови, поглядим, каковы они на самостоятельность.

Когда затих шум машин и тракторов и все увлеклись работой, дед Пальчик приступил к обучению Петьки. Ни Васька с Мишкой, ни Витька с Комариками не явились на ученье. Они были убеждены, что лаптей им никогда не носить: у них есть и ботинки, и сапоги, и валенки, и кеды, а наука эта им лишняя.

* * *

Дед Пальчик посмотрел на вчерашнее Петькино плетение, покачал головой, подумал, расплетать ли и делать нормальный лапоть, но пощадил Петькино старание, оставил.

– А пусть-ка наш лапоток будет не в один локоток, а станет семивёрстным, – сказал дед.

Летний день долог, но и его не хватило на лапоть. Плёл сам учитель, плёл ученик, а дело к концу не пришло. Петька старался не смотреть на ребят, которые играли невдалеке, работал усердно, познавал дедовскую науку. Лишь на третий день они обрезали кончики лык, продели верёвки и облегчённо вздохнули.

– А теперь что? – спросил Петька.

– Теперь награда тебе вот за усердие, – сказал дед Пальчик и протянул Петьке плетённый из лыка ларчик.

– Вот это да! – удивился Петька, осматривая ларчик. – Спасибо, дедушка!

– Тебе спасибо, что наукой моей не побрезговал. Сплетёшь лапоток – а потом и ларчик искусный изобретёшь. За любое дело берись и впредь, время трать с разумом. Сейчас у тебя его много, а с годами станет меньше и меньше, тогда уж на науки его хватать не будет.

– А куда оно денется? – спросил Петька.

– Потратится на пустяки. Время – оно, милок, такое: то горой перед тобой, то крупицей. Вот когда горой, ты его и бери на пользу себе и людям.

– Дедушка, а куда мы лапоть денем? – спросил Петька.

– Обмозговать надо, куда определить. Коли мы его сработали, то зря не валяться ему, – ответил дед Пальчик. – Вот клубу его подарить бы, украсить уголок. Пусть люди любуются и предков своих вспоминают. И в лаптях богатыри росли, за нашу Русь-матушку на ворога ходили, счастье-долю нам сберегали.

– Ага, – согласился Петька и спросил: – Дедушка, а ларчик?

– Ларчик пускай при тебе будет. В нём сказки хранятся. Будет твоей душе неладно, приложишь ушко к нему да сказку добрую прослушаешь – и солнце перед тобой во весь жар свой запылает, путь тебе далеко-далеко осветит, а ты пойдёшь по тому пути, пойдёшь себе, а оно всё-то будет светить…

Сестра Милосердная

Петькина сестра Маришка не похожа на всех других сестёр, особенная. Когда она доросла до кукол и научилась в них играть, то выбрала себе одну на всю жизнь заботу – занялась лечением. И с той поры у неё не было здоровых кукол, все-то они болели и находились постоянно в перевязках: у одной – ножка в бинтах, у другой – ручка, третьей нельзя вставать с постели, выходить на улицу. И всегда у неё были одни хлопоты: лекарства подавать, с бинтами возиться. За это Маришку прозвали Сестрой Милосердной.

Когда Петька подрос, Маришка отступилась от кукол, перенесла заботы милосердия на него, стала украшать его бинтами, словно он был вечно раненым. Поведёт она его за собой по деревне, люди видят Петьку в повязках, спрашивают, что с таким маленьким сталось да как, а Маришка и рассказывает разные приключения: то будто Петька с лестницы упал, ногу ушиб и хромает (а Петька и впрямь прихрамывал, когда была перебинтована нога, и всем говорил, что больно ему ножку), то собака его за руку тяпнула, то нарывы у него, то ожоги, а бывали и сильные простуды в жаркую погоду, и он томился закутанным в тёплую одежду.

Играть Маришка любила только с мальчишками, потому что они всегда играли в войну, где на её заботы хватало раненых, и она устраивала для них госпитали.

В школе Маришка с первого класса выбиралась санитаром. Дежурила она так, что грязнулям от неё не было никакой пощады. Собирала она их и водила отмывать на ручей грязь с шеи, рук, ушей, а то и ноги смотрела (иные прямо на немытые ноги натягивали носки, делали «гряземаскировку»). Неряхи не любили Маришку, называли её зло «Милосердихой», но прозвище это не прижилось, потому что труд её был полезный и за него грамоты давали и подарки. Ребята приучались к чистоте и забывали обиду на Маришку.

Из восьмого класса Маришка ушла учиться на настоящую медсестру и стала лечить в Маленках всех старых и малых, возить им из города лекарства. Деды с бабками стали называть её Сестрой Милосердной.

Петьке теперь вовсе не стало покоя. Бежит он куда-нибудь по своим делишкам, а ему кричат навстречу:

– Петюшка, голубчик, погоди!

Остановится голубчик Петюшка – собьётся с бега и с мыслей, что иногда и не скоро вспомнит, куда и зачем бежал, – слышит:

– Скажи, родименький, Сестрица Милосердная не явилась домой?

– Не явилась, – ответит Петька. – Она субботой является, а воскресеньем отъявляется. А что, баб?

– Ой, да занедужила я, соколик ты мой. Одна Сестрица Милосердная только и сможет вызволить меня. Скажи ей, как явится.

– Скажу! – кричит Петька. Он уже знает: надо сказать, что бабка Евлампиевна помирает, велела полечить её прийти.

Но не пробежит Петька и двух домов, как слышит:

– Вижу, Петрушка, Евламлиха тебя держит, дождаться решил, спросить. Не явилась Сестра Милосердная?

– Нет, – отвечает Петька. – Я скажу ей…

– Скажи, сердешный. Только раньше за меня скажи. Прокричит Петька ответ, понесётся вперёд, а к нему снова:

– Петрунюшка…

А дальше:

– Пётр, сын Иванов, скажи…

Петька только успевает отзываться и отвечать. И бывает так, что время упустит, не попадёт на важное какое дело.

* * *

Сестра Милосердная по субботам едет до Медведок автобусом, оттуда добирается в Маленки как может. Петька всегда её встречает и сразу даёт ей полный список всех наказов.

– Евламлиха помирает совсем, велела полечить. Катеринушка хворает. Дед Тентель рассохся тоже…

Часто Петька говорит больше адресов, чтобы Сестра Милосердная подольше походила по дворам и у неё не осталось времени ослушивать его грудь и спину, проверять прямоту позвоночника, слух, зрение, горло и давить на печень.

Иногда с ней приезжает её подружка. Они вдвоём обходят больных, дают советы. Вдвоём у них обход бывает коротким, и тогда Петька сбегает куда-нибудь, отсиживается допоздна, а потом притворяется уставшим, не стоит на ногах, засыпает сидя – и его освобождают от осмотра до утра. Утром Петька просыпается рано, пулей вылетает из своей спальни – и ищи ветра в поле! Приходит домой, когда сестра уйдёт к автобусу на Медведки.

…Хочется Петьке иногда поболеть, отдохнуть от школы. Но никакая хворь к нему не пристаёт, словно боится Сестры Милосердной, и Петька завидует ребятам, у которых нет такой сестры и которые болеют…