Текст книги "Тайна неудачного выстрела"

Автор книги: Алексей Биргер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Как говорится, «вы будете-таки очень смеяться», но я считаю, что он прав! – возразил отец, отперев дверь и распахивая её перед нами. – Надо уметь с самого начала себя поставить. Нельзя соваться в воду, не зная броду, и нельзя связывать себя даже самыми косвенными обязательствами перед людьми, расплата с которыми может потребовать от тебя поступиться слишком многим…

– Все это так, но не наломал бы дров! – заметил дядя Серёжа. – Сам знаешь, эти молодые идеалисты, которые слишком ревностно стараются исполнять свой долг, но при этом ещё не очень разбираются в людях…

– Он разбирается! – усмехнулся отец. – По нему видно. А что до того, что где-то может ошибиться… От ошибок никто не застрахован, но ошибки ошибкам рознь. Нет-нет, хоть я и отношусь ко Степанову с определённой симпатией… которую даже этот ковёр не смог уничтожить, – с усмешкой добавил он, – но я считаю, что Михаил Дмитриевич прав. Ему нельзя допускать даже намёка на междусобойчик со Степановым и подобными…

Мы уже были в доме. Отец нашарил выключатель и включил свет. Как всегда бывает в помещении, где долго никто не жил, свет показался каким-то холодным, хотя светильник в прихожей был точно таким же, как у нас, и вся прихожая была точно такой же – но у нас она казалась по вечерам на удивление золотистой и тёплой, а здесь почему-то все представало синевато-серым. Не знаю, почему на обычную электрическую лампочку так влияет, живут в доме люди или нет…

Отец держал все пустующие домики на «экономном» отопительном режиме, чтобы они совсем не промёрзли и чтобы в любой момент можно было накачать воду в бак и как следует раскочегарить паровой котёл, не боясь, что где-то что-то рванёт. С тех пор, как у нас появился новый телевизор с режимом «стэнд-бай», мы и этот режим минимального отопления пустующих домиков стали называть режимом «стэнд-бай».

Отец на всякий случай включил насос и подкачал немного воды в бак – чтобы не было неприятностей, когда он растопит паровой котёл на полную мощь. Потом он подкинул дров в еле тлеющее пламя топки котла, а когда дрова разгорелись, добавил два совка угля. Закрыв дверцу топки, он прошёлся по комнатам, всюду включая свет и проверяя, все ли в порядке. Мы следовали за ним.

– После твоего дома здесь кажется зябко и сыро, – сказал дядя Серёжа.

– Эти дома хорошо построены, – ответил отец. – Через несколько часов дом прогреется и сырость уйдёт, – он приложил руку к чугунной батарее. – Тепло уже пошло, правда, еле заметно, – заглянув на кухню, он включил холодильник. – Утром надо будет загрузить его всем необходимым, – прокомментировал он.

Мы с Ванькой тем временем сновали по комнатам, осматривая всю их обстановку и содержимое. В гостевых домах все внутри было несколько иначе, чем в нашем. У нас всё было просто и удобно, без больших изысков. А в гостевых домах и ванные были отделаны очень красивым кафелем, и английские камины были сложены в гостиных, с красивыми мраморными полками и с витыми каминными решётками, и дерево в прихожих было проморено особым образом, чтобы получался переливчатый тёмно-золотистый оттенок «под старину», и многое другое было сделано так, чтобы отдыхать было приятно. Бывало, мы сами сиживали у этих каминов – обогреть ими дом было нельзя, но так здорово было глядеть на живое пламя!

Отец и тягу в камине проверил. Поджёг газету – и весь дым и пламя понеслись в трубу. Слегка поправив зеркало, висевшее над камином, он повернулся к нам.

– На сегодня, пожалуй, все. Когда министр приедет, здесь будет тепло и чисто, и все оборудование в рабочем состоянии.

– Знатный домик, – одобрил дядя Серёжа. – Это когда его так отделывали?

– Давно, ещё в семидесятых, – ответил отец. – Когда деньги на охотничьи базы в заповеднике отпускали мешками, потому что к нам приезжали отдыхать даже из ЦК, и ещё зарубежных гостей привозили… Историй в то время было!.. – он усмехнулся. – Но, как видишь, если поддерживать всё в порядке и постоянно следить, то кажется, будто сделано только вчера. Все, братцы, по койкам! Завтра будете гулять и веселиться.

– Смотри! – потянул меня Ванька. – Вот бы всё-таки нам такой столик, а?

В «гостевых» домах его приводили в особый восторг низкие сервировочные и журнальные столики с крышками из подтемненного толстого стекла, вставленные в рамы из резного дуба. Он всё время просил, чтобы отец один из таких столиков отец забрал для нас – пусть будет в нашей гостиной хотя бы тогда, когда нет гостей. Отец резонно возражал, что с двумя сорванцами в доме стеклянная крышка может не прожить и двух дней. И особенно Ваньке нравились «двухэтажные» столики на колёсиках – как тот, на который он сейчас указывал. Он раза два катнул столик туда и сюда и поплёлся из дома со вздохом разочарования.

Мы покинули гостевой дом, который отец, на всякий случай, тщательно запер.

Был уже третий час ночи, когда мы с Ванькой заползли в свои постели. Ванька последний раз осмотрел свои подарки, примерил меховую шапку, забрался под одеяло и сообщил мне, что можно выключать свет. Я выключил ночник над моим изголовьем – и комната погрузилась в темноту.

Я уже засыпал – и, по-моему, даже сны начинал видеть – когда Ванька меня вдруг окликнул:

– Борь, ты спишь?

– Сплю… – отозвался я. – И ты спи!

– Не могу, – ответил он. – Я думаю.

– О чём? – спросил я.

– Вот об этих шапках, которые нам подарили… Их ведь делают из живых животных?

– Ага, берут какого-нибудь соболя и живьём кладут под швейную машинку! – иронически ответил я.

– Да нет, я не о том, – ответил он. – Я о том, что это были их живые животные, а потом они их на шапки пустили, ведь так получается?

– А что тебя смущает? – огрызнулся я. – Кабаны и лоси, которых мы едим, тоже не сами сдохли. И дикие гуси, кстати, и рыба.

– Это другое, – серьёзно возразил Ванька. – В том-то и дело, что они дикие, а рыба вообще ни то ни сё. А ведь эти животные… они пушистые!

– Не были бы пушистыми, не годились бы на шубы и шапки! – ехидно заметил я.

– Как будто ты не понимаешь, о чём я говорю! – рассердился Ванька. – Когда животное пушистое, и тем более при доме выросло, и ты его кормил – то это совсем другое дело получается! Всё равно, что из Топы шапку сделать!

– Ну, это ты загнул! – сказал я. Признаться, начиная беспокоиться. Если эта идея засядет у него в голове и он начнёт излагать её Фантику – считай, все каникулы будут испорчены!

– Вовсе я не загнул! – ответил Ванька. – Это ж получается… самое настоящее живодёрство! Вот завтра я все ей скажу, чтобы не зазнавалась!

Всё стало ясно. Ванька, так и не успокоившись, лежал и придумывал, как бы побольнее уколоть Фантика, чтоб ей неповадно было… Я совсем разволновался – так разволновался, что сон начал улетать куда-то далеко-далеко.

– Послушай! – я присел в кровати и включил ночник. – Мало того, что ты не даёшь мне спать, ты ещё из-за глупой обиды собираешься испортить всем настроение! Завтра ты смертельно обидишь Фантика, она в слезах побежит жаловаться родителям, что их всех обозвали «живодёрами», наши родители будут готовы от стыда сквозь землю провалиться – и кстати, влетит по первое число не только тебе, но и мне, а я вовсе не собираюсь отдуваться за то, что тебе взбрело в голову наговорить Фантику гадостей!

– Это будут не гадости, а правда! – заявил мой упрямый братец.

Я знал, что он не прав, но вот как ему хоть что-то втолковать?

– Ты пойми, – сказал я, – во-первых, с гостями так не разговаривают, а во-вторых, про подарки вообще дурно не говорят! Знаешь пословицу, что «дарёному коню в зубы не смотрят»? Так вот, приспичило тебе жалеть ондатр и норок – не носи свою шапку, но к другим при этом не приставай!

– И не буду носить! – сказал Ванька. – А если меня спросят…

– Если тебя спросят, ты скажешь, что тебе жалко новую шапку, что ты не хочешь её сразу испортить, и поэтому решил её поберечь! – твёрдо проговорил я. – И, пожалуйста, если тебя так волнует этот вопрос, поговори сначала с отцом!..

– А если он скажет, что можно сказать Фантику всё, о чём я думаю? – осведомился Ванька.

– Тогда говори ей всё, что душе угодно! – ответил я. То, что отец никогда ему такого не скажет, было совершенно очевидно – но если б я так и заявил Ваньке, он ведь мог бы и уклониться от разговора с отцом… А я исчерпал все доводы, которые могли бы его образумить и предотвратить катастрофу.

– Вот тогда и скажу! – буркнул мой братец.

– Решено, – сказал я. – Теперь можно гасить свет?

– Можно, – разрешил он. – Я и в темноте могу думать.

– Может, хватит? – спросил я, выключая свет. – А то ты такого надумаешь…

– А?.. – откликнулся Ванька, недорасслышав.

– Думай, говорю, сколько угодно, только меня больше не буди. А ещё лучше – спи. А то завтра не встанешь.

– Так куда спешить? – отозвался он.

– Как куда? Степановский снегокат опробовать. Или тебе не хочется?

– Хочется, конечно! – возмутился Ванька. – Только посмейте уйти его пробовать без меня!

– И уйдём, если тебя нельзя будет даже пушками разбудить! – не без лёгкого злорадства сказал я. Любит подковыривать других – пусть сам испытает, каково это!..

– Я сам проснусь, – сказал Ванька. И замолк. Видно, перспектива проспать первую пробу снегоката ему всё-таки не очень улыбалась – и он решил заснуть, а все свои взрывоопасные мысли додумать завтра.

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ. КАК МЫ ВСТРЕТИЛИ МИНИСТРА

Утром я проснулся от лёгкого постукивания в дверь.

За окном стояли синеватые сумерки – но уже вполне прозрачные. Не скажешь, что день наступил, но и ночью не назовёшь. Около девяти утра, прикинул я.

Я встал и на цыпочках, босиком подошёл к двери.

– Кто там? – спросил я громким шёпотом.

– Это я, Фантик, – раздался шёпот из-за двери. – Вы ещё спите?

– Я уже нет, – ответил я. – А Ванька дрыхнет. Подожди секунду, сейчас я к тебе выйду!

Я быстро оделся и выскользнул за дверь. Ванька сладко похрапывал, и я решил пока что его не тормошить. Ещё когда я просыпался, во мне витала какая-то смутная мысль, или, скорей, воспоминание, о том, что среди вчерашней бочки мёда имелась и ложка дёгтя, чуть-чуть отравившая вкус праздника. Услышав голос Фантика, я сразу вспомнил, что это была за ложка дёгтя: размышления перед сном моего брата, решившего заделаться защитником прав пушных животных. Я не знал, насколько это у него серьёзно – может быть, это был просто сонный бред от усталости и перевозбуждения, и, проснувшись, Ванька не припомнит толком, что он нёс – но решил, что чем дольше удастся держать его сегодня подальше от Фантика, тем лучше. Вообще-то, мой братец – парень добрый и покладистый, но заводится с пол-оборота, а завести его может любая фигня. И когда ему, как говорится, вожжа под хвост попадает – тут уж держись! Он становится упрямей ста ослов и бронебойней танковой дивизии. Если он воображает, что его обидели – тогда он тем более становится неуправляем.

Фантик ждала меня у окна перед лестницей на первый этаж.

– Смотри, – она показала вниз. – Твой папа уже выезжает, и мой вместе с ним.

– Это они едут милицейскую машину из завала вытаскивать, – сказал я, подходя к окну.

Отец вывел из сарая мощный «Буран» и теперь заводил его. Вот он сел, дядя Серёжа пристроился позади, одной рукой держась за снегокат, другой придерживая стальной трос, и они с треском выехали за ворота. Топа залаял и рванул вслед за ними, но отец что-то крикнул ему, и он отстал.

– Это хорошо, что они Топу не взяли, – сказал я. – Он нам скоро понадобится.

– Зачем? – спросила Фантик.

– Запряжём его в снегокат, – объяснил я. – Ты ведь видела этот роскошный детский снегокат с рулём, который подарил нам Степанов?

– Видела, – кивнула Фантик. – Неужели Топа его потащит.

– Ему это раз плюнуть! – заверил я. – Вот увидишь! А у него есть упряжная шлейка. Отец сам сделал, чтобы Топа мог катать нас на санках. Ему это только полезно, развивается грудная клетка и лапы.

– Он, по-моему, и так достаточно развит, – заметила Фантик, разглядывая Топу, который покрутился во дворе, переживая, что его не взяли, а потом улёгся возле сарая и положил голову на лапы.

– Все равно ему нужны постоянные нагрузки, – сказал я. – Он, конечно, будет отлынивать. Возить санки он умеет, но не очень любит. Но мы с ним договоримся. Доедем на нём до холма у реки, а там будем гонять вниз.

– Наверно, нам надо Ваньку для этого подождать, – сказала Фантик.

– Подождём, – сказал я. – Пусть продрыхнется. А то он бывает в кислом настроении, когда не выспится, и может всем испортить жизнь, – я решил, что лучше мне исподволь подпускать экивоки на то, что Ванька просто не в себе и за себя не отвечает, когда он недоспал – чтобы потом легче было погасить любой конфликт, списав все Ванькины наскоки на его временное помешательство от недосыпа. – Ты уже завтракала?

– Нет ещё, – ответила Фантик. – Я проснулась и лежала, пытаясь сообразить, какой может быть час. Потом услышала голоса взрослых, выглянула – и до меня донеслись запахи кофе и пирогов. Я слышала, как звякала дверца духовки, в которой разогревали пироги. Вот я и решила, что пора вставать… Оделась – и на всякий случай постучалась к вам. Легонько, чтобы не разбудить вас, если вы ещё спите.

– Тогда пойдём завтракать! – заявил я. – А там решим, что делать дальше.

Мы спустились вниз, где наши мамы пили кофе и беседовали. Нам тоже разрешили выпить немного кофе, сильно разбавленного горячим молоком. Завтрак состоял из «доедалок» – так мы называем то, что остаётся после праздника: всякие вкусности, которые так приятно доедать на следующий день. Мы взяли себе пирогов с капустой, по куску гуся с подливкой из протёртой брусники, и ещё – по куску торта. Солнце поднималось медленно и сонно, будто ему тоже хотелось отдохнуть после встречи Нового года, но, когда мы закончили завтракать, уже совсем рассвело, и нам предстояло решить сложный вопрос, будить Ваньку или не трогать его, чем-нибудь занявшись, пока он спит.

Для меня этот вопрос был тем сложнее, что я абсолютно не знал, чего можно ожидать от моего братца, когда он проснётся. Он мог разозлиться, что его разбудили и не дали выспаться всласть. Но точно так же он мог разозлиться, что его не разбудили и он проспал полдня – время, за которое можно было сделать столько замечательных дел! Если бы он только на меня при этом взъелся – то плевать, я привык к его взрывам, и утихомирил бы его в конце концов, не став обижаться на любые слова, которые он мог мне наговорить. Но вот если бы он вылил ведро словесных помоев на голову Фантика – тут не избежать было большой разборки! Легче всего было бы плюнуть на всё и умчаться с Фантиком гонять с горы на снегокате – мол, будь, что будет. Но это было бы то, что отец называл «страусиной политикой» – то есть таким поведением, когда ты долго делаешь вид, будто никаких неприятностей и проблем не существует, а потом выходит только хуже.

Быстренько прикинув все это, я решил, что наименьшим злом будет разбудить моего братца – и, если он встанет в дурном настроении, принять первый удар на себя.

Попросив Фантика немного подождать, я поднялся наверх и присел на краешек Ванькиной кровати.

– Эй!.. – негромко позвал я.

Мой брат открыл глаза.

– Просыпайся, – сказал я. – Уже почти десять утра.

– А я и не сплю, – уведомил меня Ванька. – Я просто лежу.

– Мы уже позавтракали, – сообщил я. – И только тебя ждём, чтобы пойти кататься на снегокате.

– Я буду мигом готов! – воскликнул Ванька, соскакивая с постели.

Быстро одеваясь, он мне сообщил:

– Я давно проснулся. Наверно, сразу, как ты вышел из комнаты. Но так здорово было немного поваляться после вчерашнего веселья! Я лежал и думал мои вчерашние мысли.

– И что ты надумал? – внутренне холодея, спросил я.

– Что шапку носить я не буду. Но Фантику ничего не скажу. Мы будем действовать иначе, – сурово известил меня мой братец.

– Мы?! – в испуге отозвался я. – Я-то тут при чём? Если ты собираешься впутывать меня в свои…

– Никуда я тебя впутывать не собираюсь, – ответил Ванька. – А без твоей помощи тут не обойтись. Смотри, они ведь разводят этих животных, потому что только так могут заработать деньги на жизнь, верно?

– Совершенно верно. Дядя Серёжа – тоже бывший биолог, поэтому про зверей все знает лучше, чем про всё остальное. Если бы он пошёл работать бухгалтером или, там, как его, автослесарем, то он бы ничего не сумел заработать!

– Вот и я о том же. Но ведь он хочет делать срубы, так?

– Так.

– И если он будет делать срубы, и они станут хорошо продаваться, то можно будет убедить его больше не убивать животных на мех, так?

– А куда он их денет? – осведомился я. – Отдаст на другие пушные фермы? Так их все равно убьют!

– Зачем отдавать? – возразил Ванька. – Он может изучать их поведение и писать диссертацию…

– А если его срубы не будут покупать? Ведь у народа сейчас почти нет денег!

– Ну, кому нужно обновить дом, тот купит… И, в конце концов, можно придумать что-нибудь ещё!

– Например?

– Например?.. – Ванька задумался. – Ну, например, пусть разводит крокодилов! Их не жалко, потому что они гадкие твари и людей жрут, а один крокодил ведь даже схватил за нос Любопытного Слонёнка, чтобы им пообедать, а сумки и сапоги из крокодиловой кожи стоят о-го-го! Побольше любых мехов!

Я просто ошалел.

– Спятил?! Крокодилы в нашем климате?! Да ты представляешь, о чём ты говоришь?

– Дядя Серёжа – учёный, он что-нибудь придумает, – мой братец не собирался сдаваться. – Раз можно выращивать в теплице зимние помидоры и огурцы, значит, можно сделать и теплицу для крокодилов… Но это все потом можно решить, дело сейчас не в этом. Ты ведь слышал, что сказал дядя Серёжа? Что от министра зависит, сможет он начать делать срубы или нет!

– Ну?

– Вот тебе и ну! Мы должны убедить министра, чтобы он отдал дяде Серёже этот кусок леса – что угодно придумать, но убедить! А когда министр отдаст лес дяде Серёже, и дядя Серёжа узнает, что все это сделали для него мы, мы попросим взамен больше не убивать животных на мех! Как тебе моя идея?

Я продумывал, что ему сказать. У меня были сильные сомнения, что из этой идеи что-нибудь выйдет, но, пока Ванька будет землю носом рыть в этом направлении, со своей обычной энергией, можно будет считать его обезвреженным.

– Нормальная идея, – сказал я. – И в любом случае, это лучше, чем просто возмущаться и становиться в позу.

– Вот-вот, и я решил точно так же! – отозвался довольный Ванька. – Это будет… как его… альтивная акцурнатива…

– Активная инициатива? – догадался я.

– Да… И ещё, как говорят по телевизору… – Ванька наморщил лоб. – Реальная альтернатива, вот как! Мы не просто будем требовать, чтобы они прекратили заниматься тем, чем зарабатывают на жизнь, мы предложим взамен нечто не менее выгодное, чтобы и животным было хорошо, и людям!

– Согласен, – кивнул я. – Но поторапливайся. Фантик, небось, заждалась нас, пока мы тут треплемся! И светлого времени у нас остаётся не так много…

– Уже бегу! – откликнулся Ванька и, вырвавшись за дверь, понёсся вниз, громко топая по ступенькам.

Я перевёл дух. Чем бы ни кончилась затея моего братца – но от большого взрыва мы, вроде, избавлены.

Когда я спустился вниз, Ванька за обе щеки уплетал «доедалки» и очень мирно трепался с Фантиком о том и о сём.

– Топа помчит нас как зверь! – говорил он, чуть неразборчиво, потому что как раз отправил в рот большой кусок торта, и вместо «зверь» у него, например, получилось «жвер-р». – Главное, уговорить его, чтобы он не стал садиться посреди дороги и выпутываться из шлейки. Знаешь, как он смешно выпутывается! Садится, изгибается вот так боком, и начинает чесаться, вот так, задней лапой…

– Осторожно! – крикнула мама, вовремя пресекая Ванькину попытку вскинуть ногу вверх, чтобы показать, как Топа орудует задними липами, чтобы избавиться от шлейки. – Ты сейчас весь стол перевернёшь!

– Больше не буду, – присмирел Ванька. – Ничего, сама увидишь! – успокоил он Фантика. – У Топы это получается ещё лучше, чем у меня.

Словом, Ванька всячески демонстрировал своё миролюбие, и, по-моему, Фантик, которая была немножко напряжена после вчерашней стычки, совершенно расслабилась и осталась очень довольна.

Через пять минут Ванька дожевал последний кусок торта, допил морс – и мы, быстро одевшись, поволокли снегокат на улицу. Фантик, естественно, была теперь не в своём роскошном платье – она надела тёплый зимний комбинезон.

– Мальчики, а вы не хотите надеть ваши новые шапки? – спросила мама. Чтобы Ванькино нежелание красоваться в новой шапке не слишком бросалось в глаза, я тоже надел старую вязаную шапочку – эти шапочки были особенными, они были связаны из шерсти Топы: мы вычёсывали эту шерсть и мешками отправляли бабушке, а бабушка пряла её и вязала. Нитки получались толстыми и чуть-чуть лохматыми, и шапки и носки выходили теплее некуда. По нашей с Ванькой просьбе бабушка не красила шерсть – натуральный цвет Топы нравился нам больше всего.

– Они такие красивые, что нам их жалко, – ответил я. – Представляешь, во что они превратятся в первый же день, если мы будем в них кататься с горки и валяться в снегу?

– Какие вы молодцы! – восхитилась тётя Катя. – Фантик, вот тебе бы научиться так ценить вещи.

По-моему, она была даже польщена – ведь получалось, что их подарки нам безумно понравились, раз мы так над ними тряслись.

Вот только почему взрослые никогда не могут обойтись без всяких воспитательных комментариев? Фантик сразу надулась и поглядела на нас… Да, я бы сказал, с таким осуждением и презрением, словно мы были самыми настоящими предателями. Если она знала, что и замечание ей сделано абсолютно незаслуженно – поскольку истинные причины того, что мы не надели новые шапки, были совсем иными – то представляю, как бы она вскинулась!

Я побыстрее поволок снегокат на улицу – чтобы взрослые не успели сказать ещё что-нибудь благоразумное. Фантик и Ванька выскочили за дверь вслед за мной.

– Топа! – крикнул я. – Иди сюда!

Увидев в моих руках шлейку, Топа сделал вид, будто у него внезапно испортился слух. А при повторном оклике встал, недоуменно поглядел на нас: мол, вы, кажется, меня звали, или я ослышался? – но в любом случае, извините, подойти не могу, у меня срочные дела, – и бочком-бочком стал отступать за сарай.

– Топа! – крикнул Ванька. – Неужели ты бросишь нас одних? Не волнуйся, ехать совсем недалеко, а на горке мы тебя отпустим!

Топа с подозрением поглядел на нас, вздохнул и сделал несколько шажков в нашу сторону.

– Давай, Топа! – подбодрил я. – Ты не имеешь права нас бросать! И неужели тебе не хочется похвастать Фантику, как много ты умеешь?

Топа поглядел на меня долгим взглядом, в котором читалось: я, знаете ли, не из хвастливых, так что, может, вы всё-таки оставите меня в покое? Но, поняв, что мы не отступимся, подошёл и подставил шею и туловище. В конце концов, нельзя ведь бросать эту мелюзгу без присмотра! – наверно, утешал он себя, наполняясь важностью от сознания собственного долга.

При этом нельзя сказать, что Топа не был наделён чувством юмора. Вполне догадываясь, что мы ждём от него демонстрации всех его фокусов, чтобы он предстал перед гостями – в данном случае, перед Фантиком – во всей красе, он исполнил все номера своей клоунады, увёртываясь, отворачивая шею, якобы ненароком виляя задом так, что я или Ванька – в зависимости от того, в чьих руках была шлейка – вверх тормашками летели в снег, а потом резко прекратил сопротивление, чутко уловив тот момент, когда спектакль уже грозил слишком затянуться и начать надоедать.

Снегокат был двухместным, и оба сиденья – детского размера, но, поскольку эти сидения были достаточно просторными, а мы все трое – худенькими и не очень большими, мы вполне нормально устроились втроём. Ванька – спереди, он хотел рулить, да и вообще было лучше, чтобы его подстраховывали сзади, потом Фантик, а потом – я. Я сел позади всех как самый старший, который и держаться в седле умеет лучше, и должен видеть всех остальных, чтобы вовремя их поддержать.

– Ты думаешь, Топа свезёт нас троих? – с сомнением спросила Фантик.

– Наш вес для него – тьфу! – ответил я. – То есть, может быть, по свежему снегу ему было бы тяжеловато, но по накатанной дороге он промчит нас как пушинку, даже не заметит. Только иногда будет останавливаться и возмущаться шлейкой… Ну, Топа, пошёл!

Топа так рванул с места, что мы чуть не полетели кубарем – Ванька и Фантик даже завизжали, да и я вскрикнул – и вырвался за ворота. За воротами он чуть-чуть сбавил скорость и пошёл ровной рысцой. Мы ехали хорошо и плавно, и Ваньке лишь оставалось лишь вовремя крутить руль на поворотах дороги, чтобы нас не занесло в сугроб.

– Едем!.. – кричал восхищённый Ванька.

– Едем! – в тон ему орала Фантик.

Это и впрямь было здорово. Мы с Ванькой ездили на санях, запряжённых лошадьми, и это высший класс, но, честное слово, ехать на собственной собачьей упряжке, сделанной из собственного «кавказца» и собственного снегоката – это ещё лучше!

Справа от нас был лес, а слева – достаточно крутой склон, уходящий к реке. Когда мы выезжали, этот склон был отделён от дороги полоской леса, но дорога подходила к нему все ближе и ближе.

– Ещё немного – и доедем до нашей горки! – прокричал я в ухо Фантику.

Она кивнула.

В это время за поворотом послышалось тарахтенье «бурана» и шум машины. Топа повернул к обочине и остановился, а в следующую секунду нам навстречу выехал целый караван: «буран» отца, милицейская машина и машина отца Василия. Видно, Алексей Николаевич и Михаил Дмитриевич опять обратились за помощью к отцу Василию, чтобы добраться до своей завязшей машины и сразу, как только её извлекут, перегнать её в город.

– Привет, герои! – сказал отец. – Куда вы? На горку?

– Ага, – ответили мы.

– Здорово придумали! – сказал дядя Серёжа. Остальные выглядывали из машин, тоже любуясь нашим изобретением. Топа, чувствуя себя в центре внимания, принял нарочито невозмутимый вид.

– Ишь, хвастун! – расхохотался отец Василий, выглядывавший из окошка своей машины. – Мол, мне, что, такой груз – игрушки, я вам фургоны возить могу! Вот кого надо было взять, чтобы он нам машину вытаскивал!

Топа посмотрел с таким довольным видом, как будто отец Василий точнёхонько прочитал его мысли. Взрослые поехали дальше и скрылись за поворотом, а Топа всё ещё сидел, разинув пасть, свесив набок язык и как будто улыбаясь.

– Но, Топа! – крикнул я. – Пошёл, родимый!

Топа встал и с достоинством затрусил дальше.

Ехать нам оставалось совсем ничего, и через две минуты мы были на месте. Топу распрягли и пустили погулять, а мы повезли снегокат на самую вершину нашей горки.

– Ух ты!.. – выдохнула Фантик, глядя вниз.

Это было самое высокое место над рекой. Ко крутому склону здесь добавлялся холмик, поднимавшийся над дорогой и словно округлой шапкой увенчивавший этот склон. Благодаря холмику, спуск удлинялся где-то на треть. Было у этого холмика и ещё одно преимущество. Как раз в этом месте река делала поворот, поэтому, съехав с горки, ты скользил наискосок её руслу, а не врезался с разлёту в противоположный берег. Для санок – и для снегоката, разумеется, тоже – такое столкновение было ещё ничего, а вот на лыжах было совсем мало приятного – можно было и лыжи сломать, не говоря уж о том, что расшибиться по высшему классу!

– Я первый!.. – закричал Ванька.

– Нет, – ответил я, – первый раз мы съедем все вместе, чтобы никому обидно не было! А потом разберёмся.

Спорить никто не стал, признав это решение вполне справедливым и заранее устраняющим все споры.

Мы устроились втроём на снегокате на самой верхушке холма.

– Внимание, отталкиваюсь! – сказал я. – Ванька, крепче держи руль и рули внимательней! Готовы?..

– Готовы… – ответили Ванька и Фантик.

И я оттолкнулся…

Ух ты, что это было! В первый раз было ощущение совершенно подобное тому, которое бывает, когда летишь с американских горок – только ещё покруче! Фантик визжала, вокруг нас висело облако снежной пыли, Ванька отчаянно сжимал руль, чтобы он не завихлял у нас в руках, но в самом конце спуска всё-таки не выдержал, крутанул его – то ли нечаянно, то ли что-то ему померещилось – и мы влетели прямо в снежный занос на льду реки – видно, образовавшийся там, где при ледоставе лёд слегка ломало и образовался бугорок, задерживавший снег… Мы словно ухнули в надутый парус – с нашей стороны занос и был похож на парус – и, барахтаясь, стали выбираться из-под снегоката и из снега.

– Здорово! – орал Ванька. – Давайте ещё раз так?

– Может, теперь прокатимся по очереди? – предложил я.

– Я – ни за что! – ответила Фантик.

Ванька тоже отказался.

Мы стали и дальше кататься все вместе. С каждым разом мы все больше привыкали к головокружительному спуску – на второй раз он уже не казался смертельным, на третий – и скорость начала казаться нормальной, на четвёртый – стало совсем, ни чуточки, не страшно. Хотя сердце продолжало ёкать и в пятый, и в десятый, и в пятнадцатый раз.

Мы по разику прокатились по отдельности, но нам это не очень понравилось. Во-первых, стоять и ждать уехавшего, когда он поднимется, было довольно скучно. И, во-вторых, гнать с горки одному оказалось совсем не так весело, как всем вместе, когда все дышат друг другу в ухо и орут наперебой.

Топа сначала принял участие в общем веселье, но потом утомился, бегая вверх и вниз по склону и, вырыв себе яму в снегу, устроился в ней. Иногда он вставал, по-хозяйски обходил ближайшие участки леса, оставлял свои метки, и возвращался в лежбище. Мы и подзабыли о нём, когда вдруг услышали его лай.

Мы как раз все вместе поднимали снегокат в гору, толкая его сзади, поэтому наши головы были опущены. Да мы бы всё равно не разглядели, почему он лает – Топу закрывала от нас верхушка холма. Лишь добравшись до самого верха, мы увидели, в чём дело: на дороге остановились машины с милиционерами и с отцом Василием – надо понимать, возвращались в город, попив у нас чаю – и Михаил Дмитриевич вылез из машины и пошёл в нашу сторону. Теперь Топа стоял перед ним и предупреждающе лаял – он знал, что этот человек был у нас в гостях и, по всей видимости, его надо считать другом, но, поскольку новый начальник городского ФСБ был ему ещё совсем мало знаком, счёл долгом остановить его и дождаться нашего возвращения, чтобы мы сами решили, как быть дальше.

– Топа, свои!.. – крикнул я.

Топа отошёл и улёгся в своё снежное логово, но глаз от Михаила Дмитриевича не отрывал.

Михаил Дмитриевич рассмеялся и помахал нам рукой.

– Хотел сказать, что с таким охранником вам ничего не страшно, но, наверно, вы слышали эту фразочку уже тысячу раз… Он у вас и швец, и жнец и на дуде игрец – и катает, и охраняет, и играет с вами… Наверно, все его таланты я ещё не знаю!

– Это точно! – сказал Ванька. – Он столько всего умеет!