355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Биргер » Тайна неудачного выстрела » Текст книги (страница 1)
Тайна неудачного выстрела
  • Текст добавлен: 7 сентября 2016, 21:21

Текст книги "Тайна неудачного выстрела"


Автор книги: Алексей Биргер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Алексей БИРГЕР
ТАЙНА НЕУДАЧНОГО ВЫСТРЕЛА

ПИСЬМО ПЕРВОЕ, КАК ПРЕДИСЛОВИЕ

Здравствуй, Джек!

Меня зовут Борис Болдин, и я – тот мальчик, которому распределили твоё письмо. Из него я понял, что ты изучаешь русский язык и хочешь переписываться с кем-нибудь, кто изучает английский, чтобы тебе писали по-русски, а ты мог отвечать по-английски, потому что писать по-русски тебе ещё трудно. Я долго думал, о чём тебе написать, и в конце концов решил рассказать тебе о наших новогодних приключениях. Тем более, кое-что у меня уже написано. Нам задали сочинение на тему «Как я провёл зимние каникулы», и я начал рассказывать полную правду, потому что в эти каникулы у нас произошли такие события, что дух захватывало! Но потом отец сказал, что совсем не нужно, чтобы в нашей школе и в нашем городке становилось известным многое из того, о чём я просто должен написать, потому что без этого никак не обойдёшься. И я с ним согласился. Но ты живёшь совсем далеко, в Лондоне, поэтому не будет никакого вреда, если я тебе обо всём расскажу. Лишних разговоров и обид это не вызовет, а тебе, наверно, будет интереснее читать настоящую детективную повесть, причём абсолютно правдивую, случившуюся по-всамделишнему, чем всякие обычные слова про то, где я учусь и живу и какие у меня отметки.

(Отец заглянул в моё письмо, и говорит, что «по-всамделишнему» писать нельзя, это неправильно, что надо писать и говорить «на самом деле», тем более, когда обращаешься к человеку, плохо знающему русский язык. Но у нас так говорят все мальчишки, и поэтому я ничего не буду исправлять. Да и тебе, наверно, интереснее и полезнее узнать, как у нас разговаривают дети, какие словечки употребляют, чем как разговаривают взрослые. Это ты и без меня узнаёшь, из всяких учебников и словарей, а вот учиться школьному и уличному жаргону, которым мы пользуемся, тебе наверняка негде. И я буду очень тебе благодарен, если и ты мне будешь сообщать английские слова и выражения, которые взрослые считают неправильными, но без которых ни один мальчишка не может по-настоящему (по-всамделишнему, ты запомнил?) общаться с другими.)

Да, у меня получилась настоящая детективная повесть, и я хочу предупредить тебя, чтобы ты читал её очень внимательно, особенно в начале, когда я представляю всех действующих лиц и все события, которые предшествовали очень бурной развязке. Помнишь, Киплинг в сказке про то, откуда у Кита такая Глотка, всё время повторял: «Только ни в коем случае не забывай про подтяжки, мой мальчик»? Потому что в конце концов эти подтяжки оказались самым важным – ими Храбрый Моряк перевязал решётку, которую вставил в глотку Злому и Прожорливому Киту! Так и ты не забывай ни про что – ни про жуткий ковёр, который подарил нам на Новый год местный мафиози (у нас в России теперь всех богатых бандитов называют «мафиози»), Степанов, ни про разговоры за новогодним столом, ни про повадки нашего пса, «кавказца» Топы. Особенно если хочешь попытаться сам разгадать все детективные загадки, до того, как я напишу тебе о развязке. Если я что-то описываю подробно – значит, это неспроста. Я старался описывать все как Конан Дойл в «Собаке Баскервилей» и другие хорошие авторы, долго рассказывающие, почему все люди оказались в одном месте, какие между ними отношения и какие события, на первый взгляд кажущиеся такими мелкими, с ними происходили до того, как было совершено преступление.

Вот, пожалуй, я и предупредил тебя о самом главном. Теперь я спешу отправить тебе это письмо, потому что отец собирается в город, а в следующем письме уже начну свой рассказ.

С большим приветом,

Борис.

ПИСЬМО ВТОРОЕ. СЛЕДЫ БРАКОНЬЕРОВ

– Вот и все! – сказал отец, соскакивая с табурета. – Теперь ёлка стоит прочнее некуда!

Ёлка была закреплена на славу: её ствол, упиравшийся в дно большого эмалированного бака с водой, был пропущен сквозь круглое отверстие в деревянной крестовине, концы которой лежали на краях бака, а через две ручки этого бака был пропущен крепкий шпагат, перехватывавший ёлку немного ниже верхушки, под её первыми мохнатыми лапами, и туго натянутый с обеих сторон. Отец попробовал ёлку рукой, подёргал ствол – и дополнительно убедился, что ёлка никуда не денется.

– Какая красавица! – сказала мама, входя в комнату.

Мы с Ванькой – моим младшим братом – могли только кивнуть. Два часа назад мы сами выбрали ёлку в лесу и на больших санках привезли её домой…

Здесь, наверно, надо объяснить, что представлял из себя наш дом. Это был главный дом того, что отец шутливо именовал «нашим поместьем» – комплекса гостевых и хозяйственных домиков в самом центре большого природного и охотничьего заповедника. Кроме этого комплекса, в заповеднике имелось ещё несколько небольших групп домиков, куда заядлые охотники и любители дикой природы могли купить путёвку и под наблюдением отца поохотиться, побродить по лесам, попутешествовать по озёрам и даже посетить старинные церкви и другие исторические места. История нашего края очень богата, и в нашем заповеднике даже есть два источника, которые испокон века считались святыми и чудотворными. Они бьют с такой силой, что попить воды из них можно даже зимой, если разрубить лёд.

Один из этих дальних охотничьих комплексов расположен на берегу малого озера, другой – на берегу реки, впадающей в самое большое озеро в наших краях, входящее в цепь озёр, которые в наше время соединены Волго-Балтийским каналом и с Волгой, и с Ладогой, и по которым ходят огромные туристские теплоходы. Эти теплоходы могут доходить до Соловецкого архипелага на севере до Астрахани и Каспийского моря где-то далеко-далеко на юге. Маршруты у них самые разные, а объединяет их то, что все они – ослепительно белые, и по ночам сверкают разноцветными огнями, и день напролёт с них доносится весёлая музыка.

Наш заповедник – самый большой на весь север европейской части России, между Вологдой и Санкт-Петербургом. И наш отец, Леонид Семёнович Болдин, является его главным смотрителем и главным егерем.

Когда-то отец и не думал, что его занесёт в эти края. Он окончил биофак МГУ и надеялся заниматься научной работой. Но тут что-то произошло – то ли не было места в лаборатории, в которую он хотел попасть, то ли он опоздал с оформлением документов на научное судно, которое должно было отправиться в Японское море… В общем, его заверили, что на следующий год его обязательно возьмут, и спросили, не хочет ли он тем временем поработать смотрителем крупного заповедника – чтобы не терять год зря, а поднабраться практического опыта, так необходимого любому биологу. Отец согласился – и ему так понравилось, что он остался в заповеднике на всю жизнь. Как он объяснял: «Во-первых, в заповеднике занимаешься живым делом, во-вторых, ты тут сам себе хозяин, никто над тобой не стоит… А в-третьих, – добавлял он с улыбкой, – тут мы не пропадём в самые тяжёлые времена любых кризисов.»

Надо сказать, отец сумел себя поставить. Сперва к нему относились как к «студентику-москвичу», который быстро обожжётся на непривычном деле и поспешит назад, в свою столицу, где все такое знакомое и уютное. Но отец – ну, в точности, как Шурик из «Операции „Ы“ – заставил с собой считаться всех, в том числе самое высокое начальство. Лес он знал как никто, и даже самые отчаянные сорвиголовы не рискнули бы сунуться в глушь без его надзора и его помощи. Нарваться на злого и голодного после зимней спячки медведя или на кабанов с месячным выводком, которые любых незнакомцев готовы воспринимать как врагов и огромными клыками защищать от них своё потомство, никому не хотелось. Но страшнее и медведей и кабанов на самом деле были лоси – особенно в период гона, когда она шлялись по лесу с единственной елью вызвать соперника на рыцарский турнир, а соперником они числили всё, что движется – в том числе, туристов и охотников… Отцу доводилось спасать незадачливых браконьеров, просидевших на дереве около суток, спасаясь от ревнивого лося, готового поднять их на рога и смять копытами, или от зорко стерегущих кабанов, которые со свойственной им медлительной основательностью сидели и соображали, стоит ли им подтачивать корни дерева или обидчик в конце концов сам свалится им на клыки – когда „дозреет“… Даже, по рассказам, секретарь обкома звонил отцу и вежливо спрашивал, можно ли в такое-то и такое-то время привезти на охоту очередных знатных гостей – точно так же, как в наши дни отцу звонило все местное начальство и все самые „крутые“ местные мафиози… Впрочем, с местными мафиози у отца были свои отношения. Самый крупный из них – „наш крёстный папа местного разлива“, как шутливо называл его отец – в своё время был у нас шофёром. Это было тогда, когда отцу полагалась не только служебная „нива“, но и личный шофёр, проходивший по штатному расписанию заповедника. Потом, из-за всех этих кризисов, зарплату на шофёра урезали, да и „нива“ давно пылилась в гараже – за казённый счёт её больше не ремонтировали, а отцу всё было недосуг ей заняться. Да, по правде говоря, и не очень она была ему нужна: по лесам он предпочитал передвигаться пешком, а в город за покупками – на моторном катере. Шофёр „с горя“ ушёл „в бизнес“ – как он сам это называл, и довольно скоро стал таким большим человеком, что не подступись! Скоро он стал открывать магазины и даже отремонтировал и превратил в современный рынок торговые ряды семнадцатого века: как рассказывали, на дань, которую собирал со всех городских киосков и со всех мелких кооператоров… Словом, тип он был ещё тот, но с отцом у него сохранились самые душевные отношения. Насколько я знал – я его не видел уже несколько лет, и только слышал, как они с отцом перезваниваются по телефону – он до сих пор называл отца „хозяином“ и всегда спрашивал, не надо ли чем-нибудь помочь. Отец от помощи всегда отказывался и держал себя с ним так же сурово, как с другими, не позволяя соваться в заповедник до начала охотничьего сезона и без лицензии с точно указанным количеством разрешённых ему к отстрелу зверей. Ну, может, чуть помягче: один из охотничьих домиков всегда придерживал для него и его гостей, количество мелкого зверя – зайцев там, или барсуков – всегда оценивал на глазок, „не замечая“ излишков, и четырёх волков всегда был согласен признать за трёх. Как ни странно, наш мафиози очень этим гордился, потому что отец никому, кроме него, не делал таких поблажек, и мафиози особенно отмечал это перед своими гостями, подавая как ещё одно доказательство своего особого положения в нашем районе.

Вот, пожалуй, и всё, что вам необходимо знать для начала, чтобы я мог продолжить свой рассказ… Да, надо, наверно, ещё рассказать, как на свет появились мы с Ванькой. Отец правил в заповеднике уже около десяти лет, когда к нему на преддипломную практику приехали несколько студентов пятого курса, в том числе наша мама. То есть, наша будущая мама, вы ведь понимаете. У неё тогда и фамилия была другая, не Болдина, а Морчугова, Таня Морчугова. Потом они долго переписывались, а после защиты диплома мама приехала к отцу, и они поженились. Через год на свет появился я, Борис, а ещё через три года – Ванька. Под Новый год мне ещё было одиннадцать лет, но я уже всем говорил, что двенадцать, потому что мой день рождения был уже совсем скоро. Ну, а Ваньке, сами понимаете, девять.

Вот теперь действительно все, и я могу продолжать рассказ. И поведать о том, что случилось чуть пораньше того момента, с которого я его начал – когда мы доставляли ёлку из леса. Ведь то, что произошло, аукнулось потом в нашей истории…

Итак, мы выбрали ёлочку попушистей и покрасивее, спилили её и на больших санках повезли домой. Мы – это отец, я, Ванька и Топа – наш огромный и добродушный (с нами, по крайней мере) «кавказец». Или, если называть его породу полностью, кавказская овчарка. Наш замечательный овчар (до сих пор не понимаю, почему нельзя употреблять это слово, если твоя овчарка не «она», а «он»: взрослые говорят, что это неправильно, а мне это кажется только логичней) был серого цвета с белыми манжетами и белым нагрудничком, да ещё по спине, от основания хвоста до самого загривка, шла рыжеватая полоса. Летом эта полоса становилась заметней, а зимой почти совсем закрывалась густой «зимней» шерстью, и вплоть до весны – до начала линьки – её сложно было разглядеть. Полностью его звали Генерал Топтыгин – он и вправду был похож на медведя. Но, сами понимаете, всякий раз не позовёшь его через весь лес полным именем, поэтому оно и сократилось до Топа.

Топа больше прыгал, резвился и всячески нам мешал, чем помогал. Он валялся на свежем снегу, брыкая в воздухе всеми четырьмя огромными лапами, а на его морде появилась огромная улыбка – самая настоящая улыбка, поверьте мне! Впрочем, вы, конечно, поверите, если у вас хоть когда-нибудь была собака и вы видели её в хорошем настроении. Потом он вскочил и стал носиться кругами, раскидывая снег широченной грудью, а когда мы завалили ёлочку, то решил, что это мы срезали большую палку, чтобы с ним поиграть, и собирался вцепиться в ёлку зубами, так что отцу пришлось на него прикрикнуть.

Зато и отдуваться за свои проделки ему пришлось по полной программе, когда отец запряг его в санки, а сам пошёл впереди, уминая лыжами снег, чтобы Топе было легче бежать: в точности, как передвигались по Клондайку герои Джека Лондона! Топа не очень любил возить санки, и порой норовил присесть и попытаться сбросить ремешки, которые его опутывали, смешно изгибаясь и скребя по упряжи лапами, но ему достаточно было крикнуть: «Топа, фу! Домой!» – чтобы он тут же оставил все попытки увильнуть от работы и, весело подскочив, побежал дальше, таща за собой санки с ёлкой словно пушинку. Он знал, что дома его ждёт награда за труд: мосла от свежеубитого лося или кусок лосиной головы. Кабаньего мяса ему не давали – но не потому, что он не любил кабанину. Во-первых, во всех свиньях – и в диких, и в домашних – может быть всякая «микрофауна» – особые глисты, палочки вирусоносителей и прочая гадость – смертельно опасная для собак. И, во-вторых, Топу нельзя было приучать, прикармливая его кабаньим мясом, что кабаны – это дичь, на которую всегда можно охотиться. Кавказец может завалить любого зверя, и Топа не раз одним прыжком заваливал огромных лосей, но дело в том, что кавказцы всегда атакуют напрямую, полагаясь только на свою силу, и если это проходит с лосем, волком и даже медведем, то хитрый кабан встречает прямую атаку не выпрямясь в полный рост для отражения нападения, а присев и выставив свои жуткие клыки, чтобы этими клыками разорвать нападающему живот или бок. Топа был приучен, что кабанов надо брать только сбоку, сперва покружив вокруг них, чтобы выбрать удобный момент для броска, но ведь порода все равно могла взять в нём верх, и если б он сгоряча бросился прямо на кабанью морду, то нашему Генералу Топтыгину пришлось бы очень плохо.

Ну вот, я пересказал вам о Топе многое из того, что знал сам и что объяснял мне отец, а тем временем Топа тянул и тянул санки. Впрочем, для него это был не груз, а тьфу, недоразумение, и он лёгкой рысцой двигался к дому, как будто и не замечая, что к нему что-то прицеплено, а свисавшая с санок верхушка ёлочки чертила позади него ровную тонкую полоску, поверх следов полозьев и следов его лап.

Вдруг Топа замер, как-то сразу насторожившись, и даже не обратил внимания, когда санки, чуть-чуть проехавшие по инерции вперёд, поддали ему по задним лапам. Он нюхал воздух, поводя мордой туда и сюда, а потом вопросительно взглянул на отца. Мол, мне кажется, есть, что проверить, но тут тебе решать, хозяин, выпрячь меня или нет.

– Что такое, Топа? – спросил отец.

Топа приподнял верхнюю губу, обнажив два больших боковых клыка, и тихо зарычал. Это было выражение особого неудовольствия. Чем тише Топа себя вёл – тем, значит, он серьёзней был настроен разобраться с какой-то опасностью или безобразием.

– Вот как? – осведомился отец. – Что ж, веди нас. Стоять!

Топа застыл и дал отцу снять с него постромки шлейки. Почувствовав себя свободным от упряжи, он хотел было рвануть в глубь леса, но отец резко окрикнул его:

– Сидеть!..

Топа покорно присел и стал ждать.

– Кто там, по-твоему, зверь или человек? – спросил я.

– Сейчас увидим, – ответил отец. – Мне кажется, человек. Веди нас, Топа. Рядом!

Топа пошёл возле самой ноги отца, на полтуловища впереди. Минут через пять он по дуге вывел нас ближе к краю заповедника – к тому краю, который примыкал к «цивилизации» – то есть, к шоссе, за которым начинались редкие деревни, постепенно становившиеся все гуще и минут через сорок (меряя скоростью междугороднего автобуса) настолько плотным кольцом облегавшие Город (мы так и называли его «Городом» – ведь это был центр всего нашего огромного района, хотя на самом-то деле городок был небольшой), что правильней было бы называть их городскими предместьями.

– Похоже, в заповедник кто-то вторгся, – сказал отец.

И точно. Ещё через некоторое время Топа вывел нас к следам лыж, а по этим следам – на небольшую полянку.

– Та-ак… – останавливаясь, процедил отец.

Снег был взрыт и утоптан, и в нём виднелись пятна крови.

Подойдя поближе, отец стал рассматривать оставшиеся следы.

– Лося завалили, – сказал он. – Вот следы саней, просевших под тяжестью зверя, вот тянется полоска, которую пропахала в снегу голова лося и его рога, а вот другая полоска – там, где с саней свисало его копыто… Пошли дальше.

Немного дальше мы наткнулись на утоптанный снег и щепки вокруг нескольких срубленных ёлочек.

– Решили позаботиться обо всём разом, – заметил я. – И о ёлке, и о праздничном угощении. Наверно, брали на несколько домов, так?

– Или на несколько домов, или на продажу, – сказал отец. – Мы это поймём, когда дойдём до шоссе.

– А как мы это поймём? – спросил Ванька.

– По следам, – объяснил отец. – Если они убрались отсюда на «Буране» или легковушке, а то и просто пешком потопали дальше, в свою деревню – то, значит, запасались для себя и соседей.

– Но ведь на легковушке можно и в город уехать… – заметил Ванька.

– А куда ты денешь тушу лося и ёлки? На верхний багажник? – спросил я. Такие вещи я уже понимал. – Да тебя первый же гаишник тормознёт! А вот если следы крупные – от фургона или грузовика…

– …Да, тогда, скорее всего, они намылились в город, торговать добычей… – кивнул отец. – Но тут надо будет глядеть на следы покрышек. У местных хозяйств есть два-три грузовика с достаточно стёртой резиной. Я уже успел изучить их отпечатки.

Мы добрались до шоссе и увидели следы колёс достаточно крупной машины.

– Можно считать, нам повезло, – сказал отец. – Резина хорошая, так что, значит, люди не бедствуют. Когда человек зарабатывает на своём промысле достаточно, чтобы содержать машину в порядке – он обычно сам не торгует вразвес, а оптом продаёт все мясо какому-нибудь посреднику. Тем более, всего несколько часов до Нового года. Допустим, браконьерам срочно понадобились деньги для того, чтобы как следует отметить праздник. Значит, браконьеры были уверены, что сразу по возвращении в город получат живые деньги; то есть, действовали имея с кем-то твёрдую предварительную договорённость – или даже прямой заказ.

– Ты думаешь, поэтому их легко будет выследить? – спросил я.

– Разумеется! Представь себе человека, которому по карману покупать у браконьеров цельные туши, чтобы потом потихоньку реализовывать их через торговые точки в городе. Такой человек должен быть достаточно крупным торговцем мясом, со своими большими морозильниками, со своими официально зарегистрированными местами на рынке и официально заключёнными договорами с магазинами. То есть, мясо пойдёт в продажу по путям, которые заранее можно предсказать. А значит, и перекрыть… Так что с этим мы разберёмся! А теперь вернёмся к нашей ёлочке. Нам надо вовремя успеть её установить и нарядить, а дела подождут до завтрашнего дня!

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ. ПЕРВЫЙ СЛУХ О ПРИЕЗДЕ МИНИСТРА

Добравшись до дому, мы не стали сразу устанавливать ёлочку, а дали ей «отойти» с морозца. Тем временем мы натаскали полный бак снега, чтобы снег в нём потихоньку растаял – отец говорил, что для ёлки лучше стоять в воде, получившейся из талого снега, чем взятой из колодца.

Мама ненадолго выглянула из кухни, чтобы полюбоваться ёлкой, прислонённой к стене в самой большой комнате, которую мы называли «гостиной» – и опять скрылась. Было уже тридцать первое декабря, и мы специально не ставили ёлку раньше, чтобы она подольше простояла потом, до начала февраля, когда был мой день рождения. Зато и работы хватало – надо было и ёлку нарядить, и стол накрыть, и улучить момент подсунуть под ёлку свои подарки. Мы с Ванькой приготовили кой-какие подарки друг для друга и для родителей, но это не значит, что мы не верили в Деда Мороза. Наверно, если подумать, мы относились к этому приблизительно так: подарки от Деда Мороза – само собой, а наши подарки – само собой. Вроде того, что мы помогаем Деду Морозу – не всё же ему одному стараться.

А мама готовила гуся – дикого гуся, с соусом из протёртой клюквы или брусники. Понятно, что она была в запарке.

В общем, часа через три мы установили ёлку, и стол был накрыт, и отец снял с чердака ёлочные игрушки и оставил нас наряжать нашу красавицу, а сам ушёл на кухню помогать маме. Он это специально сделал – чтобы у нас было время положить под ёлку наши подарки. Сам он умудрялся подкладывать подарки под ёлку так ловко, что мы никогда не замечали, как это происходит. Мы следили за ним и мамой во все глаза, и, вроде бы, никак они не могли положить свёртки и коробки под ёлку так, чтобы мы этого не заметили, и всё равно – вот только что под ёлкой ничего не было, а с последним двенадцатым ударом курантов раз! – и все появлялось!

Мы начали старательно разряжать ёлку – эта задача всегда была на нас, отец только вешал гирлянды электрических лампочек и надевал шпиль. То есть, делал то, что нам самим было бы сделать трудновато. Мы вешали шары, прицепляли стеклянные раскрашенные фигурки, усыпали ёлку серебряным дождём. Наш телевизор, стоявший в углу гостиной, был включён, и показывали, как всегда на Новый год, «Иронию судьбы». Это значит, было уже довольно поздно, потому что «Иронию судьбы» всегда крутят ближе к вечеру. Было, наверно, часов семь.

Потом мы сбегали в нашу комнату и принесли наши подарки родителям. Маме мы сделали новую разделочную доску из дуба, на которой выжгли паяльником слова «С Новым годом!» и морду Топы, держащего в зубах букет цветов (правда, нос и глаза Топы получились слишком лошадиными, но все равно морда была достаточно косматой, и к тому же безухой, так что сразу можно было догадаться, кто изображён), а отцу – кожаный ремень с ножнами для его большого ножа слева от пряжки и с футляром для фляги справа. Сперва мы пытались шить весь ремень суровыми нитками, но дырявить толстую кожу оказалось безумно трудно, мы все пальцы себе искололи, и в конце концов мы соединили все заклёпками, насажав их для прочности как можно больше. Получилось грубовато, но вполне красиво.

Мы завернули оба подарка в цветную бумагу и положили их под ёлку… И тут зазвонил телефон.

– Алло! – я взял трубку, сделав Ваньке знак убавить звук в телевизоре.

– Заповедник? – осведомился хрипатый голос.

– Да, дом лесника, – ответил я. Голос показался мне смутно знакомым.

– Ты, что ль, Борис? С Новым годом!.. Не признал?

– Нет… – я пытался сообразить, кто бы это мог быть.

– Ну, значит, богатым буду, – рассмеялся мой невидимый собеседник. – Батяню позови… То бишь, хозяина!

Я догадался, что, скорее всего, со мной говорит наш бывший шофёр, а нынче самый крутой «новый русский» наших мест.

– Одну секунду, – сказал я. – Сейчас позову! И вас тоже с Новым годом!.. – я мучительно пытался вспомнить, как его зовут. Помнится, в детстве я называл его «дядя Петя»… Или «дядя Миша»? Столько лет прошло, что вылетело из головы. Отец называл его по фамилии – Степанов. Но мне обращаться к нему по фамилии было не очень удобно.

Я кинулся на кухню.

– Папа, тебя Степанов к телефону!..

Отец, аккуратно перекладывавший салат из кастрюли в красивую керамическую миску, поднял голову и ухмыльнулся.

– Поздравить хочет… – он не спеша направился к телефону и взял трубку. – Да, слушаю… И тебя, Степанов… Дай Бог тебе всех благ и дальнейшего процветания… Ну, это уже лишнее… Ты о чём?.. Нет, ничего не понимаю… Так… Так… Представь себе, не знал!.. Да, вот так получается, что все новости я узнаю самым последним – вот что значит в глуши сидеть!.. Да, я учту, спасибо… Да, у меня одна просьба… Ведь твои «сборщики дани» на рынке… Ну, согласен, не «сборщики дани», а охранники, сути дела это не меняет… Так вот, они ведь смогут отличить лосиное мясо от любого другого… Да, кто-то завалил лося в заповеднике, и, скорей всего, мясом будет торговать кто-то из крупных мясников, понемногу подкладывая его к говядине и свинине… Нет, «самому разбираться» не надо, и портить ни с кем отношений тоже не надо… Пусть охранники тихо известят милицию, а милиция якобы случайно заглянет с проверкой… Чтобы ты был ни при чём… Нет-нет, если бы этого мясника надо было «наказать по-своему», я бы так и попросил… Заранее спасибо… Да, твою информацию я учту… Очень странно, согласен… Хотя понятно, да… Ещё раз счастливого Нового года!

Он положил трубку и покачал головой.

– Надо же!..

– Что такое? – спросила мама, вышедшая из кухни и слушавшая разговор, стоя в дверях. Догадаться, что разговор был о чём-то серьёзном, можно было хотя бы потому, что отец и Степанов разговаривали на «ты». Вообще они старались обращаться друг к другу на «вы», особенно при людях, и на «ты» переходили лишь тогда, когда проблема была достаточно серьёзной и они обсуждали её, отбросив весь «напускной политес», как это называла мама, которую немножко смешили периодические попытки грубоватого Степанова держаться с джентльменской светскостью.

– Ну, во-первых, всем поздравления от нашего старого друга. Он отправил к нам машину с подарками, вот-вот подойдёт. А во-вторых, к нам едут знатные гости – о чём меня почему-то никто не удосужился предупредить заранее.

– Какие знатные гости? – спросила мама.

– Наш министр.

– То есть?

– Ну, Степан Артёмович, министр лесного хозяйства. Приедет дня через два, чтобы встретить здесь и Рождество, и Старый Новый год, а заодно и на кабана поохотиться.

– Ну, в новогодние праздники никогда не обходится без больших гостей и больших хлопот, – вздохнула мама.

– Ничего! – сказал отец. – Степан Артёмович – мужик нормальный. Мы с ним всегда ладили. Хороший человек, и без особых претензий, так что лучше он, чем кто-нибудь другой… Меня удивляет, что я узнаю об этом от Степанова, а не из Москвы…

– Может, Степанов ошибся?..

– Он редко ошибается… Правда, и сам сейчас сказал, что прослышал стороной, и не знает, правда это или нет, но на всякий случай предлагает свою помощь. Если, мол, надо будет министра по высшему классу обслуживать… Что ж, я поблагодарил, и сказал, что учту его предложение.

– Так что, возможно, никаких гостей ещё и не будет, – сделала вывод мама.

– Возможно, но маловероятно, – ответил отец. – Ладно, это все дела завтрашнего дня, а пока что давайте закончим приготовления и сядем за стол. Ребятки, проверьте, все ли накрыто, и помогите нам носить блюда из кухни.

Он на секунду посерьёзнел, словно задумавшись о своём, потом рассмеялся, обнял маму за плечи и пошёл с ней на кухню.

– Не фига себе! – выдохнул Ванька. – Сам министр к нам едет!

– А что нам, впервой? – откликнулся я. – Сколько их к нам переездило! Кстати, и этот министр у нас был однажды, года два назад. Ты разве не помнишь?

– Погоди!.. – Ванька задумался. – Тот здоровый мужик, который подарил нам шоколадных зайцев, а потом все ругался на свою охрану, что она ходит за ним по пятам и не даёт свободно вздохнуть?

– Он самый.

– А, ну, тогда, порядок! – заявил мой брат. – Он действительно нормальный мужик. И не наглый. Помнишь, как он с утра один ушёл в лес на лыжах, а когда отец стал его ругать, что он отца не предупредил и не позвал с собой, потому что с лесом шутки плохи, стал объяснять, что не хотел зря тревожить отца, ведь у хозяина заповедника и так забот полно, и что вообще он вырос в Сибири, поэтому знает, что такое лес…

– Вот-вот, – кивнул я. – И вообще они с отцом друг другу тогда понравились… Но хватит болтать, пошли помогать родителям!

Ванька ещё раз придирчиво поглядел, красиво ли мы уложили под ёлкой наши подарки, и вслед за мной направился в кухню. В это время с улицы послышался шум подъезжающей и тормозящей машины.

– Подарочки от Степанова приехали! – хмыкнул Ванька.

– Это не подарки, – сказал отец, спеша к двери. – Это какая-то другая машина, я по звуку слышу. Неужели министр?.. Топа, стоять! – открывая дверь правой рукой, левой он придержал отчаянно залаявшего Топу за ошейник. (Вообще-то, Топа почти всё время жил на улице, но в честь Нового года ему позволили побыть в доме).

Но это был не министр. Ночь была ясная-ясная, а снег – таким чистым, каким никогда не бывает в городах, и вся площадка перед домом, вплоть до забора с большими воротами и тёмных очертаний леса за забором, так отсвечивала холодным серебром, что было совсем светло, почти как днём. Поэтому мы отчётливо видели даже цвет остановившейся машины: изумрудно-зелёный. И из этой машины вылезали трое человек: два силуэта побольше и один – совсем маленький, казавшийся круглым пушистым шариком.

Топа лаял довольно весело – как будто узнав давних знакомых. Для посторонних его глубокий бас в любом случае прозвучал бы грозно и устрашающе, но мы-то отлично разбирались в интонациях нашего пса.

– Свои, Топа, свои! – закричал весёлый голос. – Семеныч, принимай гостей!

– Серёга, ты, что ли? – вгляделся отец.

– Я, Ленька, со всеми своими дамами!..

Тут и мы поняли, кто это. Это был дядя Серёжа Егоров, уже гостивший у нас вместе с семьёй, и прошедшим летом, и в позапрошлые осенние каникулы, а иногда наезжавший в одиночку. Он был старым другом отца, вместе с ним учился в университете, а потом долго работал в разных питомниках и научных центрах, прежде чем много лет назад не бросил все и не завёл ферму пушного зверья, где разводил всяких песцов и чернобурок. Его жену звали тётя Катя, а их дочку, на год младше меня, Фаиной – естественно, мы сразу стали называть её «Фантиком», а она жаловалась, что в школе её дразнят, кроме того «Фантой» и «поросёнком Фунтиком».

Она была худой и стройной девочкой, почти щепочкой, и, увидев пушистый комок, я в первый момент удивился, когда она успела так потолстеть. Но всё объяснилось очень быстро, когда в прихожей она освободилась от шуб и свитеров и предстала перед нами такой же худышкой, как прежде.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю