Текст книги "Дело №1"

Автор книги: Алексей Биргер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Без помощи Гортензинского? – спросил я.

– У него и без того забот хватает. Зачем его лишний раз нагружать? Спасибо и на том, что он участие в парне принимает.

– Да… – заметил я. – Спасибо и на том.

Отец Владимир поднялся.

– Понимаю, что и так отнял у вас немало времени. Извините. И, надеюсь, в следующий раз мы увидимся по менее щепетильному поводу. Просто повидаемся как старые знакомые. Может, и в наши края заглянете, я вам северную природу покажу. Красивая у нас природа. Недаром и Ломоносов как раз из тех мест.

– Спасибо, отец Владимир, – отозвался я. – Только, боюсь, я долгонько теперь никуда не выберусь. Работа у меня такая, что отдыха не предусматривает.

– Ну, храни вас Бог, храни вас Бог…

И я проводил отца Владимира к выходу, а когда он ушел, устроился в кресле, чтобы еще немного подумать.

Отец Владимир сам не представлял, сколько он мне рассказал.

И очень мне не понравилась картина, которая вставала перед моими глазами.

Мне надо было решить главный вопрос: или попробовать разобраться с надвигающимися проблемами самому или позвонить Борису Андреевичу. Мне своевольничать не привыкать, когда это для пользы дела надобно, да и генерала не хотелось тревожить…

Но в конце концов я все-таки набрал его номер. Ведь если я где-то промахнусь, если что-то пойдет не так, то я и его подведу! Поэтому он обязательно должен быть в курсе.

– Да?.. – прозвучал его голос.

– Борис Андреевич, это я. Дело неотложное. Когда мы с вами можем встретиться?

– Да хоть сейчас, если тебе удобно.

– Вполне. Куда мне подъехать?

– Хм-хм, дай подумать. Знаешь что, приезжай-ка ко мне домой, где-то часика этак через полтора. Заодно и поужинаем вместе. Не забыл еще, где я живу?

– Как можно, Борис Андреевич!

– Вот и славно. Жду.

Я выждал еще минут пятнадцать, потом покинул квартиру. Валерий, завидев меня, встал с лавочки за детской площадкой, где он сидел, читая газету, и пошел к машине.

– Ну? – поинтересовался я. – Есть что-нибудь новенькое?

– Возможно, – кивнул Валерий. – Похоже, священника сопровождали двое, и он об этом не подозревал. Я этих типов, конечно сфотографировал.

– Отлично! Сейчас остановимся у ближайшего фотосервиса, в котором есть срочное исполнение заказов. А потом поедем к «Войковской».

Проявка и печать заняли около часа, и вот мы понеслись дальше, по Ленинградскому проспекту, к дому Бориса Андреевича.

– Прости, но тебе опять придется подождать, – сказал я Валерию, когда мы остановились во дворе генеральского дома. – А ты, наверно, голоден? Можешь сходить в кафе, я нескоро освобожусь. Есть у тебя деньги?

– Если можно на часок отлучиться, – улыбнулся Валерий, – так я к, сестре заверну, она тут живет неподалеку. Там и поем.

– И час есть, и даже поболее, – сказал я. – Можешь съездить.

И сам зашёл в подъезд, поднялся на лифте на седьмой этаж.

Генерал встретил меня в спортивном костюме и в шлепанцах. Его милая жена, Клавдия Петровна, хлопотала на кухне.

– Заходи, заходи, – сказал Борис Андреевич, – сейчас закусим, а там и о делах потолкуем.

Я прошел на кухню, поздоровался с Клавдией Петровной, меня тут же усадили за стол…

– …А теперь извини, Клавочка, нам с Валентином нужно потолковать наедине, – сказал генерал минут через двадцать.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Клавдия Петровна. – А то сейчас мое любимое телешоу начнется, я уж сижу, как на иголках, все-таки гостя покидать неудобно… Но раз вы меня отпускаете, то спасибо вам!

– Ваша жена – отличный дипломат! – сказал я Борису Андреевичу, когда Клавдия Петровна вышла.

– Старая школа! – засмеялся он. – Но давай, рассказывай, что у тебя стряслось.

И я начал рассказывать во всех подробностях. Закончив рассказ, выложил на стол конверт с готовыми фотографиями.

Генерал взял фотографии, медленно и вдумчиво перебрал их, одну за другой. Периодически он то хмурился, то головой покачивал.

– Ну? И что ты сам обо всем этом думаешь? – наконец спросил он.

– Я думаю о том, что Гортензинский так возникает отовсюду, как будто специально подставляется, специально хочет засветиться.

– И зачем ему это, по-твоему?

– Ему нужно убедить меня, что в отношении училища у него есть свои интересы. Для чего? Чтобы я начал реагировать и этим интересам препятствовать, готовясь отразить удар с той стороны, которую он мне демонстрирует. А он тем временем совсем с другой стороны ударит. Я так понимаю, ему нужно скинуть меня из начальников училища, чтобы другой человек, послушный, позволил ему… ну, скажем так, вылепить из некоторых кадетов его агентов в нашем ведомстве. Развратив мальчишек деньгами, обещаниями хорошей жизни… Интересно, он уже проделывал подобные штуки?

– Проделывал, – кивнул генерал. – Мы имеем данные, что среди студентов и курсантов некоторых заведений есть будущие «агенты», находящиеся под влиянием Гортензинского и его людей. Знаем, какими методами он этих ребят проталкивал, но не вмешивались, потому что эти заведения нам не подчиняются. Глаз с этих ребят мы, конечно, не спустим, особливо с тех, кому предназначено стать, например, прокурорами… Но дело в том, что до сих пор Гортензинский проталкивал вполне взрослых ребят, от семнадцати до двадцати лет. То есть, людей сложившихся, и уже испорченных деньгами или теми кругами, в которых вращаются их семьи. Таких ребят, которые сознательно готовы всю жизнь продаваться Гортензинскому и служить ему дополнительным щитом… А тут – двенадцатилетние мальчишки. За те годы, что они проведут в училище под твоим руководством, любой «мальчиш-плохиш» десять раз перевоспитается.

– Ну, не переоценивайте мои возможности.

– Я знаю, о чем говорю, – Борис Андреевич качнул головой. – А вот если тебя не будет… Работа училища будет, по сути, развалена. Но от всех внутренних интриг и разногласий, которые могут тебя задеть, я тебя надежно огражу. А у тебя-то какие соображения?

Я еще раз все взвесил, прежде чем заговорить.

– Насчет визита отца Владимира, – начал я, – есть два предположения. Первое – Гортензинский и правда считает, что отец Владимир относится ко мне со страхом и ненавистью, как к человеку, который несколько раз вызывал его на допросы. И Гортензинский в жизни не мог предположить, что отец Владимир меня навестит. Второе – он знал заранее, что в свое время именно я…

– Ну, не важно, что именно ты сделал, – генерал махнул рукой.

– В общем, он предвидел заранее, что отец Владимир помчится ко мне, чтобы хлопотать за Астафьева – и проговорится, естественно, какую роль в судьбе Астафьева играет сам Гортензинский. Мне представляется, что верен второй вариант. Если бы Гортензинский думал, что нас с отцом Владимиром ничто не связывает, то за отцом Владимиром не следили бы. Теперь вопрос, зачем это Гортензинскому надо. По нескольким причинам, и основная: навести меня на мысль, что именно Астафьев – тот мальчишка, из которого Гортензинский вылепит шпиона мафии в наших рядах. Потому что, мол, финансовой помощью младшим братьям и сестрам Михаила Астафьева он крепко будет держать парня на крючке и не даст ему забыть о долге… Но если он хочет, чтобы мы так думали – значит, на самом-то деле, Астафьев ни при чем. А пока мы будем думать на Астафьева, начнем искать рычаги, которыми ежедневно Гортензинский воздействует на мальчика, Гортензинский провернет совсем другую комбинацию. То есть, Астафьев – это пыль нам в глаза.

– Логично, – пробормотал генерал. – Что дальше?

– Далее – визит Дегтярева-старшего. После такого визита я должен подумать, что яблочко от яблони недалеко падает, и что Володя Дегтярев – именно тот паренек, на которого Гортензинский сделал ставку. Мол, вновь начнет общаться с отцом, увидит кусочки красивой жизни… Кстати, мне до сих пор интересно, кто же направил младшего Дегтярева поступать в наше училище.

– Не ищи врагов далеко! – расхохотался генерал. – Я направил!

– Вы?!.. – я человек выдержанный, но тут у меня челюсть отвисла. – Как?!..

– А вот так. Мы общаемся с его матерью. То есть не я общаюсь, а Клавушка, в основном. И вот, когда гроза грянула, моя Клавдия – ну ты ж ее знаешь – говорит: надо, мол, навестить, поддержать, такая хорошая женщина, обязательно нужно показать ей, что никто от нее не отвернулся. А потом как пристала ко мне: ты погляди, какой хороший мальчишка растет, вот бы ему в училище, и матери его было бы легче, такой хорошей женщине, которая так все тянет… Ну, я и подтолкнул маленько. Только, прошу учесть, Володька – не мой протеже. Срежется, так срежется. Просто не ищи подвох там, где его нет.

– А Гортензинский, выходит, узнал, что младший Дегтярев благополучно одолевает этап за этапом, но не знал, кто его, так сказать, «благословил» на этот путь, – подытожил я. – Он отыскал старшего Дегтярева и задействовал его в своих целях. И кое-что насчет этих целей я начинаю понимать… М-да. Вот вы говорили, что я в какой-то степени оказался заложником аппаратных игр. Но я-то что… Когда дети оказываются заложниками игр взрослых, это недопустимо.

– Разделяю твои эмоции, – улыбнулся Борис Андреевич. – Но эмоциям не очень стоит поддаваться. Выкладывай, что там у тебя дальше.

– А дальше, встреча с Ершовой по поводу Юденича, и все, что она мне поведала. Когда я стал раскладывать информацию по полочкам, то сначала мне в голову пришли неожиданные мысли. Кажется, я начал понимать, как хлопоты трех разных людей за трех разных мальчишек связаны между собой, интригами Гортензинского в один узелок и служат составляющими его плана. Похоже, разгадал я его подлинный план. Но если я его разгадал – то сразу понятно, как ему противостоять, где слабые места этого подонка.

– Выкладывай! – потребовал генерал.

И я принялся «выкладывать». А у генерала брови полезли вверх – по мере того как он выслушивал самые невероятные мои предположения. Он не мог не признать их обоснованность и логичность – и, главное, реалистичность – при всей невероятности.

– Да… – засмеялся он, покачивая головой. – «Ты сер, а я, приятель, сед, и волчью вашу я давно натуру знаю»… И не скажешь, что ты почти десять лет был не у дел. О, как соображаешь! Мы, конечно, все основательно проверим, но, если ты прав, то – конец волку!

Глава восьмая
Драка в первый же день

(Рассказывает Андрей Карсавин)

За окнами автобуса замелькали деревеньки, поля и леса. Миновав кольцевую дорогу, мы выехали за пределы Москвы. Мы ехали в двух автобусах – пятьдесят ребят со всей страны, прошедшие предварительные этапы, и сопровождающие нас взрослые.

Рядом со мной сидел парень, вместе с которым мы, попав в одну отборочную группу, проходили предварительные этапы – Лешка Конев, я его запомнил. Спокойный и серьезный. Еще несколько знакомых лиц мелькнуло, из тех, кого я видел на предварительном экзамене, но вот имена и фамилии у меня не отложились в памяти. Вот этот армянин, который прыгал от радости, увидев свое имя в списке: «Ура! Ура! Я прошел!» И вон тот – сын модного папы, который спрашивал про теннис.

Он сидел в наушниках и тихонько подпевал той музыке, которая была слышна ему одному… Неужели он выдержит сборы, не завалится на чем-нибудь?

Кстати, надо сказать, что все ребята, не прошедшие отборочный этап, получили ценные подарки: плееры, швейцарские ножи или компакт-диски с отличными компьютерными играми. Конечно, ребята все равно были расстроены… Тех из нас, кто заключительный сбор не пройдет, тоже, наверное, вознаградят, хотя утешение это будет слабое. Я-то твердо настроился поступить. И, по-моему, все остальные настроены на это не меньше моего.

Списки прошедших отборочный этап вывесили через три дня после последнего экзамена. Что около этих списков творилось, можно себе представить.

И вот мы едем на заключительный сбор. Я пригляделся к парочке, сидящей напротив. Здоровенный парень – и рядом с ним верткий и юркий, небольшого роста, но ладно сложенный и чем-то на кузнечика похож. На черноволосого кузнечика.

– Слышь, Илюха, а ты-то Москву поглядеть успел? – спросил он.

– Успел немного, – кивнул здоровенный парень.

– А я вот – нет. Я с самолета – и почти сразу на автобус. Но ничего, еще нагуляемся по Москве, когда поступим и на выходные будем вольную получать, да?

– Ты так уверен, что поступишь? – немного удивился Илюха.

– Конечно, уверен! Иначе бы и поступать не поехал! У меня знаешь, какие данные – во! Все комиссии отметили!

– А я вот не уверен, – вздохнул парень. – Я, понимаешь… В смысле, все спортивные нормы я хоть сто раз подряд сдам, но вот думаю я… медленно. Когда сочинение писали, знаешь, как я мучился?

– А на какие темы у вас были сочинения? – поинтересовался «кузнечик».

– Я-то взял тему «Моя родословная», думал, легко будет, потому что я про всех предков знаю, начиная с прадеда. И воевали они здорово, донские казаки ведь, есть о чем рассказывать, но и в этой теме малость запутался. Хотя мне потом один экзаменатор сказал, что здорово у меня получилось, главное искренне…

– «Моя родословная?» – переспросил «кузнечик». – У нас такой темы не было, жаль, а то бы я сочинение наверняка написал! Я-то взял тему «Времена года.» – и такое там наворотил! Понимаешь, описал, как выглядит наш городок в разные времена года, особенно когда весной новых зэков на зону везут через городской вокзал или когда ближе к осени топляк от лесосплава накапливается…

– И… что? Тебя не завернули, со всем этим? – недоверчиво спросил Илюха.

Как видишь, не завернули! Да нам, и сказали – пишите, мол, что думаете и знаете! И потом я сам видел, что заворачивали тех, которые как с учебников списывали… А с нашего отбора еще пятерых кроме меня пропустили. Точно, пятерых. У меня на лица память хорошая.

– Во гонит! – шепнул я моему соседу, этому Коневу, который тоже с интересом прислушивался к разговору. – Интересно, откуда он?

– Явно, откуда-то из Сибири, – ответил мой сосед. – А второй, он явно с Ростова-на-Дону. Если не из самого города, то из области…

Я кивнул.

– А ты на какую тему сочинение писал?

– Про зверей в литературе, – ответил он. – То есть, я написал про то, как часто убеждения людей, которые и в сказках отразились, и много где еще, бывают несправедливыми. Мы, например, уверены, что осел – глупый, заяц – трусливый, волк – злой, и так далее, хотя на самом деле в природе все бывает иначе. Вот я и размышлял, почему в литературе все исказилось. Я даже привел цитату из Марка Твена: «Я не считаю осла глупым и упрямым. Если кто-то не хочет делать работу, которая ему не нравится, то это – признак ума».

– Здорово! – восхитился я. – И откуда ты все это знаешь?

– Да так, читаю много, – ответил он.

– Наверное, у тебя с последним экзаменом вообще никаких проблем не было? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Ну… Во многих вопросах я не был уверен. Однако раз я прошел этот экзамен – значит, все в порядке. Признаться, меня больше физкультурные нормы волновали, в отличие от… – он кивнул на здоровенного парня, сидевшего у противоположного окна.

– Выходит, вас бы вместе объединить, вы бы друг друга дополнили… – начал я, но не договорил, потому что автобус свернул с главного шоссе и мы все прильнули к окнам, поняв, что вот-вот подъедем к училищу.

И точно. Автобус проехал по тенистой аллее, через ворота, на огороженную территорию, мимо спортивных площадок и спускающихся к озерку дорожек, и остановился перед входом в трехэтажный корпус с широкой лестницей и колоннами.

На лестнице нас встречали педагоги и члены приемной комиссии. Среди них выделялся плотный, с твердой выправкой мужчина. Сразу было понятно, что он и есть начальник училища.

Мы высыпали из автобусов, а он, спустившись на две ступеньки, скомандовал:

– Отряд, строй-сь!

Мы поспешно выстроились в ряд, стараясь встать как можно ровнее.

Он придирчиво оглядел нас, потом опять заговорил:

– Здравствуйте, дорогие поступающие! Меня зовут Осетров Валентин Макарович, я – начальник училища. Обращаться ко мне можно «товарищ начальник», «товарищ полковник», можно и просто по имени и отчеству. Сейчас напомню одно. Выкладываться по полной надо с первого дня, потому что через пять дней отсеются двадцать человек, и последующие три недели за восемнадцать мест будут бороться тридцать человек. Правила есть правила, конкурс есть конкурс. Могу напомнить, что те, кого отсеют, получат утешительный приз: направление в любую самую престижную школу, куда вас возьмут без экзаменов и бесплатно. Вы достойны такого приза уже хотя бы потому, что прошли почти все этапы при поступлении в наше училище. А теперь – к делам насущным.

Итак… Перед вашим приездом мы провели жеребьевку, чтобы определить, как вы будете разбиты на отряды – и, соответственно, какую спальню какой отряд займет. Сейчас я зачитаю списки отрядов. Те, кто попадает в один отряд, выходят из строя и становятся вместе. Потом дежурные преподаватели разведут вас по спальням. До обеда у вас будет время приглядеться к обстановке и друг к другу. Перед обедом – общее построение, после обеда – первое знакомство с преподавателями, которые будут экзаменовать вас все эти дни, потом – разминка на футбольном поле. Ужин, короткий отдых, отбой. Основное начнется завтра. Отряд первый. Абраменко, Бутырин, Назаренко…

Ребята, имена которых назывались, выходили и становились рядом. Я изо всех сил старался запоминать, кого как зовут. Так, я запомнил, наконец, что фамилия парня с плеером и модным папой – Вельяминов, а армянина – Вартанян.

– …Четвертый отряд! – провозгласил полковник. – Боков, Дегтярев, Карсавин, Конев, Туркин, Угланов, Шлитцер!

Мы с Коневым уже знали друг друга. Углановым оказался тот самый здоровенный парень, а Шлитцером – его сосед по автобусу, «кузнечик». Боковым оказался коренастый паренек, от которого просто веяло добродушием и спокойствием; Дегтяревым – высокий и сухощавый парень с серыми-серыми глазами, обаятельным лицом и насмешливой ухмылочкой; Туркиным оказался парень в дорогущем прикиде и с фирменным рюкзаком, настолько плотно набитым, что было понятно: уж он-то взял с собой все необходимое.

Мы приглядывались друг к другу, пока дежурный преподаватель не повел нас в спальню, на второй этаж. В спальне оказалось семь коек с прикроватными шкафчиками и стульями, большое окно выходило на озеро. При спальне ванная комната и туалет.

– Вот ваша спальня, – сказал преподаватель, – располагайтесь, делите спальные места, а как прозвучит сигнал к построению – через одну минуту будьте перед главным входом. Строиться будете по отрядам или по взводам. Вам еще предстоит выбрать взводного, но сперва вам надо хотя бы немного узнать друг друга и понять, кто на что способен.

Когда он ушел, мы стали оглядываться.

– Кайф! – сказал «кузнечик» Шлитцер, шлепаясь на койку у окна и швыряя рядом свой потертый рюкзачок. – Не возражаете, ребята, если я это место займу?

– А я бы по жребию делил, чтобы никому обидно не было, – сказал здоровенный Илья Угланов.

– Слушайте, самая разумная мысль! – поддержал Дегтярев.

Шлитцер подмигнул Угланову:

– А чего ж ты говорил, что соображаешь медленно?

– Так я ж не от большого соображения, – наш богатырь немножко растерялся. – Я просто хотел, чтоб было по справедливости, как всегда делается.

– Нормальная идея, – сказал Туркин. – И потом, кто-то ведь может между собой поменяться, по договоренности, и других это касаться не будет.

– Я готов жребий тащить, – сказал Боков.

Мы с Лешкой Коневым тоже, естественно, согласились. Сделали семь бумажек, на которых поставили номера от единицы до семерки, договорились, какой номер какую кровать означает, сложили свернутые бумажки в кепку Володьки Дегтярева (к тому времени мы уже выяснили, что его зовут Володькой) и стали по очереди эти бумажки тянуть. В итоге, Шлитцеру досталась-таки одна из коек у окна, вторая койка у окна отошла Бокову, средние койки достались Дегтяреву, Туркину и Бокову, а нам с Коневым выпали самые ближние к двери. В общем, результатами все остались довольны, и никто меняться между собой не стал.

– А теперь, – сказал Дегтярев, небрежно запихивая рюкзачок со своими вещами в свой прикроватный шкафчик – давайте познакомимся. Меня, как вы уже знаете, Володькой зовут.

– А я – Генка Туркин, – сразу отозвался Туркин, в отличие от Дегтярева раскладывавший содержимое своего рюкзака по полочкам и отделениям шкафчика очень аккуратно, и, вроде бы, даже стараясь при этом, чтобы все мы увидели это содержимое: модные кроссовки, спортивный костюм, плеер для компакт-дисков и набор убойных компактов к нему, всякие «Марсы» со «Сникерсами», которые «заряжают энергией в течение дня», несколько упаковок специальных витаминизированных соков для спортсменов, разъемные немецкие тетради, в которых можно менять листы. – Мой отец – тот самый Туркин. Знаете, конечно.

– По-моему, друг другу представляемая мы, кто есть кто, а не кто наши родители! – немедленно отозвался Шлитцер.

– Мне кажется, родители тоже важны, – сказал Туркин. – И по ним ясно, кто…

– Да заткнись ты со своими родителями! – вдруг зло огрызнулся Шлитцер. – Вот у меня родителей нет, я – из детского дома, из такой глухомани, что вспомнить страшно! Зато у меня – фамилия! Шлитцер, во! Если полистаете всякие учебники по военной истории, то найдете там Шлитцеров, которые крупными офицерами были, героями, и я из их рода! У меня и имя по-настоящему не Георгий, как в документах во всех записано, а Георг, это я точно знаю! А что я в детском доме оказался, так это понятно! Потеряли меня родные, когда переезжали с места на место. А они были детьми ссыльных дворян, белых офицеров! Но я вырасту – я найду свою родословную, и тогда вы все умоетесь со всеми вашими Туркиными-Жмуркиными, которые, вообще, непонятно откуда взялись!

– Ну, ты!.. – Туркин выпрямился, сжав кулаки.

– Чего? – Шлитцер подскочил. – Да ты знаешь, как я тебя разделаю?..

– Вы что, ребята?.. – мы бросились между ними и очень вовремя, потому что эти два типа прыгнули друг на друга словно два бойцовых петуха. Угланов успел Шлитцера схватить, и ему на помощь пришли Боков и Дегтярев, а мы с Коневым повисли на Туркине. Приподнятый могучим Углановым Шлитцер взбрыкнул ногами в воздухе, но до Туркина не достал, зато четко отправил в нокдаун Дегтярева, и тут же локтем ударил Угланова в лицо. Угланов охнул, но Шлитцера не выпустил. А мы с Коневым кое-как умудрились опрокинуть Туркина и прижать к кровати, а Туркин, тоже хорош, размахивал конечностями почти так же, как Шлитцер, и я получил такой удар сбоку в челюсть, что мало не показалось. Хорошо, Боков пришел к нам на помощь, увидев, что со Шлитцером Угланов и Дегтярев справляются и без него. Туркин так озверел, что вдвоем мы могли и не справиться.

– Пустите… Пустите, гады… Я ему… – хрипел Туркин.

– Оба психи! – выдохнул покрасневший от напряжения Конев. – Спятили? Драться, когда пяти минут не прошло, как мы вместе… Что дальше-то будет, если так начали?..

– Точно, псих недорезанный! – прогудел Угланов, встряхивая Шлитцера. – Хочешь сразу вылететь, да?.. И… И я бы тебя…

– Ну, давай!.. – зло пыхтел Шлитцер. – Думаешь, если ты такой сильный, я против тебя не устою?..

Угланов скрипнул зубами и, швырнув Шлитцера на его кровать, потрогал заплывающий глаз и удалился в ванную. Наступила пауза, все тяжело дышали и смотрели друг на друга.

И тут открылась дверь. Это заглянул привлеченный шумом дежурный преподаватель.

– Что здесь происходит? – строго спросил он.

Мы притихли, растерянные. У всех мелькнула мысль, что для нас дело может пахнуть керосином, невзирая на то, кто был зачинщиком драки. Попросят нас отсюда всех вместе!

И тут, конечно, Туркин нас малость потряс. Встал он и говорит:

– Это я виноват, это из-за меня… Устроил тут, потому что считал, что меня взводным должны выбрать, а ребята не соглашались.

– Вечером пойдешь на рапорт к полковнику, – сухо сообщил дежурный. – А где ваш седьмой?

– В ванной, умывается, – проговорил Дегтярев.

– Вот как? – дежурный прищурился. – Это хорошо, что умываться любит.

Мы все только об одном думали: лишь бы Угланов задержался в ванной и не демонстрировал свой глаз, хотя бы сейчас. Потом на что угодно можно будет его синяк списать, хотя, конечно, после того, что видел дежурный, никого особо не проведешь… Но Угланов взял и вышел из ванной как раз в этот момент. Да еще и прогудел своим зычным голосом, не заметив дежурного.

– Смотри, какой фингал растет, сволочь! Если б ты это нарочно, то я бы тебя на месте закопал, но в следующий раз… Ой! – он осекся, увидев дежурного.

– Вот именно что «ой», – сказал дежурный. – Тоже пойдешь на рапорт. …Кстати, Дегтярев, директор просил тебя зайти к нему прямо сейчас.

И удалился, закрыв за собой дверь.

– Мы что, ребята, влипли? – поинтересовался Угланов.

– Кажется, да, – хмуро ответил Дегтярев. – А ты молодец… – кивнул он Туркину. – Ладно, пойду к полковнику.

– Зачем он тебя вызывает? – сочувственно поинтересовался я.

Дегтярев пожал плечами.

– Понятия не имею.

Но нам показалось, что он знает, просто нам говорить не хочет.

И он вышел, а Угланов повернулся к Туркину.

– Почему ты молодец?

– Всю вину на себя взял, – объяснил Боков.

– Ну и правильно! – сказал Угланов. – Ведь, на самом деле, ты и виноват. Нечего было разводить… А ты… – повернулся он к Шлитцеру. – Кстати, как тебя обычно кличут, когда не Георгом называют, а как-нибудь попроще?

– Жорик, – сообщил тот без особой охоты.

– Так вот, Жорик, в следующий раз я тебе фасад точно начищу, если вздумаешь тут…

– Напугал! – буркнул Жорик. А потом кивнул Туркину. – А ты и правда молодец. Только больше не трезвонь тут насчет своего папаши и прочего такого.

– Как раз из-за «папаши», как ты выражаешься, – не без язвительности заметил Туркин, малость заводясь по новой, – я и взял на себя вину. Потому что мне-то нагорит меньше, чем любому из вас, отец прикроет и со всеми договорится…

– Ладно, молчи, – сказал я. – А то опять нарвешься.

– Лучше давайте дальше знакомиться, – миролюбиво сказал Боков. – Я вот Димка. Родители у меня самые обыкновенные научные работники. Не знаю, чего еще о себе рассказывать. Ну, что я из Санкт-Петербурга, если кому интересно.

– А меня Лешкой зовут, – сообщил Конев. – Я из Подмосковья, из города Подольска. Отлично знаю компьютеры, книги прочитанные чуть не за раз запоминаю. Поэтому мне обычно никаких шпаргалок не надо. И если кому что объяснить или подсказать потребуется, я всегда готов.

– Меня зовут Андреем, – сказал я. – Живу в Москве. Отец – завлабораторией при заводе, лекарства новые разрабатывает. Мама на выставочном центре работает. Еще есть старший брат и бабушка. Прямо не знаю, что еще о себе рассказать… Ну, говорят, что я соображаю неплохо. Но об этом не мне судить.

– Про себя я все выложил… – проворчал Жорик Шлитцер.

– Я, пожалуй, тоже, – криво улыбнулся Генка Туркин.

– А я, значит, с Ростова-на-Дону, – сообщил Угланов. – Плюхой меня зовут. У меня в роду тоже все всегда воевали. Говорят, даже в войне против Наполеона один из моих предков атаманом Платовым отмечен. Отец у меня – человек мирный, хотя тоже, в общем-то, можно считать, связан с семейной традицией. Потому что он при лошадях. Ветеринар по образованию, одним из лучших специалистов по лошадям считается, на всяких крупных коннозаводах работает, даже за границу помогает породистых жеребцов сопровождать… Ну вот. А вот мой дядя, младший брат отца, – был офицером и погиб в Афгане. У дяди своих детей не было, я вроде как его ближайшим родственником оказался. Через фонд афганцев мне предложили в кадеты поступить, чтобы вроде как поддержать семью погибшего. Думали, наверно, что парни из тех семей, где кто-то в Афгане или где там еще был убит, сами хорошо служить будут. Я решил попробовать, и пока что все этапы одолел. Вот.

Он оглядел нас сам удивляясь тому, что его рассказ получился таким длинным.

– Ну, можно считать, и познакомились, – подвел итог Димка Боков. – Осталось Володьку Дегтярева дождаться…

И тут как раз Дегтярев вернулся. И вид у него был довольно мрачный.