Текст книги "Сын безумия"

Автор книги: Алексей Бергман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Чего-то ищете, добрая госпожа?

– С чего вы взяли? – устало удивилась леди Геспард.

– А чего вам еще делать в наших краях-то и в этом клоповнике? – смешно собрав вокруг носа сотню морщин, скривился старичок. – Ужо, поди, не мягкую перину. Здесь отродясь перин-то не водилось.

– Ищу, – согласно кинула путница. – Ищу место для дома на берегу реки. Тихая дубрава, поляна, родник в тени у косогора…

– Так есть! – обрадовался селянин.

– Так было, – грустно усмехнулась леди. – И лес, и косогор, родник, поляна. Все было, и все не то.

– А здесь есть, – упорствовал старик. – Там лейлин луг и заводь…

– Подождите, – перебила словоохотливого старичка Даяна. – Почему луг – лейлин?

– Так много их там летает. А уж когда брачные игры затеют – загляденье! Хвосты расправят, песни горланят…

Ноги Даяны внезапно сделались ватными, в голове зашумело, и леди, схватив старика за рукав тулупа, горячо зашептала:

– Отведите меня туда, сейчас, немедленно…

– Так ночь! – опешил старичок.

– Нет, сейчас!

Но кучер уже распрягал лошадей.

– Дождитесь утра, добрая госпожа, – посоветовал деревенский абориген. – Там сейчас грязь непролазная, завязнете еще в темноте-то. И места не увидите.

Старичок протянул руку, собираясь помочь страннице взойти на крыльцо гостиного двора, но из-под неплотно застегнутого на груди плаща Даяны вдруг высунулась полосатая когтистая лапа и метко ударила селянина по заскорузлым пальцам.

– Ой! – вскрикнул старичок и проворно убрал руку за спину. – Что это?!

– Моя охрана, – усмехнулась леди и задумчиво оглянулась на разбитую зимними дождями дорогу, поливаемую с неба жуткой смесью из дождя и снега.

Старичок заинтересованно смотрел, как нечто небольшое, но громко урчащее копошится под плащом на груди незнакомки: из-под одежды, раздвигая отороченные мехом складки, вылезла усатая кошачья морда. Сначала показалось островерхое ухо, потом блеснул настороженный желтый глаз и некоторое время изучал селянина, затем, видимо не найдя в аборигене ничего всерьез опасного, появилась вся кошачья морда целиком.

Путница привычно погладила зверька между ушами и сказала то ли ему, то ли себе:

– Неужели нашли? Боюсь поверить…

Только во время первого спуска на планету Даяна оставила Кавалера на станции. Чужестранка, изучающая в университете орнитологические справочники, – и без полосатого кота в сопровождающих лицах событие из ряда вон. Кавалер безропотно выслушал приказание – гулять по станции, приборами не баловаться, есть, спать, нужду справлять в строго отведенном месте, и вообще сил набираться – и не сделал даже слабой попытки проникнуть на борт орбитальной шлюпки контрабандным грузом.

Кот был другом и союзником, он оставлял для шалостей минуты полной безопасности и никогда не доставлял хлопот хозяйке. Указания ему требовались лишь в виде последнего привета.

Даяна попросила базу сшить ей нагрудный карман-сумку, и всю зиму Кавалер и леди согревали друг друга в утомительных переездах. Кавалер пел хозяйке уютные кошачьи песни и всегда был настороже. Так уж сложилось, что постепенно он снова взял на себя привычную роль охранника и разведчика. Все прошедшие четыре года у него это неплохо получалось. А уж на планете, где напрочь отсутствовало скорострельное оружие, кот и вовсе обрел себя. Его природное вооружение – острый слух, острый глаз, чуткий нюх и отменно заточенные когти – уже дважды выручало Даяну из беды, когда подвыпившие посетители таверны пытались навязать леди свое общество. А надо сказать, что только сильно перебравшие хмельного сахуристарцы могли себе позволить выпады против женщины с островов! И в обоих случаях появившийся из-под тяжелой зимней одежды шипящий, разъяренный кот нагонял на них такой суеверный ужас (!), что дебоширы вмиг трезвели и иного вмешательства уже не требовалось. Деревенские пропойцы тотчас вспоминали все детские страшилки «вот придет ведьма, увезет тебя на остров да в козла превратит», что в один момент становились приличными гражданами.

…Всю ночь Даяна просидела у окна гостевой комнаты таверны. Впервые за долгие месяцы путешествия ей не пришлось расспрашивать жителей о роднике у косогора, о тихой заводи и дубраве с деревьями, чьи стволы невозможно обхватить руками. Впервые мимолетное упоминание леса из ее сна вызвало ответ – так есть!

– Боюсь поверить, – шептала леди, и преданный кот, урча и щурясь, терся об ее руку чуткими ушами. Он тоже ждал, надеялся и верил.

Колеса дорожной кареты то вязли, то проворачивались в склизком, напоминающем раскисшее масло грунте. Возница кричал на лошадей, старичок-абориген, взявшийся проводить путницу до лейлина луга, тоже с удовольствием драл горло, Даяна прильнула к запотевшему окну, через совсем короткое время не выдержала и, не обращая внимания на сыпавшуюся с неба ледяную крупу, открыла окно и почти наполовину высунулась наружу.

Сердце стучало и отбивало – здесь, здесь, здесь! Даяна уже узнавала поворот реки, очертания опушек, расположение холмов и впадин. Все это было когда-то подарено ей в видениях чужой памятью. За сотни лет дубрава разрослась, родник скрывали заросли остекленевшей на ледяном ветру осоки, но это было здесь. Сомнений не осталось, они дошли.

– Стойте! – крикнула леди и, не дожидаясь, когда карета замрет, выпрыгнула на чавкнувшую водяной жижей траву.

Большая поляна в окружении старых деревьев ждала ее невероятно долго. Родник зарос, болотная трава опутала источник, но это не беда. Очистим. Поросль кустов спрятала изгиб реки, коряга, с которой прыгали лягушки, уже давно ушла под воду и растворилась в тине. Камень, на котором Даяна сидела, глядя на резвящихся рыбок, покрылся мхом…

Все было так. Лишь только время немного исказило фотографическую точность пейзажа. Но это не беда. Она нашла.

Золотые монеты, что в точности отчеканила база, рассыпались веером. Весь конец зимы и начало весны Даяна строила дом.

Подрядчики и каменщики, столяры и краснодеревщики трудились сутки напролет. Деревенский староста, получивший щедрую мзду от заезжей госпожи-чудачки, удивлялся скорости, с которой возводились стены. Разыскивая это место, леди давно, в нудном однообразии путешествия, продумала каждую мелочь в создании жилища. Огромный котлован подвала, как представлялось Даяне, заполнят припасы и кое-что из бытовых приборов базы. Уютные комнаты и спальни не закоптят плохие камины и ленивые печи, окна всегда будут чистыми…

Кстати, о чистоте. Странствуя по дорогам герцогства Урвата, Даяна больше всего поражалась количеству мусора, окружающего каждый дом. Отходы выбрасывались практически безнадзорно и куда попало. Черепки битой посуды застилали задние дворы трактиров, огрызки, шелуху и кости ковыряли чумазыми носами свиньи, куры копошились в завалах грязи, а крысы…

Ох уж эти крысы! Они покоя не давали деятельной натуре Кавалера!

«У меня будет иначе», – думала Даяна, и первое, что заработало в ее доме, был миниатюрный утилизатор мусора с атомным энергообеспечением. Невдалеке от дома, для отвода глаз, рабочие выкопали небольшую яму для отходов, но копить там грязь?! Разводить крыс и привлекать животных со всего леса?!

Нет, увольте. Графиня Оскардуан, леди Геспард не настолько одичала, чтобы не прислушиваться к запаху гниющих отбросов летними ночами.

База закамуфлировала утилизатор под обычное ведро, деревянный чан скрывал в себе аппарат для чистки одежды, – какая вонь порою шла от потных работяг, трудившихся на постройке дома, цивилизованному человеку даже представить невозможно! – на этом привлечение современной техники Даяна прекратила. Интерьеры и кухня ее дома полностью соответствовали обычаям Северного континента. Каменная печь-жаровня, огонь, поддерживаемый дровами из поленницы, пучки и связки трав и кореньев, развешанных по стенам. Могучие дубовые сундуки с припасами одновременно выполняли роль скамеек…

Вот только сидеть на них было некому. Леди хватало одного стула с резной спинкой, Кавалер предпочитал свернуться на ее коленях, а гостей Даяна не принимала.

Как только утихли страсти и разговоры о чудачествах «ведьмы», леди превратила свой дом в жилище отшельницы. Лишь иногда, показывая, что все еще жива, она появлялась в деревне, покупала совершенно не нужные ей вещи и кое-какую провизию и обязательно единственный в этой глуши газетный листок. Торговцы и ремесленники не раз ей намекали, мол, все, что надо, привезем, доставим, но Даяна каждый раз отказывалась. Все эти посещения стали бы лишним поводом для сплетен. Ведь если бы не боязнь ополчить против себя ближайшую деревню, она бы даже на постройку дома пригласила мастеров их других областей герцогства. Ей не хотелось, чтобы внутреннее убранство ее дома выступало темой для разговоров над кружкой пива или пяльцами кумушек-кружевниц.

Но пригласить чужих строителей – значит обидеть, оставить без заработка каменщиков и плотников деревни. Так что в течение нескольких месяцев Даяне пришлось мириться с любопытством и расспросами коренных своих соседей. Их удивляло все. Высокий потолок – так не протопите зимой! Большая кухня – здесь будет новая таверна? Глубокий каменный подвал – свинью сюда спустить, так слишком хлопотно… Зачем такие окна? В них конь пройдет не нагибаясь! Ведь не замок. Не таверна. Не магистрат. А просто – дом.

Дом ведьмы обсуждали год как главное событие.

Потом затихли. Пожар сожрал добрую четверть деревенских построек, и заботы-горести заставили утихнуть пересуды.

Лесная ведьма – уже не «островная» – постепенно приучила соседей к своему присутствию и к дому на лейлином лугу.

Студент

Зафс никогда не боялся брать на себя ответственность.

Порой он ловил себя на мысли, что чувство причастности ко всему, что происходит, причем не только вокруг него, он получил еще до своего рождения. Брать на себя важные решения, не перекладывать их на чужие плечи он умел всегда. «Я так решил», – мог бы юноша сказать отцу, и вряд ли доктор Варнаа стал бы спорить с сыном. Лишь только добровольное согласие, основанное на любви, спасало их от противоречий.

Но не теперь. Теперь настало время решений.

Зафс ждал четыре дня, продумывал каждый шаг ухода от родителей и мысленно прощался с домом, покоем вязких мыслей, размеренным существованием и, главное, разимом. Как только он получит в банке некое послание и оставит позади ловушки космопорта, с разимом будет покончено. Нет сил терпеть головную боль, болотистую тину мыслей и дряблое существование сознания.

Но что, если ясность восприятия уже потеряна, убита разимом навсегда? Вдруг чистое сверкание мыслей не вернется?!

Нет, больше ждать нельзя. Зафс чувствовал себя пленником не нужных и уже опасных обязательств. Четыре дня он оставил себе для прощания, и повернуть решение вспять было уже невозможно. Он так решил.

Изнуряя себя физическими упражнениями до черноты в глазах, юноша занимался на тренажерах спортивного комплекса университета. Бегал, плавал, бился на ринге, опять бежал и снова плавал. Только физическое изнеможение спасало от приступов ментального восприятия, разим почти перестал блокировать «всплески» и только добавлял к боли в мышцах нестерпимые мозговые спазмы.

Но сосредоточение на боли спасало от желания думать.

За сутки до назначенного побега Зафс подошел к дому. Физическое переутомление изгнало из головы даже мысли о еде. Запахи горячего ужина, доносящиеся из кухни, не будили аппетита, и если бы не обычай собираться каждый вечер за столом, юноша вообще не стал бы задерживаться на первом этаже дома, а сразу поднялся к себе и рухнул спать. Разим лучше действовал на голодного человека, а сон стал единственным спасением от головной боли и ощущения предательства.

Простят ли родители его побег?

Зафс прошел по затемненной прихожей и, войдя в хорошо освещенную гостиную, замер на пороге.

В высоком кресле-трансформере сидел профессор Эйринам. Сложив руки на животе и почти утонув в уютных складках кресла, ученый добродушно взирал на появившегося юношу:

– Добрый вечер, Зафс, рад видеть вас снова.

Отец, тщательно маскируя обеспокоенность, проговорил:

– Профессор Эйринам оказал нам честь…

Историк остановил хозяина дома взмахом руки:

– Да что там оказал. Напросился! Беспардонно напросился в гости.

Мама покусывала нижнюю губу и словно бы пыталась движением бровей передать что-то сыну, но Зафс и без того ловил ее тревогу. Гость был незваным. Он пришел недавно, и отправить его восвояси до появления Зафса не получилось. Приличия не позволили.

Эйринам был настойчив и глух ко всем намекам. Он прочно устроился в удобном кресле и до прихода Зафса, по памяти, сравнивал его лицо с чертами родителей. Антропология была страстью известного ученого: по форме черепа, надбровным дугам, форме ушей, носа и особенностям строения челюсти и прикуса Эйринам мог с максимально возможной точностью определить принадлежность индивидуума к той или иной расе. Выявить смешение кровей и генные мутации по анатомическим вариациям строения черепа, вычислить предков с той или иной планеты. Он практически никогда не ошибался.

Зафс Варнаа снова привел его в тупик.

Плохо помня антропологические параметры супругов Варнаа, профессор напросился в гости. Разрешение какой-либо задачи или загадки – неизъяснимое удовольствие для настоящего ученого. И Эйринам не мог отказать себе в таком удовольствии. Битва над загадкой – вот истинное наслаждение для разума, и эта страсть – укрощение неизведанного – позвала его в дом Варнаа.

«Как странно, – почти не слушая, о чем говорят хозяева с сыном, размышлял профессор. – Зафс не несет ни единого опознавательного признака своих родителей. Их внешняя похожесть – мишура, обман для простаков. Ребенок принадлежит другой расе… Но вот какой?

Слегка удлиненный куполообразный череп, массивная челюсть, надбровные дуги ярко не выражены, широко поставленные глаза, их цвет – скорее темно-зеленый, чем коричневый, – посадка головы, ушные раковины…

Нет, не могу. Что это за раса?!»

– Так вы согласны, Эйринам? – проник в его мысли голос доктора.

– Что? Ах да… О чем вы говорите?

«И спрашивать нельзя. По всему видно, что сын считает Варнаа биологическими родителями… Может быть, искусственное оплодотворение? Кто-то из родителей бесплоден?

Но раса?! Чьи признаки несет ребенок?!»

Зафс и сегодня не блистал красноречием и почти, если не считать односложных ответов, не принимал участия в разговоре. Напряженно хмурясь, он рассматривал гостя и, кажется, ждал момента уйти.

«Пожалуй, я все узнал, – сказал себе профессор. – Нет, не так. Я ничего не узнал, но тем не менее пора откланяться».

– Доктор Варнаа, госпожа, прошу простить меня за причиненное беспокойство.

Облегчение, мельком скользнувшее по столь долго изучаемым лицам, не скрыли ни приличия, ни хорошее воспитание. Доктор и его жена уже томились визитом.

А ведь Эйринам всегда считал себя хорошим собеседником…

Посмотрев на Зафса, как будто сосредоточенного на какой-то внутренней боли, профессор подумал несколько секунд и все же решился:

– Молодой человек, я могу попросить вас немного проводить меня? Всего лишь до остановки курсирующих флаеров…

Доктор Варнаа мог бы предложить уважаемому ученому вызвать для него машину или, что было бы более достойно, предложить Зафсу отвезти гостя до посадочной площадки университета, но сын, словно боясь, что Эйринам останется в доме дольше положенного, молча кивнул и направился к выходу.

– Зафс… – попыталась сказать что-то мать.

– Я скоро вернусь, мама, – не оборачиваясь, бросил юноша и, пропустив вперед профессора, вышел из дома.

Чудесная погода конца весны, пробудившаяся от спячки зелень – Эйринам любил планеты этого типа. Смена времен года, вид возрождающейся снова и снова природы всегда настраивали ученого на мажорный лад. Он довольно потирал руки, немного суетливо – «С чего бы я вдруг чувствую себя неловко рядом с этим хмурым юношей?!» – поправлял небольшую шапочку и говорил, вспоминая свою родину:

– Не люблю ни длинной зимы, ни жаркого лета, когда смена времен года становится долгожданным событием. События должны касаться внутренней жизни личности… А вы, Зафс? – Внезапно остановившись, Эйринам изучающе взглянул на сына доктора. – Какой планетарный тип вам ближе?

– Не знаю, – безучастно пожал плечами собеседник.

– Вы помните свою родную планету?

– Почти нет, – отрицательно покачал головой юноша.

– А первые впечатления о природе? Жара? Холод? Ну же, Зафс, неужели никаких впечатлений?!

Профессор теребил молодого человека вопросами и, казалось, совсем не торопился к остановке флаеров. Он требовал от Зафса того, что тот долго загонял, складировал в запасниках сознания и боялся даже тронуть. Он требовал от Зафса – памяти.

И предельно точно бил в самые уязвимые места. Детство. Первые впечатления неокрепшего формирующегося сознания.

А эта тема запретна для Зафса. Именно в своем ускоренном развитии юноша находил больше всего нестыковок. Он боялся задумываться над объяснениями родителей, боялся найти ложь там, где ее быть не должно. Любовь верит безоглядно.

– Где вы начали получать образование, Зафс? Вы помните свои первые уроки?

Зафс морщился, звук голоса профессора казался ему зубовным скрежетом, но голова почти перестала болеть. Концентрация разима в крови понизилась, до вечерней инъекции осталось дожить еще добрых полтора часа, и Зафс без усилия ловил недоумение в мыслях профессора. Только ловил, так как полноценно читать чужие мысли считал неэтичным. Пока они насильственно не проникали в его разум, не втыкались в мозг тысячами горячих иголок…

«Терпеть, терпеть, – играя желваками на скулах, уговаривал себя юноша. – Сейчас профессор поднимется на флаер, и ты сразу сделаешь себе инъекцию. Плевать, что раньше времени. Главное – уйти, вынырнуть из потока чужих мыслей…»

– Вы плохо себя чувствуете? – Эйринам уже стоял под прозрачным навесом остановки общественного транспорта, но на панель сообщения еще не нажимал. Не давал команды курсирующему флаеру спуститься за пассажиром с полетной трассы.

– Немного, – глядя в землю, произнес Зафс.

– Тогда идите домой! – тут же воскликнул ученый, но, когда юноша уже развернулся, вдруг схватил его за рукав легкой спортивной куртки и быстро, настойчиво заговорил: – Подождите. Я хочу сказать вам, Зафс, если когда-нибудь вам понадобится помощь, вы смело можете рассчитывать на мое участие. Всегда. Вы поняли? – Зафс кивнул. – В любое время, где бы я ни находился, свяжитесь со мной.

– Почему? – Взгляд юноши показал, как много он вложил в единственное слово.

– Не знаю, – поежился Эйринам. Пристальный взгляд Зафса Варнаа вдруг показался ему нечеловеческим. Он словно проник в глубины сознания ученого и считал там всю информацию раньше, чем успел отреагировать на вопрос сам носитель – профессор Эйринам.

«Телепат?! – мелькнула в голове ученого пугливая мысль. – Доктор Варнаа скрывает телепата?! – Но тут же взял себя в руки: – Нет. „Проникновения“ я чувствую».

Несколько десятилетий назад профессор занимался секретными археологическими изысканиями для одной из Великих Держав и прошел ускоренный курс охотника на менталов. Ученого элементарно научили улавливать настроенное на него ментальное вмешательство, ощущать его как угрозу и даже ставить блок-вспышку. Ненадолго, как предупреждение телепату – «ты обнаружен!».

От Зафса Варнаа не исходили ментальные волны. Но Эйринам мог бы голову дать на отсечение – каким-то невероятным способом юноша зондирует его мозг!

Так телепат? Ментал другого уровня, новая мутация?

Зафс усмехнулся, отвел взгляд и проговорил:

– Ваше предложение остается в силе?

Эйринам с трудом сглотнул ставшую вдруг тягучей слюну и заметил, что все еще держит молодого человека за рукав.

– Простите. – Историк убрал руку. – Я не меняю своих решений, Зафс Варнаа. В любое время, где бы я ни находился, вы можете рассчитывать на мою помощь.

– Благодарю вас, профессор Эйринам, – церемонно, с некоторой едва уловимой насмешкой поклонился юноша.

Юнец! Он прочитал на лице профессора растерянность?!

Или в мыслях?..

Невесомо и плавно с небесной трассы слетела прозрачная платформа общественного флаера, профессор легко вскочил на подножку и, прежде чем занять сиденье, крикнул юноше:

– Запомните, Зафс! Всегда и всюду!

Зафс проводил взглядом флаер, пока тот не превратился в сверкающую точку, и, недовольно хмурясь, пошел к дому.

Приближался новый сильнейший «всплеск». Боль исчезла, и мысли, как радужные пузыри на мутной луже, вспучивались, лопались и возникали вновь. Их было так много, что казалось, задействованный, просыпающийся мозг кипел.

Зафс резко свернул на небольшой пятачок чужой парковки, встал за оставленным на ночь грузовиком и, с трудом достав трясущимися пальцами инъектор, прислонил его к наспех обнаженному предплечью и сделал впрыск.

Ему нельзя было возвращаться домой в активном состоянии. Едва взглянув на сына, отец сразу поймет, что разим перестал действовать: Зафса выдадут глаза. Юноша давно привык, что во время активизации сознания люди с трудом выдерживают его направленный взгляд. Недавно профессор Эйринам ощутил на себе ударную силу взгляда Зафса и только принуждением, силой воли заставил себя не отводить глаза. Стоял напротив «студента», боялся, но смотрел прямо.

Отец же поймет все сразу. Начнет беспокоиться, до глубокой ночи составлять новую схему, усиленный состав инъекций… Мама будет плакать…

Мысли становились все короче. На голову как будто насаживали обручи. Обруч за обручем. Стягивали черепную коробку и выжимали все новое и свежее, что так недавно радужно пузырилось поверх стоячего болота.

Последний день. Осталось вытерпеть последний день притворства. Инъекции разима, конечно, придется продолжить – они спасают от ловушек, – но мука ложью прекратится. Зафс будет предоставлен сам себе.

Головная боль медленно заполняла освободившееся от чистого сознания пространство. Привычно вгрызалась в мозг. Чавкала от удовольствия. Утоляла нестерпимый голод. Яркие предвечерние краски окутались серой пеленой…

Последний день!

Зафс без сил опустился на корточки, прижался спиной к прохладному борту грузовика, и тут же боль, собрав все краски в тугой черный узел, обрушилась на голову так яростно, что звон прокатился по всему телу и долго вибрировал на кончиках пальцев бесконечной уродливой пляской.

«Все же надо было потерпеть полтора часа», – запоздало раскаялся Зафс и утонул в беспросветном мраке стоячего болота бездумья.

Когда он открыл глаза, вечерний сумрак почти сравнялся красками с его личным мироощущением. Тусклый диск ночного светила показался над горизонтом, луна отбрасывала неяркие лучи и почти не соперничала с мягким освещением улиц пригорода.

Зафс тяжело встал на ноги, повел сведенными от длительной неподвижности плечами и вялой походкой подгулявшего моряка направился к дому. Отец и мама как будто чувствовали, что сыну необходимо уединение, и не теребили его призывной вибрацией браслета коммуникатора, не торопили, не разыскивали.

Еще одна курсирующая платформа пронеслась над деревьями и опустилась где-то за спиной Зафса.

Профессор Эйринам, вспомнил юноша. Он столько времени проводит в одиночестве своего Дома, что поездка на общественном транспорте кажется ему развлечением…

Дверь дома оказалась крепко закрытой, Зафс потянул на себя ручку, перешагнул порог и вдруг почувствовал, как воздух стал упруго-непослушным. Он сковывал движения, не позволял коленям сгибаться, и Зафс, сделав еще несколько шагов вперед на непослушных ногах, упал в дверях гостиной.

– Обыщите его, – раздался откуда-то из комнаты гулкий и словно бы спертый мужской бас. – Если это имплантат, то немедленно извлеките.

Грубые сильные пальцы начали обшаривать тряпично-ватное тело Зафса. С трудом заставив глаза повиноваться, юноша скосил их на лицо типа, что обыскивал, ощупывал его тело, и убедился – незнакомец. В непонятной военной форме без опознавательных знаков и эмблем принадлежности к определенной службе. Высоченный и огромный, как вставшая на дыбы грузовая платформа, он методично исследовал тело юноши. Нос незнакомца был зажат прищепкой фильтра-нейтрализатора, и оттого голос его прозвучал ненатурально, на выдохе:

– У него только браслет, мессир.

– Снимите, – приказал бас.

– Он запаян.

– Разрежьте, – так же на выдохе отдавал команды бас.

«В дом запустили парализующий газ, – догадался юноша. – Носовые фильтры нейтрализуют его действие… Кто эти люди?! Преступники? Охотники на менталов?»

– Мне понадобится пневматический резак, мессир, – прозвучало над головой. – Витахром так просто не разрежешь.

– Так принесите!

– Слушаюсь. – Пальцы службиста разжались, и рука Зафса со стуком ударилась об пол.

– Сначала посадите его в кресло, я хочу взглянуть на его лицо.

Вздыбленная платформа легко приподняла тело Зафса, встряхнула и бережно опустила в кресло, стоящее напротив трансформера с расположившимся в нем сухопарым мужчиной.

Властный взгляд выдавал в нем немалую величину. Уверенность и высокомерие застыли на лице незваного гостя, преступники и всяческие мелкие сошки так не выглядят. Его надменность была естественной, как погода за окном. Перед Зафсом сидел человек, облаченный немалой властью. В чужом доме он чувствовал себя главным, и это чувство было ему привычно.

– Так вот ты какой, мой мальчик, – пробормотал мессир. – Римт, что ты застыл! Неси резак.

Громила послушно затопал к выходу, и Зафс остался наедине с высокопоставленным незнакомцем.

Нет, не наедине. На кушетке перед выключенной подставкой информационного поля полулежал отец. Его остекленевший взгляд сосредоточился на одной точке, грудь мерно вздымалась.

«Жив! – обрадовался Зафс. – А мама?»

– С этими людьми будет все в порядке, – пророкотал незнакомец. – Они нам не нужны, я даже благодарен доктору Варнаа, он не стал вживлять в твое тело имплантат из витахрома. Ты нам не бесполезен…

Голос незнакомца звучал в мерном, успокаивающем ритме, Зафс почувствовал, что нос его щекочет какая-то пылинка, и вдруг едва сдержал свою руку от машинального движения – дотронуться до носа, почесать его.

«Газ на меня уже не действует! – Даже в неактивном состоянии мозг Зафса работал в сумасшедшем режиме. Искал несоответствия, разгадки и причины. – Я так пропитан нейролептиками и транквилизаторами, что организм справился с действием газа! Спасибо, папа. Ты пропитал меня такими нечеловеческими дозами, что даже боевые нейролептики-парализаторы не действуют длительно…»

Все функции организма медленно приходили в норму, буквально через пару минут Зафс, незаметно напружинив каждую мышцу тренированного тела, ощутил в себе силы сопротивляться.

Незнакомец больше не говорил. Сидел в кресле и молча разглядывал юношу, как некую диковинку. Он ожидал возвращения верзилы-подчиненного и больше не считал нужным тратиться на слова.

«Ударить надо первым, – стремительно рассуждал Зафс. – Римт выглядит более серьезным противником, и тут у меня два варианта: обезвредить мессира до его появления и напасть сзади или дождаться, когда Римт склонится над браслетом с резаком, ударить в горло и тут же, ногой в выпаде в грудь начальника. Как поступить? Пожалуй, первый вариант предпочтительнее. Но Римт может вернуться не один или… я могу не успеть…»

Громко бухнула входная дверь, протопали шаги, и верзила появился в комнате:

– Принес, мессир.

– Срезай. Нам надо дождаться ночи в этом доме, на улице еще слишком людно.

«Они скрывают свои действия!» – только успел обрадоваться Зафс, как Римт огорошил его следующими словами:

– Я отпустил полицию. Сказал, что все в порядке, их помощь не нужна.

– Правильно, – одобрил мессир. – Незачем вмешивать посторонних в наши дела?

«Охотники на менталов?!» – снова запаниковал Зафс.

Но нет, форма Римта не несет опознавательных знаков этой службы.

Секретная операция?!

Но почему?! Зачем?! В чем исключительность Зафса Варнаа? Охота на менталов всегда ведется громко, каждый житель района, где обнаружен телепат, мгновенно оповещается сиреной – враг рядом, враг может влезть в твой разум и использовать тебя как слепое орудие против родных и близких!

Громкая охота – это правило. Ловец менталов гордится своей формой, своей работой и пыжится от осознания необходимости себя. Римт и мессир особенные государственные служащие? Им подчинен департамент полиции, они имеют право отдавать приказы стражам правопорядка…

«Кто они?! И зачем им я?! – Впервые в жизни Зафс путался в вопросах, не касавшихся его семьи. – Я слишком отупел под действием разима и не нахожу чего-то очевидного? Или его нет – очевидного? Все происходящее лишь продолжение старой тайны?»

Римт склонился над запястьем Зафса, аккуратно, наморщив лоб, примерился резаком, и Зафс ударил. Короткий взмах ребра ладони – только бы не разбить гортань! – юноша подхватывает опадающее тело и, используя его как опору, выбрасывает далеко вперед правую ногу в легком спортивном ботинке.

Удар в грудь буквально вышибает весь воздух из легких мессира, незнакомец пучит глаза, ловит раскрытым ртом хоть каплю кислорода, но Зафс, не доверяя этим судорожным потугам, срывает с его носа фильтр-прищепку.

Глаза мессира как будто наливаются прозрачным стеклом, с приоткрывшихся губ свисает тонкая нитка слюны, чиновник, облаченный нешуточной властью, превращается в статую безмозглого слабоумца.

Брезгливо поморщившись, Зафс наклонился над вторым поверженным врагом и произвел ту же манипуляцию – снял прищепку с носа.

И, не медля больше ни секунды, подбежал к отцу и, надев на него фильтр, легонько ударил по щекам:

– Папа, папа, очнись! Где мама?

Отец медленно возвращал себе власть над телом. Его глаза забегали, не останавливаясь на Зафсе, из стороны и сторону, и сын зажал ему рот ладонью, заставляя дышать через нейтрализатор.

– Сейчас, сейчас, – уговаривал юноша. – Потерпи. Скоро легкие очистятся от газа, и тебе станет лучше.

Отец слабо кивнул, и юноша убрал руку.

– Дыши только через нос! – приказал и бегом пустился на второй этаж в спальню матери.

Мама как будто спала. Безмятежно и ровно вдыхая отравленный воздух, она лежала на кровати и слушала музыку.

Мирная картинка. За легкими шторами огромным розовым шаром висела взошедшая луна. Зафс распахнул окна настежь, склонился над мамой и все же надел ей носовой фильтр мессира. Проветривание проветриванием, а дополнительная страховка не помешает.

Не пытаясь разбудить маму Римму, Зафс вышел из комнаты и быстро спустился на первый этаж.

Доктор Варнаа был очень слаб. Зафс поднял его на руки и, обойдя лежащее на полу тело Римта, вынес отца во двор. Положил на лавку возле небольшого фонтана-клумбы, так бережно опекаемого мамой, и сел в ногах. Сгорбленный, с ладонями, зажатыми между колен…