Текст книги "Отдать душу"

Автор книги: Алексей Гравицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ПОСЛЕДНЯЯ СКАЗКА ПРО ИЗБАВИТЕЛЯ

(В соавторстве с Дмитрием Шевченко)

Ребенок плакал. Стоял и хныкал, оглядываясь по сторонам. Кирилл подошел к палатке, купил леденец и подступил к ребенку, присел перед ним и протянул конфету.

– Чего ты возишься с этим ублюдком? – донесся голос до Кирилла.

Кирилл отпустил руку улыбающегося ребенка и поднялся.

– Вместо леденцов им пинки надо раздавать, – проговорил все тот же голос за спиной.

Кирилл обернулся. За его спиной стоял высокий парень и со смесью злости и презрения смотрел на ребенка.

– Что ты сделаешь в этот раз? Несчастный случай на путях? – Кирилл спокойно смотрел на обладателя голоса.

– Ты о чем? – парень казался удивленным. – Какие пути? Какой несчастный случай? И что значит «в этот раз»?

– Извини, обознался. Меня зовут Кирилл, – он протянул руку.

– Вадим, – подал руку парень. – Странный ты какой-то, с ублюдышем возился, потом что-то бормотал про несчастные случаи. С женой, что ли, цапанулся? Так пошли зальем горе, тут барчик недалеко есть неплохой.

– Пошли, – согласился Кирилл и отпустил руку нового знакомца.

Странно, но он ничего не почувствовал, взяв его за руку. Не было никаких эмоций, кроме злобы. Холодной, расчетливой злобы, порожденной разумом, а не сердцем. И пустота.

* * *

– А за что ты так не любишь детей? – решился спросить Кирилл у нового приятеля, когда они расположились в уютном подвальчике и заказали себе закуски и дорогого бочкового пива.

– Кто тебе сказал, что я их не люблю? – искренне изумился Вадик. – Я люблю детей, и они меня любят.

– А почему тогда ты так был зол на того ребенка? – поразился в свою очередь Кирилл.

– Так он же цыганенок, – сказал Вадим и замолчал, считая, видимо, что все объяснил.

– Ну и что? – не понял Кирилл. – Он ведь ребенок.

– Он не ребенок. – Вид у Вадима был такой, будто он объясняет непреложные истины несведущему человеку. – Он цыганенок, это как бабочки и тараканы. И те и другие – насекомые, но на одних приятно посмотреть, а остальных давить надо.

– А тебе его не жалко? Голодный, оборванный, замерзший…

– Нет, – перебил его Вадик. – Людей вообще не жалко. Собак жалко, кошек меньше, но тоже, в общем, зверье – жалко, а людей нет. Люди не достойны жалости.

– А чего же они достойны?

– Смерти.

Принесли заказ, и Вадим накинулся на еду, уничтожая с неимоверной скоростью, запивая все дорогим пивом как водой.

Кирилл смотрел на него и поражался. В глазах Вадима светился разум, недюжинный разум, но и только. Кроме того, что теперь пересчитывают какими-то IQ, там больше ничего не было. Не было чувств, не было даже элементарной злости, обиды, грусти. Впервые Избавитель был бессилен. Он мог избавить человека от тоски, боли, но не от пустоты.

– Ладно, мне пора, – прервал его раздумья голос Вадима. – Дела, знаешь ли, держи визитку, звякни мне как-нибудь, поболтаем. Дай бог, свидимся. И, кстати, я угощаю. – Он положил на стол пятисотку и вышел из подвальчика, не обращая внимания на возражения Кирилла.

Избавитель сидел за столом, ковырял вилкой в тарелке, визитка лежала напротив. Он еще сам толком не мог понять почему, но точно знал, что позвонит этому странному человеку.

Кирилл позвонил ему через неделю. Как ни странно, Вадик сразу узнал его, сказал, что сейчас занят, и предложил встретиться через три дня.

– Заодно и праздник Победы отметим, – хмыкнул он в трубку.

Они встретились на станции «Фили». На выходе Вадим достал из сумки две бутылки «Будвайзера», открыл и, сунув одну Кириллу, с наслаждением сделал большой глоток. Кирилл осторожно отхлебнул и задумался. Интуиция, отточенная за долгие… гм… годы, подсказывала, что перед ним стоит не простой человек, но в чем его «непростота», он никак не мог понять.

– Твари, – неожиданно процедил сквозь зубы Вадька, провожая взглядом группу молодых людей, направляющихся к Поклонной Горе.

– В чем дело? Ты же говорил, что любишь детей?

– Люблю, но это не дети, это отморозки, которые забыли, что такое «День Победы». Для них это всего лишь очередной повод выпить. Собственно, да и хрен с ними, но вот тебе один пример. Сегодня еду к тебе, на кольцевой входит ветеран, на груди всего две награды: медаль «За отвагу» и орден «Красной звезды». Стал в уголочке и стоит. Я вижу, что ему трудно стоять, подхожу к сиденью, на котором вот такая «золотая» молодежь сидит, и культурно так прошу уступить место. Они на него посмотрели и выдали мне:

– Постоит, плохо воевал, медалей мало.

Я первое время обалдел от такого, а потом ничего, уговорил их уступить место.

– Хорошо, – улыбнулся Кирилл. – Видишь, ведь можно объяснить так, чтобы они поняли.

– Можно. Вот как очнутся, так и поймут, а как забудут, так на то зеркало есть. Подошел, улыбнулся и вспомнил.

– Ты что, бил их? – опешил Кирилл.

– С ума сошел? В метро народищу – не развернешься. Какая, к черту, драка? Так, пару раз в зубы дал и на следующей станции определил тела к выходу. Достали, твари, – неожиданно закончил он и допил пиво одним махом.

Вот оно, толкнуло Кирилла. Как я сразу не почувствовал. Сила, редкая сила. Скрытая, еще не вылупившаяся, но мощная. А если…

– А как тебе все это в целом? – кивнул на проходящих мимо людей Кирилл.

– В смысле? – отхлебнув из очередной бутылки, спросил Вадим.

– Ну, что ты о них думаешь?

– А что я о них должен думать? – удивился Вадик. – Нормальные люди, пришли отметить праздник Победы. Если бы не такие вот отморозки, то вообще все было бы супер.

– А если бы у тебя была власть в руках, что бы ты сделал? – Кирилл замер в ожидании ответа.

– Если бы да кабы, – усмехнулся собеседник. – К стенке, вот и весь разговор.

– Но ведь многих можно исправить, а если невинные попадут? – вздрогнул Кирилл.

– Вот расстрелять сотню-другую публично, естественно, остальные исправятся, хошь не хошь, а на остальное… – Он достал третью бутылку и сделал глоток. – Лес рубят – щепки летят.

– Но разве люди не достойны прощения, понимания? Разве не стоит ради них пытаться их исправить?

– Нет. Если я не прав – докажи, я весь – внимание. – Вадим смотрел на Кирилла с ехидной усмешкой.

– Я попробую. – Кирилл опустил глаза. – Я постараюсь сегодня изменить твое мнение.

– Попробуй, – хмыкнул Вадим, допил пиво и выбросил бутылку в урну. – Пошли, прогуляемся по парку.

* * *

– Ну и где твои доказательства? – ехидно интересовался Вадик каждые пятнадцать минут. – Я пока вижу только мои доказательства. – И он показывал на очередную компанию, которая разбрасывала бутылки прямо на газоне, на сопливые парочки, что лизались друг с другом у всех на виду, вроде как напоказ. – Им по фигу праздник, у них есть очередной повод выпить, и все, больше ничего. А спроси у них, что произошло пятьдесят лет назад, так они и не вспомнят сразу.

Ближе к десяти вечера, когда они устроились на склоне, Вадька сказал:

– Ну, считай, что я победил. Эти люди не достойны спасения, они не достойны жалости, они вообще ничего не достойны.

– Погоди, еще не вечер. – Кирилл откинулся на спину и уставился в темнеющее небо.

Салют ударил в черное небо, размазав его цветными пятнами. Вадим пил пиво, зло поглядывая на беснующуюся толпу. Кирилл мысленно потянулся к другу и дал ему возможность почувствовать то, что в данный момент чувствовал, видел и слышал он.

– Бля, круто мы им в сорок пятом дали, – раздалось совсем рядом.

Бутылка пива медленно опустилась. Вадим удивленно уставился на нескольких парней в футболках с надписями «Все путем», которых полчаса назад готов был разорвать на куски за то, что они били бутылки прямо на траве, забавляясь и теша свое самолюбие.

– Деду надо позвонить. Помню, он говорил, что до Берлина дошел, – задумчиво произнес второй и затянулся сигаретой.

– УРА-А-А-А! – орала смазливая девица, размалеванная, как проститутка.

– Ура-а-а-а! – вторил ей ее, видимо, бойфренд, глядя восторженными глазами на цветные разрывы в небе.

Толпа, мгновение назад бывшая кучей отбросов и обывателей, которые пришли в парк, чтобы выпить и закусить, превратилась в сплоченный коллектив, который искренне торжествовал и гордился победой, одержанной не ими самими, но их дедами и прадедами.

С последними залпами Вадим повернулся и сказал:

– Знаешь, Кир, я, пожалуй, с тобой соглашусь. В этом народе еще что-то есть, и ради этого чего-то стоит жить и бороться.

Кирилл улыбнулся усталой улыбкой. За эти несколько секунд Вадим забрал у него почти все силы.

– Это потрясающе, – рассуждал Вадька по дороге к метро. – Кто бы мог подумать, что эта кучка… Что эти… Что они способны на такое, что они способны понимать и осознавать.

Кирилл улыбался, он видел, как в Вадиме разрастается искра его сущности. Он и раньше пытался донести свою искру до людей, но это удавалось так редко, а здесь она нашла благодатную почву для роста.

В течение последующих месяцев он очень сдружился с Вадимом. Неоднократно они обменивались дружескими визитами. Кирилл наблюдал, как его друг постепенно и очень медленно, но уверенно меняется, как в нем постепенно открывается та сила, что в свое время так насторожила Избавителя. Вадик заинтересовался энергетикой и постепенно, не без помощи Кирилла, научился ею управлять.

Еще полгода-год, и он сможет занять мое место, с некоторым облегчением думал Кирилл, если опять проявится извечный соперник.

Предчувствия никогда не приходят просто так. Кирилл шел по улице. Моросящий дождь дополнял его настроение. Это настроение не отставало от него вот уже пятнадцать лет, ровно столько, сколько он принимал на себя чужие беды. Прохожие шарахались от него, перебегали на другую сторону улицы. Еще бы, ведь он разговаривал сам с собой.

– Слушай, – заворочалось что-то внутри него.

– Опять?

– Снова. Оставь это, а то тебе же будет хуже. Зачем ты отнял у этой девочки ее страдания?

– Она не могла больше жить с ними, еще чуть и она покончила бы с собой.

– А тебе что с того? Она не хотела расставаться со своею болью. Ты нарушил правило, ты отнял, отнял против желания.

– Я знаю. Но теперь она будет жить, будет жить счастливо, а про то, что у нее была боль, она и не вспомнит.

– Ну знаешь, ты хочешь прыгнуть выше головы. Это не в твоей власти. Перестань, или я прекращу это механически!

– Ты не посмеешь еще раз, – голос Кирилла дрогнул.

– Ха-ха, три раза. Я уже слышал это от тебя. Вот увидишь, я сделаю это, если ты не откажешься от своих бредовых идей.

– Но я не откажусь. Они не должны мучаться. А я могу избавить их от мучений.

– Они будут мучаться так и столько, сколько им положено. Я так сказал, и так будет.

– Нет, так не будет. Пока это в моих силах, я буду исправлять твои ошибки.

– Я предупредил тебя. У тебя есть время до завтрашнего утра. Думай. Если не отречешься, то придется произвести физическое вмешательство.

Голос растворился, будто и не было его. Кирилл стоял посередине улицы под дождем. В голове его крутилась одна мысль: «Ночь. У меня есть только одна ночь. Пятнадцать лет на две тысячи безмолвия? По-моему, это многовато, в смысле безмолвия. Что можно сделать за десять часов, чтобы не пропали пятнадцать лет? Из множества вариантов приемлемым оставался только Вадик, он, конечно, слаб и может не справиться или отказаться, но это единственный приемлемый вариант, из всех возможных».

Вернувшись в реальность, Кирилл обнаружил, что сидит в метро. Через полчаса он звонил в дверь Вадькиной квартиры.

– Есть разговор, очень важный и серьезный, – начал он, едва перешагнул порог.

– Дык мы сейчас оформим, – улыбнулся Вадик. – Проходи на кухню.

– Мне осталось жить немногим более ночи, – ошарашил друга Кирилл. – А еще надо домой попасть, с женой проститься.

– Совсем с дуба рухнул, – поставил диагноз Вадим. – С чего ты это взял? У тебя что, СПИД нашли? Или перебрал у одной из спасенных душ и думаешь, что не справишься? Так отдай часть мне, ты ведь знаешь, что я могу много выдержать.

– Все гораздо хуже, – не стал спорить Кирилл. – Ты можешь просто выслушать? У меня действительно нет времени. Можешь считать, что я сумасшедший, пьяный, перебравший, но сядь и выслушай.

– Я весь – внимание. – Вадик сел на стул и приготовился слушать.

– Начну я, пожалуй, издалека и вкратце. Пожалуйста, не требуй от меня доказательств, я предоставлю их тебе в конце разговора…

И рассказал ему все. И про Христа, и про Прометея, и про многих других, и про его вечного соперника. С каждой минутой лицо Вадима становилось все снисходительней, он кивал в ответ, соглашаясь со всеми словами. Он не верил.

– А теперь доказательства. Дай мне руки. Не бойся, я не кусаюсь. Попробуй войти в меня так, как я учил.

Вадим поколебался, но протянул кисти рук ладонями вверх. Кирилл накрыл его ладони своими и открылся.

– Этого просто не может быть! – Вадик сидел, обхватив голову руками. – Я не смогу занять твое место. Меня этот… бог, что ли… просто раздавит.

– Не раздавит. Меня он не трогал пятнадцать лет. Некоторое время у тебя будет точно. К тому же, ты в любой момент сможешь отказаться от всего этого, и он оставит тебя в покое. Ладно, мне пора. Долгие проводы – лишние слезы. Прощай.

– А может, обойдется?

– Ни разу не обходилось и в этот раз не обойдется. Удачи тебе, Избавитель.

Вадик дернулся было что-то сказать, но промолчал.

– Прощай.

Дверь закрылась за Кириллом. Навсегда…

Проститься с Кириллом пришли многие. Вадим, так и не решился подойти к могиле. После того как Избавитель впустил его в себя, он порой ощущал себя не Вадимом, а Кириллом. Илларом. Иисусом. Прометеем. Буддой… Он боялся увидеть в могиле себя. Когда на гроб стали падать первые комья земли, Вадик развернулся и быстрым шагом направился к выходу.

Прошло три года. За ним закрепилась репутация хорошего психолога. Он старался, как мог продолжать то, что делал Кирилл. В его кармане постоянно лежали леденцы, для детей. Видимо, с искрой ему передалась и эта чрезмерная любовь к детям. Даже, скорее, не любовь, а трепет перед этой нежной беспомощностью. Порой Вадим сам удивлялся, когда вместо того чтобы пинком отправить очередного попрошайку, он совал тому конфеты, покупал еду.

В электричку успел вскочить в самый последний момент. Выдернув защемленную куртку из дверей, прислонился спиной к стене тамбура. Ехать предстояло минут семь, посему проходить в вагон он не видел смысла. В тамбуре кроме Вадима было еще две женщины: одна была молода, скорее даже, он назвал бы ее девушкой, а вторая уже приближалась к сорока.

Барышни расположились напротив Вадика и увлеченно о чем-то беседовали. Вадим закрыл глаза и, откинувшись на стену, пустил мысли на самотек.

– Кошмар какой-то, – донесся до него голос одной из женщин. – В группе больше тридцати детей, практически все избалованы и запущены, к вечеру уже ног под собой не чувствуешь, а зарплата мизерная. Была бы группа поменьше, и то полегче было бы.

– Так в чем проблема? – послышался визгливый голос второй дамы. – Во время тихого часа открой окна и двери. Сквозняк минут на сорок, и на следующий день больше половины группы не придет. А если повторить, так вообще на карантин закроют, подумают, что эпидемия.

Вадик открыл глаза. Девушка стояла и с изумлением смотрела на улыбающуюся старшую подругу.

– Так что все очень просто, – закончила последняя. – Я так уже делала, способ верный.

Если я избавитель, мелькнуло в голове, то я должен не только избавлять людей от их болезней, но и избавлять людей от таких вот болезней, которые скрываются под личинами таких же вот визгливых особ, коим все равно, что станет с теми существами, которые доверяют им.

Он снова закрыл глаза и сосредоточился. С момента его осознания силы ему это удавалось все лучше и лучше. Небольшое зеленое щупальце вытянулось в сторону женщин. Он всего лишь на несколько секунд прикоснулся к старшей, подумав, на мгновение задел более молодую и втянул щупальце, после чего открыл глаза и оторвался от стены тамбура, посмотрел на собеседниц. Старшая, тяжело дыша, расстегивала воротник своей дубленки.

– Не поможет, – равнодушно сказал Вадим. – Это пневмония, а если запустить, то и до отека легких недалеко. Дело в том, – продолжил он, глядя в широко открытые глаза молодой, – что я случайно подслушал ваш разговор, и он мне очень не понравился. А так как я имею некоторые способности, которые обычно называют экстрасенсорными, я решил вас немного поучить уму разуму, избавить вас от этих пагубных мыслей. Вам, – он снова обратил свое внимание на внезапно заболевшую женщину, – я советую, во-первых, немедленно идти к врачу, а во-вторых, впредь холить и лелеять всех ваших подопечных, потому как теперь ваше здоровье напрямую зависит от их здоровья. Если заболеет один, заболеете и вы, если заболеют десять, вы заболеете за десятерых, но если все будут здоровы, то хоть в проруби купайся, ни одна хворь не пристанет. Кстати, и к вам, девушка, это тоже относится.

Электричка начала притормаживать, за окном замелькал забор станции, Вадик развернулся к дверям и приготовился к выходу. Шипя пневматикой, двери открылись.

– Да, забыл сказать, – не оборачиваясь, сказал он. – Смена работы вам не поможет, – и вышел, оставив за спиной гробовое молчание, нарушенное только шипением закрывшейся двери.

* * *

Спустя несколько месяцев он проснулся от чьего-то присутствия в его комнате. Сев на кровати, Вадим начал вслушиваться.

– Мне казалось, что я покончил с тобой. Не думал, что ты так быстро вернешься.

– А-а-а, вот ты и объявился. Если хочешь поговорить, то явись сам, и в материальном виде, в противном случае – разговора не будет.

– Да ты знаешь, с кем ты разговариваешь?

– А глупее вопроса придумать не смог? – хмыкнул Вадик. – Конечно, знаю. А вот ты, похоже, не догадываешься, что правила игры несколько изменились.

Сосредоточившись, он поймал ниточку контакта и послал по ней весь тот негатив, что накопился в нем за последние четыре дня, и тут же разорвал контакт.

* * *

Снова голос донесся из темноты, но на этот раз он имел физическое воплощение.

– Теперь мы можем поговорить?

– Поговорить? Можем. Но не больше. Переговоров не будет.

– Ты стал сильнее. – Тень опустилась на стул.

– Нет, я просто стал умнее. Чего тебе надо?

– Все как прежде, я хочу, чтобы ты ушел…

– А я хочу, чтобы ты мне не мешал, – перебил Вадим. – Ты мне мешаешь.

– А не слишком ли ты стал дерзок? – Тень поднялась, в голосе послышался гнев.

– Сядь и не выпендривайся. Не забудь, это ты ко мне пришел, а не я к тебе, так что не серди меня.

– Ты перешел все границы. Я терпел тебя слишком много, в этот раз я тебя уничтожу полностью, игра слишком затянулась. – От тени отделился шар и ударил в тело Вадима.

Зеленоватая волна прошла по поверхности некоего овала, который окружал Вадика. Он усмехнулся, и в этот момент сияние резко потухло, а в центр тени ударил тонкий луч, который пробил ее насквозь, отбросив на пару метров в глубь комнаты. Вадик подошел к сгустку, который менял свои формы, пытаясь освободиться от иглы, пригвоздившей его к полу. Посмотрев на сгусток безразличным взглядом, он протянул руку, и с нее на шевелящиеся остатки тени потек зеленый огонь, который начал медленно пожирать мрак. Когда от черного силуэта остался совсем уже небольшой клочок, Вадим опустил руку. Огонь погас, игла пропала.

– Я тебя отпускаю. Но если ты придешь еще раз, я тебя уничтожу.

Фразу он заканчивал уже в одиночестве. Тень растаяла. Он придет снова и попытается его убить, но…

* * *

– Почему ты меня не убил? – голос был на редкость тихим.

– А разве это возможно?

– Нет, но ты мог попытаться, – голос казался удивленным.

– Пытаться сделать невозможное? Глупая трата времени. У меня нет такой возможности, я не ты, я не могу гоняться за солнечным зайчиком.

– Ты хочешь сказать, что я не смогу тебя уничтожить? – прошелестел голос.

– А ты сам этого еще не понял? Это невозможно, для этого тебе надо уничтожить все человечество, потому что я, общаясь с кем-либо, отдаю ему свою частичку. Ты можешь убить меня, но не сможешь убить всех. А если и убьешь, то… А собственно, какая мне разница. Уходи. Я хочу отдохнуть.

– Ты стал совсем другим, но при этом остался тем же, я не понимаю тебя, – голос становился все тише.

– А когда-нибудь понимал?

Ответа не последовало.

– Все очень просто, – сказал Вадим в пустоту. – У людей есть пословица, подходящая к данному моменту. Добро должно быть с кулаками.

КРУГ

КАРЛСОНЫ

В ответ на спетую песню Олега Медведева и недописанную песню Андрея Морозова

Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы.

И. Ильф, Е. Петров. «Золотой теленок»

Будильник вздрогнул, разрываясь диким треском, а потом еще раз, когда на него опустилась тяжелая рука, поросшая солнечно-рыжей шерстью.

Он поднялся с кровати, накинул халат и пошел варить кофе. Как славно было раньше: папа, мама и даже брат с сестрой. Теперь родителей не стало, брат и сестра живут со своими семьями, а он… Он один, совсем один. И опять придется варить кофе самому, а он убежит. И опять жарить яичницу с беконом, а она подгорает вот уже пять лет. С тех пор как не стало мамы.

Он включил плиту, поставил кофе и яйца на огонь и пошел в ванную. Пока брился и умывался, кофе убежал, а яйца подгорели. Опять. С тоской сжевал завтрак, глянул на часы. Пора на службу.

* * *

Вечер, словно громадная черная птица, накрыл город своим мягким крылом. Дома и домики со своими крышами, шпилями и башенками растворились в сумеречной дымке. Зажглись огоньки окон и светлячки звезд.

Он шел понурый. Почему-то ничего не хотелось. Так всегда вечерами. Сейчас придет домой, завалится на диван с банкой пива и тупо будет пялиться в телевизор. Как тогда сказал Карлсон? «Такая большая домомучительница в такую маленькую коробочку?! Ничего не выйдет!» Он улыбнулся. Вечер перестал быть серым, ноги сами понесли его в другую сторону от дома, туда, где был – он это точно знал – маленький домик на крыше. За трубой.

Домик стоял на своем месте и никуда не делся. Такой же маленький, уютный и аккуратный, как и тридцать с лишним лет назад.

Перед дверью он замялся. Нахлынули воспоминания: «Добро пожаловать, дорогой друг Карлсон! Ну и ты заходи…» Он улыбнулся прозвучавшему в голове голосу и принял приглашение.

Внутри было темно и тихо.

– Карлсон? – позвал он. – Карлсон, это я, Малыш. Ты здесь?

Что-то шмыгнуло, зашуршало, чиркнуло в темноте. По комнате разлился тусклый свет ночника, что стоял на тумбочке у кровати. Малыш пригляделся, на кровати лежал сухощавый старик с рыжей шевелюрой.

– Привет, Малыш, – хрипло произнес старик. В голосе его не было прежней жизнерадостности. – Чем будешь угощать?

– Тортом с восемью свечками, – улыбнулся Малыш, но на глаза его навернулись слезы. – Или лучше так: восемь пирогов и одна свечка, а?

– А как же колбаса? – грустно хмыкнул старик. – Ладно, проходи, садись.

Он прошел и плюхнулся на край кровати, скрипнуло.

– Что ж ты врал, что тебе восемь лет? – с иронией произнес старик. – Кровать-то под тобой скрипит, будто тебе все сорок.

– Сорок два, – автоматически поправил Малыш и осекся. – Карлсон, а это в самом деле ты? – произнес он со смешанным чувством.

– Нет, – обрубил старик, и воздух комнаты наполнился горечью. – Я уже не Карлсон, и ты давно уже не Малыш.

Голос старика дрогнул, он потупился.

– Как же так? – вспылил вдруг Малыш. – Почему ты улетел и перестал появляться? Где ты пропадал? Почему?

Он задохнулся, а старик только покачал головой:

– А где был ты?

Малыш открыл было рот, но не нашел, что сказать.

– Я скажу, – продолжил старик. – Ты вырос, и я перестал быть тебе нужным. Зато я был нужен другим «малышам».

– А теперь?

– А теперь… – Старик приподнялся на локте, протянул ссохшуюся руку к стакану с водой, что стоял на тумбочке, сделал глоток. – Теперь я скоро умру, и Карлсона не будет вовсе. Да уже нет. Мне трудно встать с постели, не то, что летать.

Малыш почувствовал, как что-то сдавило горло, резко встал.

– Ты куда? – окликнул хриплый голос.

– В магазин, – тихо шепнул Малыш. – За тортом со взбитыми сливками. А еще надо конфет и варенья.

– Сладкоежка, – хмыкнул старик. – Колбасы купи. И пива.

Малыш обернулся, недоверчиво посмотрел на Карлсона.

– Со мной не соскучишься, – улыбнулся старик, и впервые за вечер он напомнил Малышу того, прежнего Карлсона.

* * *

На кладбище было холодно. Дул ветер, плевал в лицо изморозью. Он шел за гробом и боялся разреветься, как тогда в детстве. В голове снова звучал до боли знакомый голос: «Не реви. Это ты ревешь или я реву?»

Он всхлипнул и через силу улыбнулся, посмотрел на старика, что лежал в гробу. Штаны с пропеллером сменил строгий костюм, рыжего парика, что заменял последние годы густую шевелюру, не стало. Солидный лысый господин совсем не походил на того веселого толстяка с пропеллером. Гроб опустился рядом с ямой, желающие проститься вереницей потянулись к телу.

Откуда столько народу? – удивился Малыш. Он вопросительно посмотрел на старика, но тот молчал. Тихо опустилась крышка, неспешно опустили гроб в яму, сверху посыпалась земля.

Люди смотрели на происходящее с молчаливой тоской. Откуда их столько?

Догадка пришла неожиданно, сама собой:

– Малыш, – негромко окликнул он.

Собравшиеся у гроба люди вздрогнули, как один, закрутили головами, натыкаясь взглядом на взгляд, смущенно опускали глаза. Малыш развернулся и быстро пошел прочь.

* * *

В домике на крыше было пусто и холодно. А может, это его пробил озноб? Малыш сел на кровать, перед глазами замелькали последние недели. Он таскал старику сладости, а тот в лучшем случае жевал колбасу и судорожно заглатывал пиво.

Один раз попросил чашку чая. Малыш обрадовался, притащил банку малинового варенья. Старик поморщился, но сладкой жижи в себя все-таки залил. Из вежливости. «Свершилось чудо! – обрадовался тогда Малыш. – Друг спас жизнь друга!» Но старик лишь пробормотал, что никакого чуда уже не будет. И вообще, чудес не бывает.

Нет, не бывает. Даже рыжий толстяк, чудо его детства, перестал быть чудом. А перестал ли? И вообще…

Он встал и подошел к шкафу, снял с вешалки потертые штанишки с пропеллером. Взял с тумбочки рыжий парик. Когда он подошел к зеркалу, на него взглянул рыжий толстяк. Штанишки, вопреки ожиданиям, не повисли мешком, а ладно осели на пивном брюшке. Парик выглядел как его собственные волосы. Вот только тот был веселый, и вообще мужчина хоть куда, в полном расцвете сил. А он…

А что он? Он в меру упитан и вообще, в полном расцвете сил. Он улыбнулся своему отражению, и на душе потеплело. Карлсон не должен умереть. Что бы там ни было в жизни, но это в жизни. А у каждого Малыша должен быть свой Карлсон, вне зависимости от каких-то непонятных Малышам вещей.

Вот только надо будет научиться летать, вспомнить, как едят варенье ложками, улыбаются.

А еще надо научиться быть чудом…