Текст книги "Страна Живых"

Автор книги: Алексей Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Внимание! Все описанные в книге события являются плодом фантазии автора. Совпадения имен, фамилий, названий, описаний внешности – чисто случайны. Описанные в книге психотехники и социологические теории – мистификация.

Покажите нам такого человека, который живет по заповедям, не прелюбодействует, любит врагов своих, и подставляет левую щеку, если его ударили по правой. И пусть этот человек будет преуспевающим, материально обеспеченным, уважаемым, и с хорошим индексом цитирования в интернете. Пусть у него так же обязательно будет ученая степень доктора наук, или почетного члена академии. Он должен быть также компетентен в этнических оккультных практиках, и иметь подтвержденное посвящение от буддийских монахов. И мы непременно запишемся к нему на семинар по Дао Продаж.

Покажите нам пророка и чудотворца, и пусть он придет в больничные коридоры, которые полны страждущими и расслабленными, и пусть он поднимет их единым мановением длани своей. И пусть он избавляет слабых духом от пристрастия к алкоголю и наркотикам, возвращает падших женщин на путь добродетели, и говорит на иных языках. И он должен будет уметь держаться перед телекамерами, быть толерантным к сексуальным меньшинствам, политкорректным, и нравится публике. И мы восславим его, и мы преклонимся перед ним, и обязательно пригласим его в наше воскресное ток-шоу.

Дайте нам человека, положившего живот за други своя, потомственного военного, служившего в горячих точках, выходившего живым из сотен безвыходных ситуаций. Он должен быть безупречно честным, не разворовывать военное имущество, не мародерствовать, и не притеснять слабых. Он должен быть высокого роста, с мужественным лицом, и безупречными манерами. Он должен также уметь завоевывать симпатии электората, обещать бедным – богатство, подонкам – уважение, а старикам – молодость. И тогда мы непременно включим его вторым номером в избирательный список от нашей партии.

Часть первая. Глубокое охлаждение

2000 год, Москва.

Обрыв ленты, наступает тишина.

Музыка Жана Мишеля Жарра успокаивает меня лучше других. Никакую другую музыку я больше слышать сейчас просто не могу. Этим вечером закончилась моя жизнь в хирургии. Это все равно давно должно было случиться рано или поздно. Больше всего я боялся уйти с позором. Страх ошибиться, потерять больного, неотлучно преследовал меня последние пять лет. Может, это и лучший вариант, что я ухожу по своей воле.

Жан Мишель мягко уводит меня в полет по стране звуков и волшебных образов. В этой стране неоспоримо торжествует гармония. В моей реальной жизни ради гармонии всегда приходится чем-то жертвовать, от чего-то отказываться. Сегодня я отказался от карьеры врача.

Последний год у меня все получалось очень легко и надежно. Какой-то божественный промысел витал надо мной. Когда я входил в операционную, то четко знал, что все будет хорошо. После десяти лет работы в анестезиологии я впервые почувствовал, что по-настоящему овладел своей профессией. Кажется, я, наконец, нащупал ту грань, по которой человек проходит в наркотическом сне. По одну ее сторону стоит боль, а по другую – смерть. Самое трудное в нашей профессии – провести человека по этой скользкой грани между болью и смертью. С годами это чувство совершенствуется, и ты начинаешь слишком хорошо чувствовать и чужую боль, и то, что находится по другую сторону грани. Наверное, поэтому все мы, анестезиологи, немного странные.

Десять долгих лет я шел к пониманию этой грани. Ее не выразить в химических формулах, объемных процентах и миллиграммах на килограмм веса. Я просто начал чувствовать, видеть, знать. Когда по нервам резало предчувствие чужой боли, я углублял наркоз, а когда страшное и безмолвное нечто подбиралось и начинало вытягивать душу из человека, я знал это раньше, чем монитор показывал отклонения в пульсе, или насыщении крови кислородом.

Такое не могло продолжаться слишком долго. Глубоко внутри я чувствовал, что кончится это ужасно. Или я потеряю свое божественное вдохновение, или со мной случится что-то очень нехорошее. Был еще один вариант, и я выбрал его. Я поругался с начальством, и ушел с этой работы. Я в отчаянии. Мир поплыл, почва уходит из-под моих ног.

Жан Мишель создает и рушит свои иллюзорные гармоничные миры. Рождаются и умирают моря, горы, вырастают и рассыпаются на миллиарды осколков сияющие хрустальные замки. Гармония звуков создает и разрушает миры, где образы бесконечно дробятся, как в калейдоскопе. Их рождение прекрасно, а быстротечность существования не вызывает сожаления и скорби. Я чувствую, что успеваю фиксировать лишь тысячную часть образов, рождающихся в моем сознании под влиянием звуков. И когда тема заканчивается, в короткий миг между ней и следующей, я осознаю, что успел почувствовать лишь секунды, а в этих иллюзорных мирах прошли, быть может, тысячелетия, века и века…

В реальном мире вокруг меня уже много дней не было гармонии. Дело не во мне. Я – это слишком малая величина. Когда я чувствую, какие силы пришли в движение, становится страшно. Меня почти бросает в дрожь. В реальном мире бесятся волны разрушительной энергии. Хаос наступает, неся внутри себя это страшное нечто, и мне удается структурировать лишь узкое пространство пустоты вокруг себя. Последние два дня я находился в сердцевине шторма. Бороться с ним я не хочу. Море жизни или само успокоится, или накроет с головой. Я сажусь в полулотос, и успокаиваюсь. Вокруг меня наконец установился штиль. Стало тише. Шторм уже бушует далеко, я сижу дома, в густой жизненной тишине. Да, стало значительно тише. Стало спокойней.

Легче не стало.

В густой тишине раздается оглушительный щелчок магнитофона – кассета закончилась. Я вздрагиваю. Однажды так закончится жизнь.

Глава первая

Пролог. Спор на пиру у небожителей. Каин бросает вызов.

В тот день Сет был расстроен сильнее обычного. Он вылакал свое пиво, смел со стола золотую посуду, и обратил свою морду в сторону сидящих поблизости светлых богов:

– Солнечные боги, добрые духи! Положительные герои! Вы присвоили себе не только знак, не только оценку, вы почему-то решили, что ваш знак, ваш так называемый «плюс» должен полностью искоренить наш «минус»! Куда податься Лунным богам, неприкаянным духам, отрицательным героям? Исчезнуть совсем?

Но как… – Сет искусно возвысил голос, – будет существовать ваш так называемый плюс без нашего минуса?

Вы разрушили наши храмы, вы убили наших жрецов, вы загнали нас в мелкий шрифт энциклопедий, и думаете, что мир станет сладким без горечи, сплошным днем без ночи, будет наполнен поцелуями без совокуплений?

Сплошное Солнце! – Сет понизил голос до зловещего шепота, – и никакой Луны?

Меланхолично жующий мясо Конфуций вдруг встал, поправил свою шапку, и высказался:

– Баланс противоположностей каждый раз устанавливается на новом уровне. Благородный человек непрерывно совершенствуется. Сначала добром было – убить, но не съесть, потом – подчинить, не убивая, потом – убедить словами. То же и в отношениях между старшими и младшими, мужчиной и женщиной.

– А ты никогда не задумывался, о знаток писаний, что в итоге все это приведет к вживлению чипа в черепную коробку? – зашипел Сет.

Конфуций развел руками, и сел, поправив циновку.

– Культура – это воистину путь деградации. Малокровные, чахлые, так называемые культурные нации обречены на импотенцию! Да они же кругом вымирают! – веско заметил Чингиз-хан.

– К Китаю это не относится – парировал Чжан Даолин, – мы знаем баланс самоограничения и удовольствия!

– Удовольствие не требует ограничений, – произнесла грозная богиня Кали, – оно само по себе священно! Удовольствие от пищи, разнузданных совокуплений, опьянения, убийства и подчинения более слабых, – вот что защищает род людской от вымирания! Это и есть торжество спонтанности, отрицание всех попыток управления личностью! Катитесь вы в преисподнюю с вашим дзэном, – служение удовольствиям – это и есть дзэн!

– И все же твоему культу положен конец, – бросил Кецалькоатль, – как и моему.

– А напрасно! Не будут любить жратву, секс, насилие – подохнут, интеллигенты очкастые! – загудел Балаал, непрерывно уплетающий что-то, рыгающий, и расплескивающий на соседей свое тухлое пойло.

Небожители забубнили обычные речи про «критерии истины», хотели уже замять выходку Сета, но тут произошло следующее:

Каин опять хлебнул слишком много кукурузного самогона, и, сбивая посуду, влез на свой участок стола.

– Драгоценные! – он оступился, попал ногой в деревянную тарелку с чечевичной похлебкой, едва не упал, – Драгоценные!

– Ну что там еще? – Сидящий за столом викингов Один оторвался от бараньей ноги, утерся предплечьем, сфокусировал свой взор на библейском земледельце.

– Я предлагаю пари! Я докажу, что жратва и деньги правят человеческим… – он икнул, – миром!

Даосский наставник Чжан Даолин отложил персик бессмертия, взмахнул своей мухогонкой, завис над пирующими:

– А как же аскеты? А вегетарианцы?

– Про бюджетников забыл, зараза! – вмешался святой князь Александр Невский, ставший небожителем совсем недавно.

– Поддерживаю Каина! – обострил дискуссию Сет, – вы сами выберете человека, с вашей точки зрения, честного и справедливого, а мы, – он яростно сверкнул глазами, – ввергнем его… в значительные трудности!

Если наставник Чжан, и другие… – он ухмыльнулся улыбкой, от которой даже Один вздрогнул, – мечтатели… смогут вернуть его к любым, да хоть его, – он кивнул на мирно жующего мясо Конфуция, – … заповедям… То вы победили!

Срок пари – двадцать земных лет, секунда в секунду. Точка отсчета – 1989 год … по земному исчислению.

Но, дорогие мои! Если за это контрольное время он убьет, украдет, переспит, обманет, – ради жратвы или денег… Победим мы! Проигравшие пари на сто земных лет изгоняются с наших собраний. И все это время им будет запрещено вмешиваться в судьбы людей на Земле!

– Я не участвую, – проворчал Один, и скрылся с пиршества.

– Я с Каином! – поддержал Балаал, – пожрать – это по мне!

Два сосуда с нектаром синхронно поднялись, и пустыми опустились на заваленный яствами стол. Напротив Сета плечом к плечу встали Гера с Аресом.

– Мы с тобой, Владыка Ночи! – приветствовал его бог войны.

– Его сила и мои интриги! Поддерживаем Каина! – Гера сдерживала хищную улыбку.

Геракл вздрогнул, посмотрел на Прометея, и отрицательно покачал головой.

– Против них от нас толку не будет, – он допил амброзию, и медленно растаял в эфире.

Внезапно серьезность момента нарушилась падением многочисленных блюд и сосудов для вина. Разбрасывая посуду, через все столы, задрав кверху ноги в красных сапогах, на руках скакал Васька Буслай. Он дошел до Сета, перевернулся в воздухе, спрыгнул на ноги.

– А вот и я! Подсоблю князю Александру! Ну, кто еще? Давай, налетай, Буслай тешиться будет!

– Что касается меня, – на стол вскочил Великий Ракшас Индраджит, – я тоже с князем Александром!

– Кто еще? – вопросил Сет, – нас пятеро! Молчите? Страшно? Видать не много здесь таких дураков, как Буслай!

Некоторые небожители втягивали головы в плечи, иные от досады развеялись, в рискованное предприятие соваться не хотел никто.

– Хорошо! – раздался, наконец, голос, и из-за стола во весь свой рост поднялась ракшаси Камбха, супруга Великого Ракшаса Индраджита.

Взглянув на Камбху, Конфуций съежился, Сет отшатнулся, а Небесный Наставник Чжан Даолин поспешно отвел глаза.

– Присоединяешься к супругу? – уточнил Каин.

– Конечно, как иначе? – удивилась Камбха.

Договорились! – вскричал Сет, – и сотворил заклятье заключения сделки.

Великая Гора по-разному называется у разных народов. У одних это гора Шумеру, у других – священная гора Запада, у иных – Олимп, Фудзи, Шамбала, не счесть названий.

В тот день десять бессмертных небожителей собрались у ее вершины. Они смотрели вниз – кто с явным интересом, кто с тревогой, а кто и с наигранным безразличием. Пристально вглядываясь в живущих, они волшебным взглядом выбирали на Земле человека для своей жестокой игры.

Сет стоял, сложив на груди руки, Каин нервно прохаживался, суетился, непрерывно оглядываясь по сторонам. Балаал сел, прислонившись спиной к скале, раскинув огромные ноги, рыгал, и чесал пузо. Арес коротким мечом отрабатывал рассекающий горизонтальный удар в низ живота, Гера строила далеко идущие планы, улыбалась своей хищной улыбкой.

Недалеко от них собрались противники:

Буслай стоял рядом с Александром, шептал ему в ухо о чем-то. Наставник Чжан Даолин прислушивался к их шепоту, и передавал информацию Великому Ракшасу Индраджиту. Его супруга спокойно стояла рядом, как изваяние, готовая во всем следовать за своим возлюбленным господином.

– Ну что, уже выбрали? – вопросил Сет.

– Да, – ответил святой князь Александр Невский, – выбор сделан.

– Назовите имя и страну! – прогремел Сет.

– Москаев Олег, Россия! – вскричал Васька Буслай.

– Принято!

Сет взвился в воздух, и круто спикировал вниз, таща за собою Каина. Арес поспешал следом, поигрывая коротким мечом. Балаал продолжал сидеть, почесывая пузо, а Гера уже вовсю прислушивалась, о чем переговариваются Индраджит с Буслаем.

Глава вторая

Воспоминания о дополнительных функциях утюга.

1991 год

Олег вышел из машины, и пошел по грязным, сырым, плохо освещенным улицам. Он шел к тому дому, адрес которого был нацарапан на бумажке, лежащей в кармане его коричневой кожаной куртки, накинутой прямо на спортивный костюм темно-фиолетового цвета. Тонкий слой грязи хлюпал под вакуумными присосками дорогих кроссовок известной фирмы. Напевая «Мы верим твердо в героев спорта», Олег нашел нужный подъезд, дернул скрипучую деревянную дверь. Часть остекления двери была выбита хулиганами, и на этом месте были аккуратно прибиты листы тонкой фанеры. Ветер трепал наклеенные на фанеру выцветшие, написанные от руки объявления. Олег поднялся на второй этаж, нашел нужную дверь, позвонил.

Клиент оказался лохом. Он даже не смог понять, что произошло, и стоял, зажимая пальцами разбитый нос, когда Олег уже закрывал дверь изнутри.

– Тихо-тихо, не надо орать, – предупредил Олег клиента, оценивая ситуацию на месте работы.

Тот молчал, сглатывал кровь, и послушно тряс головой. Кровь протекла между пальцев и падала на пол крупными каплями.

Олег сдернул с вешалки бесцветный халат, кинул на лицо клиенту. Тот прижал, кровь стала быстро пропитывать застиранную ткань.

– Пошли квартиру смотреть! Олег поставил клиента перед собой, аккуратно повел, придерживая под локоток.

За коридором оказалась внушительных размеров гостиная, заставленная шкафами с полными собраниями сочинений, акварели на стенах, в рамках – репродукции из «Огонька».

Олег толкнул клиента на диванчик, покрытый толстым цветным покрывалом. В гостиную ворвалась жена клиента, застыла, выпучив глаза. За ее спиной возились дети – трое или четверо, судя по голосам. Олег подошел к женщине.

– Сиди с детьми, у нас разговор. Не вздумай никуда звонить!

– Итак, что мы имеем? – Олег прошелся по комнате. Проигрыватель пластинок, видеодвойка, ковры на стенах, в шкафу хрусталь…

Олег взял наугад пару пластинок, повертел в руках. «Петя и Волк», «Немецкий язык», «Корней Чуковский. Краденое солнце», «Сказки Андерсена», «Сказки братьев Гримм».

– Интеллигенция, прости их господи!

Видео было более прогрессивным. Обязательный «Терминатор», какие-то комедии, мультики Диснея, «Эммануэль»…

Олег развернулся к клиенту.

– Надеюсь, понятно, для чего я пришел?

– Чего Вы хотите?

– Деньги, за сентябрь и октябрь.

– Как так, я уже заплатил!

– Не идет, инфляция. У нас наценка.

– Какая наценка, я деньги не рисую, у меня был договор!

– Теперь другой договор.

Клиент замотал головой, в отчаянии замычал через прижатое к лицу тряпье.

– Сколько?

Олег назвал сумму.

– У меня столько нет!

– Все так говорят. Где у тебя утюг?

– У меня действительно столько нет!

Олег видел, что у него действительно столько нет. Но это была проблема клиента. Братва и не ждала, что Олег выбьет из клиента сразу и все. Важен был ритуал. Ритуал был важен для всех. Для клиента, чтобы обратиться в милицию. Для братвы, чтобы их боялись в зоне их ответственности. Для Олега – чтобы получить авторитет у братвы. Олег не мог позволить себе ошибок. Он должен был показать пахану и парням, что те не ошиблись, взяв в группу бывшего спортсмена-рукопашника. Он уже участвовал в разборках, неплохо показал себя, работая битой против арматуры. Сегодня настало время его участия в другом действии, страшном ритуале девяностых годов.

Ритуал заключался в особом использовании утюга.

Олег еще раз прошелся по комнате – все в скатерочках, подставочках, занавесочках, цветочки в горшочках…

– Не пойму, где тут у тебя утюг…

– Вы не понимаете, у меня действительно столько нет, – прошептал клиент, стараясь не поддаваться страху, пытаясь выпрямиться и говорить значительно – все в производстве, мы закупаем фурнитуру, швейные машинки…

Удар с разворота – и клиент снова на диване.

– Это ты не понимаешь, – и Олег добавил еще пару оплеух, чтобы держать клиента в правильном психологическом состоянии.

За стеной вдруг раздался звук падения, и детский гомон на секунду смолк, а потом раздался громкий плач двух девочек.

Клиент вскочил, Олег послал его в нокаут, вошел в детскую. В нос ударил специфический запах пеленок, горшков и колготок. Женщина лежала около батареи отопления, неестественно свернув голову набок. Девочки орали, мальчик трех лет тоже готовился заплакать, хоть и не понимал еще, что произошло. В дальнюю комнатку Олег старался не заглядывать, там кто-то пытался встать, держась за деревянную решетку кроватки.

– Спокойно, дети, что случилось?

На секунду плач был приглушен, потом включился малыш, и существо в кроватке. Женщина, похоже, дышала. Обморок?

– Блин, кровища! – Кожа на голове была рассечена, надулась огромным синяком, переходящим с темени на лоб и глаза. Олег сходил на кухню, намочил полотенце, вытер лицо женщине, положил ей на лоб. Дети начали успокаиваться.

– Дядя помогает маме, – прохлюпал малыш.

Клиент задвигался на своем диване, застонал, девочки бросились на его голос…

Олег ходил по комнатам, рвал какие-то тряпки, как смог, наложил клиенту повязку. Тот вроде, пришел в себя.

Олегу попался на глаза утюг, он схватил его, вернулся в гостиную, покручивая шнуром.

– Дядя взял наш утюг! – обиделся малыш.

Олег поискал глазами розетку. Вслед за детьми в гостиную приползла женщина, попыталась собрать их вокруг себя, потом бросилась к мужу. Тот мотал головой, кровь практически унялась, только капало из рассеченной брови.

Олег придвинул стул, сел рядом с клиентом.

– Денег у тебя нет, машина – развалюха, да вот еще и утюг не работает…

– Работает – прохрипел клиент.

Олег покачал головой, накрутил провод на кулаки, разорвал.

– Дядя сломал наш утюжок! – заплакал малыш.

Олег сунул обрывок провода в карман.

– Вали отсюда побыстрей! Найди родственников подальше отсюда. К тебе еще придут. Убьют на фиг. У тебя меньше суток в запасе. – Олег встал, и пошел прочь из квартиры, чувствуя, как ледяной ужас забирается в живот. Дети плакали за спиной.

Олег вышел из подъезда, встал перед подъехавшим двухдверным «москвичом», прозванным в народе «Крейсер Аврора». За рулем сидел «Налик», бывший шофер–профессионал, ныне выполнявший в их группировке роль наводчика и «колес». Налик преданно заглянул Олегу в глаза:

– Как?

– Да никак!

Налик, низкорослый мужик лет сорока – пятидесяти, с бегающими глазами, нервно засуетился.

– Никак, это в каком смысле?

– Нет там денег.

Налик завертел головой, зацокал языком, но смолчал, только чаще стал оглядываться.

Олег откинулся на кресло, оценивая положение. Денег нет, профессии нет, с работой не справился. Пахан не простит…

Пахан вообще озверел за последнее время. Его поджимала группировка соседей, те были с автоматами, а пахан по старинке работал ножами да арматурой. Перевооружить банду стоило денег, и он гнал своих быков шерстить всех предпринимателей по третьему и по четвертому разу.

Налик пару раз тормозил у телефонных автоматов, кому-то звонил. Стемнело. Они подъехали площадке перед «сотым» – гастрономом N100, там уже стояли машины братвы и пахана. Олег переборол холод и пустоту в животе, напряг мышцы таза, стараясь не обоссаться, и вылез под свет фар. Его быстро окружили со всех сторон.

Глава третья

Куда попадают порезанные утопленники с травмой головы?

Москва. 1991г.

103-я больница

Этой зимой реанимационное отделение 103 больницы подверглось ремонту. Теперь на седьмом этаже хозяйничали люди в белых фартуках – они перестилали линолеум, белили, маляровали, клали плитку и частично ремонтировали сантехнику. А отделение было временно развернуто на первом этаже, в помещении приемного покоя и гардероба, по этому случаю временно ликвидированного.

Кажется, был уже поздний вечер, между десятью часами и полуночью, коварное время, когда официальные плановые назначения, кажется уже доделаны, и ситуация слегка успокаивается после волнений первой половины суток, а время ночных неожиданностей, вроде бы еще не наступило.

Именно в это время двери приемника распахнулись, и по коридору помчалась каталка, которую тащила бригада «Скорой помощи». Впереди неслась докторица с лицом землисто-серого цвета и выпученными на лоб глазами. Сзади упирался крепкий, невысокого роста, фельдшер. Издалека было видно, что докторица ни хрена не сделала из медицинских манипуляций, а все надежды возлагала на скорость транспортировки. На каталке валялась человеческая масса темно-бурого цвета.

По реанимации в тот вечер дежурил Лёха. Он успел издать сигнал готовности, приколоться над докторицей, и тормознуть каталку на уровне свободного бокса.

– Что?

– Утопление! В пруду плавал без сознания – сообщила полуживая от ужаса докторица. (Ей было гораздо удобней сдать тело как живого, чем брать на себя труп).

– Посмотрим, – Леха поворачивал тело на бок. Медбрат Вова уже тыкал в него зажженным ларингоскопом, и протягивал трубку. Леха уловил слабое движение нижней челюстью – попытка вдоха. Значит пациент жив, и нечего тратить время на поиски пульсации магистральных сосудов, хоть и полагается… А вот интубировать сейчас несколько преждевременно (хоть это и потеря времени)…

Лёха схватил самый толстый желудочный зонд, разжал сведенные челюсти «ого, да здесь переохлаждение конкретное», не одевая перчаток (экономия времени), стал совать зонд.

Полилось. И по шлангу, и помимо – фонтаны холодной воды. Кто-то успел сунуть ведро, оно наполнилось до половины – бурая вода с прошлогодними листьями. Почему-то именно эти черные листья вызвали самое ужасающее впечатление.

Вова стер грязь, снова засветил ларингоскоп, сунул его Лёхе. Лёха, на правах старшего, показывал докторице свое мастерство интубации, которое, кстати, было достаточно сырым.

– Вот, запрокидываем голову, под головой подушечка – улучшенное положение Джексона, понимаешь, заводим клинок, что там у нас? – Лёха нашел надгортанник, преодолел слабое сопротивление глоточной мускулатуры, загнал интубационную трубку за голосовую щель, Вова выдернул проводник, трубка заползла в трахею, пациент дернулся, но не более. Лёха проверил расположение трубки – грудная клетка поднялась на вдохе.

– Крепи! – бросил он Вове, подсоединяя дыхательный мешок.

– Подключичку дашь сделать? – потребовал Вова.

– Давай!

Вообще катетеризировать подключичную вену – врачебная манипуляция, но медбратья работают в реанимации именно за то, что им периодически дают кое-что делать руками. Уж не за мизерную зарплату они тут дерьмо разгребают. А Вова через пару лет сам будет врачом и ему принимать вот таких как этот пациент – утопленный, побитый, да еще и слегка порезанный, кажется…

Тело завезли в бокс, подвели кислород, начали ИВЛ мешком «Амбу». Куда его? Судя по голове – в травму, а ведь надо и живот посмотреть – может внутрибрюшное кровотечение? Зрачки, пульс…

Давление померьте! Хирурга сюда! И травматолога!

Вовка измерил давление, ругая советскую аппаратуру.

– На прогнившем Западе, между прочим, давно бы уже подключили кардиомонитор!

– Ага, и розовым дезодорантом побрызгали бы, – огрызнулся Лёха, – подключичку давай!

Они поменялись функциями. Теперь Вова солировал, а Леха был на подхвате. «На прогнившем Западе» – вертелось в голове, – «На прогнившем Западе».

– На прогнившем Западе запрещают работать в реаниматологии больше пяти лет, дальше начинают развиваться необратимые изменения психики! – сказал Леха, – а у нас и по пятьдесят работают! Начинай!

Вовка натянул перчатки, Лёха полил спиртом, развернул набор для подключичной пункции. Вовка сделал значительное выражение лица, даже прыснул под кожу новокаином, выбрал наиболее прямую из попавших в набор игл для подключичной пункции. Иголка попалась тупая, шла через ткани с ужасающим треском. Вова прошел под ключицу, собрался…

– Спокойно, не дергайся, – прошептал Лёха, – все нормально…

В этом месте игла должна была, по идее, попасть в подключичную вену, но в случае промаха здесь можно пробить грудную стенку и разгерметизировать плевральную полость, а при большом «везении» засадить и в ткань легкого. Это называется пневмотораксом, и является опасным и неприятным осложнением пункции. Если пневмоторакс не заметить вовремя, он приводит к нарушению вентиляции, смещению средостения, и может вызвать смерть пациента – последние слова Лёха, кажется, проговорил вслух.

Под иглой что-то громко щелкнуло – Вова прошел связку, попал в вену, отсоединил шприц, пошла кровь, он прикрыл отверстие пальцем, (ЦВД положительное, значит кровопотери нет, либо она не критическая), пошарил по лотку, выбирая подходящий проводник для катетера. Под пальцами лежали три куска жесткой лески, свернутой в тугие колечки. Пришлось одной рукой держать иглу, другой пихать по ней леску, одновременно разматывая, и не давая распрямиться за пределы условно стерильной пеленки. Скотская гнутая леска кое-как шла по игле, а дальше, кажется, норовила пропороть сосуд, и влезть куда-нибудь в плевральную полость. Вова слегка крутанул, послал вперед на два пальца… Обратно дороги нет – леску тянуть назад нельзя, ибо конец ее будет обрезан срезом иглы, и попадет в сердце, вперед толкать опасно – пропорет обязательно, елда деревянная!

– Попробуем!

«Обидно, блин, так хорошо иголкой попал, а с этой фиговой леской…» Вова вытянул иглу, роняя крупные кровяные капли на условно стерильное поле, теперь из тела торчала только леска-проводник.

– А на прогнившем Западе, – начал было Вова, и Лёха не стал его перебивать. Он слушал, и с открытыми глазами видел упакованный в прозрачную пластиковую пленку одноразовый «катетер на игле», который входит в ткани без ужасающего треска, и игла находится внутри катетера, и когда игла удалена, катетер уже гарантировано стоит в вене… Видение из глянцевого журнала упорно держалось перед глазами, накладываясь на мрачную советскую действительность.

Между тем Вова насадил на конец лески мягкий, как дождевой червяк, катетер советского производства. Началась предпоследняя фаза операции – по елдовому проводнику, который даже под кожей норовил свернуться кольцами, медленно полз мягкий от многократной стерилизации катетер. Вова сопел, пальцы в перчатках не по размеру прилипали то к катетеру, то к леске, но он уверенно гнал катетер вперед. Когда катетер зашел почти до конца, Вова выдернул проводник, подсоединил к катетеру шприц, ток крови был хороший, он поездил шприцом туда-сюда, и вылил по трем пробиркам подоспевшей лаборантке Насте.

Теперь нужно было закрепить катетер одним швом к коже. Вова быстро прошил кожу, сделал пару узелков. Предстояло прошить ушко катетера и связать его нитью.

– А на прогнившем Западе катетеры уже с дырочками выпускают, – проговорил он, попадая круглой иглой в минимальную по размерам площадку на верхнем крае катетера. Этот катетер – чудо экономии материалов – был крайне неудобен тем, что эта площадка была очень маленькой, и иногда игла пробивала стенку катетера, пуская насмарку успех всех предшествующих манипуляций.

Вова виртуозно зафиксировал катетер, подсоединил капельницу с физраствором.

Лёха посмотрел на лицо пациента. Молодой парень, лет двадцать, красивый, вряд ли выживет, жаль, жаль. Кстати, лицо заметно порозовело, микроциркуляция потихоньку восстанавливается…

Он еще раз проверил зрачки. Не кома четвертой степени, реакция на свет есть, но … Если бы с башкой было все в порядке, он бы хоть закашлялся… «Ох, хреновое дело, у тебя пацан», – подумал Лёха и помахал показавшемуся в коридоре дежурному хирургу – тот шел как раз вместе с травматологом Ломакиным.

Глава четвертая

Проблемы глубокого охлаждения. Наш герой попадает в 103-ю больницу. Мы знакомимся со старшим научным сотрудником Сапсановым и академиком Крабовым.

А теперь мы расскажем о том, как в конце советского периода развития здравоохранения в 103-й больнице возникло отделение экспериментальной гипотермии. Первым шагом к его открытию было изобретение эндоскопической техники для оперативного лечения язвенной болезни желудка. Экспериментируя с эндоскопами, катетерами и баллончиками, рукастые эндоскописты получили возможность вводить в стенку желудка лекарства для лечения язвы и остановки кровотечения. Но, при обширных неглубоких эрозиях, методы пункции не давали надежного эффекта, и более эффективным был старинный метод промывания желудка ледяной водой.

Было решено модернизировать дедовский метод – вместо промывания водой через зонд из кувшина, стенку желудка охлаждали через введенный баллон. По баллону циркулировала ледяная вода, вызывающая локальное охлаждение. Такой метод позволял проводить охлаждение в течении более длительного времени, и уберегал больного от грубых водно-электролитных расстройств.

Однако, когда метод стал применяться на потоке, оказалось, что длительное время поддерживать локальную гипотермию внутри организма невозможно – включалась система терморегуляции. У пациентов начинались потрясающие ознобы, непроизвольные сокращения мышц, вплоть до судорог. В это время молодой и перспективный научный работник Сапсанов предложил выключать систему терморегуляции путем погружения пациента в глубокий наркоз. Это предложение пришло как раз вовремя. Руководство больницы срочно искало резерв для дополнительных ставок по реаниматологии, и под эти ставки было создано отделение экспериментальной гипотермии. Шли годы. Эндоскописты постепенно освоили более удобные методы местного лечения язвенных дефектов, и от экспериментальной гипотермии благоразумно отказались. Но ставки были выделены, а идти на сокращение никто не хотел. Тогда уже не молодого, но все еще старшего научного сотрудника Сапсанова осенила гениальная мысль. Он стал погружать в гипотермию больных с травмой мозга, длительной комой, после перенесенной гипоксии. Метод позволял незначительно продлевать жизнь обреченным, некоторое количество даже жило довольно долго, но большинство пациентов все же погибало от сопутствующих осложнений. Тем не менее, шесть коек отделения никогда не пустовали, ставки кормили доков, медсестер и санитаров, а Сапсанов который год подряд собирал материал для диссертации.