Текст книги "Отряд. Тетралогия"

Автор книги: Алексей Евтушенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 83 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

– Отчего это они неважнецкие? – удивился Дитц.

– Сорок человек хорошо вооруженных солдат впереди, Хельмут, – напомнил Велга. – И эти солдаты, как ты, надеюсь, понимаешь, нам не союзники, а совсем даже наоборот. К тому же они опережают нас на день пути.

– Догоним, – уверенно заявил Валерка Стихарь. – Во–первых, девять человек идут всегда быстрее, чем сорок четыре… Во–вторых; мы не просто пехота, а разведчики как–никак. Ну и, в–третьих, мы их гораздо моложе. Я так понял, что в том отряде всем лет по сорок и больше. Так?

– Мне, Валера, тоже гораздо больше сорока, – сказал Юрий Алексеевич.

– Ну, вы у нас мужик крепкий! – успокоил его Стихарь.

– Они тоже небось не лаптем щи хлебают, – подал голос осторожный Вешняк. – На такое дело слабаков не пошлют.

– И потом, – сказал Дитц, – у всех у них, насколько я понял, имеется изрядный боевой опыт. Откуда бы, а, Юрий Алексеевич?

– Я же рассказывал вам, что до конца света постоянно по всему миру вспыхивали мелкие войны, – вздохнул Юрий Алексеевич. – Россия тоже в стороне не осталась. Те, кому сейчас по сорок пять – сорок шесть лет, вполне могли в юности побывать в Афганистане, где мы тогда воевали. Правда, под самый конец уже, но могли. Потом тоже всегда было где пострелять. Так называемые «горячие точки» были и на Кавказе, и в Таджикистане… Да мало ли! После конца света вообще хаос начался. Все тогда, кому не лень, за оружие хватались. Так что те, кто хотел, боевого опыта набраться могли.

– То есть, – сказал Велга, – мы должны исходить из того, что нашим противником является не какая–то там банда, а хорошо обученное и вооруженное воинское подразделение, имеющее к тому же немалый опыт реальных боев.

– Скорее всего так и есть, – подтвердил Юрий Алексеевич. – Сержант Вешняк правильно заметил, что на такое дело слабаков не пошлют.

– Итак, – подытожил Велга, – я считаю, что в сложившейся ситуации противника необходимо сначала – догнать, а уже потом решать, что с ним делать. Думаю, что шансов у нас больше. Они уверены, что мы уже уничтожены, а это не так, значит, фактор внезапности остается на нашей стороне. А это – половина успеха.

– Вы, герр лейтенант, прямо оратор! – восхитился Майер.

– Кх–м… – закашлялся Велга и, встретившись глазами с чуть насмешливым взглядом Дитца, хмуро спросил: – Может, у кого есть другие предложения? Я готов выслушать.

– Думаю, Саша, других предложений не будет, – твердо сказан Дитц. – Да и какие тут могут быть другие предложения? Действительно, противника нужно сначала хотя бы догнать. Вы как, Юрий Алексеевич, в форме? Предстоит серьезный марш–бросок.

– Постараюсь не подвести, – с достоинством ответил старший лейтенант Холод.

– Тогда – вперед. – Хельмут Дитц поднялся и шагнул к своему снаряжению.

– Эх, ноги вы мои, ноги! – запричитал Майер. – Нет вам, ноги, ни покоя, ни отдыха! Сколько уж сотен километров протопали вы, ноги, и все почему–то по России. Отчего так, Курт, дружище, не знаешь?

– А тут есть где это делать, – ухмыльнулся рыжий Шнайдер, закидывая за спину рюкзак и вешая на шею автомат. – Простор. И вообще. Ты же пехота? Пехота. Вот и шагай.

– Безжалостный ты, – вздохнул Майер, – и жестокий. Нет чтобы утешить как–нибудь друга перед трудной и смертельно опасной дорогой…

– Я тебя утешу, – пообещал Малышев, похлопав Руди по плечу. – Как увижу, что тебе совсем хреново, помогу нести твой пулемет.

– Вот! – воодушевленно вскричал пулеметчик. – Вот слова настоящего товарища и друга! Стыдись, Курт.

– Миша, – сказал Велга, – ты, как всегда, впереди.

И постарайся не пропустить то место, где они вышли на дорогу.

– А также то место, где они с нее сошли, – добавил Дитц.

– Не беспокойтесь, – улыбнулся Михаил. – Никуда они от нас не денутся.

ГЛАВА 10

К двенадцати часам они свернули с дороги в лес, двигаясь по следам отряда Секретаря. Михаил Малышев безошибочно нашел и то место, где противник вышел на старую дорогу, и место, где он с нее сошел. Дорога здесь действительно уже совсем круто сворачивала к востоку, так что идти по ней дальше означало не приближаться к цели, а удаляться от нее.

Идти напрямик через лес оказалось не в пример труднее, чем по плохонькой, но все же дороге. Утешало, правда, то, что враг движется еще медленнее – это было видно по многочисленным следам, оставленным четырьмя десятками людей, большинство из которых явно не умели ходить по лесу.

– Сразу видно, что в лесу разве что на пикнике были, – презрительно заметил Малышев, указывая Велге и остальным на сломанные ветки кустов, следы на влажной земле от тяжелых армейских ботинок, смятые и брошенные в траву обертки от жвачки, пустую пачку из–под сигарет и множество других, бросающихся в глаза и скрытых, грубых и едва заметных примет того, что именно здесь недавно прошла большая группа людей. Впрочем, и Велга, и Дитц, и Вешняк, и Майер, и все остальные разведчики прекрасно все видели и сами. Просто с Малышевым в лесу было надежнее – любая команда профессионалов чувствует себя уверенней и лучше, если знает, что в ее рядах есть тот, кто на данном конкретном этапе знает и умеет чуточку больше, чем все остальные. Завтра свои лучшие качества необходимо будет проявить другим, но сегодня – его очередь, и это почетное право, право вести всех за собой, никто у него оспаривать не станет.

Шли быстро и тихо, след в след, скользя между деревьями, ныряя под толстые ветви и отводя руками те, что потоньше, перешагивая и перепрыгивая через упавшие полусгнившие стволы, огибая непроходимый бурелом и особо густые заросли кустарника.

Первый короткий привал Велга скомандовал в четырнадцать часов по местному времени. К этому часу, по приблизительным подсчетам, они преодолели около тридцати километров и сократили расстояние между ними и отрядом Секретаря километров на десять. Так сказал Михаил Малышев, который по ширине шага солдат противника приблизительно прикинул их скорость.

– Если не сбавим темп, – сообщил он остальным, жуя бутерброд с салом и запивая его холодной водой из фляги, – то завтра еще засветло мы должны их нагнать.

– Да уж постараемся не сбавить, – сказал Велга и, внимательно посмотрев на Юрия Алексеевича, спросил: – Как вы, товарищ старший лейтенант?

– Пока нормально. Второго дыхания жду.

Выглядел он не очень хорошо. Сказывался и возраст, и килограммы лишнего веса. Но держался Холод пока замечательно: не ныл, не отставал, а значит, и не представлял собой проблему, которую нужно срочно решать. Велга расслабился и, задрав гудящие ноги на рюкзак, принялся спокойно и тщательно дожевывать сухой паек, – его телу необходима была энергия, и он намеревался получить эту энергию сполна из каждого куска проглоченной пищи.

Часам к четырем характер местности изменился. Чаще стали попадаться холмы, лес поредел, и отряд то и дело пересекал большие поляны и прогалины. Теперь они шли по тропинке, которая как–то незаметно появилась под ногами и вела их теперь в нужном направлении. С одной стороны, идти стало гораздо легче, но с другой, они понимали, что и противник двигался на этом участке быстрее, и если на полном бездорожье, в лесу, они нагоняли его, как волки больного лося, то теперь лось явно выздоровел и прибавил ходу.

«Ходу, ходу!» – шептал про себя Александр, и это были единственные слова, способные сейчас жить в его мозгу. Было жарко, но пот, поначалу зло заливавший глаза и насквозь пропитавший майку и пятнистую камуфляжную куртку, уже не так досаждал – то ли организм, выбросивший сразу излишки воды и шлаки, приспособился; то ли солнце – уже довольно низкое, предвечернее – потеряло свою полуденную силу; то ли прохладный ветерок, свободно гулявший здесь, среди холмов, остужал перегретое тело. А тело не ощущало усталости. Закаленное сотнями и сотнями пройденных с боями километров дорог и бездорожья, в зимнюю стужу, летнюю жару, осеннюю грязь, весеннюю распутицу, это тело, поймавшее бешеный ритм марш–броска, казалось, если надо, будет двигаться без остановки и отдыха хоть всю ночь и весь следующий день – столько, сколько понадобится.

«Однако неплохо бы и оглядеться, – подумал Велга, усмотрев впереди подходящую возвышенность с голой вершиной, на которой гордо и одиноко рос молодой крепкий дуб. – Скоро вечер, и место как раз подходящее. Если еще залезть на дерево, то лучшей точки для наблюдения и пожелать нельзя». Он уже было собрался свистнуть, чтобы остановить шедшего далеко впереди и уже достигшего приметного холма Малышева, как увидел, что тот сам возвращается назад.

– Отряд, стой! – Велга поднял правую руку и остановился.

– И падай, – невесело пошутил кто–то сзади, но Александр не разобрал, кто именно.

– Вон Мишка бежит, – сообщил Стихарь. – Небось сказать чего–то хочет.

Подбежал Малышев. Его шаг был так же легок и упруг, как девять часов назад, а дыхание ровным и глубоким; и только чуть резче обозначившиеся морщинки вокруг внимательных карих глаз да мелкие капли пота на широком лбу указывали на то, что гигант–таежник в этот день потратил много сил.

– Они поднимались на тот холм, товарищ лейте–нант, – доложил Михаил. – Туда, где во–он тот дуб рас–тет. Думаю, осматривались, и думаю, что нам тоже не помешает.

– Ты прямо мысли читаешь, – устало усмехнулся Велга. – Хельмут, что думаешь?

– То же, что и ты. Поднимаемся.

Подъем отнял большую половину оставшихся сил, но вид, открывшийся им с вершины холма, стоил затраченной энергии.

Местность впереди слегка повышалась. Дальше к северу, километрах в пяти, их снова поджидала сплошная стена леса, но в бинокль уже можно было разглядеть, что еще дальше он редеет, разбивается на отдельные – большие и малые – островки, а еще дальше, на самом горизонте, уже вгрызаются в край неба неровными зубцами древние Уральские горы. Справа от них, между пологими холмами, на которых раскинулся роскошный, весь золотой в косых солнечных лучах сосновый бор, синело какое–то озерцо; слева, к западу, холмы понижались, постепенно переходя в ровную лесостепь, – с той стороны било яркими лучами низкое уже солнце, наводя яркость и контраст на всю картину.

– Да, – полной грудью вздохнул Стихарь, с восхищением оглядывая дали, – широка страна моя родная!

– Странно, что я нигде не вижу человеческого жилья, – задумчиво заметил Дитц. – Хоть бы жиденький дымок из какой–нибудь трубы, что ли…

– Здесь и до конца света жило не особенно много народа, – объяснил Юрий Алексеевич, – а уж после и подавно все вымерло. Кто жив остался, подались на запад и юг, я так понимаю. А вообще, черт его знает. Велика матушка–Россия, а в этих местах я, признаться, и не был никогда.

– Противник, я думаю, пересекает сейчас вот этот лесной массив, что впереди, – сказал Велга. – Обойти его никак нельзя, да и незачем. Что ж, светлого времени у нас еще часа два с половиной, а посему кончай перекур, и пошли. Скоро ночь, тогда и отдохнем. На избу наткнулись в ранних сумерках. Сложенная из мощных бревен, с двускатной гонтовой крышей, она словно вырастала из травы на краю обширной лесной прогалины и казалась неотъемлемой частью самого леса.

Вдоль прогалины журчал ручей, видимо, впадающий в то самое озерцо, которое они видели с вершины холма; трава тут была густой и мягкой, а земля – сухой. Идеальное место для ночлега. А тут еще изба! И сразу было видно, что здесь живут люди. Нехитрая жердяная изгородь вокруг, возведенная не для защиты, а так, чтобы обозначить границу, носила следы недавней починки, а сразу за ней был разбит большой огород.

Солнце только–только зашло, света было пока достаточно, и бойцы (держа, однако, оружие наготове) с интересом заглянули внутрь, за изгородь.

– Картошечка… А вон капуста растет, гляди, Миша! – с умилением в голосе промолвил Вешняк. – Хорошая капуста будет, однако. И петрушечка, вон, вижу.

– И укроп, – широко улыбнулся Малышев. – И огурцы вон там, справа… Видишь?

– А как же! Хороший огород. Ухоженный. Вот где только хозяева?

– Эй, люди! – крикнул Велга, приложив ко рту сложенные рупором ладони. – Хозяин! Есть тут кто?!

«Кто?! Кто?!» – аукнулось эхо, метнувшись туда–сюда от одной опушки до другой.

Всем стало как–то не по себе.

– А ведь они сюда заходили, – спокойно констатировал Малышев. – Я сразу не сообразил, а теперь вижу. Зашли, побыли немного и ушли дальше. Вон, видите? Трава примята в двух направлениях. И что им тут было нужно?

– То же, что и нам, наверно, – предположил Майер. – Людей искали.

– Зайдем? – громким шепотом осведомился Хейниц.

– А вдруг это засада? – возразил Валерка Стихарь. – Мы туда ка–ак сунемся, а они оттуда ка–ак по нам вдарят из автоматического оружия калибра семь шестьдесят два. И будет нам полный п…ц!

– Нет там никого, – твердо сказал Малышев, внимательно вглядываясь в три темных окна, выходящих на их сторону. – Пусто. Вообще никого живого.

– Ты уверен? – посмотрел на него Велга.

– Железно.

– Тогда так. Ты, Хельмут, Руди, Карл и Курт – вправо. Вешняк, Малышев, Стихарь и Юрий Алексее–вич – влево. Я – здесь. И по моей команде со всех сто–рон… Ясно?

– Да нет там никого, товарищ лейтенант! – с обидой в голосе повторил Малышев. – Я бы знал. Вы что, мне не верите?

– Верю, но рисковать не хочу. А убедиться в том, что там никого нет, надо. Или в том, что кто–то есть. Так что, Миша, выполняй команду.

В избе действительно никого не оказалось. Ни в самой избе, ни в обширном погребе, ни на чердаке. Но люди здесь были совсем недавно, пару–тройку часов назад, и люди эти были тем самым противником, которого они так упорно и настойчиво преследовали весь сегодняшний день. Это было сразу заметно по тому специфическому беспорядку, который наличествовал внутри дома. Особенно остро недавнее присутствие здесь наглых и уверенных в собственной безнаказанности вояк ощутили Велга, Малышев, Стихарь и Вешняк, за время войны не раз побывавшие в таких вот избах и хатах, в которых накануне хозяйничал враг, так что теперь им хватило одного взгляда, брошенного в комнаты, и одного глотка воздуха внутри дома для того, чтобы очень сильно этого самого противника невзлюбить.

– Ничего не меняется в этом мире, – сообщил Руди Майер, усаживаясь на табурет, который ему предварительно пришлось поднять с пола. – И отчего это нашему брату всегда нужно так похозяйничать в чужом доме, что кому другому потом и войти противно?

– Специфика профессии, – заметил Дитц, разглядывая висящую на бревенчатой стене картину, где акварельными красками был изображен бледно–голубой ангел с грустным лицом на фоне грозового неба, медленно летящий над красно–рыжими развалинами какого–то мегаполиса. Развалины тянулись до самого далекого горизонта, и отчего–то становилось понятно, что ангел ДЕЙСТВИТЕЛЬНО летит медленно.

– Впечатляющая вещь, – оценил Валерка Стихарь, тоже обративший внимание на картину. – Сразу видно, что оригинал, а не копия.

Вернулись Малышев и Шнайдер, осматривавшие окрестности.

– Никого, – сообщил рыжий Курт. – В одном сарае – дрова, в другом утварь всякая, инструменты, хлам разный… Погреб еще есть второй. Хороший такой погреб, основательный. Там только съестные припасы.

– Собаку нашли застреленную, – добавил Михаил с тревогой в голосе. – Похожа на овчарку, но, по–моему, с хорошей примесью волка. Собака старая уже, но застрелили ее совсем недавно. Дали очередь из автомата и завалили хворостом.

– Очень мило, – пробормотал Велга, который как раз закончил беглый осмотр всех трех комнат и кухни. – Могу вам сказать, что здесь живут два человека.

– Мужчина и женщина, – дополнил Дитц. – Причем женщина – молодая. Возможно, отец и дочь.

– Скоро стемнеет, – сообщил Вешняк, глядя в окно. – Где ночевать будем?

– Снаружи, – чуть подумав, решил Велга. – Хозяев нет. Нехорошо без спросу в чужом доме оставаться. Да и безопаснее под открытым небом, по–моему.

– Тогда пошли, – сказал Дитц. – А то жрать охота – сил нет.

Они как раз вышли за калитку, когда из лесу на противоположную сторону прогалины стремительно выскочили пять мощных псов.

– Никак хозяин возвращается, – сказал Стихарь и на всякий случай перехватил поудобнее автомат.

Завидев чужаков, псы дружно припали к земле и зарычали; свет умирающего дня блеснул на их внушительного вида клыках.

– Тихо, тихо, – ласково, но твердо сказал Малы–шев и шагнул навстречу собакам. – Хорошие собачки, хорошие. А где ваш хозяин?

И тут же, вслед за его словами, на открытое пространство из–за дерева шагнул человек.

Уже не молодой, но еще и не очень старый, он был одет в кожаную коричневую куртку и вытертые до белизны джинсы. На ногах – крепкие солдатские ботинки. Под курткой – темная рубашка. Длинные прямые пряди седых волос опускались к широким, слегка сутулым плечам.

Увидев вооруженных людей у калитки, он было настороженно замер, но тут же быстро пошел навстречу отряду, по дороге властно приказав собакам лежать, и, остановившись шагах в четырех от стоявшего впереди Малышева, сказал:

– Здравствуйте. А где Аня?

– Здравствуйте, – чуть растерянно ответил Миха–ил. – Аня – это кто?

– Аня – это моя внучка, – негромко пояснил седовласый, в голосе его чувствовалась тревога. – Это наш дом, и она должна сейчас быть здесь и ждать меня.

– Прошу прощения, – выступил вперед Велга. – Видите ли, мы просто шли мимо и намеревались заночевать на этой поляне, когда заметили ваш дом. Поскольку на наш зов никто не ответил, мы позволили себе ненадолго войти внутрь. Дверь была не заперта и…

– Подождите, – перебил хозяин дома. – Даже если Аня ушла, то охранять дом должен был остаться Гурм. И он вас пустил? Никогда не поверю.

– Э–э… Гурм, это, по–видимому, собака?

– Да.

– Старая собака? Помесь овчарки с волком?

– Именно.

– Боюсь, что у нас для вас плохие новости. Какая–то собака лежит убитая за домом. Ее застрелили и завалили хворостом. Возможно, вы не поверите, но, клянусь, это сделали не мы. В доме похозяйничали чужие люди, там беспорядок и… – Александр замялся, размышляя, стоит ли говорить пожилому незнакомцу о своих догадках. – В общем, вашей внучки там нет. Мне не хочется об этом говорить, но, возможно, ее захватили те, кого мы преследуем.

Седовласый долго молчал, переводя свои странноватые светло–серые и широко расставленные глаза с одного лица на другое, и наконец сказал:

– Я вам верю. Вижу, что вы устали и нуждаетесь в пище и отдыхе. Идемте в дом. Там вам будет удобнее, чем на улице, а мои собачки – надежные сторожа.

На обширном дощатом столе ровно и ярко горели две керосиновые лампы, в печке на кухне уютно потрескивали дрова, а за окном непроглядно чернела августовская ночь. Они только что поужинали тем, что нашлось в рюкзаках отряда и погребах Степана Трофимовича (так звали хозяина дома), и теперь пили свежезаваренный чай, которым снабдил их Герцог из своих последних неприкосновенных запасов.

– Хороший чаек, – похвалил хозяин. – Преловат, не без этого, но все равно хороший. У нас чай давно кончился. Брусничный лист завариваем, травку другую разную. Оно, конечно, полезно, да только с настоящим чаем ничего не сравнится.

– Вы не ответили, Степан Трофимович, – напомнил Велга. – Мы вам все честно рассказали, а вы не ответили. Думаю, не стоит напоминать, что наш враг – это и ваш враг тоже. У них как–никак внучка ваша.

– За внучку я как раз теперь не очень беспокоюсь, – вздохнул Степан Трофимович. – Пойти за ней, конечно, надо. Помочь там, ежели что… Но вообще–то она у меня самостоятельная. Даже слишком. Если они ее сразу не убили, то теперь и подавно не тронут.

– Это откуда же такая уверенность? – с нескрываемой иронией осведомился Дитц.

– Тебе, немчура, все равно не понять, – снова вздохнул хозяин дома. – Сила в ней имеется – и сила немалая. – И, помолчав, добавил: – Колдунья она у меня, соображаешь?

Дитца, судя по всему, зацепило словечко «немчура», и он, явно в отместку, обидно засмеялся, откинувшись на спинку стула.

– Я же говорил, что тебе не понять. Да и никому здесь. Разве что вон великану вашему, лесовику, – он с уважением кивнул в сторону Малышева, возвышавшегося с краю стола. – Да ты не обижайся на «немчуру», Хельмут, не обижайся, право. Я же не обижаюсь на то, что ваши в сорок втором полдеревни моей расстреляли за связь с партизанами. А мог бы. Мне тогда всего–то семь годков было, а все помню, как вчера… Чудом тогда спасся.

– Ну и дела! – не поверил своим ушам Стихарь. – Это ж сколько вам выходит, а, Степан Трофимович?

– А восемьдесят миновало в позапрошлом месяце июне, – охотно ответил тот. – И зубы у меня, как видишь, все пока свои. Удивляться тут особенно нечему, солдат, потому как у нас, в роду Громовых, все мужики меньше ста лет не жили. Да и бабы, впрочем, тоже. Кроме отца моего, Трофима Агафоновича Громова. Но его в самом начале войны убило. Восемнадцатого июня под городом Новоградом–Волынским, что на Украине. Пал, как было сказано в похоронке, смертью храбрых в бою с немецко–фашистскими захватчиками.

– Вы хотите сказать, восемнадцатого июля? – вежливо поправил Карл Хейниц.

– Вот еще! – возмутился Степан Трофимович. – Ты слушай–то ухом, а не брюхом! Я сказал именно то, что хотел сказать. Мой отец, Громов Трофим Агафонович, был убит восемнадцатого июня в бою с вами, немцами, под украинским городом Новоградом–Волын–ским.

– Стоп, стоп, – нахмурился Велга. – Что–то вы путаете, дорогой хозяин, уж извините, конечно. Как ваш отец мог погибнуть в бою восемнадцатого июня, когда война с фашистской Германией началась только двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года, то есть через четыре дня после восемнадцатого?

– Молодые люди! – выпрямился на стуле Степан Трофимович. – Знал я, конечно, что молодежь нынче необразованная, но чтобы настолько… Запомните раз и навсегда. Фашистская Германия напала на Советский Союз в ночь с девятнадцатого на двадцатое мая одна тысяча девятьсот сорок первого года. И я это знаю так же верно, как то, что меня зовут Степаном Трофимовичем Громовым и мне восемьдесят лет.

– Ни хрена себе! – почесал в затылке Стихарь. – Эй, Руди, ты хоть что–нибудь понимаешь?

– Я ничего не понимаю, – откликнулся пулеметчик, – но зато знаю. А знаю я то же, что и ты, а именно: наш многоуважаемый хозяин ошибается. Я уважаю его возраст, а особенно то, как он для этого самого возраста сохранился, но я сам лично переправлялся через Буг двадцать второго числа и запомню этот день на всю жизнь. У нас тогда две трети взвода под этой вашей Брестской крепостью полегло, а еще через четыре дня меня первый раз ранило. Такое не забудешь.

– Что за бред вы несете, юноша?! – рявкнул Степан Трофимович. – Вас же тогда на свете не было! О, господи, воля твоя… Или я с ума схожу, или тут что–то… Юра, ну хоть вы подтвердите!

Юрий Алексеевич, который с хмурым недоумением переводил взгляд с одного спорщика на другого, медленно кивнул своей массивной головой.

– Степан Трофимович прав, – произнес он. – Великая Отечественная война действительно началась в ночь на двадцатое мая тысяча девятьсот сорок первого года, и сей непреложный факт вызывает во мне большое беспокойство.

– Почему? – с напускным спокойствием осведомился Дитц.

– Потому что я отчего–то верю, что для вас война началась двадцать… какого вы говорите?

– Второго, – буркнул Вешняк.

– Да. Двадцать второго июня.

– Я никогда не работал в Генштабе, – задумчиво сказал Дитц, – но у меня там работал один знакомый. Мы с ним как–то здорово нарезались коньяку в сентябре сорок второго года, когда я как раз был в отпуске. Это был мой последний отпуск в Германии, после чего я предпочитал отходить от передовой в польском Львове…

– Львов – русский город, – безапелляционно заявил Велга. – Исторически.

– Не будем спорить, Саша, – великодушно махнул рукой Хельмут. – Пусть будет русский, мне без разницы. Дело не в этом, а в том, что этот мой знакомый по глубокой пьянке рассказывал, что фюрер действительно планировал начать войну в мае, по–моему, как раз двадцатого. Я сейчас точно не помню, потому как тоже тогда изрядно нагрузился. Помешали начать войну в мае различные обстоятельства, а знакомый мой, помнится, все пытался мне доказать, что если бы не перенос начала войны с Россией на июнь, то мы бы взяли Москву.

– Какая херня! – заявил Стихарь. – Никогда бы вы ее не взяли!

– Кто знает… – пожал плечами Дитц. – Наполеон же взял.

– Не взял, а мы сами ее отдали!

– Ладно, не в этом, повторяю, дело. Это я так просто вспомнил, к слову. Этот мой знакомый никогда не бывал на передовой, и я, помнится, тоже тогда психанул и заявил ему, что дело не во времени начала вторжения, а в правильно выбранной стратегии, тактике и бесперебойном материально–техническом снабжении войск. В общем, чуть до драки дело не дошло, и он, если бы не был в стельку пьян, думаю, наутро наверняка бы на меня донес. Впрочем, через пару дней я уже снова был на фронте. А дальше фронта…

– Не пошлют, – заключил Велга.

– Именно.

Во время всего этого разговора Степан Трофимович сидел с приоткрытым ртом и выражением совершенного обалдения на лице, которое делало его похожим на рано постаревшего мальчишку.

– Успокойтесь, дорогой хозяин, – сказал ему Юрий Алексеевич. – Не надо так волноваться, вы не сошли с ума. Наши друзья действительно воевали в Великой Отечественной войне по разные стороны линии фронта. Господа, – обратился он к Велге и Дитцу, которые сидели рядом, – позвольте я вкратце изложу Степану Трофимовичу вашу историю? Вам наверняка ее уже надоело рассказывать. А если что не так скажу, вы меня поправите.

– Валяйте, – милостиво кивнул Дитц, – но учтите, что лично я все равно ни черта не понимаю.

– По–моему, господин обер–лейтенант, – тихо, но так, что услышали все, сказал Карл Хейниц, – это другая Земля.

– Другая… что ты имеешь в виду?

– Я давно хотел сказать, да все сомневался, а теперь вижу, что сомневался зря. Созвездия здесь чуть–чуть другие, чем у нас. Другая конфигурация. Это почти незаметно, но в этом «почти» все и дело. Я хорошо знаю звездное небо и заметил разницу.

– А по–моему, – встрял Валерка, – нормальные созвездия.

– Нет, – покачал головой ефрейтор, – ты плохо смотрел. А тут еще эти несовпадения по датам… Есть такая безумная теория – теория множественности измерений.

– Скорее это гипотеза, а не теория, – поправил Холод.

– Пусть гипотеза. Если ей следовать, то таких планет, как наша Земля, – да что там планет – Вселенных! – должно быть несколько. Они могут быть идентичны, а могут и незначительно различаться. В общем, по–моему, мы и попали в такое вот иное измерение.

– И как это ты такой умный и до сих пор живой? восхитился Майер.

– Зря иронизируете, – сказал Юрий Алексеевич. – Вполне возможно, что Карл прав, потому что такая теория действительно существует, а как–то по–другому все эти несоответствия объяснить… даже не знаю. Разве что предположить, что вы инопланетные шпионы. Отряд радостно засмеялся.

– Голова кругом, – признался Велга. – А я – то думал, что после всех наших приключений меня трудно будет хоть чем–нибудь удивить.

– Может быть, старому человеку наконец объяснят, что здесь происходит? – слабо подал голос Степан Тро–фимович. – А то ведь эдак и крыше съехать недолго.

– Какой крыше? – испуганно спросил Карл Хейниц и с опаской поглядел на потолок.