Текст книги "Командор"
Автор книги: Алексей Волков
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
14. Из дневника Кабанова
…Я шел и, сам не знаю зачем, прикидывал: сколько у нас может оказаться стволов? Телохранителей было не больше тридцати: чтобы взять в развлекательный круиз охрану, надо быть или очень богатым, как Рдецкий, или очень мнительным, как мой шеф. Но что может скрываться под пиджаком у телохрана? Пистолет. Вот и выходит, что на шесть сотен человек мы имеем один серьезный ствол и три десятка хлопушек с действенной дистанцией стрельбы от двадцати пяти до пятидесяти метров.
Уже не помню, что побудило меня заняться подсчетами. Скорее всего, запаздывающая помощь, невесть откуда взявшаяся земля и полнейшее молчание в эфире подсказывали мне, что наша робинзонада может продлиться гораздо дольше, чем нам бы хотелось. Делиться подобными мыслями я ни с кем не стал, но решил прикинуть все, чем мы располагаем, а также основные следствия.
Итак, дано: около восьмисот человек, заброшенных неизвестно куда и непонятно как. Еще есть поврежденный корабль, всего лишь вчера бывший комфортабельным пассажирским лайнером, а сегодня это полузатопленный корпус со сломанной машиной. Удастся ли починить его своими силами – неизвестно. Если же разразится еще один шторм, то теплоход или затонет, или будет выброшен на берег, или его унесет в открытое море. Круиз планировался длительностью чуть больше двух недель, и вряд ли на борту есть запасы продовольствия на больший срок. Часть продуктов мы уже успели съесть, и сколько же их осталось?
Какая ерунда, оборвал я себя. Быть такого не может, чтобы нас не нашли. Пусть не за день, пусть за неделю. Как-нибудь выдержим. Лишь бы не повторился шторм. Тогда, потеряв «Некрасов», а вместе с ним и все продукты, мы рискуем оказаться на грани голодной смерти. Не бегать же с пистолетами за дичью, если таковая вообще здесь есть, или распускать на лески последнюю одежду? Вывод: береженного бог бережет, и было бы неплохо создать на берегу небольшой запасец продуктов, а не гонять туда-сюда шлюпку несколько раз в день. Второе. Раз существует общество, должна существовать и власть. Пока же мы предоставлены сами себе. Морякам не до нас, а остальные привыкли жить на всем готовом, когда всегда можно сходить в магазин, а проблемы порядка худо-бедно решают всевозможные государственные структуры. Беда в том, что и магазины, и властные структуры остались где-то далеко, и если без первых недельку-другую мы продержимся, то некое подобие «совета старейшин» нам необходимо.
Тут я подумал о Лудицком. Как представитель верховной власти, он должен встать во главе пассажиров и попытаться решить три вопроса. Административный – я точно знал, что во всеобщей суматохе не были даже составлены списки спасшихся, и уж тем более погибших. А ведь их надо или похоронить здесь, или переправить на корабль. Распределительный – на одном только острове сразу полтысячи человек оказались на положении робинзонов. И наконец, организационно-правовой – без комментариев. Я здорово сомневался в способностях своего шефа к практическому руководству. Это вам не с трибуны языком молоть, но если ему намекнуть, что по возвращении он заработает в общественном мнении неплохой капитал…
Как и путь на вершину, возвращение прошло без каких-либо происшествий. Единственное, о чем стоило упомянуть, так это о случайной встрече с диким козлом. Увы!.. Пока Пашка извлекал из чехла карабин, пока искал патроны, пока заряжал, животное успело скрыться в чаще. Мне пришлось уговаривать незадачливого охотника отказаться от погони. Все равно один козел не решит наших продовольственных проблем, а в дальнейшем времени на охоту у нас может оказаться гораздо больше, чем хотелось бы. Но главное – надо было успеть вернуться до наступления темноты, чтобы потом не блуждать по незнакомым местам, не имея даже фонарика.
Последний аргумент подействовал. Пашка, ругаясь на собственную непредусмотрительность, пошел дальше с карабином в руках. Наверное, именно поэтому сработал «закон подлости», и больше никакой живности мы не встретили. Уже при подходе к лагерю Пашка разрядил свое сокровище и спрятал его от посторонних глаз в чехол. Точно можно спутать оружие в футляре со спиннингом или скрипкой!
В лагере, вернее на том месте, где следовало давно уже устроить лагерь, царил полный бардак. То тут, то там отдельные группы спасшихся, прихвативших в числе самых необходимых вещей спиртное, предавались самому вульгарному пьянству. Менее предусмотрительные тупо лежали на земле, жались вокруг костров или бесцельно шлялись по берегу. Лишь абсолютное меньшинство пыталось сделать для себя примитивное подобие шалашей на случай плохой погоды. Практически никто не обратил на нас внимания, словно мы ходили в кусты по нужде.
Создавалось впечатление, будто людям совершенно безразлично, где они и что с ними будет дальше. Из пятисот человек вокруг нас собрались всего десятка два. Тут были Лудицкий с ребятами, Грумов, Рдецкий с Жорой, четвертый штурман, чьего имени я так никогда и не узнал, члены команды и пассажиры, знакомые мне разве в лицо, а то и совсем незнакомые, но так продолжалось недолго.
Едва мы начали рассказ, как к слушателям присоединился проходивший мимо мужчина, затем – девушка, сидевшая неподалеку, и скоро этот процесс стал напоминать катящийся с горы снежный ком. Чем больше людей стояло рядом, тем больше стремилось к нам. Вскоре почти все спасенные уже стояли толпой и, то и дело переспрашивая, жадно ловили каждое слово.
Нам пришлось повторить рассказ о результатах разведки раз десять, не меньше, пока его не пересказали всем.
– Это моряки во всем виноваты! – истерично завопила какая-то женщина. – Завели неизвестно куда, и подыхай тут!
Не знаю, кем была эта женщина, да и знать не хочу. Она сделала свое дело: назвала виновников происшедшего, и ее слова упали в толпу, в которой многие были пьяны, и все накануне пережили шок. Бочка с порохом прореагировала бы слабее, чем спасенные командой пассажиры.
– Правильно! – гаркнул молодой накачанный сопляк с толстой золотой цепью на шее. – Моряки называется!
– Господа! Мне кажется, что вы несправедливы, – проговорил кто-то в толпе, но его слова потонули во всеобщем реве.
На счастье или на беду, моряки были разбросаны в толпе, к тому же многие из них были одеты кто во что горазд. В форме были лишь штурманы, на них-то и обрушился праведный гнев истериков и истеричек.
Я невольно взглянул на Валеру. Он был бледен, как его китель, лоб покрылся легкой испариной. Штурман пытался что-то сказать, словно кому-то были нужны оправдания вместо жертв.
Люди еще не перешли ту грань, которая отделяет их от животных. Не хватало толчка, какого-нибудь агрессивного болвана. Как подметил Владимир Семенович: «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков». Но нет или есть, люди с нечеловеческими мордами – лицами я их уже не назвал бы – продолжали вопить, размахивать руками, подзадоривать себя и друг друга и ожидать того, кто сделает первый шаг.
Его сделал тот самый подвыпивший молодчик с золотой цепью, первым подхвативший вопль истеричной дуры. Выйдя вперед, он долго матюгался, брызгая слюной, и, лишившись остатков своего куцего разума, бросился на стоявшего рядом со мной Ярцева.
Я ждал этого и, использовав его рывок, перебросил буяна дальше. По-моему, он даже не успел понять, что это с ним, и все еще с недоумением на роже врезался в землю, попытался вскочить, но я одним ударом послал его в глубокий нокаут.
Если бы толпа была раз в десять меньше, их можно было бы привести всех в чувство одними руками, но многие даже не увидели, какая судьба постигла первого придурка, зато отлично расслышали прозвучавший откуда-то крик: «Бе-ей!»
Выхода не оставалось. Одно потерянное мгновение – и толпа растоптала бы надуманных врагов. Я выхватил револьвер, дважды выстрелил в воздух и, направив ствол на всколыхнувшуюся людскую массу, рявкнул:
– Стоять!
По выражению моего лица передние сразу поняли, что шутки кончились. Вид направленного оружия отрезвляюще действует и не на таких храбрецов. Стоявшие ближе невольно подались назад, однако задние ничего не видели и продолжали напирать.
Мои коллеги оказались на высоте. Еще два ствола уставились на толпу смертоносными зрачками, а через секунду к ним присоединился еще один – Жора очевидно решил, что начинающийся бардак угрожает и его шефу.
– Шаг вперед – буду стрелять! – громогласно объявил я, поводя по сторонам револьвером в поисках первой жертвы.
Толпа при всей своей разнородности представляет собой подобие единого организма, и страх одних быстро передался остальным.
– Матросский прихвостень! – успел выкрикнуть кто-то из середины и сразу спрятался за спины соседей.
– Не вякать! – я вложил в голос максимум презрения. – Кто и в чем виноват, будет решать суд. Никакой отсебятины я не допущу. Это первое, что я хотел сказать. Возражения есть?
В настроении толпы произошел крутой перелом. Возражений не последовало. Памятуя, что железо надо ковать, пока оно горячо, я выждал, чтобы мои слова дошли до всех, и продолжил:
– И второе. Нас на берегу пятьсот человек, целое общество. А, как известно, люди, да еще в чрезвычайных обстоятельствах, не могут существовать без власти. Чем может кончиться анархия, вы только что видели. Да, нас могут спасти уже завтра, а если дня через два? Или через неделю? Короче, я предлагаю выбрать совет с чрезвычайными полномочиями на все время нашего пребывания на острове. Другие мнения есть?
– Зачем совету чрезвычайные полномочия? – спросил низенький полный мужчина лет пятидесяти. – Для оправдания террора?
– Никакого террора и никакого нарушения российских законов не будет, – заверил я толстяка. – Дело в том, что управляться обычными методами мы не можем из-за нашего необычного положения. Речь не идет о свободе слова, совести и тому подобном. Но мы в дикой местности, а не в центре города. Если наше спасение задержится, могут появиться проблемы распределения продовольствия, или, скажем, строительства каких-то укрытий от непогоды. Я уже не говорю о правопорядке. Думаю, каждый из вас заинтересован в собственной безопасности. Или нет?
После весьма непродолжительных дебатов мое предложение было принято. Даже самые непримиримые противники любой власти вряд ли хотели бы жить в неорганизованном обществе. Когда нет власти, наступает хаос. Думаю, никому не надо доказывать эту прописную истину. Поэтому было решено организовать совет из пяти человек.
В качестве главы Совета я предложил Лудицкого, мотивируя его принадлежностью к верхушке российских правящих структур.
Слова «представитель власти» возымели свое действие. Большинством голосов мой шеф был выбран на пост, равный президентскому, хотя в нашей республике людей было меньше, чем в иной деревне.
Второй кандидатурой, прошедшей почти без спора, стал Ярцев как представитель экипажа «Некрасова». Видно, многим захотелось хоть чем-то загладить свою невольную вину перед моряками. Я уже не говорю, что во многих вопросах мы напрямую зависели от корабля.
Остальную троицу выбирали долго, тем более что многие пассажиры были незнакомы друг с другом. И все-таки кое-как выбрали и остальных. Ими оказались Рдецкий, Грумов (наверное, как наиболее богатые из присутствующих) и задавший мне вопрос толстяк, оказавшийся областным судьей Сергеем Владимировичем Панаевым. Последний должен был выполнять и чисто судейские функции в нашем мини-правительстве.
Как ни странно, но один пост достался и мне. По предложению Панаева я был выбран начальником службы правопорядка. Этого назначения я не хотел: не люблю выполнять работу легавых. Не люблю, но долг есть долг.
Собрание наше уже расходилось, когда я предложил всем имеющим оружие зарегистрироваться у меня.
Самое забавное, что моя примерная оценка оказалась правильной. Нас, вооруженных, собралось ровно тридцать человек. Двадцать восемь, включая меня, работали телохранителями и имели при себе пистолеты разных систем. Двое остальных – Пашка и некий Струков – увлекались охотой и прихватили в плавание карабины. Правда, Струков в суете эвакуации оставил свое оружие на борту.
Обоих охотников я решил оставить в резерве, предполагая в случае нашей задержки в этих краях использовать их таланты по прямому назначению. Телохранителей я разбил на семь смен по четыре человека. Каждая смена была обязана дежурить два часа через двенадцать, следя за порядком в лагере, а заодно и охраняя небольшой склад из перевезенных с «Некрасова» продуктов.
Я едва успел закончить дела и распределить ребят по сменам, как по-южному стремительно, почти без сумерек упала ночь. Я был вымотан капитально, поэтому решил вычистить после сегодняшней стрельбы револьвер и завалиться спать.
– Не помешал? – голосом Ярцева спросила смутно белеющая в темноте фигура.
– Садись, – кивнул я рядом с собой, продолжая орудовать шомполом при свете небольшого костра. – Извини, только угостить нечем.
– У меня есть. – Ярцев извлек из сумки бутылку коньяка, хлеб и палку сухой колбасы.
– Дача взятки лицу, находящемуся при исполнении… – невольно усмехнулся я и лишь тогда вспомнил, что еще не ужинал.
– Я, между прочим, тоже лицо при исполнении. – Штурман проворно открыл бутылку и протянул ее мне.
– Тогда твое здоровье! – Я прервал свое занятие и отхлебнул из горлышка.
Ярцев принял бутылку назад, посидел с ней, словно раздумывая, пить или не пить, и вдруг заявил:
– Спасибо тебе, Сережа!
– За что? – От усталости я действительно не сразу понял, о чем это он, а поняв, смутился.
– Если бы не ты… Я уже, признаться, думал: хана, разорвут на кусочки. Твое здоровье! – Он приветственно поднял бутылку.
– Не за что. Я, в общем-то, ожидал каких-то беспорядков, но только не думал, что это случится так скоро, – признался я, в свою очередь глотая коньяк.
– Да ты ешь! – Валерка торопливо нарезал закуску. – Еще галеты есть из НЗ. Хочешь?
– Подожди, дай закончить. – Я собрал револьвер, набил барабан патронами и неспешно вытер руки носовым платком. – Вот теперь и пожевать не грех.
– Можно к вам на огонек? – невесть откуда вынырнул Флейшман и, увидев бутылку, добавил: – Я в доле.
Он извлек из своей сумки еще одну бутылку коньяка, лимон, баночку икры и банку консервированной ветчины.
– Угощайтесь, ребята! Извините, но все прочее осталось на пароходе. Сами понимаете, не до того было.
Мы немного посмеялись над его нарочито-дурашливым видом, а затем я без церемоний достал нож и открыл принесенные банки.
– Ну, у тебя и тесачок! – отметил Флейшман. – Слушай, да ты прямо ходячий арсенал! Может, и пулемет маешь?
– Чого нема, того нема, – в тон ему отозвался я, усиленно работая челюстями. – Обменял на два литра горилки. Душа, понимаешь, требовала, а вот теперь – жалко. Ты часом не знаешь, где можно достать по дешевке?
– Увы, но в этом Эдеме я впервые, – развел руками Флейшман. – Вернемся в Россию – что угодно, хоть стратегическую ракету!
– Ракеты не надо, запускать не умею. На месте взорвать могу, этому меня учили, а стрельнуть ею… – Я пожал плечами.
– Хорошо, обойдемся без ракеты. Тем более что сейчас конверсия, разоружение, сосуществование…
– Бардак, одним словом, – закончил я за него, прекращая жевать и с наслаждением закуривая.
Мы вяло – сказывалась усталость – потравили анекдоты, а затем Флейшман заявил:
– Ну и хватка у тебя, Серега! Один удар, два выстрела, полсотни слов – и все со всем согласны и всем довольны.
– Профессия такая, – сказал я, закуривая очередную сигарету. Еще подумал: вот выкурю и завалюсь спать. – У тебя профессия – уметь делать деньги, а у меня – уметь обращаться с людьми, преимущественно в форме приказов.
– Если б не твое умение, я бы здесь не сидел, – заметил Валера и провозгласил тост: – За Серегин профессионализм!
– Не надо, а то еще возгоржусь, – полушутливо-полусерьезно заметил я. – К тому же, если бы не твое умение в управлении шлюпкой, то и мое умение не понадобилось бы. Кормил бы местных рыб. Так что мы квиты. Кстати, Валера, было бы неплохо увеличить запасы продовольствия на берегу.
– Постараюсь, – согласился штурман. – Но только стоит ли?
– Не знаю, – признался я. – Просто мне показалось, что наша робинзонада будет долгой.
– Вот это уже вряд ли. Завтра-послезавтра потихоньку переберемся на корабль, а там починим машину, и наша робинзонада закончится, – уверенно объявил Валера.
– Или превратится в одиссею, – вставил умолкнувший было Флейшман. – Такой вариант вы не допускаете?
Мы не допускали. Да и сам Флейшман больше шутил, чем говорил серьезно. А ведь худшее сбывается чаще, чем просто плохое.
Уже не помню, кто из нас предложил завалиться спать. Костерок я предусмотрительно развел за холмом, ветра здесь почти не было. Мы прикончили остатки трапезы и стали устраиваться прямо на земле.
Валера уже спал, я готовился уснуть и, уже лежа, докуривал последнюю сигарету, когда устроившийся с другой стороны Флейшман ни с того ни с сего спросил:
– Слушай, Сережа, а что бы ты стал делать, если бы толпа не остановилась и напала?
– Не напала бы, – лениво ответил я. – Бизнесмены – это не те люди, которые бросаются навстречу выстрелам. Вы слишком хорошо живете, чтобы рисковать жизнью не из-за денег, а из-за минутной вспышки никчемной злобы.
– Пусть не те, а вдруг? – не унимался Флейшман. – Мало ли что может стукнуть в голову даже самым благоразумным людям? Поперли бы напролом как кабаны… как носороги, – поправился он, словно я мог принять сравнение на свой счет. – И что бы ты делал?
Я тщательно затушил окурок, проверил, под рукой ли сумка, и лишь тогда ответил:
– Стрелял бы. В барабане оставалось четыре патрона, а промахнуться с такого расстояния невозможно.
Флейшман замолчал, а когда я решил, что он уже уснул, изрек:
– А ты страшный человек, Кабанов! Готов спокойно стрелять в живых людей, тебе лично не угрожающих…
– Не мне, так другим. Лучше в начале бунта убить парочку придурков, чем позволить убивать им. Меньше будет жертв. Кстати, именно поэтому меня и послушали. Поняли: либеральничать я не стану и полумерами обходиться не собираюсь. Если бы я блефовал, то они меня раньше штурманов бы в землю втоптали. И давай спать. День выдался трудный, а я почему-то сомневаюсь, что завтрашний станет легче. Спокойной ночи, Юра.
Засыпая, я подумал, что мое откровенное признание оттолкнет Флейшмана. Еще во время похода на вершину я заметил в нем презрение ко всем военным и к их методам. Нет, я не обиделся. С подобным отношением в последнее время приходится сталкиваться на каждом шагу. Да и как ему, богатенькому полуинтеллигентному чистоплюю, не осуждать стрельбу и убийства?
– Спокойной ночи, Сережа, – неожиданно пожелал мне Флейшман, и я почти немедленно заснул.
15. Наташа Лагутина. Лагерь на берегу
Второе утро на острове выдалось таким же хмурым, как и первое. По-прежнему дул ветер, и море обрушивало волны на сушу. Снятый вчера вечером с камней полузатопленный «Некрасов» все так же равномерно раскачивался вдали от берега.
Как и вчера, всех стюардесс назначили помогать кокам. Пассажиры же продолжали слоняться без дела до самого завтрака, даже немного дольше. Затем им пришлось на себе ощутить ими же выбранную власть. Члены совета не терпящим возражения тоном объявили: всем здоровым пассажирам предписывается (именно так!) принять участие в постройке шалашей.
Место для шалашного городка было присмотрено в лесу на некотором удалении от берега. Никаких инструментов не было, и ветви приходилось ломать руками. Вдобавок почти ни у кого не было соответствующего опыта, и руководивший строительством Кабанов с несколькими помощниками носились по выбранным для лагеря полянам, где показывая, что делать, а где и помогая.
Работа растянулась от завтрака до обеда. К концу ее вся опушка и несколько полян оказались усеяны шалашами от совсем крохотных до способных вместить по десятку человек. При разнице в размерах их объединяло одно: все они были низковаты и предназначены главным образом для лежания. Выпрямиться в них смог бы разве что карлик.
Работая, пассажиры постоянно ворчали, некоторые демонстративно пытались отказаться, но рядом немедленно возникал кто-нибудь из команды Кабанова, а то и член совета и заставлял приниматься за дело – когда уговорами, а когда и угрозами.
Кое-кто объявлял это новой формой рабства и говорил, что по возвращению станет немедленно жаловаться на самоуправство, но дальше слов дело не шло. Людей Кабанов подобрал таких, что при одном их взгляде у самых буйных пропадало всякое желание спорить и лезть на рожон.
Не успели люди пообедать, как, подтверждая правоту и предусмотрительность совета, хлынул проливной дождь. Все торопливо расползлись по своим новым жилищам и укрылись в них от очередной напасти.
Отношение людей к совету сразу переменилось: даже дураки теперь понимали, что если бы их не заставили работать, то им бы пришлось сейчас мокнуть под открытым небом без малейшей надежды обсушиться. Развести под дождем костер – дело почти безнадежное.
Сделанные наспех шалаши тоже кое-где пропускали воду. Приходилось устраиваться так, чтобы не попасть под падающие капли. Но это были уже мелочи по сравнению с тем, что могло ожидать людей. Да и винить за огрехи можно было только строителей, то есть самих себя.
Всякие хождения почти прекратились. Наташа с Юлей наконец остались наедине в своем шалаше и говорили, говорили, говорили…
Ближе к вечеру весь городок обошел Валера в блестящей от воды штормовке и объявил, что кэп разрешил всем желающим вернуться на «Некрасов».
Сердца девушек, обретших свою странную любовь, забились в предвкушении, воображение нарисовало родную каюту, в которой им никто не сможет помешать, но радость оказалась преждевременной.
Машина «Некрасова» все еще не работала, воду удалось откачать лишь из нескольких отсеков, и хотя капитан ручался за безопасность корабля, большинство пассажиров предпочли до окончания ремонта остаться на берегу. Как будто в промокшем шалаше лучше, чем в комфортабельной каюте!
Понять их было можно. После всех пережитых ужасов людям совсем не хотелось вновь перебираться на корабль и зависеть от капризов стихии. И все-таки Наташа готова была проклясть этих трусов и, будь у нее возможность, пустилась бы на корабль хоть вплавь, лишь бы потом быть с Юленькой вдвоем.
Не вышло. Негостеприимный берег решили покинуть меньше ста человек – вполне хватило двух шлюпок. А ведь в каждой сидели еще и члены команды, которых вызвал обратно капитан.
Стюардессы в число счастливцев не вошли. Раз большинство пассажиров решили остаться на острове, то и большинство прислуги было оставлено при них для выполнения своих прямых обязанностей.
Что бы там ни было, но оставлять доверенных ему людей без минимального комфорта Жмыхов не собирался.