Текст книги "Хорёк (СИ)"

Автор книги: Алексей Иванников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Это я уж хорошо понимал и даже принимал посильное участие в процессе. Ну то есть обеспечения сбыта продукции. Я же – помните? – рассказывал вам, как снимал всякий компромат, работая у Владимира Семёновича. Так вот сам процесс съёмок мне тогда очень понравился, и я давно уже имел свой фотик, который как раз в новом месте оказался очень кстати. Так что дополнительно я устраивал фотосессии нашим девицам, отдавая потом лучшие снимки Марии Львовне. Да-да, я почти стал фотохудожником: заперевшись с очередной девицей в квартире Марии Львовны – ведь требовалось представлять товар в лучшем виде, в самой шикарной и дорогой упаковке! – я снимал цыпу в разных ракурсах и позах. Шаловливые мордашки, раскрепощённые позиции, разнообразные наряды и приспособления для украшения на фоне приятной и ласковой такой обстановки должны были навеять любому клиенту, что он попал куда надо, что о нём тут позаботятся и ему не придётся жалеть тех денег, что он отдаёт за визит. Наша артель имела и название – кажется, «Клио», да-да, Марии Львовне, я помню, очень нравилось это слово, имя какой-то, кажется, богини. Адрес в рекламе, разумеется, не стоял: не могли же мы выложить карту района с обозначенной в подробностях плешкой? – но имелся телефон, нет, два телефона, разумеется, мобильных, находившиеся в распоряжении нашей основательницы и хозяйки. В этом заключалась её главная работа: договариваться с клиентами, обсуждать значимые детали и подробности предстоящей встречи. Ну и завлекать, завлекать. Не всем ведь нравилось, что у нас нет своей хаты – хотя бы одной – и клиенту придётся либо вести девицу к себе, либо соглашаться на походные и можно сказать антисанитарные условия.

Много ли клиентов подваливало? Да хватало: сляпанная мною реклама неплохо так поднимала боевой дух, ну а актёрские данные Марии Львовны довершали дело. Она в театре могла играть: каких-нибудь баб или старух, вкрадчивых, но наглых и нахрапистых. В-общем, убедить могла любого, ну а девочки уж старались как могли. Так что дела у заведения шли неплохо – я вам точно говорю! А раз в месяц мне – и ещё Виктору – полагался маленький бонус, приятное такое дополнение к основному заработку. Ну, вы понимаете? Отработка это была, отработка, когда одна из девиц уже со мной – на безвозмездной так сказать основе – своё мастерство отрабатывала. Да-да, наглым стервочкам приходилось и меня обслуживать, и это после всего, после шмонов, после обысков, после того, как я своим указательным пальцем – а как ещё? – выколупливал у них левые заначки – им ещё приходилось и спать со мной!

Чего они явно не жаждали и предварительно бросали жребий: кому я сегодня достанусь! Так что понемногу я их всех перепробовал: и рыжей стерве Тамарочке однажды тоже пришлось миссию выполнять. Она-то и оказалась лучшей: что я видел ясно и до того, не просто так ведь мужики к ней липли, как жирные вонючие мухи на сладкое. Ну и из-за неё я в итоге и погорел.

Как погорел? Ну, дело было долгое, невнятное, в-общем: я сам оказался виноват. Я же рассказывал: платили мне мало, на жизнь только и хватало, но я ведь так не привык. Так что решил я слегка подхалтурить. В-общем, работала там одна девица, относившаяся ко мне совсем не так, как остальные, так что против отработок со мною она совершенно не возражала. Я бы сказал даже – радовалась, насколько это было возможно для продажной девки и тех отношений, что нас связывали. И решил я – с её помощью – слегка пополнить свой бюджет, поправить своё хилое финансовое положение, не забыв, разумеется, и её интересы. То есть мы договорились с нею, что некоторую сумму от заработка оставляем у себя, а потом делим: она берёт себе две трети, а я – уж так и быть – одну треть: за молчание.

У нас неплохо получилось: я помню, как в первый же месяц отложил три сотенные зелёные бумажки в загашник, давно уже не пополнявшийся и сильно истощавший. Там оставалось совсем немного! А чтобы потуже его набить, я решил подключить и других девиц, на таких же примерно условиях, и почти это сделал, не вызвав особых подозрений у Марии Львовны. Я много раз говорил ей тогда: что не сезон, и клиентов мало появляется.

Со мной тогда сотрудничали уже четыре девицы из шести, находившихся в штате: мы зажуливали процентов двадцать или тридцать от заработков, что влияло безусловно на бюджет фирмы. Ну и насрать! Старая жидовка слишком много себе под задницу хапала, так что некоторое перераспределение стало просто восстановлением справедливости. Я что: за здорово живёшь должен был вкалывать что ли?! Ну и в конце уже – когда мы так хорошо сработались, и до идиллии не хватало совсем чуть-чуть: я решил вовлечь в свои дела и Тамарочку. Осторожно так переговорив, я получил согласие: она абсолютно не возражала, так что всё становилось просто тип-топ!

Но именно она – коза наглая – и сдала меня, сдала просто, со всеми потрохами, без всяких видимых причин выдав меня хозяйке и выторговав себе прощение. И хорошо: что она не знала о других, меня бы тогда Виктор просто убил и в землю закопал, по указанию Марии Львовны!

Наверно, дура рыжеволосая просто по пьянке проболталась: она ведь была ещё и дурой с девятью классами образования из какой-то несусветной дыры на краю света и начинающей алкоголичкой, так что вряд ли дальше её ждала хорошая перспектива, но всего этого я уже никак не мог узнать. После беседы в узком кругу – Мария Львовна, Виктор и я – меня, можно сказать, уволили по статье: да-да, пергидрольная жидовка ещё смела издеваться и приписывать мне несуществующие грехи, мою якобы халтуру и плохое выполнение обязанностей! Знал бы я, что она такая гнида, я бы уж давно свой маленький бизнес наладил, хотя и то, что успел отложить за несколько месяцев, помогло немного перекантоваться. У меня ведь по-прежнему не работали руки, точнее кисти рук, и прежнее мастерство не желало возвращаться, так что без постоянной работы было никак нельзя.

Паршивый характер? Что вы сказали: у меня – паршивый характер?! Ну не знаю, не знаю… Посмотрел бы я на вас, если бы вас так переехала судьба. А у некоторых местных сидельцев характер такой, что я на их фоне почти как ангел буду выглядеть… А вообще я заслуживал больше, чем в итоге получил – правда, правда! – только кого это теперь интересует? И подработка в публичном доме – это ведь тоже было не для меня, там любой мелкий гопник справился бы не хуже. Но как-то особого выбора мне никто не предлагал, одно только утешало: тому, кто невысоко взлетел – сильно падать-то потом не приходится!

А вы думаете: что намного лучше меня? Не знаю, не знаю… Сейчас ведь принципы-то примерно одинаковы – почти для всех – просто условия разные. Ваши папа с мамой кем трудятся? Да ладно, да чего уж там, я ведь не требую точные должности с конкретным местом работы. Мать – учительница, ах, даже директор школы, а отец – прокурор? Ну вот и ясно всё с вами! А если бы гопниками были: вы бы тоже сейчас диссертацию на такую интересную тему писали – что-то там насчёт перевоспитания уголовников, кажется? Не смешите меня только: мне бы вашу уверенность, я бы тогда неизвестно чего достиг ещё. Хотя и терпеть не могу нынешние принципы, без которых шансов-то почти никаких.

Что за принципы? Мне как-то один умный мужик за бутылкой пива объяснил, он тоже был не из тех, кто сильно преуспел, но башка у него была светлая. Он мне даже всё точно сформулировал: вкалывай, размножайся, подчиняйся. Чего он явно делать не спешил, и потому часто в том заведении ошивался. То есть так он обозначил принципы общие, так сказать – для широких масс, чтобы не выпасть из струи и хоть чего-то достичь. Хотя чего при таком подходе-то достигнешь! Ну то есть вкалывай – это понятно: работать требуется много, без труда и рыбку ведь не вытянешь… То есть тут можно согласиться.

Насчёт размножения: не знаю, не знаю. Я ведь рассказывал о своих отношениях с девицами, так что для меня данный пункт как-то был не актуален. Ну а третье: только для лохов, для послушных баранов, не умеющих думать и жить своей головой. Я ведь до такого точно никогда не опускался, так что для меня подобный подходец был абсолютно неприемлем, неприменим в практической так сказать жизни. Стал бы я разным дуракам и бездарям подчиняться – ещё чего!

Но когда я с Марией Львовной и остальной компанией простился: то стало мне как-то тоскливо. Правда-правда: кореши от меня ушли, по тем или иным причинам, ловкость рук – главное моё профессиональное достоинство – так и не восстановилась. А в одиночку разные афёры устраивать: тяжело было, я ведь уже рассказывал, как меня чуть за жопу не взяли, когда я кирпичи в красивой упаковке болванам втюхивал. Мои описания – вместе с многочисленными подвигами – должны были хорошо так накопиться у ментов, так что я просто боялся. Кому ж из бывших сидельцев захочется снова в зону! А деньги-то постоянно текли: у меня и раньше было их не слишком много, несмотря на умения и способности, а уж теперь-то… Я у Марии Львовны то семьсот долларов получал, то восемьсот – не пошикуешь! Так что когда я понял, что с афёрами и прежней жизнью облом намечается, то решил вспомнить то дело – одно из немногих! – которое более-менее знал и на которое был ещё способен.

То есть нет: я пытался, я старался найти то, что было у меня когда-то и помогало неплохо зарабатывать! Я подавил в себе обиду и сходил в тот хозяйственный магазин, где ошивался когда-то, но не было там больше никакого Николая Наумовича, как и самого магазина: бывшее помещение, заодно с соседними площадями, занимал новый элитный универсам, такой элитный, что я даже и не подумал чем-нибудь там поживиться. Внимательные продавцы – вместе с несколькими замеченными мною камерами – отвратили всякое желание попробовать один из старых фокусов: не хватало мне ещё тут вляпаться по полной программе!

В фирму Владимира Семёновича я не пошёл: там всё было явно безнадёжно и бессмысленно, они ж сразу честно предупредили. Хотя я б с большим удовольствием вернулся к старому делу! Но даже если бы они и согласились, то как мог вернуть я ловкость рук, так неожиданно утраченную? И в какой-то момент я совсем заскучал и опустился.

Нет, я не пьянствовал – упаси боже! – но ведь я не мог оставить мать одну заниматься обеспечением: и поскольку большие деньги не шли ко мне, то я опустился до того, что стал сшибать копейки – по мелочам. Одев подвернувшуюся рвань, я уходил из дома куда-нибудь неподалёку – в соседний район, где меня не слишком-то знали – и приставал на улице к прохожим. «Дядь, дай пять рублей, мне на хлеб не хватает!» Примерно в таком духе клянчил я на улице деньги у прилично одетых мужчин, и с соответствующим обращением – у женщин. У меня неплохо получалось: часа за три я мог набрать столько, сколько выдавал раньше матери на текущие расходы, и по крайней мере поддержать её. Хотя о чём-то другом думать уже не приходилось, здесь я был в полном ауте.

Так что постепенно я пришёл к мысли, что без работы не обойтись: тем более что все и так уже понимали, что я болтаюсь без дела, и долго продолжаться так не могло.

И именно поэтому я и решил вспомнить, чему меня там учили на курсах – уж сколько лет назад! – и возобновить свою официантскую карьеру. А чем бы я ещё мог зарабатывать, зарабатывать прилично, не роняя своего авторитета и достоинства – что было для меня не менее важно! – и в полной мере поддерживая авторитет моего любимого зверька, имя которому – хорёк!

X

Здрасьте-здрасьте. Неудачно вы как-то сегодня пожаловали. Нет, я ничего не хочу сказать, просто у нас тут прогулки на воздухе – большая редкость, а сегодня мне её сильно сократили, когда узнали про ваш визит. У нас ведь подобные вещи происходят раз в неделю, по два часа, когда всех сидельцев – ни в чём не замазанных – сопровождают в маленький внутренний дворик, разделённый на клетки – почти как в зоопарке! – и каждая зверюга может пару часов полюбоваться на небо. А также на тучи, на облака, на разгуливающих сверху вертухаев, следящих за каждым нашим движением и словом, ну и на решётки сверху. Про небо в решёточку слышали? Вот это оно самое и есть, в дополнение к тому виду, который каждый может здесь наблюдать в своей личной камере. Но выбора особого не возникает, и каждый – если не болен и адекватен – ни за что не станет пропускать такую прогулку: запланированный заранее почти что выход на свободу.

Но я вам ещё и очень благодарен: кто же захочет послушать здесь признания почти невинного – на фоне большинства местных сидельцев – зека, не гнобя его и частично обнадёживая? Я даже матери уже третье письмо отправил с описанием наших встреч, и она тоже хочет сказать вам спасибо. Она надеется дождаться меня! А чтобы не разочаровать её, я стал в последнее время приводить себя в форму. То есть я стал заниматься физкультурой, делать гимнастику, отжиматься, ну и делать всё, что возможно в таких условиях. Меня никто этому особо не учил, но я сам, можно сказать, придумал некоторые упражнения, и тренирую теперь не только мозги, но ещё и тело.

Было бы неплохо скостить со срока целую пятёрку: я тогда выйду отсюда в пятьдесят четыре года, матери будет под девяносто, так что ничего ещё не потеряно! А вы, кстати, ещё долго меня собираетесь навещать? В-общем-то, я уже рассказал большую часть моей жизни, и осталось совсем немного. Ещё один раз?! Хорошо-хорошо, я как раз уложусь. Но – если что – я с удовольствием с вами ещё пообщаюсь, если вы не против. Ладно, будущее покажет…

А то, что вы сказали в прошлый раз, что у меня паршивый характер: тут я не согласен. Но я же Хорёк! Я не собираюсь спускать никому хамство и небрежность в мою сторону, наглые паразиты – все без исключения! – должны понимать, с кем имеют дело, и почему нельзя безнаказанно трогать меня, я ведь ничуть их не хуже! И если что: я и тяпнуть могу!

Помню, однажды случился со мною такой эпизод. Переходя улицу – абсолютно правильно, по предназначенному для этого переходу на зелёный свет – я успел заметить машину, летевшую напролом и собиравшуюся таранить идущих. Я остановился: машина промчалась мимо, никого не задев. Когда же я перешёл улицу и двигался куда-то дальше, то увидел тот же драндулет: высунувшееся из окна малолетнее обдолбанное чмо жалобно искало кого-то глазами, пока не наткнулось на меня. Дикая ярость заполнила меня: наглый ублюдок, только что чуть не устроивший аварию, уже подъехал сбоку, и, приняв за мальчика, спрашивал название какой-то улицы. Что я мог сделать? Мне хотелось подскочить к нему, ударить ему тяжёлой палкой по башке, вцепиться в глотку и разорвать её! Но я сделал по-другому: сцепив волю в кулак, я сквозь зубы показал ему направление, прямо противоположное тому, где на самом деле находилась улица, чтобы хоть так наказать недоступного моей власти подонка и негодяя.

Я действовал именно так! А что ещё оставалось, при моих мелких габаритах и дохлом небогатырском скажем прямо здоровье? Будь я здоровым лбом: я бы впечатал свой крепкий кулак в наглую пропитую и обкуренную харю, ничуть не задумываясь, и был бы вправе так сделать. Я бы собой тогда гордился!

Но – понимая свою слабость – уже тогда я задумался о том, как можно защититься от негодяев. Складной нож, простенькое такое изделие с пластиковой ручкой и восьмисантиметровым лезвием, ещё в школе постоянно болтался в моей сумке, но разве мог помочь он в случае реальной опасности, разве защитил бы меня – с маленькими хилыми ножками и физической неспособностью дать отпор нормальному взрослому человеку – от настоящего покушения? Нет, один раз нож меня выручил, и то не столько нож, сколько накопленная ярость, выплеснувшаяся на цыган, устроивших нападение. Но и то: мне повезло тогда, и они могли поймать и искалечить, а может даже и убить, так что уже тогда я серьёзно задумался о настоящем оружии, тем более – как я рассказывал вначале – меня ведь всегда привлекали пистолеты!

Но в тот момент – когда я уже совсем опустился – в первую очередь я думал всё-таки о работе. Я снова попёрся на биржу труда – которую не посещал несколько лет и надеялся никогда больше не видеть. Помню, какую рожу скорчили там, когда я предъявил свои документы: последнее место работы – пять лет назад, когда несколько месяцев я трудился в той кафешке, откуда в конце концов со скандалом сделал ноги! Не мог же я им громогласно объявить, что я – некоронованный король преступного мира, что последние пять лет вертел я их всех на одном месте, и вертел бы и дальше, если бы не посланный судьбой несчастный случай, который чуть не привёл к инвалидности и мог отправить на тот свет, из-за чего мне и пришлось – смирившись – прийти к ним почти что на поклон?

Но работку они нашли довольно быстро: уже через неделю я осваивался в новом качестве, борясь с накопившимися привычками и застарелыми недостатками. Я ж все последние годы, можно сказать, как сыр в масле катался, не утруждался большими нагрузками и ощущал себя при этом большим человеком. Да я и был им! Так что смена декораций оказалась малоприятной: то кафе, где меня взяли в качестве официанта на полную ставку, находилось в пяти остановках метро от моего дома, в оживлённом бойком райончике, и предполагало напряжённый насыщенный рабочий график, с которым ещё надо было суметь справиться.

Нет, правда-правда: я никогда ещё не пахал так много, а после первой недели – отлёживаясь в нашей комнате на диване и отсыпаясь от долгого кошмара – я уже собирался линять оттуда. Да там никто долго и не выдерживал: кольцевая линия метро и расположенный неподалёку вокзал – один из нескольких в столице – приводили к постоянному нашествию самых разных клиентов. Москвичи-то ещё были ничего, чего никак не скажешь о выходцах из разных кишлаков и аулов – правда-правда! – с тупым ослиным упрямством пытавшихся делать то, чего делать было нельзя. Скромное небольшое кафе постоянно выдерживало набеги гостей с востока: они ж не знали элементарных правил и не соблюдали всем известных приличий, они могли припереться со своими напитками – каким-нибудь домашним самогоном – или даже своей едой, и помимо обычной официантской мутотени там приходилось быть ещё и надзирателем. Просто обхохочешься!

А чаевые: это был вообще позор… Многие норовили их не заплатить, нагло отвертеться, делая вид, что не понимают, что мне ещё от них надо. Или оставляли часть еды, пытаясь жалкими объедками рассчитаться со мною. Спасибо! Несчастные объедки и так уже становились нашей законной добычей – моей и ещё троих парней, трудившихся в тот момент со мной официантами. Бабы там вообще не выдерживали! И физически, и от наглых ухмылок и приставаний, так что исключительно только хорошая зарплата держала людей там и не давала разбежаться. Там был ад!

Но черти, носившиеся по этому аду с подносами, были ничего: только из-за них я не плюнул на кафешку уже через неделю и продержался там несколько месяцев. Да не, почти целый год я трудился в местном филиале ада, обеспечивая его посетителей пищей и напитками, чаще всего простыми кружками с кипятком, в котором уже сами посетители заваривали выбранные разновидности чая, или размешивали кофе с дополнительными ингредиентами – сахаром и сливками. Много ли можно было слупить дополнительно с таких жмотов и скупердяев, заказывавших какой-нибудь коньяк рюмками, а вино – бокалами, полностью осушаемыми под конец трапезы? Если кто-то и брал бутылку, то норовил уволочь её с собой, заткнув горлышко пробкой, которую я лично выковыривал у них на глазах в начале. Это с моими-то руками! Я хочу сказать, что прежняя ловкость так и не восстановилась, и мне приходилось совсем несладко, когда я таскал наваленные с верхом подносы сначала с кухни в зал, а потом наоборот.

Жратва там была в-основном самая простая: никаких жульенов или заливных, нет! – простые супы – типа щей или ухи, несколько главных гарниров – картошка, рис, гречка; десяток мясных и рыбных блюд, ну и десяток салатов. Там было совсем не романтично! Скажу честно: я не очень понимал, зачем в таком нищем кабаке требуются официанты, они бы все могли сами заниматься самообслуживанием, но хозяин заведения, видимо, считал, что так будет правильно, ну и приличные клиенты иногда тоже всё-таки подваливали.

Приличные клиенты – это те, кто брал столик и заказывал хотя бы долларов на пятьсот, нет – лучше на тысячу. Сотня от таких обычно перепадала, от какой-нибудь парочки или приличного делового мужика, решившего по недоразумению забрести в насыщенное гиблое место. Нет, оформлено заведение было неплохо: отдельное здание, ажурная пластиковая конструкция, деревянные крытые лаком столы с такими же деревянными креслами, пластиковые плафоны на потолке, заливающие всё ровным белым светом, ну и мы: четвёрка смелых, держащих пространство под своим строгим контролем.

На каждого приходилось по десять столиков, маленьких коричневых квадратиков, с лежавшими на гладкой поверхности менюшками. Но меню выглядели позорно: весь список продуктов и напитков просто аккуратно размещался с двух сторон обыкновенного бумажного листа. Ну, плюс шапка сверху, с названием кафе – «Европа» – адресом и телефоном. Я сам видел, как жалкие отстойные промокашки печатались в подсобке на принтере – да-да, они даже не считали нужным завлекать и привлекать гостей хоть какой-то приличной рекламой. Да и зачем: место там было оживлённое, и желающих всегда хватало, ну а отдуваться приходилось поварам и нам: попавшим в самое месиво официантам.

Соратников по несчастью, как я сказал уже, имелось трое: два молодых ещё парня – Артём и Игорь – и мужик моего возраста, даже немного старше: Николай. Мне уже перевалило немного за тридцать, у меня уже подошёл, как это называют, «возраст Христа»: но в том месте на подобные мелочи плевали. Всё было просто: тянешь работу – значит молодец, а нет – пшёл на хрен! С большими усилиями я тянул, так же как и трое других, они ведь были обычного роста и сложения, хотя и совсем не богатыри, так что угнаться за ними я вполне мог. Артём и Игорь были обычными оболтусами, лет на восемь моложе, ничего кроме школы не кончавшими и никуда вообще не стремившимися. Так что куда им ещё было идти, как не в официанты, не на завод же, в конце концов? Я ничего против работяг не имею, но какой же современный молодой парень пойдёт – сам, по своей воле! – куда-нибудь гайки крутить? И эти двое были вполне себе современными молодыми оболтусами: мечтали о машине – разумеется, иномарке – красивой тёлке и своей квартире, и работали из-под палки, пили пиво по вечерам, копили понемногу деньги и дрочили на всех красавиц, попавших в поле зрения. Да, и ещё они были фанатами: оба уж не знаю сколько времени болели за «Спартак» и непременно посещали все футбольные матчи, проходившие в столице, так что с накоплением денег, я боюсь, получалось у них не слишком хорошо. У меня с болением достаточно просто: я всю жизнь болею за сборную, а внутренние там разборки, кто круче и сильнее – ЦСКА, Динамо или Спартак – всегда как-то проходили стороной, и только там я впервые столкнулся с фанатами. Причём с ребятами заводными и горячими, входившими даже в какую-то банду, воевавшую с конкурентами. Но когда они меня на эту тему спросили, я просто им всё так и объяснил, так что недоразумений в данной сфере никаких не возникло. А однажды они меня с собой на матч затащили – впервые в жизни в фанатский сектор! – так что слегка я нюхнул и этого пороха, решив больше никогда с подобным не связываться.

Матч был чемпионата страны, причём рубился Спартак с кем-то из главных конкурентов, рубился серьёзно и я бы сказал отчаянно, перенося эмоции на трибуны, отвечавшие ему таким же безобразием. Не, раньше-то я пару раз на подобные мероприятия тоже заглядывал, совсем, с другой, правда, целью и задачей, но попав в плотное окружение оравших во всю глотку фанатов, я даже как-то расстроился. Они визжали и ревели, матерились целый матч, не давая мне спокойно посмотреть – что же там такое происходит, всё время вскакивая с мест и закрывая обзор. Шмонать мелочь по карманам я не мог, игра совсем не вдохновляла: жилистые бугаи на поле за полтора часа родили два мяча – по одному в каждые ворота – так что больше с парнями на футбол я не ходил.

Да и вообще куда-то ходить после подобной работы совершенно не хотелось: не забывайте про мои физические данные, про мелкий рост и хилое здоровье, которое вряд ли могло сильно улучшиться после серьёзной беготни. Хозяина ведь не интересовало – как я себя чувствую, хорошо ли накануне спал, всё ли меня устраивает на работе и вокруг неё. Тут я смело могу сказать: что почти ничего мне на самом деле не нравилось, толпы наглых бомжеватых приезжих с дальних окраин бывшей империи могли кого угодно отвратить от такого заведения, что в конце концов и случилось. Трое моих товарищей по несчастью ещё как-то держались, кто бы их взял в какой-нибудь дорогой ресторан или место, где они получали бы хорошие деньги, не надрываясь при этом как каторжники на галерах? Да-да, я дал хорошее сравнение: каторжники на галерах. Нет, я бы не стал возражать, если бы оказался на галере в совершенно другой роли – надсмотрщика, или, к примеру, помощника капитана, прокладывающего маршрут по неверным сомнительным водам, но грести вёслами – огромными деревянными палками – было совсем не по мне. Я, если можно так выразиться, еле удерживал своё весло, барахтая им в окружавшем меня вязком сомнительном бульоне, из которого с трудом уже выуживал средства для поддержания штанов. Да, именно так: и в прямом, и в переносном смысле! Я даже отощал тогда, хотя никогда раньше и так не был толстым или хотя бы упитанным, но подобные ежедневные скачки просто доконали меня. Я стал почти как муха: не хватало только крыльев, чтобы взлететь и подняться над гадским проклятым миром, и потом нагадить ему на башку. Нет, желание нагадить другим – особенно большим, жирным и наглым – всегда сопровождало меня, я никогда не переставал мечтать о том, как сделаю паразитов, как докажу им, что я – лучше, что я – сильнее, и что не я, а они должны уступать мне дорогу и давать доступ ко всему, что я только захочу! И не относиться как к какому-то мальчонке, которого всегда можно пнуть и отодвинуть в сторону, отобрать принадлежащее мне и остаться при этом в целости и сохранности.

А так свои амбиции я удовлетворял по мелочам, когда большие и наглые не видели и не могли вмешаться. Помню я такой случай: однажды забрёл я, гуляя по центру, в какую-то галерею, причём в тот момент там шла выставка современных художников – шутов гороховых, любящих из разного говна слепить подходящую конфетку. Походил я по залам, полюбовался на творения – кривые непонятные художества, куски дерева, выпиленные жутким неестественным образом – не бывает так! – и прочую мутотень, и решил внести свой вклад. Там ещё художник один ошивался: здоровая орясина в вязаной кофте, с кем-то упорно беседовавший, кому-то что-то доказывавший, и – я помню! – с тихим презрением посмотревший в мою сторону. Именно это презрение дорого обошлось ему: ну или повлияло на то, что я сделал, не знаю уж, как была воспринята моя выходка. Что я сделал? В-общем, ничего особого: когда в зальце с деревянными хреновинами стало пусто, я достал приготовленный заранее кусок мела и написал на трёх или четырёх конструкциях – особо выдававшихся в высоту – одно словечко из трёх букв, так чтоб ни у кого не возникало сомнений, что они тут видят. Как про такое ещё говорят: фаллические символы! Художник, вполне возможно, именно их и имел в виду, именно такие подспудные мысли двигали им, когда из больших жирных брёвен выстругивал он эти ни на что не похожие хреновины, так что я просто придал им окончательный смысл, чтобы никто в нём больше не сомневался.

Или ещё: любил я иногда слегка обгадить расставленные повсюду мерседесы-пэнсы, многочисленные забивавшие улицы и дворы порше-меганы и рено-кайены, ну и прочую металлическую рухлядь, расплодившуюся в последние годы. У вас тут, в провинции, наверно, нет ещё того изврата, у вас тут нет того явного переизбытка заграничного мусора, что забил улицы столицы, а мне каждый день приходилось иметь с ним дело. И чем дороже драндулет – тем больше амбиций и наглости, тем хуже они относятся к тебе, а особенно к таким как я. Что в конце концов не могло не привести к печальным для них последствиям.

Да я просто время от времени слегка портил им технику. Там ножичком царапну, здесь гвоздиком пройдусь, ну а нассать на переднее или заднее колесо, когда никто не видит: это уже верх совершенства, последний писк, главное только, чтобы не застукали тебя за интересным увлекательным занятием, и не взвыла резким воплем установленная надёжная сирена, и не выскочил из подъезда разъярённый злобный хозяин, собираясь наказать и проучить.

Один раз я почти что пострадал после подобного инцидента: а воплей-то было, воплей, как будто я украл или изуродовал тот несчастный мелкий драндулет заграничного производства, по которому всего лишь слегка прошёлся ржавым гвоздём! Однако хозяин оказался неподалёку: жалкая дребезжащая сирена взвыла, и хозяин – жирный злобный жлобина – сразу ломанул в мою сторону, и спасло меня только то, что неподалёку находилась станция метро, и я удачно затерялся среди обычных людей, не позволив догнать себя.

Да, были у меня и такие случаи! Но жизнь в-общем стала неинтересной и вымученной, при таких диких нагрузках разве мог я чему-то особо веселиться и радоваться. И когда я окончательно понял это, то сменил работу. Я привык уже к не самому богатому существованию, и без всякой боязни ушёл в другое место, где платили не так много.

У меня уже имелся некоторый опыт, так что в тот маленький новый ресторанчик меня взяли спокойно. Тем более что ресторанчик был с азиатским уклоном, и там специально подбирали мелких по росту официантов. Это, наверно, чтобы вызывать гордость у клиентов – всяких азиатов, из дальних и ближних стран, где совсем не богатыри составляли большинство. Там же все такие мелкие и пузатые, что при сравнении со средним москвичом они ощущали себя неуютно, ну и чтобы неловкость убрать, владелец ресторана и подбирал низкорослый персонал. А также брал людей разных национальностей, так что коллектив – в котором я отработал больше года – отличался большой пестротой и многообразием.

Официантов – вместе со мною – оказалось шесть человек: татарочка из области, две узбечки из Ташкента, весёлый вечно улыбавшийся якут, я и вершина нашей экзотики: негритянка, чёрная как уголь и живая как вода.

Негритянка, как я понял, добралась сюда из Нигерии: где-то она в Москве училась, пока её не выперли, и для поддержания существования ей пришлось устроиться на работу. Несмотря на пестроту мы неплохо ладили: каторга-то была общая на всех, и на всех был один хозяин, временами добрый, временами не очень, ну и чего нам, в конце концов, было делить?