Текст книги "Деграданс"

Автор книги: Алексей Калугин

Соавторы: Геннадий Прашкевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

12
ШИВЦОВ
11,40. Пятница

С потрясенным охранником, прикованным к батарее, с немолодой бухгалтершей, с насмерть перепуганной худой, как палка, кассиршей, смертно икающей и сосущей при этом валидол, да с двумя пожилыми смотрительницами заложников оказалось ровно тридцать три человека. Охранника Шивцов перевел в зал, но оставил в наручниках – светились в глазах парня невыносимая дикость, вполне мог взбрыкнуть. Зато остальных в героизме заподозрить было трудно. Толпа. Только что любовались трупами, теперь сами превращаются в кандидаты на тот же статус. На лицах мужчин – неизгладимая печать высшего образования, а у женщин вообще не лица, а застывшие маски.

А Калинин...

Шивцов ухмыльнулся.

Калинин не дурак, он сразу просек ситуацию.

Конечно, объятия Шивцову не раскрыл – кого тут удивлять и с кем брататься? – но и недоумения особого не выказал, будто ожидал чего-то такого. Пусть втайне, но ожидал. Настоящий журналюга, всегда настороже. Правда, девку Андрея Ведакова он как бы прикрывал, прятал за себя, хотя Шивцову-то что до его страстишек? Головная боль отступила, утренний депресняк рассеивалась. Так всегда бывало с Шивцовым, когда он вдруг ловил руками спасительную соломинку. Указывая стволом пистолета, он усадил заложников на полу. Толпа... Запах страха... Быстро они сломались... Шивцов чувствовал странное возбуждение. Кажется, только Калинин что-то понимал, а Ксюша, дура, так и уселась на бортик бассейна, наполненным какой-то красноватой дрянью. Раствор, похожий на кровь... Только где крови столько возьмешь?... Ксюша, кажется, замерзла, ее трясло... Делает вид, что не узнала, боится, что заподозрят в связях с террористом... Перепугалась, поджала хвост... Значит, Калинин ночью все-таки достучался до нее... Открыла дверь...

Ладно, разберемся...

Кто-то должен ответить...

Кто-то обязательно ответит за все...

Вот с помещением, кажется, повезло. Коридоры полностью просматриваются. Пройти незамеченным в сдвоенный зал просто нет шансов. А потолок подрывать – балки рухнут. Надо так рассадить людей, чтобы пустовали только безопасные уголки. Окна узкие, готические – под потолок. На окнах решетки. А стекла замазаны белилами, как в общественном туалете, только аккуратно, и снаружи (он помнил) торчат бетонные парапеты, снайперам не разгуляться.

Вот только экспонаты...

Нет, они не смердели, но выглядели отвратно...

Что-то такое Шивцов видел в Чечне. Правда, там раны были страшнее, свежие. Там они кровоточили, там с кровью из человека уходила жизнь...

А тут...

Паноптикум для извращенцев...

Вываливающиеся, будто выдавленные глаза, безобразно оскаленные черные зубы, надломленные, щербатые... Коричневатые, подвяленные, как медвежатина, мышцы... Школьников сюда водить на уроки анатомии... От вида безносого кривого карлика со вспоротым животом запросто можно описаться... Белесые, натурального цвета кишки, окровавленные комки желудков, почек... Кривоногий всадник на лошади – настоящая мумия, как ее выполнили, непонятно... У коренастой мумии под окном грудная клетка вспорота, вскрыта, хорошо видны деформированные черные легкие. Челюсть откинута, морщинистое сердце на мясистой ладони... Данко, мать его!

Шивцов чувствовал на себе взгляды Ксюши.

Ничего не понимает. Делает вид, что не узнает. Смотрит украдкой.

Конечно, узнала его. Вчера в баре сидела напротив. «Он сам нарвался, он сам нарвался, и в этом нет моей вины». Это она нарвалась... Танго семи убийц... Ведаков и Калинин ртов не закрывали, уламывали Ксюшу. – «Выставка? У Фабиана? Там, наверное, ужас!» – «Ну, ужас. Но не ужас-ужас. Такое только у Фабиана увидишь!» – «Мне и без Фабиана сны снятся страшные...» – «А будут сниться еще страшнее!» – «Да ну. Новая эстетика! У Фабиана даже покойниц упаковывают в эротическое белье». Вот и купилась Ксюша. Пришла. Трясет нежными завитушками.

Шивцов потянул носом.

Странно, но мертвечиной не пахло.

Ведакову Ксюха, конечно, не позвонила... Андрей сейчас дергается, ищет ее... Заслужил... Когда дурак вот так, как Ведаков, покупается на женский запах, с ним сладу нет. Калинин умнее. Он хищник. Быстро сориентировался, держит Ксюшу, на меня не смотрит. Помалкивает, присматривается. Может, пристрелить его? Просто так, чтобы не лапал чужих шлюх?... Да ну... Шлюхи чужими не бывают, они всегда общие... Наши... Пусть Калинин покрутится, время есть. Пусть проявить свой профессионализм, мне плевать... Кто-то должен ответить... Калинина многое умеет, надо отдать должное. Все у него, у кудрявого гада получается. Он даже о сибирских землепроходцах на TV сумел рассказать как-то по-новому.

Он вдруг вспомнил голос Калинина.

«И ответчик челобитную выслушал. Отвечал: не знаю, не ведаю».

Голова закружилась. Чеченская контузия крутит меня, как хочет. Шивцов сжал виски ладонями. Что-то с памятью случается в такие минуты, вдруг идут выбросы такие яркие, будто сам все придумал. Калинин в архивах отыскал некий иск на самого Дежнева, открывшего когда-то морской проход между Азией и Америкой.

«И судья у истца спрошал, чем его уличаешь?»

Будто голос звучит, все так ярко и ясно... Шивцов боялся таких вот неожиданных приступов... Блин, откуда всплывают слова, которые он никогда бы не сумел запомнить?

«И истец уличал Божьею правдой, крестом животворящим, и слался на артельщика своего Шапку.

А ответчик отвечал: я вот не шлюсь на Шапку.

А истец слался на Панфила Иванова, а ответчик и на него не слался.

А истец слался на Самка Петрова; а ответчик и на него не слался.

А истец слался на Пятку Сафонова, а ответчик опять не слался.

И судья спрошал у третьих – у Шапки, у Самсона, у Панфила. И они сказали по государеву крестному целованию правду: дескать, пришед, правда отдал соболя Дежневу тот Сидор. А Дежнев вернуть не хотел...»

Как такое может храниться в памяти?

Молодая женщина в синеньких, художественно изодранных джинсах и в белой элегантной кофточке с ужасом смотрела на Шивцова из-за мумии с низко опущенными костлявыми руками.

– Что? На шиза похож?

Женщина отпрянула. Вместо нее пожилая смотрительница просительно прошептала:

– А в туалет можно?

И смотрела фальшиво.

Наверное, прятала, сучка, мобильник.

«В туалет?» Не понимая, что делает, Шивцов выхватил из сумки обрез.

Грохнул выстрел, посыпалась штукатурка. «Сидеть всем!» Кто-то закричал, пополз вдоль бортика бассейна, наполненного застоявшимся кровавым раствором. Блин, как болит голова! Второй выстрел грохнул еще мощнее. Даже дрогнули в бассейне белые паруса бумажного кораблика, украшенные вечными словами: «МИР – ЛЮБОВЬ – МИР».

– Собери мобильники!

Девчонка в розовом сарафанчике (Шивцов указал на нее пистолетом), роняя безмолвные слезы, собрала мобильники. Калинин поднял руки, у него, дескать ничего такого нет. Шивцов мрачно ухмыльнулся, указал: этого не трогай. Калинин сразу приободрился, будто они обменялись какими-то сигналами. Понял что-то своим звериным нюхом, журналюга, подонок.

Кто-то должен ответить...

Кто-то обязательно ответит за все...

Шивцов аккуратно поставил у ног сумку с оружием.

13
ПЕТУНИН
11.42. Пятница

Обычная кирпичная шестиэтажка.

Небольшой двор, голый, с мусорными баками.

Блокировать подходы к галерее – никаких проблем, правда, теснота лишает бойцов оперативного простора. А вот задняя стена выходит в глухой переулок. Там поставить машину, посадить пару стрелков, мышь не проскочит. Со свидетелями «захвата» галереи общался Миша Яранский, высокий брюнет-аккуратист. Ничего интересного, все смешалось, каждый видел только то, что видел. А кто-то из прибывших телевизионщиков уже сунул микрофон под нос Петунину:

– Что известно о намерениях террористов?

– Полагаю, собираются вывезти немецких покойников за рубеж.

– Это достоверная информация?

– Стопроцентно.

– Чего еще требуют террористы?

– Грузовой планер и трехнедельный запас шмали, водки и закуси.

– Планер? – изумился корреспондент. – С трехнедельным запасом? Куда же это они собрались?

– В Гану.

Дурака-телевизионщика оттащили.

– Сержант! – крикнул Петунин. – Снайперы расставлены?

– Двое на третьем этаже. Еще трое укрылись на соседней крыше.

– Входная дверь?

– Жалюзи и сейфовая решетка.

– Заминирована?

– Пластид. Граммов двести.

– Что слышно внутри здания?

– Пока ничего, – ответил военный техник Женя Арутюнян.

Он даже провел рукой по клавиатуре разверток, будто невидимую кошку погладил. Электроника была его слабостью и призванием. Подполковник Стопольский не без труда выдернул Жору из какого-то закрытого института. Он сам не хотел уходить, но уговорили. Подполковник это умел. Дверцы армейского джипа, набитого аппаратурой, были сейчас настежь распахнуты.

– Внутренние телефоны?

– Молчат.

– Сеть?

– Выходы не отмечены.

– Сигналы снаружи?

– Я бы сразу доложил о таких попытках.

Арутюнян замолчал, но все же не выдержал:

– Товарищ капитан, кому понадобился какой-то дохлый подвал с трупами?

Петунин не ответил. Бойцы уже подобрались к узким, похожим на бойницы, окнам галереи. Из-за каменных парапетов заметить бойцов изнутри было невозможно. В том месте, где белила слегка осыпались, к стеклу незаметно прилипла крошечная видеокамера с тянущимся от нее световодом. Теперь Арутюнян развернул экраны так, чтобы Петунин видел происходящее в галерее. Изображение, правда, не отличалось внятностью, к тому же вдоль кадра тянулась размытая полоса, – видимо, перекладина решетки, – но все же в обзор сразу попали несколько человек, сидящих прямо на полу под мраморным бортиком бассейна.

– Дай схему экспозиции.

Арутюнян снял листок с принтера.

– «Художественная инсталляция МИР и ЛЮБОВЬ», – Петунин сплюнул. – Скучно. Разучились называть вещи своими именами.

– Да как сказать... И мир, и любовь... Вы, товарищ капитан, присмотритесь к бассейну... – Арутюнян длинным пальцем провел по экрану ноутбука. – Темный... Залит чем-то темным... Будто кровью...

Он вдруг напрягся.

– Ну? Что у тебя?

– Выход в Сеть...

– Кто-то из заложников?

– Не похоже... Капитан, это где-то рядом...

Петунин подал знак бойцам. Синяя, недавно покрашенная телефонная будка торчала шагах в пяти от джипа. Когда дверь будки распахнули, увидели колдующего над персональным элнотом человека. Он сидел на корточках, торопился, вспотел от напряжения. Выругался, увидев, что его нашли. На потной футболке алел фирменный лейбак «LTV».

– Ты кто, сволочь?

– Не трогайте меня! – заорал молодой человек.

– Быстро колись, ты кто?

– Репортер без границ!

Петунин злобно махнул рукой:

– Выбросьте его отсюда!

14
ШИВЦОВ
11.47. Пятница

Виски ломило.

Испарина на лбу. Дрожь в пальцах.

Закрыть глаза, прижаться лбом к холодному стволу.

Мумии... Мигающий свет люминесцентных ламп... Отливающий черной кровью бассейн... Рваные джинсы, вельветовые джинсы, шорты... Рубашки, кофточки, юбки... Оголенные животы, прячущиеся глаза... Что я тут делаю? Провалы в памяти... Но кто-то должен ответить, это точно... Распущенные кишки... И опять нежные полоски обнаженных женских животов... Зачем тут эти люди? Пришли любоваться трупами?... Не явись вы сюда, я бродил бы по улицам... Прижать ствол к виску, пусть балдеют... Не дождутся... Кто-то должен ответить... Кто-то обязательно ответит за все...

Вдруг вспомнилось, как пьяный Калинин приволок к нему доморощенного буддиста. Года три назад. Не меньше. Оранжевый балахон, ровный голос. В руках мри-данг – барабан, похожий на оранжевую дыню. «Мы говорим – мой дом, моя собака, моя жена, мои деньги. Мы говорим – наша земля, наш дом, наше дело, наша машина. Мы говорим – наше Солнце, наша Луна, наш мир, наша жизнь. А они не наши. Они нам не принадлежат. У нас ничего нет. Голыми приходим в мир, голыми уходим. Даже не знаем, зачем живем, для чего живем? Знали бы, жили иначе...»

– Витя...

Шивцов поднял голову.

Боль мутно билась в висках.

Шепот осторожный, опасливый:

– Как ты себя чувствуешь?

– Не боись, в норме.

– Чего мне бояться? – шепот с оглядкой.

– А вдруг запишут в сообщники?

– А мы с тобой и есть сообщники, – непонятно ответил Калинин, левой рукой нежно приобнимая Ксюшу. Будто боялся ее потерять. Как бы и утешал девку, и одновременно как бы показывал всем, что не боится террориста, даже пытается заговорить с ним. Благо, никто его шепота расслышать не мог. Клевая отмазка, даже для «Антитеррора».

– Хлебнешь? – протянул плоскую фляжку. – Мартель. Ты знаешь, я дешевку не люблю.

Шивцов хлебнул.

– Вот уж не думал встретить...

– Да ладно. Все только к лучшему.

– Всегда?

– У меня – всегда.

– А у них? – кивнул Шивцов на заложников.

– Теперь поздно жалеть, Витя, – уже увереннее зашептал Калинин. – Захват галереи... Я о таком не слыхал... Это раскрутить надо...

– Считаешь меня шизом?

– Гением, – возразил Калинин.

Шивцов хмуро перевел на него взгляд.

Ксюша ему всегда не нравилась. Похотлива на вид, не жалко.

Вот Андрея Ведакова жалко – хорошим парням везет на дерьмо. Или сами такое ищут? По запаху? Девка точно трахалась всю ночь, такой у нее вид, сил никаких нет, а Калинин несет...

– О чем это ты?

– О славе, Виктор.

– О какой еще славе?

– Ну, экраны. Страницы газет. Обложки журналов.

– И сколько человек надо положить, чтобы попасть на самые известные экраны и обложки?

Шицов медленно повел головой.

Ксюша попятилась, прикрылась рукой. Мутные больные глаза Шивцова ее пугали.

– Я в Чечне, знаешь, сколько навалял трупов, только ни одна обложка, ни один экран не откликнулись.

– Здесь не Чечня.

– Хочешь большого шума?

– А ты сможешь?

Калинин зря это спросил.

Грохнул выстрел. Ксюша взвизгнула.

Калинин охнул и присел, тяжело навалился на мраморный бортик бассейна.

– За шиза меня держишь? – мутные глаза Шивцова наливались кровью. – Шума большого хочешь? Славу ищешь?

– Витя!

Белое, почти алебастровое лицо.

– Саша! – визжала Ксюша. – Уйдем, уйдем отсюда! – и все пыталась поднять, потащить Калинина за руку.

– Заткнись!

Ксюша заткнулась.

– Обмотай рану, – Шивцов бросил Калинину бинт. – Кость не задета?

– Кажется, нет...

– Вечно тебе везет.

– Ты же не хотел попасть?

– Не знаю...

– Ладно, молчу, молчу!

Калинин, морщась, обматывал бинтом ногу.

Рана действительно оказалась плевой – пуля скользнула и ушла в пол.

– Ты не торопись, Витя. Дырка в ноге – это чепуха, я не в обиде, в моем положении каждое лыко в строку, сам знаешь. Ты вот о чем подумай... – Калинин шептал негромко, слегка наклоняясь к Шивцову. Заложники его не слышали. Непонятное, запутанное эхо, как шелест, бродило по залу среди позеленевших мумий. Со стороны все выглядело безумно просто. Разъяренный террорист выстрелил, но одумался... Раненый заложник бинтует простреленную ногу... – Витя! – шептал Калинин. – Я знаю. У тебя контузия. Головные боли. Ты крепись. Я ведь знаю. Тебя в Назрани грохнуло. Я и это знаю. «Норфолк-12». Да? Своя авиация зацепила.

Шивцов угрюмо усмехнулся.

В общем, Сашка профессионал.

Падла, конечно, но профессионал.

Не боится, не дрожит. Страх ведь не перетянешь бинтом, не протрешь спиртом. «Норфолк-12», кроме взрывной, дает еще инфразвуковую волну. Он и это знает? Откуда он все это знает? Такая волна напрочь сносит крыши бойцам. Саша много чего знает, чего ему бы не полагалось знать. А знает он, что выжившие после такого удара обязаны давать подписку о неразглашении.

– Витя, я добьюсь...

– Инвалидности для меня?

– Ты не понял. Какая, к черту, инвалидность. У тебя теперь жизнь изменится.

– Ну да, изменится. Тюрьмой запахло? – мрачно усмехнулся Шивцов. – Есть еще коньяк?

– Будет. Куда денется. У тебя теперь все будет, только прикажи. Ты банкуешь, – нервно и быстро бормотал Калинин, отворачивая бледное лицо от уставившихся издали заложников. – Мы – твоя сила. Мы – заложники. Ты на нас теперь, как на трех слонах стоишь или на той черепахе. Мы, может, и скоты, придурки, падлы, сам видишь, какое дурачье с утра сюда набилось, но государство обязано нас спасать. Может, оно и не хотело бы, а должно. Иначе мировое сообщество не простит. Политкорректность. Ты не подумай... – шептал Калинин. – Я не злюсь, Витя. Это даже хорошо, что ты в меня пальнул. Урок для других.

– Добить тебя?

– Брось. Я всерьез.

Вместо ответа Шивцов навскидку выстрелил из обреза.

Пуля с визгом срикошетила, кто-то вскрикнул, с потолка посыпалась известка, куски побитой лепнины.

– Правильно, Витя, – быстро и подло подмигнул Калинин. – Сила убеждает.

О раненой ноге Калинин почти забыл, шептал и все подмигивал, будто у него там в глазу что-то заело:

– Мне только на связь выйти, Витя, тогда о нас сразу везде узнают. Мое имя – гарантия. Я всегда попадаю в нужное место и в нужное время. – Глаз у него дергался. – Я тебя знаменитым отсюда вытащу. Ты только не подкачай, торгуйся... Сегодня ты держишь кассу...

Он вдруг прищурился:

– А может, Ксюху хочешь?

И подмигнул, не оборачиваясь. Знал, что Ксюша ничего не слышит.

– Ты вчера на нее зверем глядел...

Шивцов медленно покачал головой.

Он опять не понимал, что собственно происходит, как он попал сюда?

Эти распущенные кишки, зеленые мумии, лоскуты содранной кожи, голые женские животы, испуганные глаза, бассейн с фальшивой кровью, плоской, тяжелой, как ртуть. Что за черт? Что происходит?

15
ВЕДАКОВ
11.49. Пятница

«Калинин на связи».

Главный негромко рассмеялся:

– Как ты, Саша? Там опасно?

Кажется, и Калинин там рассмеялся.

Ну, что такое опасность? Едешь в метро, видишь напротив себя оставленную кем-то сумку. А вдруг рванет? Вдруг прямо сейчас рванет? Открываются двери вагона, и ты разрываешься между нестерпимым желанием выскочить как можно быстрей из ставшего ловушкой вагона и стыдливой мыслью о том, что, возможно, зря паникуешь... Что правильнее? Стыдно ведь... Не один... А сердце страшно колотится и испарина на висках...

– Как обстановка? Пострадавшие есть?

А ведь главреду хочется, чтобы пострадавшие были, неожиданно понял Ведаков. По голосу ясно, что хочется. И Калинину снова пруха пошла: он первым сообщит в эфир и в газеты о происходящем в художественной галерее. Он внутри событий. Как всегда. Как-то странно все это... Захвачен не самолет, не корабль, а художественная галерея... И почему-то Калинин... Да нет, он ведь еще вчера собирался... Все равно странно... Ситуация необычная. Такого, вроде бы, нигде пока не случалось. Поэтому главред и томится. Чем ужаснее происходящее, тем острее интерес. Большие цифры бьют по мозгам.

Открыл почту.

«У вас в почтовом ящике одно новое сообщение».

– Ага! – увидел и главред. – Саша, получено! – крикнул в трубку. – Будь спокоен, ни слова не потеряем. На обработке у меня Ведаков. Он умеет. Он с твоими материалами много работал. А на TV твоя постоянная напарница. Саша, ты там осторожнее, – главный сжал кулак в каком-то не совсем ясном жесте. И тут же озаботился: – Имя Ведакова пойдет под основными материалами?

«Не в этот раз!»

– То есть ты хочешь, чтобы...

«Только мое имя, что тут неясного?»

– Понимаю, понимаю, Саша. Эксклюзивный материал. Мы потом книгу сделаем».

– Тогда к черту вас, – обиделся Ведаков. – Сами и доводите текст.

– Андрей, ты что? Это же двойной гонорар! – умоляюще зашептал главный, зажимая трубку ладонью. – Ты что, не понимаешь? Саша там под прицелом!

– Вот и связывайтесь с «Антитеррором».

– Никакого «Антитеррора», ты что! Это наш день! «Газета» на коне! Мы обошли всех на корпус! Вытаскивай из почти фотки. Саша нам фотки сбросил. Ты что не понимаешь – мы сейчас идем в гору!

Ведаков стукнул по иконке.

Он не сомневался, кого увидит.

И, конечно, не ошибся. Нет, не ошибся.

На фоне беззубых мумий, тяжелых, зеленоватых, оплывающих, рыхлых, густо, как огородные пугала, расставленных по всему залу, а вокруг бассейна так вообще особенно густо, как таинственные растения, среди обвисающих лохмотьев серой человеческой кожи, среди слизи какой-то, больше придумываемой, наверное, чем настоящей, чуть наклонившись вперед, глядел в камеру сам Александр Федорович Калинин – знаменитый журналист. Другие заложники в кадр не попали.

Мумии.

Сумеречность.

И Александр Федорович Калинин.

Снято с собственной вытянутой руки – искажения бросались в глаза.

В ближайшие минуты снимок обойдет все самые известные газетные и телевизионные агентства мира, подумал Ведаков. Вот звездный час Калинина. Только так это и делается.

Он не завидовал.

Он нисколько не завидовал.

Скорее, был ошеломлен, даже сломлен.

Потому что вторая фотография развивала заданную тему.

На полу перепуганные люди. Женщины и мужчины. Какой-то верзила с наручниками, нацепленными на руку... Плачущая девушка... Как бы отдельно, на бортике бассейна... Блин, он, Ведаков, и думать не хотел о таком! Откинутая красивая голова, сложенные одна на другую длинные ноги... Могла бы, черт ее побери, надеть юбку подлиннее... Золотистые завитушки волос... «Приятно видеть пыхтящую русалку, выползшую из леса»... Голубые глаза...

Вот так бывает, когда доверяешься знаменитому журналисту...

Фоном для верстальщицы Малышевой, для нежной Ксюши, золотистой глупой русалки, все утро не отвечавшей на отчаянные телефонные звонки, Калинин почему-то выбрал особенно мерзкий труп с располосованным, выпотрошенным до чиста животом, с распущенными по полу кишками...