Текст книги "«Исконно русская» земля Сибирь"

Автор книги: Алексей Бычков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Приближение чукчей к колымским административным центрам помогло привлечь их к ясачному плате-су. С той же целью колымский исправник Майдель вел правило, по которому с чукчей ясак начали взимать не красными лисицами, а выделанными оленьими шкурами (в безлесной тундре красных лисиц добыть было трудно). Вскоре ясак с чукчей стал взиматься в денежном выражении – по рублю с человека. Однако вся сумма, выплачивавшаяся чукчами, равнялась 247 рублям.

Распространение чукчей на запад, в Колымский округ, привело к значительным изменениям в их хозяйстве. Чукчи улучшили свои стада за счет покупки лесных ламутских оленей, научились употреблять летом оленей под седлами. В хозяйственной деятельности колымских чукчей большое место заняло рыболовство по озерам и осеннее рыболовство в низовьях рек. По равнению с остальными обитателями Колымского округа чукчи представляли собой наиболее обеспеченную группу, не испытывавшую периодических весенних голодовок. Это способствовало заключению браков между чукчами и женщинами из местных племен.

К середине XIX века колымские чукчи стали смешиваться с местным ламутским, юкагирским и отчасти русским населением.

Еще более обособилась колымская группа чукчей от восточных чукчей после того, как в 60—70-х годах XIX века чукотская Анюйская ярмарка потеряла свое значение. Во второй половине XIX века оборот чукотских ярмарок стал сокращаться. Причиной этого была торговая деятельность американцев. После продажи Аляски (1867 г.) усилилось проникновение на Чукотку американских спиртовозов, китобоев, торговцев.

^{Вид Средне-Колымского острога. Атлас и путешествия капитана Сарычева. 1802 год}

Спаивая население, американцы увозили лучшую пушнину, распугивали на лежбищах моржей, за китовые отбросы заставляли чукчей работать на своих судах. В этих условиях чукотские торговцы-поворотчики перестали посещать Анюйскую ярмарку, сюда приезжали лишь колымские чукчи.

Чукчей, прекрасных воинов, невозможно было завоевать, но оказалось, что их можно было приручить, приучив к роскоши в виде «благ европейской цивилизации».

^{Дощечка с чукотскими письменами}

^{Перевод одной из строк: «Другой хороший, другой плохой человек, другой ремесленник человек, другой вороватый человек, другой скрытный человек, другой олени ворует».}

Среди чукчей нашелся один, который самостоятельно разработал чукотское письмо. Было оно наподобие китайского – иероглифическим. Однако из-за невостребованности у чукчей оно не привилось. В тундре писать некому, да и незачем.

Камчатка: ительмены

Вопрос о происхождении ительменов остается открытым. Археологические памятники полуострова изучены слабо. Они представлены полуподземными жилищами, в которых встречается в большом количестве неолитический каменный инвентарь: наконечники стрел, копья, топоры, скребки, лампы-жирники, хорошо обработанные костяные предметы, остатки гончарных изделий. Они очень близки к орудиям ительменов XVII и XVIII веков; подобный каменный и костяной инвентарь застали еще первые исследователи Камчатки– С. Крашенинников (1737—1742) и Г Стеллер (1740—1744).

В. Атласов указывал, что в то время ительменов было более 25 000.

Первые этнографические сведения об ительменах были получены от В. Атласова, который с отрядом казаков и юкагиров из Анадырского острога в 1697 году отправился на Камчатку. Атласов дошел по западному побережью почти до юга полуострова и собрал первый ясак с ительменов. Он застал у ительменов в полном расцвете неолитическую технику – каменные и костяные орудия. Его «сказки» (донесения) полны этнографических материалов. Довольно подробно описываются материальная культура (селения, жилища, одежда, способы приготовления пищи и др.), расселение, отдельные черты родовой организации. Особенный интерес представляют сведения Атласова о гончарстве, потому что уже сорок лет спустя С. Крашенинников не нашел у ительменов никаких следов этого занятия.

^{Добывание огня камчадалами} 

Благодаря замечательному труду Степана Крашенинникова – участника Второй камчатской экспедиции Беринга, мы располагаем подробным описанием материального производства и социального строя ительменов первой половины XVIII века, когда они сохраняли еще свою самобытную культуру.

Это были рыболовы, жившие в постоянных селениях по берегам рек. Наиболее многочисленным было население в бассейне реки Камчатка. Основным сезоном промысла было время хода лососевых, когда рыба огромными массами устремляется вверх по рекам для икрометания. Орудиями лова служили сети и крючки.

Сети плели из крапивных ниток. Заготовляли рыбу впрок в виде юколы или заквашивали в ямах. Рыбьи головы всегда квасили, это было любимым блюдом.

Вторым по своему значению занятием ительменов являлась охота. Камчатка в те времена была очень богата мясным и пушным зверем. Но и на пушного зверя охотились главным образом ради мяса, так как пушнина никакого сбыта не имела. В. Атласов сообщал об ительменах, что они при изготовлении глиняной посуды замешивали в глину нарубленные собольи хвосты.

Важную роль в хозяйстве ительменов играл промысел морского зверя. Охотились на тюленей, котиков, морских бобров. Южные ительмены промышляли и китов отравленными растительным ядом стрелами.

Ни у одной северной народности Сибири не было так широко распространено собирательство дикорастущих растений, как у ительменов. Наибольшее значение в рационе ительменов имели клубни сараны (местное название различных лилейных), стебли сладкой травы, листья баранника, различные ягоды, кедровые орехи и др. Клубни растений выкапывали особыми копалками из оленьего рога, привязанного к деревянной рукоятке. Впоследствии рог заменился железным наконечником. Собирательство было делом женщин. Рыболовство и охота были мужским занятием, но заготовка рыбы, ее обработка лежали на женщине, также и сучение ниток из крапивы для плетения сетей, изготовление циновок и шитье одежды. Приготовление пищи, уход за собаками и все плотничьи работы являлись занятием мужчин.

Русские застали у ительменов развитую неолитическую технику. «Прежние камчатские металлы до прибытия почти россиян были кость и камень. Из них они делали топоры, ножи, копья, стрелы, ланцеты и иглы», – сообщал об ительменах С. Крашенинников.

Широко применялся для изготовления ножей и наконечников горный хрусталь. Огонь добывали при помощи деревянного сверла. Варка пищи, главным образом рыбы и мяса, еще в начале XVIII века происходила в деревянных корытах, куда бросали раскаленные камни.

Единственным домашним животным у ительменов была собака. В позднейшее время на Камчатке распространилось упряжное собаководство так называемого восточносибирского типа, но до середины XIX века бытовала старинная ительменская нарта с двумя парами дугообразных копыльев и седлообразным сиденьем.

У ительменов во времена С. Крашенинникова были скользящие лыжи, но более широко употреблялись «лапки» – плетеные лыжи ступательного типа. По рекам передвигались на батах – узких челноках, выдолбленных из цельного ствола тополя. Для устойчивости и большей грузоподъемности два бата иногда связывали вместе и настилали на них помост. На изготовление бата при помощи каменного тесла ительменам приходилось тратить целых три года.

Селения ительменов в XVIII веке были известны у русских под названием острожков. Они располагались по берегам рек и состояли из зимних и летних жилищ. Зимним жилищем была полуподземная «юрта», как ее называли русские, со входом и выходом через дымовое отверстие в крыше. В жилище имелся и боковой выход, но им пользовались лишь женщины и дети. Летним жилищем для каждой отдельной семьи служили так называемые балаганы – крытые травой шалаши пирамидальной формы, расположенные на высоких свайных помостах. Старинная одежда ительменов была сходна с корякской и чукотской.

Такова была в общих чертах материальная культура ительменов в начале XVIII века. Крайне низкому уровню развития материального производства соответствовали и примитивные формы общественных отношений.

В эпоху первого знакомства русских с Камчаткой ительмены жили первобытно-общинным строем. «До покорения российскому владению, – писал С. Крашенинников, – дикой оной народ жил в совершенной вольности; не имел никаких над собою начальников, не подвержен был никаким законам, и дани никому не плачивал. Старые и удалые люди имели в каждом острожке преимущество, которое, однако ж, только в том состояло, что их советы предпочитались; впрочем, было между ними равенство, никто никем повелевать не мог, и никто сам собою не смел другого наказывать». В каждом острожке жили члены одного рода. В полуземлянке обитало несколько родственных семей; число жителей одной землянки доходило до 100 человек; они были связаны коллективным производством и потреблением. Существовал обычай кровной мести.

Женщина занимала в семейной и общественной жизни высокое положение. В социальном строе ительменов сохранялись многие черты материнского рода. Сюда относится, в частности, переселение мужа в дом жены или хотя бы временное проживание в доме тестя; брак за отработку, когда жених поселялся в доме невесты и выполнял различные работы. Но материнско-родовая организация у ительменов уже в начале XVIII века находилась в стадии разложения. Постоянные войны между отдельными родами и с соседними народами, которые велись ради захвата женщин и пленных, частично обращавшихся в рабов, усиливали этот процесс. Проникновение русских на Камчатку с самого начала XVIII века повело к быстрым изменениям в хозяйстве и быте ительменов.

Религиозные представления ительменов, судя по сообщениям исследователей XVIII века, имели ряд общих черт с верованиями коряков и чукчей: представление о вуроне-творце, обряды и празднества, связанные с годовым хозяйственным циклом – китовые, медвежьи и другие церемонии, состоявшие в «угощении» и «одаривании» убитых животных. Самым большим из них был осенний праздник, оканчивавшийся «очищением» – прохождением сквозь обруч из березовых прутьев. Ительмены верили в злых горных и лесных духов и в морского духа Митг, добрых духов-охранителей и т. д. Антропоморфные изображения духов делали обычно из дерева.

Центральной фигурой мифологии ительменов был ворон-творец Кутх. Но он не пользовался почетом и про него обычно рассказывали комические и скабрезные истории.

Трупы умерших взрослых людей ительмены отдавали на съедение собакам; детей хоронили в дуплах деревьев. Шаманы ительменов не имели специальных одеяний и бубнов.

Большие изменения под влиянием русских происходили в жизни ительменов. Еще в начале XVIII столетия они жили в каменном веке, не зная железа. В коллективном владении рода находились рыболовные, охотничьи и иные угодья. Родовая община имела переходный характер. Патрилокальный брак сменил матрилокальный, хотя от последнего и сохранились яркие пережитки в виде временного, до брака, переселения жениха в семью невесты. Сохранялись и иные черты материнско-родового строя – пережитки группового брака, женские духи и божества, когнатный характер культа огня. Социальные отношения у ительменов этого времени представляют собой яркий образец первобытно-общинного строя, еще не тронутого явлениями разложения и упадка.

^{Злой дух курильцев}

Уже в середине XVIII века обозначилось большое влияние русской культуры на жизнь и быт ительменов. Говоря о их самобытной культуре, тот же С.П. Крашенинников указывает: «Токмо ныне во всем последовала великая перемена. Старые, которые крепко держатся своих обычаев, переводятся, а молодые почти все… стараются во всем российским людям последовать, насмехаясь житию предков своих, обрядам их грубости и суеверию». Ительмены начали употреблять металлическую посуду, стали строить «избы и горницы по российскому обыкновению». В середине XVIII века ительмены были обращены в православие, но у них продолжали сохраняться анимистические воззрения.

«На Курилах имеются огнедышащие горы. Ительмены очень боятся приближаться к ним, так как в этих горах живут духи-гамулы.

По ночам эти черти отправляются к морю и ловят там китов. Каждый из них приносит домой от 5 до 10 штук нанизанными на каждом пальце. Поэтому на всех огнедышащих горах очень много китовых костей. Иногда духи, протопив свои жилища, выбрасывают головешки из верхнего отверстия горы.

^{Добрый дух камчадалов}

Добрый дух часто ездит на нартах, запряженных черными лисицами либо куропатками. Кто увидит след от его нарт, обретет счастье и удачу.

Когда добрый дух вытаскивает из небесной реки на берег свою лодку, слышится гром. И возникновение дождя камчадалы объясняют подобным же образом, а именно будто дождь есть моча Виллючея и его духов-гамулов. И будто Виллючей, окончив мочиться, облекается в совсем новую кухлянку, или одежду из тюленьих шкур, похожую на мешок; а так как это парадное платье снабжено бахромою из выкрашенной в красный цвет тюленьей шерсти и различной длины пестрых кожаных ремешков, то они твердо убеждены, что видят все эти украшения в форме воздушной радуги; и для того, чтобы подражать такой красоте природы, они и свои кухлянки отделывают такою же пестрою шерстью. Таким образом, эта северная мода возникла на основе данных «камчадальской физики» и представлений камчадалов о сущности радуги.

Если осведомиться у камчадалов о происхождении ветра, они заявляют уверенным тоном, что бог Кутх создал в облаках мужчину по имени Балакитг и дал ему хозяйку по имени Савина Кухагт. Этот Балакитг получил от бога чрезвычайно длинные и курчавые волосы. Когда ему велят производить ветер, он трясет своими кудрями над определенной местностью, притом так долго и так сильно, сколько богу угодно продлить более или менее сильный ветер; когда же он утомится, то наступает хорошая погода.

Когда этот производитель ветров уезжает из дому, его хозяйка румянится красной морской травой, чтобы сильнее понравиться своему мужу при его возвращении; если муж вовремя приходит домой, она очень этим довольна; если же он не возвращается до утра, то она видит, что нарумянилась понапрасну; она принимается плакать, и, таким образом, наступают дождливые дни и продолжаются до тех пор, пока ее муж, производитель ветров, не вернется домой. Таким путем туземцы, в своей комической склонности и курьезном стремлении философствовать и не оставлять ничего без объяснения, стараются объяснить появление утренней и вечерней зорь и связать их с характером погоды».

На Камчатке жители Нижнего острога ежегодно сеяли по 8—10 пудов ячменя, а потом перепахивали землю на девушках-камчадалках. И получали от этого столько выгоды, что местный монастырь ежегодно располагал обильными запасами крупы и муки для всевозможного печения, сообщает Георг Вильгельм Стеллер.

«Отчасти они отнимают эти запасы со многими фантастическими церемониями и суеверными обрядами у мышей. В каком году развелось много мышей, в том туземцы соберут и много сараны, которую они вообще сравнивают с хлебом русских. Раскапывая мышиные норы, они обязаны делать это непременно при помощи изготовленного из оленьего рога инструмента, который у них называется «коссикоас»; при этом они обозначают все предметы не их настоящими, а чужими именами, отчего возникает совершенно новый язык; это делается с той целью, чтобы мыши, знающие местный язык, не поняли их.

Выбрав весь запас, причем туземцы никогда не умерщвляют ни одной мыши, они суют в норы старое тряпье, ломаные иглы, кипрей, сладкую траву, кедровые орехи и некоторое количество сараны; вся эта процедура должна напоминать нечто вроде торговли: ведь они таким образом снабдили мышей одеждою, постелями, утварью и другими предметами. Они уверены, что если они этого не сделают, то мыши обидятся.

При этом туземцы также обращаются к мышам с просьбой на них не обижаться, они, мол, поступили так не со злыми намерениями, а по дружбе.

В числе других курьезных и необыкновенных вещей туземцы употребляют в пищу также белые губчатые наросты на стволах березы. Они колотят по ним деревянными дубинами, затем рубят топорами и в таком виде едят замороженными с величайшим аппетитом, хотя этот трут совершенно лишен соков, совсем безвкусен и почти непереварим.

Из грибов в большом и особом почете ядовитый мухомор. Вокруг русских островов это, правда, давно уже оставлено, зато тем более распространено по Тигилю и в стороне корякских пределов. Туземцы сушат эти грибы, поедают их, не пережевывая, целыми кусками и запивают их значительной порцией холодной воды. Уже через полчаса после этого они впадают в дикое опьянение и им мерещатся самые причудливые вещи.

Коряки и юкагиры еще более падки на эту пищу и настолько любят ее, что повсюду скупают мухоморы у русских; те же из них, которые по бедности не в состоянии купить их, собирают мочу опьяненных и, выпивая ее, становятся от этого столь же возбужденными и еще более сумасбродными. Моча эта действует, даже пройдя через четверых или пятерых.

Северные олени, вообще очень падкие на грибы, между прочим, не раз поедали мухоморы, после чего падали наземь и буйно вели себя, подобно пьяным, в продолжение некоторого времени, а затем впадали в глубокий сон. И вот, если коряки находят дикого северного оленя в подобном состоянии, они связывают его по ногам, пока он не выспится и пока грибной сок не прекратит своего действия; только после этого они оленя закалывают: если бы они умертвили его во время сна и в состоянии опьянения, то всех, кто отведал бы его мяса, обуяло бы точно такое же бешенство, как если бы они сами поели мухоморов.

Ласточки являются затем, чтобы принести с собою лето. То же, что трясогузка появляется раньше и живет у них дольше ласточки, происходит потому, что у ласточки по пути много родных, мимо которых ей не хочется пролетать, не заглянув к ним; и вот она по дороге на Камчатку и на обратном пути их навещает, заворачивая к ним в гости. Чтобы справиться с этим делом, она улетает рано, уже в августе, а прилетает только в середине июля. Трясогузка же птица одинокая и любит проводить время в уединении, а не в компании; поэтому у нее мало друзей и родных, и она улетает с Камчатки поздно, в октябре, и возвращается рано, в мае. Улетая, эти птицы уносят с собою лето в преисподнюю, а при возвращении своем несут его обратно, являясь, по мировоззрению туземцев, настоящим творцом времен года.

Если ительмен, будучи в одиночестве, услышит осеннею ночью возгласы или вой волков, он боится, что сойдет с ума. На все такие случаи у ительменов есть бессмысленные восклицания.

Удивительнее всего то, что во всей стране не найти ни лягушек, ни жаб, ни змей. Зато всюду во множестве попадаются ящерицы. Ительмены считают этих пресмыкающихся шпионами и соглядатаями владыки преисподней, который посылает их к людям на разведку, и провозвестниками близкой смерти. Поэтому туземцы чрезвычайно внимательно следят за ними. Заметив ящерицу, они тотчас же бросаются к ней с ножом и разрезают ее на куски, чтобы она ничего не могла сообщить о них в преисподнюю; если же ящерице удается спастись, то это очень печалит ительменов и они начинают ждать неминуемой смерти, которая иногда действительно наступает – либо вследствие их настроения, либо случайно, что еще больше укрепляет ительменов в их мнении насчет ящериц.

Блохи и вши очень досаждают ительменам, особенно в их подземных жилищах; впрочем, они мстят этим насекомым тем же и едят их. Во время отдыха некоторые из туземцев только тем и заняты были, что упорно ловили этих врагов своих и совали их себе в рот. Те туземцы, которых за это ругали казаки и которые этим делом не занимались, клали около себя дощечку и палку с прикрепленными к ним кусками заячьей шкурки. Этою палкою они водят между своею оголенной спиною и кухлянкою и чешутся ею; затем они медленно вынимают ее и кладут на дощечку, положенную теперь на колени. Тут они собирают насекомых со шкурки и ногтями давят их на дощечке. Если же им хотелось доставить себе особенное удовольствие, они, сняв кухлянку, голыми садились перед огнем, брали свитый из сухих Корней растения жгут и, схватив его обеими руками, водили им, как смычком, по своей спине. При этом от блаженства они корчили довольные рожи».

«Мохнатые курильцы» – айны

…В нынешнем, государь, в 711 году, мы, рабы твои, с Большой реки (Камчатки), августа с 1-го числа, в ту Курильскую землю край Камчадальского носу ходили; и с того носу мы, рабы твои, в мелких судах и байдарах за переливами на море на островах были».

Это «записка» казачьего атамана Данилы Анцыферова и есаула Ивана Козыревского, коей они извещали Петра Первого об открытии Курильских островов и о первой встрече русских людей с аборигенами тамошних мест – айнами, прозванными казаками за свою чрезвычайную волосатость «мохнатыми курильцами».

Событие это помечено летом 1711 года. А первые сведения о Курильских островах сообщил еще в 1697 году «дальневосточный Ермак» Владимир Атласов. Правда, сам он так и не побывал на Курилах, «взыща смерть» в одной из схваток, но дело его довели до конца сподвижники.

Через 26 лет после Анцыферова и Козыревского, в 1737 году, Камчатку посетил Степан Крашенинников, ученик и соратник Ломоносова, член Российской академии наук. Он оставил после себя классический труд «Описание земли Камчатки», где, помимо других сведений, дал подробную характеристику айнов как этнического типа. Это было первым научным описанием племени.

Век спустя, в мае 1811 года, к курильским берегам пристал русский военный шлюп «Диана» под командованием знаменитого мореплавателя Василия Михайловича Головнина. Будущий адмирал в течение нескольких месяцев изучал и описывал природу островов и быт их жителей; его правдивый и красочный рассказ об увиденном высоко оценили как любители словесности, так и ученые специалисты. Отметим и такую деталь: переводчиком у Головнина служил курилец, то есть айн, Алексей. Нам неизвестно, какое имя носил он «в миру», но его судьба – один из многочисленных примеров контакта русских с курильцами, которые охотно обучались русской речи, принимали православие и вели с нашими пращурами оживленную торговлю.

Айны. Загадочное племя, из-за которого учеными разных стран сломано великое множество копий. Белолицые и прямоглазые (мужчины к тому же отличаются сильной волосатостью), айны по своему внешнему облику разительно отличаются от других народов Восточной Азии. Они явно не монголоиды, скорее тяготеют к антропологическому типу Юго-Восточной Азии и Океании. Охотники и рыболовы, на протяжении веков почти не знавшие земледелия, айны тем не менее создали необычную и богатую культуру. Их орнамент, резьба и деревянная скульптура удивительны по красоте и выдумке; их песни, танцы и сказания талантливы, как всякие подлинные творения народа.

Аборигены Японских островов, Южного Сахалина и Курил, айны называли себя различными племенными именами – «соя-унтара», «чувка-унтара». Слово «айну», которым их привыкли называть, вовсе не самоназвание этого народа, оно означает только «человек». Японцы называли айнов словом «эбису».

Факты культурной истории айнов многочисленны, и, казалось бы, можно с высокой степенью точности вычислить их происхождение. В самом деле, можно, во-первых, предположить, что в незапамятные времена всю северную половину главного японского острова Хонсю населяли племена, или являющиеся прямыми предками айнов, или стоящие по своей материальной культуре очень близко к ним; во-вторых, известны два элемента, которые составляли основу орнамента айнов – спираль и зигзаг; в-третьих, не подлежит сомнению, что исходным моментом айнских верований был первобытный анимизм, то есть признание существования души у любого существа или предмета; наконец, достаточно хорошо изучены общественная организация айнов и способ их производства.

Но оказывается, что метод фактов не всегда оправдывает себя. Например, доказано: спиральный орнамент никогда не был достоянием лишь айнов. Он широко применялся в искусстве жителей Новой Зеландии, маори, в декоративных рисунках папуасов Новой Гвинеи, у неолитических племен, живших в нижнем течении Амура. Что это – случайное совпадение или следы существования определенных контактов между племенами Восточной и Юго-Восточной Азии в какой-то отдаленный период? Но кто был первым, а кто перенял открытие?

Или известно, что поклонение медведю, его культ были распространены на обширных территориях Европы и Азии. Но у айнов он резко отличен от подобных ему, существовавших у других народов, ибо только они вскармливали медвежонка грудью женщины-кормилицы! Особняком стоит и язык айнов. Одно время считалось, что он не находится в родстве ни с каким другим языком, но сейчас некоторые ученые сближают его с малайско-полинезийской группой.

Приведенные примеры говорят об одном: факты, которыми мы располагаем в отношении айнов, разнообразны, противоречивы, порой труднообъяснимы, а иногда не объяснимы вовсе.

Историческая проблема, возникающая в связи с айнами, есть вопрос их культурного и расового происхождения. Следы существования этого народа обнаружены в местах неолитических стоянок на Японских островах. Именно там зародилась так называемая дземонская культура, или культура «веревочных узоров», носителей которых ныне все чаще и чаще отождествляют с древними айнами.

Начало научному изучению дземонских стоянок было положено немецкими археологами Ф. и Г Зибольдами и американцем Морсом. Полученные ими результаты значительно разнились друг от друга. Если Зибольды со всей ответственностью утверждали, что дземонская культура – творение рук древних айнов, то Морс был осторожнее. Он не соглашался с точкой зрения своих немецких коллег, но в то же время подчеркивал, что дземонский период существенно отличается от японского.

А что же сами японцы? Каких взглядов придерживались ученые Страны восходящего солнца? Большинство из них не соглашались с выводами Зибольдов и Морса. Для них айны были всегда только варварами, о чем свидетельствует, например, запись японского хрониста, сделанная в 712 году: «Когда наши возвышенные предки спустились на корабле с неба, на этом острове (Хонсю) они застали несколько диких народов, среди них самыми дикими были айны».

Но вот неожиданность: вдруг выясняется, что предки этих «дикарей» задолго до появления на островах японцев создали целую культуру, которой может гордиться любой народ! Именно поэтому официальная японская историография предпринимала попытки соотнести создателей дземонской культуры с предками современных японцев, но никак не с айнами.

Между тем изучение дземонских стоянок продолжалось, накапливался солидный фактический материал, и на сегодняшний день ученые располагают довольно подробной картиной жизни «протоайнов». На некоторых деталях этого полотна мы остановимся подробнее, поскольку от них тянется нить к пониманию постепенного восхождения современных айнов по крутой лестнице исторического развития.

В археологии термин «неолитический» применяется в основном к обществам, которые полностью или в значительной мере занимаются производством пищи, а не ее собирательством. Но нет правил без исключения. Нередко в периферийных очагах неолитической культуры наряду с видимыми достижениями в обработке, скажем, орудий труда или в ткацком мастерстве пища по-прежнему добывалась охотой и собирательством. Именно к такому типу, типу замедленного развития, относится и дземонская культура. Большинство специалистов утверждают, что предки айнов не были знакомы с земледелием и скотоводством, а если в более поздней фазе развития и занимались ими, то все же их значение было не столь велико, как значение охоты и рыбной ловли.

Одним из доказательств того, что дземонский человек интенсивно занимался собирательством, принято считать груды раковин, которые часто находят возле его стоянок. Древние айны поедали моллюсков в таком количестве, что раковины от них образовывали не просто груды – целые горы. Эти горы одновременно есть и самый характерный признак дземонских поселений, ранние из которых относятся, видимо, ко II тысячелетию до н. э. Многие из них сейчас раскопаны, а некоторые реконструированы и служат своего рода наглядными пособиями при изучении условий жизни дземонцев. Иногда их поселения располагались в пещерах, но в большинстве своем люди дземона жили в постройках, где пол находился ниже уровня земли. Это так называемые полуземлянки, которые строили, например, в Северном Китае на протяжении всего неолита. До сих пор не найдено никакого удовлетворительного объяснения, почему дземонцы вкапывали свои жилища в землю. Предположение, что это делалось с целью увеличить высоту жилья, кажется нам чересчур шатким. Поднять потолок можно было с помощью других доступных в то время приемов.

Что представляли собой жилища дземонцев? Все они, или почти все, имеют форму круга или прямоугольника. Расположение столбов, подпиравших крышу, указывает на то, что она была конической, если основой постройки являлся круг, или пирамидальной – когда в основе располагался четырехугольник. Во время раскопок не найдены материалы, которыми могла бы покрываться крыша, поэтому можно лишь предполагать, что для этой цели использовались ветки или тростник. Очаг, как правило, располагался в самом доме (только в раннем периоде он находился снаружи) – вблизи стены или посредине. Дым выходил через дымовые отверстия, которые делались на двух противоположных сторонах крыши. Очаг чаще всего вкапывали в пол и обкладывали крупными камнями. Позднее дземонские дома отошли от типа полуземлянок – их пол располагался уже на уровне земли и был вымощен камнем. Трудно сказать, сколько человек обитало в обычном дземонском доме.

Кто же такие айны? Сейчас многие склоняются к тому, что они – потомки древних племен, родственных австралийцам и меланезийцам. Вот что пишет по этому поводу академик А. П. Окладников: «Одним из веских доводов в пользу такого утверждения послужила орнаментика современных айнов и древнего населения Японских островов, в основе которой лежит кривая линия, конкретно – спираль».

Итак, спираль. Произвольно, случайно ли ее начертание у айнов? Нет. Оказывается, спираль, как, впрочем, и второй элемент айнской орнаментики – зигзаг, есть не что иное, как изображение змей. И восходит эта символика к глубокой древности, к айнской мифологии, в которой рассказывается о небесном змее, спустившемся на землю в сопровождении своей возлюбленной, богини огня.

Мы говорили, что основой религиозных воззрений древних айнов был первобытный анимизм. Небольшие антропоморфные фигурки, которые с самых что ни на есть ранних времен укладывались в могилы дземонцев, ясно указывают на веру в существование некоего божества в человеческом облике. Поначалу это были очень простые изделия с четко означенной головой, телом и руками, но без признаков пола. По мере развития дземонского общества фигурки моделировались яснее, приобретали все более развитые формы, а грудь их указывала на то, что изображения принадлежат особе женского пола. Предполагают, что они символизировали мать богов. Такая вера могла, вероятно, возникнуть в обществе, еще не порвавшем с матриархатом.