Текст книги "«Исконно русская» земля Сибирь"

Автор книги: Алексей Бычков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Проникновение русских на Лену

Летом 1624 года две партии мангазейских промышленников во главе с Иваном Зориным и Сидором Водянниковым пытались проникнуть на Лену, но были уничтожены кочевавшим на Средней Лене племенем шилягиров. Через четыре года подобная же участь постигла ватагу промышленника Владимира Шишки.

Несмотря на это, вскоре движение на Лену стало массовым. Не только из Мангазеи, но и с юга, из Енисейска по Верхней Тунгуске добирались на Лену отряды предприимчивых казаков и промышленников. В то время, когда мангазейцы вышли по Вилюю к низовьям Лены, енисейцы появились в среднем и верхнем ее течении, подчинив живших там тунгусов и якутов. В 1632 году стрелецкий сотник Петр Бекетов заложил на правом берегу Лены острог, сыгравший исключительно важную роль в дальнейшем освоении северо-востока Азии.

Стены острога подмывало водой, и атаман Иван Галкин в 1634 году перенес его примерно на 20 километров вверх по правому берегу Лены. Так как острог продолжало подмывать водой, в 1642 году воевода П. Головин построил новый, на этот раз на левом берегу реки. Ленский острог просуществовал до 1681 года, когда при воеводе И. Приклонском был построен семибашенный город Якутск, обнесенный в 1686 году высоким частоколом.

Самым многочисленным и культурным народом Сибири были якуты. Основным их занятием было скотоводство, а подсобным – охота. Они знали кузнечное производство и гончарное дело. Материальная культура якутов была сравнительно высока. Зимой якутские семьи жили в деревянных юртах, а летом выезжали на пастбища и жили там в урасах, крытых берестой. К приходу русских классовая дифференциация среди якутов достигла значительного уровня. Богатая верхушка (тойоны) владела большим количеством скота.

Якуты, как и их соседи тунгусы (эвенки), еще не знали огнестрельного оружия. Вооружены они были копьями, луками и стрелами с железными наконечниками. Тем не менее они представляли серьезную силу в борьбе с казаками, которые к тому же были заняты междоусобными распрями, особенно в первоначальный период, когда в низовьях Лены встретились два потока казаков: северный – мангазейский и южный – енисейский. Казаки силой оружия оспаривали друг у друга право собирать ясак с местного населения.

Вот один из примеров таких междоусобиц. Летом 1632 года из Ленского острога «вниз по Лене на новую реку Варку» выплыл отряд енисейских казаков – Дружина Чистяков, Яков Шестак и Остафий Серебрянник с товарищами. Подходя к реке Вилюю, они встретили мангазейцев во главе со Степаном Корытовым, идущих собирать ясак на Лену. Расспросив енисейцев о целях их плавания, Корытов предложил им совместный поход на Алдан и Амгу, но, не получив согласия, напал на них и взял в плен. Корытов потребовал с местных князцов ясак, хотя и знал, что он уплачен в Ленский острог. Возмущенные новыми поборами, долганы и якуты напали на сборщиков ясака и некоторых из них убили. В отместку за смерть товарищей Корытов арестовал гостивших у него якутских князцов. Назревало восстание. Якуты и долганы «отложились от государя» и решили пойти войной.

Не подозревая о самоуправстве мангазейцев, атаман Иван Галкин, сменивший в Ленском остроге Бекетова, летом 1634 года послал в низовья Лены казака Семена Чюфариста с товарищами для взимания таможенных пошлин с мангазейских промышленников. Чюфаристу был отдан строгий приказ: в случае сопротивления препроводить мангазейцев в острог. 27 мая струги Чюфариста вошли в Алдан и, следуя вверх по течению, через два дня встретились с отрядом Корытова, возвращавшимся с Амги. Корытов пытался уйти вниз по реке, но струги легко нагнали его и принудили остановиться. Завязалась перестрелка. Два енисейских казака были убиты, многие ранены. Победителем остался отряд Корытова.

Весть о сопротивлении мангазейцев дошла до Галкина. Забрав с собой 40 казаков, он вышел на подмогу Чюфаристу. Произошла новая стычка. С обеих сторон было убито до десятка казаков. Наконец мангазейцев окружили и заставили сдаться. В результате этого боя низовье Лены осталось за енисейцами.

Увы! Казаки шли в Сибирь за добычей, а вовсе не для ее хозяйственного освоения. И из-за добычи убивали друг друга.

После стычек на Амге якуты отказались платить дань. Галкину пришлось приложить немало стараний, чтобы добиться уплаты ясака. Ерофей Хабаров, прибывший на Лену летом 1633 года, рассказывал, что Галкин три раза за оставшуюся половину года посылал его и других промышленных людей в поход на якутов. По словам Хабарова, эти экспедиции кончались вооруженными схватками. Так что происходило не мирное присоединение пустующих территорий, а вооруженный захват земель тех народов, которые там проживали.

Недовольство якутов в конце концов вылилось в открытое восстание. Центром заговора против Ленского острога стал улус князца Умымака. Осенью 1633 года туда собралось с верховьев и низовьев Лены, с гор и долин якутское войско. По подсчетам казаков, к Умымаку пришло 600—700 воинов.

5 января 1634 года отряд Галкина, состоявший из 150 казаков и промышленников, нанес неожиданный удар по войскам якутских князей, но, встреченный мощной контратакой, откатился назад. На протяжении 8 верст князья преследовали казаков. Некоторые казаки получили по 5—8 ранений. 9 января якутское войско обложило Ленский острог и продержало его в осаде два месяца. Только весной в Якутск стали собираться люди с промыслов, пополнившие гарнизон. Теперь перевес оказался на стороне казаков, и якуты отступили. Боясь мести, участники восстания хотели бежать. Галкин сам поехал в улусы уговаривать якутов давать «государев ясак без всякого опасения». В конце концов ему удалось убедить якутскую верхушку в необходимости прекратить борьбу.

Однако же остановимся подробнее на происхождении самих якутов.

Ранняя история якутской народности

Историками Китая постоянно упоминаются варварские племена Монголии и Сибири, с которыми китайцы издавна находились в многообразных связях.

Несмотря на отдаленность Прибайкалья от Китая, в летописях танской династии действительно сохранилось краткое, но вполне отчетливое описание племени, известного китайцам под именем гулигань.

^{Якуты в старинных одеждах} 

В летописи танской династии сказано, что гулигани входили в число древнетюркских племен гао-гюй или хой-хэ, т. е. уйгуров. Но все китайские источники в полном согласии друг с другом отмечают, что гули-гани в танское время жили далеко севернее всех уйгурских и вообще тюркских племен.

В переводе И. Бичурина из «Истории династии Тан» о местопребывании гулиганей сказано: «Гули-гань кочевало по северную сторону Байкала. Земли гулиганевы на север простирались до моря и от столицы Китая чрезвычайно удалены. По переправе за море «Байкал» на север дни долгие, ночи короткие. По закате солнца только что баранья селезенка успеет изжариться, как на востоке уже показывается рассвет. Сия страна близка к месту солнечного восхождения».

Сведения эти были настолько необычными для жителей Китая, что тысячелетием позже, в XVIII веке, император Цянь-Лун в своих примечаниях к своду летописных известий всех династий – «Тунцзян» – выражал крайнее недоумение по поводу сообщения танской летописи о стране гулиганей. «Какая правда, – писал император, – в том, что от сумерек до рассвета сварится одно баранье междуплечие? Только пользуясь принесенными хвастливыми словами записали их в исторические списки. Дело не соответствует истине, не заслуживает передачи на веру».

Однако краткий и безыскусственный рассказ танского летописца о длинных днях и коротких ночах хорошо рисует картину короткого северного лета с его белыми ночами. От него и на самом деле веет суровым дыханием Арктики. Более того, северный край, о котором слышали китайцы танского времени, может быть локализован довольно точно в пределах между современным Якутском на юге и Жиганском на севере. Но далее на север, за полярный круг, в страну, где летом солнце кружится над горизонтом, не спускаясь круглые сутки, сами информаторы танского летописца явно не проникали. О стране незаходящего полярного солнца они еще не подозревали.

Некоторые исследователи, в том числе Д. Позднеев и Шаванн, полагают, что «Ханьхай» танского текста, от которого страна гулиганей лежит к северу, означает не море Байкал, а песчаную степь. Байкалом же, по разъяснению ученых китайцев, составлявших в 1744 году общее описание империи Дацин, является то море, которое лежало к северу от гулиганей.

В таком случае гулигани должны были жить не к северу, а к югу от Байкала, немного севернее хой-хэ, т. е. уйгуров, как и сказано в «Географии Китая и иностранных земель», составленной в сунское время.

Кроме того, в другом китайском источнике танской эпохи, в географическом обозрении «Тан-шу-ди-ли-чжи», ясно сказано, что и к северу от Байкала живут люди, сходные по обычаям с гулиганями: «На север от двух поколений Гулигань и Дубо имеется небольшое море. Когда лед крепок, лошади, идя восемь дней, могут переправиться. На север от моря много больших гор. Жители их по фигуре очень крупны. Обычаем похожи на гулигань. День длинен, а вечер короток. Так называемое Малое море и есть эти воды».

Малым морем здесь, конечно, назван Байкал, а описываемые здесь горы несомненно являются горами Прибайкальского или Онотского хребта. Переезд на лошадях через «Малое море» по льду тоже соответствует действительности.

Жителей этих мест знали под сходным наименованием и древние тюрки Монголии. Они называли их курыканами.

В летописи танской династии особо отмечено, что посланника курыканов приняли в столице Китая «с честью». Прибытие курыканов к императорскому двору вызвало затем ответное посольство из Китая: «Как скоро гулиганцы приехали ко двору, то указано отправить военного сановника Кхан-Суми с благодарным ответом».

Спустя 15 лет после прибытия посольства 647 года в Китай в стране курыканов произошла значительная перемена. Как говорит танская летопись, «в правление Луншо, 662 год, округ Сюань-Кюе переименован в Юйву и подчинен Байкальскому (Ханьхайскому) наместническому правлению».

Эта перемена означала, очевидно, ограничение самостоятельности курыканов, которые подчинялись теперь уже не прямо китайскому правительству, а его ханьхайскому наместнику. В летописи по этому случаю сказано: «Почти все северные инородцы были подчинены». Это не мешало им, разумеется, являться в Китай с посольствами.

В самом конце VII века упоминается третье посольство курыканов к китайскому двору: «В годы Яньцзай (694—695) они также явились ко двору». Это посольство состоялось, должно быть, уже перед вторжением в 694 году в Китай тюркского хана Капаган-кагана, Мочжо.

Из западных своих соседей курыканы находились в постоянной дружбе с жившими в Саянах соседями кыргызов дубо.

В «Вэнь-сянь-тун-као» о их поездке вместе с гулиганями в Китай сказано, что при прежних династиях они не сносились с Китаем, но «услышав, что гулигань явились для сношений с Китаем в 21-й год правления Чженгуань (647 год), отправили посла представить дань».

В «Юань-цзянь-лэй-хань», в выдержке из «Новой Танской истории», указано по этому поводу: «В 21-й год правления Чженгуань (647 год) через гулигань представили дань. Также через посланника снеслись с Китаем».

Эти сообщения следует понимать, очевидно, так, что, услышав о намерении гулиганей послать своих послов в Китай, дубо присоединили к ним своего посланника и вручили гулиганям для передачи императору подарки в качестве дани.

О дружбе и тесной связи, существовавшей у курыканов с лесными племенами Саяно-Алтайского нагорья и Красноярского края, косвенно свидетельствуют и археологические памятники.

Находки в пещерах, материалы городищ ладейского типа и обычных открытых поселений, стоянок той же ладейской культуры в долине Енисея у Красноярска имеют очень близкое сходство с курумчинс-кими в целом ряде существенных деталей. Одинакова, например, в основе керамика. Культурно-историческая связь курыканов с их более культурными, но и более отдаленными западными соседями – енисейскими кыргызами – алтайскими тюрками отражена также памятниками искусства – писаницами и, как мы увидим далее, характерными чертами рунического шрифта.

Постепенно из областей южнее Байкала курыкан вытеснили монголы, а те, что жили ниже по течению Лены, оттеснялись все севернее.

«У якутов, как утверждают очень немногие, была когда-то письменность, но вследствие какого-то великого несчастья, постигшего все племя, они все письмена и книги бросили в реку. Но при каких обстоятельствах это произошло и когда, они не знают», – пишет, например, М. П. Овчинников, изучивший быт якутов Олекминского района в конце XIX века.

Источником, из которого якуты черпали эти свои сведения, по-видимому, была известная генеалогическая сага якутов об Эллэе и Омогой-бае.

«На прежней своей родине Эллэй был грамотным, имел книги, но книги свои бросил в реку, когда бежал из дома».

По одним преданиям, Эллэй просто потерял или утопил «свои тогдашние ученые письмена», по другим – письмена эти принадлежали отцу Эллэя Дархану или Хайарангу и были положены вместе с ним в гроб.

В олонхо также упоминается какая-то древняя письменность. В поэме «Грозный Разящий» Агыя-богатырь встречает у восьмируслого Араат-моря человека в шляпе, на которую нападало девять аршин снега. По словам сказителя, тот человек «стоит и на каменном столбе письмена пишет». Имя его «небесных велений ведатель и письмоводец» или, иначе, «рока писец».

В другой былине этот писец велений рока оказывается самим Дьылга-тойоном, божеством судьбы. «Я про Ньургун-баатыра, – говорит он, – написал на чистом каменном столбе, имеющем четыре грани о восемь острий, алой кровью верхних мест, чтоб он стал вождем в мощных битвах, чтоб он осудил злодеев разных стран, чтоб он укротил обманщиков в тех краях».

О том, что предки якутов знали письменность, свидетельствуют писаницы на скалах реки Лены. А.П. Окладниковым обнаружены писаницы с руническими знаками на правом берегу Лены на Шишкинских скалах, вблизи «Якутского взвоза», они есть и севернее, недалеко от Верхоленска, против деревни Давыдово. Писаница у деревни Давыдово расшифрована А.И. Бернштамом как якутское слово «алкатим» – «Я благословил». Писаницы почти такого же содержания имеются на правом берегу Лены, против острова Писаный. Самый северный в мире памятник рунической письменности обнаружен А. П. Окладниковым на левом берегу реки Лены, ниже села Синска, в 200 км от города Якутска, у деревни Петровской, уже в Центральной Якутии.

^{Рунические надписи у деревни Давыдово, Верхняя Лена: Алкатим – я благословил. Просьба о даровании удачи в охоте. Благослови, господи}

На севере якуты потеряли не только письменность, но и земледельческие навыки, которыми владели их предки, обитавшие около озера Байкал. Однако и в глубине Якутии они сохранили свои стада рогатого скота и табуны лошадей, свой язык и свою культуру.

Хозяйственное освоение Сибири русским населением

С конца XVI века началось систематическое заселение Зауралья русским народом и освоение им совместно с народами Сибири ее природных богатств. За «каменем», т. е. за Уралом, лежала огромная территория площадью более 10 млн. кв. км. На просторах Сибири, по подсчетам Б. О. Долгих, жило примерно 236 тыс. человек нерусского населения [39]39
  Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. М., 1960. С 617.


[Закрыть].

Перевалив за Урал, русские постепенно знакомились с природными богатствами нового края: полноводными и рыбными реками, богатыми пушным зверем лесами, хорошими, пригодными для хлебопашества землями. Вместе с тем они не нашли здесь привычных им возделанных полей. Указаниями на отсутствие хлеба, на испытываемый русскими пришельцами голод пестрят первые русские описания даже тех районов, где позднее заколосятся тучные нивы.

Эти первые впечатления не были обманчивыми. До-русское земледелие здесь может быть отмечено лишь для немногих мест преимущественно южной части Сибири (Минусинская котловина, речные долины Алтая, дауро-дючерское земледелие на Амуре). Некогда достигшее относительно высокого уровня, оно по ряду исторических причин испытало резкий упадок и фактически было разрушено задолго до прихода русских поселенцев. В других местах (нижнее течение Тавды, нижнее течение Томи, среднее течение Енисея, верхнее течение Лены) земледелие носило примитивный характер. Оно было мотыжным (за исключением земледелия тобольских татар), отличалось немногочисленным составом культур (кырлык, просо, ячмень и реже пшеница), очень малыми посевами и столь же ничтожными сборами. Поэтому земледелие повсеместно восполнялось собиранием дикорастущих съедобных растений (сарана, дикий лук, пион, кедровый орех). Оно всегда было лишь вспомогательным занятием, уступая место ведущим отраслям хозяйства – скотоводству, рыболовству, охоте. Районы примитивного земледелия перемежались районами, население которых не знало земледелия совсем. Огромные массивы земли еще никогда не трогала ни кирка, ни мотыга. Естественно, что подобное земледелие не могло стать источником пищевых запасов для прибывшего русского населения.

Русскому земледельцу с его знанием сохи и бороны, трехпольного севооборота, применения удобрений пришлось, используя свои трудовые навыки, закладывать в этих местах по существу новое хлебопашество и развивать его в незнакомой географической среде, в окружении неизвестного неземледельческого населения.

Придя в Сибирь с другими целями, русские обратились к земледелию в первые же годы своего продвижения на восток, так как продовольственный вопрос в Сибири сразу встал очень остро. Его пытались первоначально разрешить путем завоза хлеба из Европейской Руси. Хлеб везли с собою правительственные отряды, торгово-промышленные люди, отдельные переселенцы. Но это не решало вопроса о питании постоянного русского населения Сибири. Не разрешили его и ежегодные поставки хлеба. Обязанностью поставлять «сошные запасы» были обложены северорусские города с их уездами (Чердынь, Вымь-Яренская, Соль-Вычегодская, Устюг, Вятка и др.). Кроме того, дополнительно были организованы правительственные закупки хлеба в Европейской России. Поставка запасов в Сибирь обходилась необычайно дорого и занимала длительное время: провоз хлеба от Устюга до берегов Тихого океана длился 5 лет. При этом стоимость хлеба увеличивалась в десятки раз, а часть продовольствия по пути погибала. Удовлетворить полностью спрос на хлеб подобная организация поставок не могла. Население постоянно жаловалось на голод. Кроме того, правительство нуждалось в хлебе для обеспечения служилых людей, которым оно выдавало «хлебное жалованье».

Наказы сибирским воеводам в течение всего XVII века наполнены указаниями о необходимости заведения государственной пашни. В то же время люди распахивали землю по собственной инициативе. Этому способствовал и состав населения, прибывавшего в Сибирь. Значительную его часть составляло трудовое крестьянство, бежавшее из центра от феодального гнета и мечтавшее о занятии привычным делом. Таким образом, в качестве начальных организаторов сибирского земледелия выступили феодальное государство, с одной стороны, и само население – с другой.

Государство стремилось завести в Сибири так называемую государеву десятинную пашню. Объявив всю сибирскую землю государевой, правительство предоставляло ее для пользования непосредственному производителю материальных благ на условиях обработки. Государево поле обрабатывалось крестьянами под непосредственным наблюдением приказчиков. В других случаях государева десятина непосредственно присоединялась к «собинным» участкам. И хотя при этом не было территориального разделения барщинного и крестьянского полей, приказчик наблюдал за обработкой только государевой десятины (обычно наиболее урожайной) и сбором с нее хлеба. Случаи обработки крестьянином только государева поля с получением «месячины» (продовольственного хлеба) в Сибири были немногочисленны. Зато уже в XVII веке имели место случаи замены обработки государевой пашни (барщины) внесением хлебного оброка (натуральной рентой). Однако барщинный труд для сибирского крестьянина в течение всего XVII века был господствующим.

Специфической особенностью Сибири явилось то обстоятельство, что феодальное государство в своем стремлении завести барщинное хозяйство столкнулось с отсутствием крестьянского населения. Использовать местных жителей в качестве феодально-обязанных хлебопашцев оно не смогло из-за отсутствия соответствующих производственных навыков у аборигенов. Отдельные попытки в этом направлении, предпринятые в начале XVII века в Западной Сибири, не имели успеха и были быстро оставлены. С другой стороны, заинтересованное в получении пушнины государство стремилось сохранить охотничий характер хозяйства местного населения. Последнее должно было добывать пушнину, а производство хлеба ложилось на русских переселенцев. Но малочисленность русских стала основным препятствием в деле разрешения хлебных затруднений.

Вначале правительство пыталось преодолеть это затруднение путем насильственного переселения крестьян из Европейской России «по указу» и «по прибору», создавая тем самым одну из ранних групп сибирского крестьянства – «переведенцев». Так, в 1590 году были направлены в Сибирь в качестве пашенных крестьян 30 семейств из Сольвычегодского уезда, в 1592 году – крестьяне из Перми и Вятки, в 1600 году – казанцы, лаишевцы и тетюшцы. Мера эта оказалась недостаточно эффективной, а кроме того, она ослабляла платежеспособность старых уездов, обходилась дорого крестьянским мирам и вызывала поэтому протесты.

Другим источником получения рабочей силы на государеву пашню явилась ссылка. Сибирь уже в XVI веке служила местом ссылки на поселение. Часть ссыльных направлялась на пашню. Эта мера действовала в течение всего XVII столетия и перешла в XVIII. Количество ссылаемых бывало особенно значительным в периоды обострения классовой борьбы в Центральной Руси. Но и этот способ обеспечения земледелия рабочей силой не дал ожидаемого эффекта. Ссыльные частично погибали во время невероятно тяжелого пути. Некоторые уходили в посады и гарнизоны, другая часть насильно «посаженных на пашню» людей, нередко не имевших достаточных навыков, сил и средств, «бродила меж двор» или бежала в поисках свободы и лучшей жизни дальше на восток, а иногда обратно на Русь.

Наиболее эффективным явилось привлечение на государеву пашню лиц, прибывших в Сибирь на свой страх и риск.

В некотором противоречии с общим строем феодального государства, прикреплявшего крестьянина к месту, правительство уже в XVI веке предлагало сибирской администрации призывать в Сибирь «охочих людей от отца сына и от брата брата и от сусед суседов». При этом район выселения ограничивался поморскими уездами, свободными от поместного землевладения. Затронуть интересы помещиков власть не решалась. Правда, в то же время правительство несколько расширило свою программу, предлагая призывать в пашенные крестьяне «из гулящих и всяких охочих вольных людей». В эту категорию лиц могли попадать и попадали выселенцы не из поморских уездов, а беглецы из районов помещичьего землевладения. С начала XVII века идут дела о сыске бежавших в Сибирь, возбуждаемых по челобитьям землевладельцев. Правительство вынуждено было принять ряд запретительных мер вплоть до сысков и возвращения беглецов.

Общий итог переселения крестьян в Сибирь к концу XVII века оказался довольно значительным. По окладной книге Сибири 1697 года насчитывалось свыше 11 400 крестьянских дворов с населением более чем 27 тысяч человек мужского пола.

Уйдя с насиженных мест, при этом часто тайком, проделав огромный и тяжелый путь, большинство беглецов приходило в Сибирь «душой и телом» и было неспособно завести самостоятельно крестьянское хозяйство. Воеводская администрация, желая организовать государеву запашку, вынуждена была прийти им в какой-то мере на помощь. Эта помощь выражалась в выдаче подмоги и ссуды. Подмога являлась безвозвратной помощью, денежной или натуральной, для устройства крестьянином собственного хозяйства. Ссуда, также денежная или натуральная, имела ту же цель, но подлежала обязательному возврату. Поэтому при выдаче ссуды оформлялась заемная кабала.

Подмога и ссуда давали возможность пришлому люду приступить к организации сперва «собинного» хозяйства, а затем, по истечении льготных лет, и к обработке государева десятинного поля. Так возникали в Сибири государевы деревни, населенные государевыми пашенными крестьянами.

Одновременно шло устройство крестьянских поселений другими путями. Известную роль в этом направлении сыграли сибирские монастыри. В течение XVII века в Сибири возникло более трех десятков монастырей. Несмотря на то что они возникали в условиях весьма сдержанного отношения правительства к росту монастырского землевладения, все они получали земельные пожалования, земельные вклады частных лиц, кроме того, монастыри прикупали землю, а иногда просто ее захватывали. Самым значительным землевладельцем такого типа был тобольский Софийский дом, начавший получать земли уже с 1628 года. За ним следовали тридцать пять монастырей, возникших на всей территории Сибири – от Верхотурья и Ирбитской слободы до Якутска и Албазина.

В отличие от среднерусских монастырей они получали в свое владение земли незаселенные, но с правом «призывать в крестьяне не с тягла и не с пашен и не крепостных людей». Пользуясь этим правом, они развернули деятельность по устройству на монастырские земли новопришлого населения на условиях аналогичных тем, которые практиковались при устройстве государевой десятинной пашни. Так же как и там, монастыри выдавали подмогу и ссуду и предоставляли льготу. Согласно порядным записям, новопришелец обязывался за это с монастырской земли «не сойти» и обрабатывать монастырскую пашню или вносить в монастырь оброк и выполнять другие монастырские «изделия». По существу дело шло о самопродаже людей в монастырскую «крепость». Таким образом, беглец из Руси и в Сибири на монастырских землях попадал в те же условия, от которых он ушел с прежних мест.

Результаты деятельности сибирских монастырей по закабалению пришлого населения следует признать значительными. К началу XVIII века за сибирскими монастырями числилось 1082 крестьянских двора.

Наряду с указанными двумя путями шло и самоустройство пришлого населения на землю. Часть переселенцев бродили по Сибири в поисках заработка, пробавляясь временными работами по найму. Какое-то количество людей прибывало в Сибирь для работы по добыче пушнины на промыслах, которые организовывали русские богатеи. Впоследствии мы находим их в числе государевых крестьян. Этот переход к хлебопашеству происходил либо путем официального поверстания в крестьяне и отвода воеводской администрацией участка земли для «собинной» пашни с определением размера повинностей (государева десятинная пашня или оброк), либо путем захвата земли и самовольной обработки ее. В последнем случае при очередной проверке такой хлебопашец все равно попадал в число государевых крестьян и начинал выплачивать соответствующую феодальную ренту.

Таким образом создавалось основное ядро сибирских земледельцев. Но крестьяне не были одиноки в своих земледельческих занятиях. Острая недостача хлеба в Сибири XVII века побуждала и другие слои населения обращаться к хлебопашеству. Наряду с крестьянами землю пахали служилые и посадские люди.

Сибирский служилый человек в отличие от служилых Европейской России, как правило, не получал земельных дач. И это вполне объяснимо. Незаселенная и необрабатываемая земля не могла обеспечить служилому человеку существования и выполнения им службы. Поэтому здесь служилый человек получал денежное и хлебное жалованье (в зависимости от служебного положения в среднем от 10 до 40 четей хлебных запасов на год). Примерно половина этого числа выдавалась овсом с расчетом на подкормку лошадей. Если считать средний состав семьи в 4 человека, то (при содержании в чети 4 пудов) на одного человека приходилось от 5 до 20 пудов ржи на год. Причем основная часть служилых людей – рядовые, получавшие наименьшие оклады, – получала на одного едока по 5 пудов в год. Даже при аккуратной выдаче хлебного жалованья размеры оклада плохо обеспечивали потребности семьи в хлебе. Практически же выдача хлебного жалованья производилась со значительными задержками и недодачами. Вот почему служилый человек в Сибири часто принимался пахать сам и вместо хлебного жалованья предпочитал получить земельный участок.

* * *

Чтобы читатель мог немного отдохнуть от проблем первых русских переселенцев, сделаем перерыв и сообщим о том, что увидели европейцы, впервые попав в Западную Сибирь. И расскажет нам об этом г-н де ля Мартиньер.