Текст книги "История Украйны и ее народа"

Автор книги: Александра Ефименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Таким образом, Южная Русь, за исключением земли ГалицкоВладимирской, и без того ослабленная усобицами удельных времен, после нашествия монголов совсем расшаталась в политическом отношении. Она должна была сделаться легкой добычей первого сильного врага. А такой враг как раз и нашелся. Это была Литва.

Между тем, как Южная Русь слабела, распадаясь, разлагаясь политически, литовские племена объединялись в государство и получали, таким образом, силу и значение. Очень любопытно, что в то время, как объединялась Литва, объединялись и соседние севернорусские удельные княжества, складываясь в одно Московское (великорусское) государство, объединялись и западные соседи – поляки, также образуя из отдельных мелких земель одно Польское государство.

Таким образом, к половине 14го века получилась следующая картина политических отношений. Южная Русь перестала существовать, как единый политический организм, как государство; она раздробилась, распалась на мелкие клеточки. А в то же время по соседству с нею сложились три сильные государства: Литовское, Московское и Польское. Отсюда – дальнейшая судьба Южной Руси необходимо стала в зависимость от этих государств, которые начали притягивать ее к себе или целиком или по частям.

Великий князь литовский Гедимин [6] успел захватить лишь территорию бывшего Туровского княжества. Почти вся остальная Южная Русь была присоединена к Литовскому государству его сыном Ольгердом, собирателем южнорусских земель.

Держава, которую создал Ольгерд [7] «своим великим разумом и смыслом» и своею «крепкою думою» – по словам одного севернорусского летописца, – эта держава, т. е. ЛитовскоРусское государство, на самом деле была гораздо более русским, чем литовским государством. В состав ее входили западнорусские (белорусские) и южнорусские (малорусские) земли; одним словом русский элемент составлял приблизительно девять десятых ее территории и населения. Преобладая политически, русский народ преобладал и культурно. Русский язык, православная вера, русские нравы и обычаи господствовали, и литовская национальность не проявляла себя ничем в русских областях.

Мало того: даже государственный строй, в который были теперь вновь втянуты южнорусские земли, лишь продолжал собою то, что было раньте. Снова водворилась та же удельная система, лишь с той разницей, что вместо Рюриковичей сидели Гедиминовичи, родичи Ольгерда, которым он пораздавал земли в уделы. Воспитанные в русской культуре и православной вере, литовские князья эти ничем не отличались существенно от старых князей Рюриковичей. Под властью литовских князей складывалось большое и сильное Русское государство. Но одна историческая случайность дала дальнейшему течению жизни иное направление. Это был брак литовского князя Ягайла, Ольгердова сына, с польской королевой Ядвигой. [8] Какое значение могло иметь это случайное обстоятельство?

Дело в том, что литовцы теперь были вовлечены в широкую государственную жизнь, в отношения с другими соседними народами, и потому не могли дальше жить обособленно, в старых взглядах и понятиях, неразрывно связанных с языческой религией. Они должны были принять мировую религию – религию культурных народов – христианскую. Но они могли принять христианство или по православному, – восточному, или по католическому – западному обряду. Вначале то и другое не представляло большой разницы, но дальнейшие последствия были очень значительны. Ведь надо помнить, что в те отдаленные времена просвещение стояло в тесной связи с религией. Католицизм пользовался латинским языком, и принятие христианства по католическому обряду сближало с Западной Европой, которая в то время пользовалась латинским языком, как языком образованности, науки. Вступая в брак с Ядвигой, Ягайло дал обещание крестить свой народ по католическому обряду и исполнил обещание. Литовцы, таким образом, вступили в тесное культурное общение с поляками и подпали под их влияние. Между литовским и русским населением государства положена была рознь, которая с дальнейшим ходом исторической жизни росла и усложнялась. Литовскорусское государство все более сближалось с Польшей своим строем, своими законами и учреждениями, а тем самым русская народность государства с своим особым складом отодвигалась на задний план, становилась второстепенной, зависимой. В то же время одна часть южнорусской народности попала в прямую зависимость от Польши, вошла в состав Польского государства: это Галиция.

В половине 14го века в ГалицкоВладимирской Руси прекратился старый русский род князей – правителей и изза власти над этой обширной и богатой землею начались распри между Литовским и Польским государствами. Сорок лет тянулась борьба за ГалицкоВладимирское наследство. В результате получился раздел: Русь Владимирская, или Волынь, отошла к Литве, Галиция – к Польше. Таким образом, еще в 14ом веке завязался тот узел, в какой затянут современный украинский вопрос: Галиция оторвалась от остальной Южной Руси. Русская народность тотчас же подпала здесь под тяжелое давление со стороны народности польской.

Был один период, когда ЛитовскоРусское государство жило политической жизнью, вполне независимо от Польши, – это княжение великого князя Витовта, [9] двоюродного брата Ягайлы. Человек выдающегося ума и энергии, Витовт сознательно задался целью обеспечить свое государство от притязаний Польши, дать ему вполне самостоятельное существование. Для этого надо было, прежде всего, укрепить государство извне и внутри. Внутренней крепости он достиг тем, что приемами ловкой политики, если и не уничтожил совершенно, то значительно сократил уделы; вместо удельных князей оказались к концу его правления во многих южнорусских землях – назначенные им, Витовтом, великокняжеские наместники.

Такое централизованное государство несомненно выиграло по отношению к своей силе. Затем Витовт много сделал для безопасности государства со стороны южнорусских границ. Для Южной Руси соседство степи с ее кочевниками было самым важным условием, определяющим ее положение. В описываемое время степью владели татары. Громадное Монгольскотатарское государство, раскинувшееся из глубин Азии через южнорусские степи до Дуная, скоро начало распадаться. Сначала азиатская часть отделилась от европейской; затем от Золотой Орды, имевшей свое средоточие в низовьях Волги, отделилась орда Крымская. С этих пор – и впредь до конца 18го века – Южной Руси приходилось иметь дело исключительно с крымскими татарами. Крымское ханство играло огромную роль во всей истории Южной Руси, как это мы увидим ниже. Но в описываемый момент, во времена Витовта, господствовали над степью не татары, а великий князь литовский. Он вмешивался в крымские дела, поддерживал ту или иную партию, того или иного претендента на ханскую власть: таким образом, его поддержкой утвердилась в Крыму ханская династия Гиреев; позже – много набегов и тяжелых опустошений связано было для руссколитовских земель с именем Гиреев. Собственно говоря, настоящим бедствием сделалась для Южной Руси Крымская орда лишь после завоевания Константинополя турками. [10] Крым стал в зависимость от Турецкой империи и получил в ней несокрушимую поддержку. К соседской вражде, вытекающей из столкновения интересов, примешался теперь религиозный фанатизм: мусульманский восток выступил, как страшный враг, против христианского запада, и южнорусское пограничье было втянуто в эту грандиозную борьбу.

Пока был жив Витовт, Польша и вся Европа признавала значение и самостоятельность Литовскорусского государства. После Витовта положение круто изменилось.

Все следующее столетие, от половины пятнадцатое до половины шестнадцатого века, Литовскорусское государство представляло собой в политическом отношении следующую картину. Оно управляется Ягеллонами, как наследственными великими князьями. В то же время Польша, где верховная власть была выборной, постоянно выбирала Ягеллонов в короли. Литовские магнаты, которые пользовались большим влиянием в крае, не раз пытались порвать эту династическую связь; но усилия поляков, а отчасти и благоприятное им стечение обстоятельств, поддерживали союз Литвы с Польшей.

Так как Польша была в культурном отношении выше Литвы, то Ягеллоны предпочитали ее и в скором времени совершенно ополячились. Они лишь наездом появлялись в Литве, втянулись во все интересы польской жизни и, естественно, ставили их на первый план. Сначала ни литовская ни русская народность государства не испытывали от этого лишений: наоборот, местной жизни предоставлен был большой простор. Русский язык (западнорусское наречие) оставался официальным языком края; на нем писались законы, правительство сносилось с населением порусски. Все документы, все письменные памятники, дошедшие до нас от этого времени, написаны на русском языке.

Да и помимо этого, политическая жизнь Южной Руси сохранила за собой значительную самостоятельность. Киев продолжал играть роль центра для южнорусской территории. Хоть Витовт и посадил в Киеве своего наместника, устранив удельного князя Владимира Ольгердовича, но стремление к собственному управлению было здесь так сильно, что после смерти Витовта в Киев скоро возвратился сын Владимира – Александр, или Олелько, и его сыновья, Олельковичи. Это были уже совершенно обрусевшие князья православной веры, которые пользовались большою привязанностью со стороны населения Киевской области.

Но такое положение могло длиться лишь до тех пор, пока великие князья литовские не чувствовали себя в силах с ним бороться. Великий князь Казимир Ягайлович, укрепившись в качестве великого князя Литовского и короля Польского, не признал за князем Михаилом Олельковичем права получить в наследство Киевское княжество после старшего брата Симеона и посадил в Киеве своего наместника. [11] И киевляне и Олелькович проглотили обиду, но не примирились с нею. Накопившееся неудовольствие разразилось десять лет спустя. На южнорусской территории образовался обширный заговор против великого князя Литовского. Во главе заговора стоял Михаил Олелькович, теперь князь ничтожного Копыльского удела, и еще несколько мелких русских удельных князей; конечно, их поддерживало сочувствие местного населения. Точно неизвестно, в чем состояли намерения заговорщиков: оторвать ли Южную Русь от Литвы и присоединить ее к Московскому государству, или просто овладеть особой великого князя, который должен был приехать на свадьбу к одному из вождей заговора, князю Бельскому, и передать верховную власть в руки Олельковича? Как бы то ни было, заговор был своевременно открыт, и Михаил Олелькович вместе с князем Голыпанским были казнены в Киеве [12] перед воротами так называемого Литовского замка, отстроенного великим князем для того, чтобы удерживать в повиновении непокорный город.

Дальнейший протест Южной Руси против Литовского государства выразился в следующем. Выше было сказано, что ЧерниговоСеверское княжество распалось на множество мелких уделов, где сидели потомки князей частью Рюриковичей, частью Гедиминовичей. И вот в конце 15го века, еще при Казимире, а главным образом в междуцарствие, наступившее за его смертью, начался переход этих князей с их землями в подданство Московского государства. Таким образом, отошла от Литвы почти вся Северщина и оставалась в составе Московского государства вплоть до так называемого Смутного времени, когда она была отвоевана обратно.

И еще один факт отмечает история, когда Южная Русь снова делает попытку отделиться от Литвы. Это было четверть века спустя после неудачного заговора русских князей с Олельковичем во главе. Умер Александр Казимирович, и соединенный трон великого княжества Литовского и королевства Польского занял брат его Сигизмунд I. Удельные князья уже почти совсем перевелись в Южной Руси, утратив всякое политическое значение даже там, где они еще удержались. Таким образом, во главе нового южнорусского политического движения уже стали не удельные князья, а местный вельможа из знатных татарских выходцев князь Глинский, человек выдающегося ума, энергии, политической опытности. Личная обида побудила его соединить около себя все недовольные элементы края. Его сознательно поставленной целью было отделить Южную Русь от Литовского государства, чтобы соединить ее с государством Московским. [13] Но и эта попытка окончилась неудачей, между прочим и потому, что не нашла достаточно энергичной поддержки со стороны великого князя Московского Василия Иоанновича.

Все эти попытки южнорусских земель отделиться от Литвы не имели характера широко и глубоко захватывающих народных движений; да для таких движений и не было достаточно подготовленной почвы. Литовское государство мало вмешивалось в жизнь и удельных областей, да еще таких отдаленных, как области южнорусские. Литовские князья в различных документах, какие они выдавали отдельным ли лицам или целым территориям, то и дело повторяли: «мы старины не рухаем, а новины не уводим» (не нарушаем старинных обычаев и не вводим новых) и старались поступать согласно этому правилу. К тому же, живя в Польше, они должны были неизбежно расширять власть местных органов управления. В положении произошла крупная перемена лишь после так называемой Люблинской унии, которая объединила Литву с Польшей в одно государство.

Произошло это так. Сын Сигизмунда. I Сигизмунд Август не имел детей, а, следовательно, и законных наследников престола великого княжества Литовского. Соединению Литвы с Польшей, которое держалось династией Ягеллонов, угрожала опасность. Польша ощущала эту опасность, как грозящую ей беду. Сигизмунд Август по отношению к этому вопросу стал на точку зрения государственных интересов Польши. Он задумал предупредить угрожающее распадение.

В 1569 г. в гор. Люблине созван был общий сейм, на который съехались для обсуждения и решения вопроса представители всех соединенных земель. Когда литовские магнаты увидели, что вопрос о соединении государства принимает неприятный для них оборот, то они тихонько разъехались: они думали предупредить соединение. Но вышло не так. Представители высшего сословия ЛитовскоРусского государства всетаки были на сейме, если не из крупного, то из среднего дворянства, и они иначе смотрели на соединение Польши и Литвы. При деятельной поддержке короля, дело приняло такой оборот: не только состоялось соединение, но еще и вся Южная Русь вошла непосредственно в состав Польши, оторвавшись от Литвы. Таким образом, Люблинская уния сделалась критическим моментом в истории Южной Руси. Русь эта подчинилась польским законам а, следовательно, и влияниям польской культуры. Соединение с Польшей повлекло за собой глубокие изменения в жизненном строе южнорусского общества.

II

Но пока Южная Русь была в составе ЛитовскоРусского государства, она продолжала жить так, как жила раньше в так называемую удельную эпоху своей истории. Литовское правительство мало вмешивалось во внутреннюю жизнь областей, присоединившихся к Литве. Правда, вместо удельных княжеств были теперь земли, управлявшиеся великокняжескими наместниками – земля Киевская, земля Волынская, ТуровскоПинская, как завоеванная раньше, вошла по управлению в состав Литвы, ЧерниговоСеверская отошла к Московскому государству, Галиция была оторвана Польшей, Литовское Подолье, или Брацлавщина, пока входило в состав Волыни.

Наместники, которые по польскому примеру назывались старостами, ведали военное дело и сбор доходов на господаря (т. е. на великого князя). Во всем остальном населению предоставлена была значительная свобода. Каждая, отдельная земля имела уставную грамоту, своего рода конституцию, посредством которой великий князь определял и утверждал права населения данной области. Кроме участия в общем сейме всего великого княжества Литовского, каждая область имела еще и свой областной сейм для решения дел, касающихся своей области. Но независимо от этого население имело неограниченное право всяких съездов, собраний и совещаний по всем делам и вопросам, какие только выдвигала жизнь. Даже судебные дела решались большей частью на судебных сходках, или вечах (копные суды). Государство не видело интереса в том, чтоб ограничивать самостоятельность населения, наоборот, именно в этой самостоятельности оно черпало свою силу и крепость.

Итак, южнорусское общество этого времени представляло собой дальнейшее развитие того, что было в удельный период. Правда, поверхностный взгляд видит здесь как бы чтото новое, – даже много нового, встречается с разнообразными названиями, каких не было до тех пор: князья, паны, земляне, бояре, рыцарство, шляхта, дворяне – для высшего класса населения, затем мещане, вотчичи, данники, слуги, люди тяглые, похожие и непохожие – для класса низшего. Можно подумать, что строй жизни сильно изменился и усложнился, раз появилось столько новых названий. И строй этот действительно усложнился, но не в такой мере, как это можно было бы предположить. Верхний слой южнорусского общества и теперь не утратил свой старый служебный характер. Правда, в этот, слой вошли многочисленные потомки удельных князей литовского и русского происхождения, но они слились с общей массой. Главной задачей этого верхнего, так сказать, правящего слоя была, как и раньше, защита страны от внешнего врага. Но защита эта требовала теперь уже гораздо больше усилий. И вот, чтобы лучше устроить защиту, государство начало раздавать земли представителям верхнего слоя. Из этого вытекло для общества много важных последствий.

Эту раздачу земель нельзя понимать в современном смысле слова. Раздавалась не земля, а население, сидящее на земле, которое не лишалось раздачей старых своих прав собственности на землю. Но и население, поступая в чьето распоряжение, не теряло своей свободы: эти права распоряжения были условны и ограниченны. Вместо того, чтобы уплачивать какието подати и нести повинности государству, – или в господскую казну (по понятиям того времени, это было одно и тоже), – население платило подати и отбывало повинности в пользу известного лица, князя или землянина. А этот князь или землянин должен был отбывать за то военную службу в определенном размере: ставить в случае надобности столькото воинов, конных или пеших, в такомто вооружении и пр. Из этой раздачи земли на службу вытекали такие любопытные отношения. Великий князь отдавал какомунибудь князю или иному пану целый округ (подразумевается население округа), тот раздавал части этой территории отдельным землянам или боярам, тоже с обязательством службы; землянин или боярин мог в свою очередь отдать одно или несколько крестьянских дворищ «слуге», который, получая с крестьян в свою пользу следуемые с них подати и повинности, обязан был своему господину военной службой. Таким образом, получалась целая лестница отношений зависимости и службы, восходившая от земледельца, знающего лишь свой производительный труд, до великого князя. Вот почему общественный строй ЛитовскоРусского государства называют иногда феодальным строем. Но кому же принадлежала земля, на которую упиралась нижним концом эта «иерархическая» лестница? Считали, что она принадлежит государству или великому князю, так как великий князь был верховным распорядителем служб, но на самом деле, фактически, земля принадлежала трудящемуся населению, данникам, вотчинам, тяглым людям, которые в глазах правящего класса все еще были «мужи», т. е. свободные и полноправные граждане. Однако, такое положение, когда на земле лежали обязанности по службе, было опасным по отношению к правам трудящихся. Те, общественно более сильные, кому принадлежало распоряжение землей в интересах службы, легко могли посягать на права трудящегося класса, и постепенно могли завладеть и землей и самой личностью земледельца. Так оно и случилось. Но особенные условия южнорусские мешали слишком быстрому обращению свободных земледельцев в зависимых, или крепостных. Население Южной Руси было такое редкое, прекрасной, плодородной земли так много, что любому желающему можно было иметь ее, сколько угодно. Заселение здесь шло медленно, так как под боком была кочевническая степь, постоянно угрожавшая своими нападениями. Таким образом, всякий, недовольный своим положением на месте старой оседлости, мог всегда найти себе новое место. Паны здесь слишком дорожили земледельцем, чтобы теснить его.

Та же постоянная опасность со стороны степи давала еще и такие результаты. Великие князья не заводили здесь своих хозяйств, которые были важным подспорьем для великокняжеской казны. А между тем именно около этих великокняжеских дворов ютилось население, которое, под именем «людей тяглых», раньше всего обратилось в людей зависимых (т. е. лишилось права уходить с земли в случае недовольства).

В Южной Руси преобладали «данники» разных названий. Данники жили большими семьями на своих дворищах. Дворище – это тоже, что хутор, поселок родичей, к которому тянули разнообразные земельные угодья, леса и воды. Жители дворища могли жить «за одними воротами» и «за одним хлебом», т. е. иметь общее жилище и общее домашнее хозяйство, могли жить и раздельно, но по землевладению и по отбыванию своих даней дворище составляло одно целое. В хозяйствах данников на первом плане стояло обыкновенно не земледелие или скотоводство, а пчеловодство, охота, рыболовство и пр. Оттого и дани свои великому князю или тому, кому их давал великий князь на службу, – они отбывали по преимуществу медом и мехами (данники медовые, лисичники, куничники). Они долго сохранили за собой право не пускать в свои округа сборщиков и сбирали дани сами через своих выборных старцев, сами же и отвозили, куда следует. Вообще, данники, население промысловое, сохранили свободу полнее и дольше, чем население исключительно земледельческое – тяглое.

Итак, главным условием, определившим течение политической и, вообще, общественной жизни Южной Руси, была близость степи, в которой теперь господствовали крымские татары. После того как на месте Византии водворилась Турция, давшая мощную поддержку Крымскому ханству, татары сделались истинным бедствием для Южной Руси. Время от времени крымцы предпринимали настоящие походы с ханом или царевичами во главе, и тогда они проникали далеко внутрь страны; но набеги небольшими шайками на окраины прерывались только зимой, когда невозможно было, изза отсутствия корма для лошадей, перейти «дикое поле», полосу, отделявшую ногайские кочевья от первой линии южнорусских поселений. Походы и набеги имели своей главной целью – добыть невольников. Дело в том, что на русских невольниках держалось все хозяйство Крымского полуострова, почти весь его производительный труд; и они же, русские рабы, служили главным предметом крымской торговли. Южнорусскими рабами Крым вел обширную торговлю не только с ближайшими, но и с отдаленными рынками Азии и Африки. Таким образом, Южная Русь служила для Крыма как бы хозяйственным питомником, где разводился необходимый живой товар, который можно было извлекать по мере надобности. Михалон Литвин, свидетель, знающий и добросовестный, говорит, что каждый татарин, у которого был конь для похода, не затруднялся заключить торговое условие о доставке к такомуто сроку такогото количества невольников. Множество «невольничьих» дум и песен, сохранившихся среди южнорусского народа до сих пор, свидетельствуют, каким тяжелым бедствием были эти крымские набеги. Но край был неиссякаемо богат, население – полно физической энергии, – и жизнь не замирала. Всюду пробивались новые и новые ростки, на опустошенной территории появлялось население, появлялись и средства для его защиты в виде сторожевых линий и городков. Надо сказать, однако, что соседнее Московское государство, которое тоже страдало от татар, обнаруживало больше энергии и умения в защите своих границ, чем Литовское, возлагавшее это дело главным образом на само население.

Земледелие в этот период было слабо развито в Южной Руси. Преобладали другие виды добывающей промышленности: лесные промыслы, рыболовство. Много значила для местного населения торговля, центром которой были большие, хорошо укрепленные города – Киев, Луцк и др. Особенно важное значение имел Киев, эти «южные ворота» ЛитовскоРусского государства. Конечно, торговля для тогдашней жизни не была тем, чем она является теперь. Но известные местности и тогда не могли обходиться без торгового обмена, и к таким местностям принадлежала Южная Русь. Она делилась на две полосы, очень различные между собой: степную и лесную; произведения одной полосы нуждались в обмене на произведения другой. Особенно степь нуждалась в продуктах леса, и сплав вниз по Днепру всегда был значительным. Киев, который стоял на узле важнейших днепровских притоков, тем самым приобретал исключительное значение. Затем к Киеву тянулась еще соль с юга, от Черного моря, и с запада, из галицких копей, – соль, которой не имела Южная Русь, но без которой не могла обходиться. Кроме внутренней торговли Киев имел огромное значение для торговли внешней. Он лежал на перепутье двух больших торговых течений. Одно шло с Запада, направляя немецкие товары, главным образом мануфактурные, другое – с Юга. Особенно важна была южная торговля, которая двигала произведения Востока на Север: ведь для Севера понятие о роскоши испокон веков связывалось именно с произведениями Востока. Огромные караваны, нагруженные шелком, ладаном, шафраном и др. пряностями, тянулись из Крыма через Перекоп на Черкассы или Канев, где товары перегружались на суда и таким образом достигали Киева. Был и другой путь для восточных товаров – из Константинополя, но он также шел через Киев. Вообще, торговые пути для того времени были чемто определенным и неизменным, и государство строго следило за тем, чтобы торговые гости их не обходили. Дело в том, что на этих путях казна собирала таможенные пошлины, которые служили для нее важным источником дохода.

Все большие торговые города Южной Руси уже пользовались в это время теми привилегиями, какие давало магдебургское право: Киев, Житомир, Луцк, Кременец, Владимир. Магдебургское право пришло к нам из Германии через Польшу. Жить по магдебургскому праву значило быть вполне самостоятельным. В дела города, которому было предоставлено магдебургское право, не могла вмешиваться никакая власть; все управление и суд лежали на собственных выборных властях, по законам, принесенным из Германии. Государство давало такие привилегии городам для того, чтобы поощрять развитие промышленности и торговли. К тому же государству было удобно получать доходы с города круглой денежной суммой без всяких забот о взимании. Но в связи с этим условием изменился и общественный характер городского населения. В удельную эпоху не было разницы в правах между населением городским и сельским, – не было ее сначала и в эпоху литовскую. Лишь с введением магдебургского права обозначилась разница и стала расти и увеличиваться по мере того, как земледельческое население утрачивало власть над землею. Жители городов, мещане (местичи), стали чемто средним между низшим слоем населения (хлопством) и высшим, привилегированным (шляхетством).

Итак, положение Южной Руси в литовский период ее истории по отношению к внутренней жизни было таково.

Страна пользовалась большой политической свободой. Каждая область имела самоуправление. Вследствие постоянной опасности, угрожавшей со стороны степи, в населении поддерживались энергия и способность к борьбе. Высший класс был военным по своему общественному положению, но и на мещанах лежала также обязанность по укреплению и защите стен, за которыми они жили. Также и часть сельского населения отбывала свои повинности военной охраной, работами по укреплению замковых стен и т. п.; а все оно в совокупности знало и ежеминутно чувствовало, что надо быть настороже, надо уметь пользоваться оружием, уметь встретить опасность лицом к лицу. Конечно, не на всей территории положение было одинаково. Опасность увеличивалась по мере приближения к югу, к степи. Но в общем низший класс населения сохранял сравнительно большую независимость от высшего благодаря особенным условиям местной жизни.

Земледелие здесь уступало место лесным промыслам, охоте, рыболовству; играла значительную роль в экономической жизни и торговля, как внутренняя, так и внешняя.

Все население более или менее пользовалось довольством. Между образом жизни высшего и низшего классов населения не было большой разницы. Потребности высшего класса были еще сравнительно просты, проста была и жизнь вообще. Зато и просвещение стояло низко. И причиной этого низкого уровня были не внешние препятствия. Русский язык пользовался в Литовском государстве полным признанием. На нем были написаны законы, так называемый Литовский Статут; на нем шла официальная переписка. Но литературных произведений этого времени дошло до нас крайне мало, да и то большей частью произведения религиозного содержания.

Собственно говоря, в те отдаленные времена все высшие стремления человеческого духа, все просвещение сосредоточивалось около религии. Забота о душе своей собственной и всех близких была преобладающей духовной заботой тогдашнего человека. Понятна отсюда та роль, которую играла Церковь среди всех общественных учреждений того времени. Православная религия не была господствующей религией Литовского государства, но она всетаки не подвергалась никаким стеснениям. Наоборот: великие князья литовские приложили много стараний к тому, чтобы Православная церковь их государства имела самостоятельного митрополита, [14] независимо от митрополита московского, который титуловался митрополитом киевским, но жил в Москве. Впрочем, может быть, в этих стараниях играли свою роль и политические соображения. Как бы там ни было, ни о каких гонениях или даже простых стеснениях, ограничениях православия не было и речи в литовский период южнорусской истории. Православная церковь была целиком предоставлена на попечение южнорусского общества. Это имело свои важные выгоды. Правда, государство не помогало Церкви. Зато общество привыкло к самодеятельности, привыкло смотреть на церковные дела, как на свои собственные.

Позже, когда явилось необходимым отстаивать православие, южнорусское общество обнаружило и готовность, и умение бороться за дело своей души и совести, за свою религию.

III

Часть южнорусского племени, как сказано выше, еще со второй половины XIV века вошла в состав Польского государства – это Галиция, или Червонная Русь, с Землей ХолмскоБельзской и Западным Подольем.

Это была территория, в общем, чрезвычайно привлекательная по климату, прекрасной плодородной почве, обилию естественных богатств. Польское население, теснимое и плохими физическими условиями своего края, и наплывом немцев, хлынуло в эти благодатные, вновь присоединенные «русские» земли.