Текст книги "Я больше не бельгийская принцесса (СИ)"
Автор книги: Александра Лусникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
В чем тогда смысл этой самой посудомойки, если приготовление к ее использованию занимает столько времени и отнимает столько сил? Тогда уж проще вымыть самой. Но у Франсуа на все свой, европейский, ответ. Так, говорит он, посудомойка прослужит долго и не будет ломаться. Бред какой-то! Знал бы он, что вот уже год, я через день запихиваю в нее грязные тарелки, не протертые салфеткой, и ничего, работает машина и не жалуется.
Когда дело было сделано, я отправила Сашу в его комнату, чтобы он отдохнул, подремал, или посмотрел книжки, а сама тоже уселась в шезлонг, читать.
Но почитать мне не дали. Сначала со мной битый час разговаривала Сэм, если я правильно поняла, о том, что ей нужна работа, чтобы я поспрашивала у знакомых, нет ли для нее места. Я слабо понимаю, что Сэм может делать, по специальности-то вряд ли Стэфан ей работать позволит. Сэм же настроена была мыть полы или гладить. Во всяком случае, изображала она именно это, объясняя, какая работа ей нужна. Я пообещала узнать. Только вот у кого? В той галерее на Гран Пляс, где я работаю по пятницам, есть уборщица, и в визовом центре, в котором я работаю со вторника по четверг, есть. Но я все равно спрошу, конечно, раз так нужно.
Когда Сэм закончила со мной, ко мне прицепилась Мод. Эта решила поговорить за жизнь. Как, мол, мне живется в Бельгии, не скучаю ли я по дому, как нахожу общий язык с сыновьями Франсуа. Да, у Франсуа есть еще старший сын, от другой жены, этому шестнадцать. И он тоже живет у нас неделю через неделю. Только с Сашей он не пересекается. Когда Саша уходит к маме, от своей к нам приходит Тома.
– Так как ты ладишь с мальчиками? – не унималась Мод.
– Нормально лажу, не видно что ли? С Сашей очень даже дружу. Хороший ребенок, не испорченный пока.
– А с Тома? По-моему, он очень милый. Такой спокойный. Когда он гостит у нас, я не могу на него налюбоваться!
Да, Тома и у Мод с Марком гостит. Это еще одна интересная подробность моей удивительной бельгийской семьи. Франсуа был женат на Сабин, у них родился Тома. Но Сабин ушла от Франсуа к Марку, его другу детства, и у них родился Тристан. Тома же жил неделю с папой, неделю с мамой, и со своим братом. Франсуа, конечно же, с другом детства, Марком, срочно поссорился на всю жизнь и клялся его убить. Но прошло время, и Сабин ушла от Марка. Теперь она живет с кем-то еще и у нее есть еще два сына-близнеца, а ее старшие сыновья неделю через неделю живут у своих отцов, которые снова стали лучшими друзьями. А поскольку их дети – братья друг другу, то у нас порой бывает не только Тома, но и Тристан, и наоборот.
Вот такая замечательная история, достойная мыльной оперы.
– Так что ты скажешь о Тома? – не унималась Мод, у него уже есть девушка? Он приводит ее в дом?
– Какая девушка? В какой дом? Ему шестнадцать!
– Ну и что, Тристану четырнадцать, но у него есть подруга. В прошлые выходные он приглашал ее на ужин, славная девочка. Ночевать, конечно, я ее не оставила. Это и, правда, рановато. Но Тома же старше. Он в любом случае уже не девственник! Вы об этом не говорили?
Господи! За что????
– Нет, не говорили. И не будем. И есть у него девушка, или нет, меня абсолютно не волнует. Он второй раз остался на второй год, если ты не знала, вот это меня волнует. А его сексуальные опыт – нет!
– Pourqoi t’еs si nerveuse?! Tous les russes sont comme ca?
Да, все русские такие, когда разговаривают с тупыми узколобыми бельгийками! Этого, впрочем, я вслух не сказала. Просто вскочила с шезлонга и пошла в дом. Всего четыре часа. Еще полдня сидеть с ними. А ведь я не хотела сегодня пить. Но без вина не обойтись. Или я выпью и успокоюсь, или убью эту идиотку собственными руками.
Я откупорила бутылку и налила бокал. Будто услышав характерный приглушенный «чпок», в окно просунулся муж.
– Моя принцесса, выноси вино в сад. Мы жарим вторую партию мяса.
Сколько же можно жрать!
– Да, конечно сейчас.
Я вынесла две бутылки вина на улицу. Мужчины снова жарили мясо. Саша спустился в сад и играл с Сэм в бадминтон, Мод все еще загорала.
Вообще идеальная картинка: солнечный день, зеленый сад, в пруду плещутся золотые рыбки, английский сеттер дремлет на солнце, друзья увлеченно беседуют о чем-то и жарят бараньи ребрышки, счастливый белобрысый ребенок играет на свежем воздухе. Вот если бы этот дом, этот сад, собаку и даже Сашу перенести в Петербург, а всех остальных заменить, вот это была бы идиллия настоящая. И, возможно, подобный выходной день был самым бы счастливым, и все было бы по-другому. Велись бы другие разговоры, обсуждались бы другие темы. И тогда и мне было бы хорошо…
«Какой хороший был день! Ты счастлива, моя принцесса?» – Франсуа вышел из ванной комнаты с зубной щеткой в зубах и прошел в спальню. Я лежала в кровати вместе с Сашей, который забрался ко мне, и я читала ему «Пеппи Длинный Чулок» по-французски.
– Да, хороший день, хорошо, что закончился! – ответила я.
– Ладно, Саша, иди к себе, уже поздно. Завтра почитаете!
– Еще немножечко, – взмолился Саша, – очень интересно просто! Сейчас Пеппи будет блины печь!
Но Франсуа был непоколебим. Тогда мы с Сашей вылезли из кровати, и я пошла проводить его в спальню, где и осталась дочитывать. Читали мы долго, до тех пор, пока из-за стены не начал доносится храп.
– Ну вот, теперь уж точно все! До завтра, Саша. Спокойной ночи.
– Bisous! Можно я буду называть тебя мамой, когда я у вас?
Вот это новость! Как так? Что за глупость! Вот мать-то твоя порадуется.
– Мамой? Но у тебя же есть мама! Скорее всего, она обидеться на тебя. Я бы так сделала на ее месте.
– А мы ей не скажем! – Саша хитро улыбнулся.
– Окей, если тебе так хочется.
– Спокойной ночи, мама!
****
Воскресение. Казалось бы, что может быть лучше? Но только не в деревне Сен-Питер-Леу, только не здесь. Здесь воскресение – что-то невообразимое. Все, будто, замирает, точнее вымирает. Не работают магазины, кафе. Все сидят в своих домах, если холодно, и в своих садах, если тепло. Отдыхают. Отдыхаем и мы – тупо сидим дома. Когда поначалу я предлагала в воскресение сходить куда-нибудь: на выставку в музей современного искусства, просто пошататься по городу, съездить на море, или посетить замок Гаасбек, мне отвечали, что в воскресение это недопустимо. «Воскресение –для отдыха, – объяснял Франсуа, – а не для замков». Когда я пыталась объяснить, что отдых – отдыху рознь, и что если бы он разгружал вагоны с углем всю неделю, я бы еще поняла и приняла его желание в выходной день сидеть дома, но поскольку он вообще не работает, а сидит на пособии, и единственное его дело в течение недели – возить в школу Сашу, то мне непонятно, почему мы не можем в воскресение прогуляться где-нибудь. Я даже была готова ходить вдвоем с Сашей в зоопарки, театры, детские комнаты, катки и бассейны, без Франсуа, но на это мой муж тоже пойти не мог.
«Я сам хочу проводить время с Сашей, – говорил он, – а тебя вообще опасно отпускать одну, ты, моя принцесса, слишком красивая, познакомишься еще с кем-нибудь! Нет, давайте лучше дома побудем, так же хорошо, спокойно и уютно дома!»
В общем, через полгода моей жизни в Бельгии, я перестала рассчитывать на воскресные походы куда-нибудь и всю неделю с ужасом ждала наступления ненавистного выходного дня.
На этот раз после барбекю накануне, воскресение было еще более угнетающим, чем обычно.
За окном моросил дождь. Небо было затянуто. Даже Ласка не хотела выходить из дома, спала на своей панье, похрапывала. Саша в пижаме уже битый час смотрел мультики в гостиной, Франсуа листал журналы и пил кофе. Я же не знала, чем себя занять. Нет, можно было делать кучу всего: читать, рисовать, поговорить по скайпу, но от тоски, тишины и мороси за окном делать ничего не хотелось.
Господи, за что?! Это же моя жизнь! Почему она проходит так? И я это сделала своими руками!
И тут у меня зазвонил телефон. Вообще по воскресениям мне никто звонить не может, так как те мои немногочисленные бельгийские знакомые, что имеются, заняты обычно по выходным чем-то интересным, они как раз ездят на море, ходят в кино или шляются по городу.
Звонила Маша с курсов.
«Выручай, – начала она, – у Олеси, моей приятельницы, аппендицит, в больницу увезли, а ей в час дня нужно быть на работе, в фитнес-клубе!»
Я, конечно, посочувствовала некой Олесе, знать которую, не знала, но не поняла, при чем здесь я. Оказывается, Маша предлагала мне выйти на работу вместо Олеси.
«Там нужно просто за детьми смотреть, пока родители занимаются. Где-то шесть-восемь человек в группе. Ничего сложного. Выручай! Платят пятьдесят евро за выход!»
Повезло, так повезло! Я окинула взглядом гостиную. Просидеть весь день дома со скучным мужем и не выспавшимся Сашей, или выйти из дома, пусть и на работу?
«Я согласна! Куда ехать?» – ответила я Маше, которая тут же подробно объяснила мне дорогу, дала телефон Жиля, главного администратора, и пожелала удачи.
Теперь предстояло объяснить Франсуа, что этот выходной он проведет без меня. Как он орал, даже рассказывать не буду. Я была и предательницей, и неблагодарной, и глупой русской, которой только и нужно, что показать себя мужикам полуголой. И зачем только я сказала, что работать нужно в фитнесс-клубе с бассейном?
Но все-таки после часа воплей, ругани, моих и Сашиных слез, я ехала на своем рено Твинго по окружной дороге, курила в окно, наплевав на запреты, и была очень довольна собой. Да, 50 евро – небольшая сумма. Но не ради нее я ехала в этот несчастный клуб. Я ехала туда, чтобы куда-нибудь ехать, ехала, чтобы что-то делать, а не сидеть дома, ехала для того, чтобы с кем-нибудь разговаривать, кого-нибудь увидеть, может быть, завести новые знакомства. Ведь уже год я изо всех сил пытаюсь найти свое место здесь, но пока, увы, безрезультатно. Поэтому я была готова ехать куда угодно и пробовать себя во всем, лишь бы найти себе здесь применение. В галерею на Гран Пляс я попала случайно через потомков Пушкина и работала там за двадцать евро в день. Проводить время в самом центре Брюсселя каждую пятницу было, конечно, забавно, но беда была в том, что в галерею никто не заходил. Если честно, не галерея это была вовсе, так – фикция. Три скульптуры одного российского скульптора, почетного члена академии художеств, красовались на первом этаже его же дома, который он каким-то чудом выкупил у города. Как он это сделал, для меня так и осталось загадкой. Сам же почетный член жил в Москве и приезжал в Бельгию два раза в год. Я же по просьбе Пушкиных открывала галерею и сидела в ней с двенадцати до пяти каждую пятницу, а в конце месяца получала сто евро. Визовый центр, в котором я работала четыре остальных дня в неделю, фикцией не был, но работать там мне не нравилось. Одним словом, я находилась в постоянном поиске, тайно надеясь, что мне повезет, и я смогу попасть на бельгийское телевидение. Франсуа меня, естественно, не понимал. Кричал, что работа с визами – дело неплохое. А когда я заводила разговоры о своих желаниях, разводил руками и переводил тему. «Дорогая, в жизни не всегда получается делать то, что хочется, – глубокомысленно заявлял он, – вот я тоже хотел бы получать три тысячи и работать в Ситроене, к примеру, ездить два раза в год отдыхать и погасить наконец-то кредит за дом! А что я делаю? Я живу на пособие. Вот и ты довольствуйся тем, что имеешь. Получилось устроиться в визовый центр, радуйся и работай!» Как меня раздражали эти разговоры описать словами сложно. Я кричала Франсуа: «Но ты не можешь работать в ситроене! У тебя даже образования нет никакого! Ты только школу закончил! О чем говорить! Ты не можешь ничего, потому что не хочешь, тебе удобно жить на пособие! А я училась! Понимаешь?! У меня цель была, я чего-то хотела и хочу! И штамповать визы – это не мое! Что значит, в жизни не всегда получается так, как хочется? Да, не всегда, конечно. Но я знаю, что если чего-то хотеть, к чему-то стремиться, это обязательно будет!» Франсуа, конечно, не понимал меня, просто не мог понять. Но я себя понимала. Поэтому-то и ехала в клуб, потому что работа с детьми – это, конечно, не работа на телевидении, но все-таки.
Клуб был элитный. У входа в два ряда были припаркованы дорогие машины зажиточных бельгийцев, которые здесь играли в сквош, пили крик и посещали хамам. Ну, возможно, и на беговых дорожках бегали.
Я немного растерялась, когда вошла на респшен, уж больно все тут было дорого.
Зато Жиль не растерялся и нисколько не удивился, увидев меня вместо Олеси. Объяснил, что мне нужно провести три часа с группой детей, что возраст у них разный, что сначала нужно с ними позаниматься гимнастикой, потом провести эстафеты, а последний час – бассейн. Вот и все. Делов-то!
Действительно..
– А мне сказали, что за ними в детской комнате нужно посмотреть..
– On s’est tropme. Проходите в раздевалку, через десять минут в розовом зале соберется группа детей.
Жиль показал мне, где можно переодеться и ушел. Странно, дорогой клуб, большие деньги люди платят, чтобы ходить сюда. А у меня даже не спросили документы, и доверят детей каких-то, чтобы я сними три часа развлекалась. Как-то чересчур. Вот тебе и частный бельгийский клуб. Зато когда я со своим дипломом государственного петербургского университета хотела устроиться на работу в креш (в местные ясли) помощником воспитателя, меня не взяли. Чтобы подтирать носы малолетним детям в государственном учреждении, нужно иметь специальный диплом о дошкольном воспитании. Вот так-то, а в элитном фитнесс-клубе, ничего не нужно.
Я стояла в розовом зале и ждала свою группу. Думала, какие эстафеты провести детишкам. Что там обычно с ними делают? Бег в мешках, кто дальше плюнет?
Впрочем, ни то ни другое с доверенными мне малышами провести не получится. Когда я их увидела, точно поняла, ничего не выйдет. Потому что Жиль привел мне группу из семи человек. Двоим из которых на вид было года два-два с половиной, одному мальчику лет восемь, остальным – четыре-пять лет.
– Voila! Profitez bien!
Да уж, насладимся по полной…
Жиль улыбнулся и ушел. А я осталась в розовом зале с детьми, организовать которых, придумать с которыми что-то не представлялось возможным. Ведь они все были разного возраста! Какие уж тут эстафеты.
Мы стояли и смотрели друг на друга. Дети и я, я и дети. И мне хотелось плакать, им, я думаю, тоже.
Но потом, совладав с эмоциями, я взяла себя в руки.
Оглядевшись в этом розовом зале, я обнаружила кегли, скакалки, теннисные мячи и ракетки.
«Сейчас будем играть! Будет очень весело!» – бодрым голосом произнесла я.
Дети недоверчиво закивали.
Малышей, тех, которым по моим меркам, было по два года, я взяла за руки и просто таскала за собой, с остальными пыталась играть. Что-то придумывала с мячиками, что-то незатейливое. Девочкам предложила прыгать на скалках, на скорость. Но прыгать они не умели. Расставила кегли в два ряда, разбила пятерых оставшихся на две команды, чтобы они наперегонки бегали и собирали кегли. Это тоже не работало.
– Скучно все это, я хочу к маме, – ныла девочка Матильда.
– Давай танцевать, – предлагала Софи.
– Меня все это достало, – пробубнил Рудольф, – ты плохой воспитатель, ничего не умеешь!
От этих слов я так и застыла с ракеткой в зубах, потому что с обеих сторон ко мне были прилеплены двухлетки.
– Я не умею ничего?! – завопила я, – Да ты сам-то подумай, как можно с вами тут играть, если это вы, вы ничего не умеете! Придумай сам что-нибудь, раз такой умный!
– В прошлое воскресение с нами был Тиери, он скачал для меня на свой айфон классную игру. Вот это было круто!
– Мой айфон остался в раздевалке. И скачивать я тебе ничего не буду. Здесь спортивный клуб! – крикнула я на Рудольфа.
Рудольф надул губы, хотел было обидеться, но потом передумал и сказал, что на моем месте он бы дал самому себе мой айфон, тогда бы он, Рудольф, помог бы мне в бассейне, а то с такой малышней одна я точно не справлюсь.
– В воде с малолетками еще сложнее, чем на суше, – глубокомысленно произнес он.
Бассейн! Точно. Да, Рудольф, ты определенно соображаешь. Я скомандовала всем закрыть глаза и стоять, не двигаясь, у нас такая новая игра. Разжала обе руки, выпустила маленькие ладошки двухлеток и помчалась в раздевалку. Неслась и думала, только бы ничего не случилось! Только бы с ними ничего не случилось! Семеро детей одни в зале. Эх, надо было назначить Рудольфа главным. Не было меня от силы полминуты, может, минуту. Когда я вбежала в зал с айфоном в руках, представляя себе страшные картины: стоящие друг у друга на головах дети, дети бегающие по потолку и падающие оттуда, все мои семеро подопечных так и стояли с закрытыми глазами, даже Рудольф. Все-таки положительные моменты в воспитании детей у бельгийцев тоже есть. Послушные они.
Рудольф получил свой, точнее мой, айфон, игр, правда, на нем не было, но он что-то там себе скачал, что-то безобидное. Мы с остальными уныло сбивали и сбивали кегли. Потом был collation – полдник, по-русски. Оказывается, у детишек имелись с собой бутерброды, за которыми мы сходили в раздевалку, а еще фрукты, от которых почти все отказались. В общем, я перекусила.
А вот дальше началось самое страшное – бассейн. Прав был Рудольф, ой, как прав, с малышней в воде гораздо сложнее, чем на суше. Особенно, если плавать они не умеют. Одна радость – в воде мы были недолго. Сначала полчаса ушло на то, чтобы всех переодеть в плавки и купальники, а еще напялить на каждого нарукавники. Потом мы гуськом зашли в воду. Я обязала Рудольфа следить за Матильдой, но та ринулась в воду так отчаянно, что тут же пошла ко дну, даже нарукавники ее не держали, она захлебывалась и шлепала изо всех сил руками по воде. Тогда Матильду я взяла на себя, а Рудольфу выделила Адриана, пятилетнего флегматика. И вообще грозно завопила, чтобы все оставались на мели.
Дальше плавали мы так: я стояла по щиколотку в воде, младшие дети елозили животами по дну, кое-кто пытался заходить чуть подальше, по пояс примерно, за ними приглядывал Рудольф. Весело одним словом, а, главное, холодно.
– Можно я прыгну с бортика? – спросил Рудольф, – я же тебе помогаю.
– А ты умеешь?
– Да, в прошлое воскресение Тиери мне разрешал!
– Хорошо, сейчас прыгнешь! – ответила я.
Но осуществить желаемое моему помощнику не удалось…
«Я сейчас обкакаюсь» – кричала Полин и даже плакала, а мы все мокрые и холодные гуськом тащились в туалет, чтобы избавить девочку от страданий. И даже Рудольфу пришлось выйти из воды, одного в бассейне я не решилась его оставить, даже если он и правда умел плавать и прыгал с бортика в прошлые выходные. Рудольф, естественно, проклял меня, ну, да ладно. А что было делать? Мне пришлось вытащить всех детей из-за одной Полин.
Когда Полинино дело было сделано, мы совершили еще одну робкую попытку вернуться в воду, но, не успев дойти до бассейна, в туалет захотел Адриан.
С пятьюдесятью евро в кармане я ехала на своем рено «Твинго» домой. Нет, не могу сказать, что я была расстроена. Все равно день выдался поинтереснее, чем, если бы я осталась дома и просидела в обнимку с мужем на диване перед телевизором, но, пожалуй, больше я не буду подменять ничьих подружек с аппендицитами. Все-таки это – чересчур.
****
Я сидела у камина с ноутбуками на коленях. Хотела поговорить с кем-нибудь по скайпу, но, оказывается, отключили Интернет, поэтому я тупо пролистывала фотографии. Открыла сначала свадебную папку, но разглядывать родственников Франсуа не хотелось, а никого из моих на нашей свадьбе не было. Потом перешла на фотографии с того самого моего злосчастного отпуска. Вот мы с Катей в аэропорту, улетаем. Вот Катя со своим животом, в котором Зинка засела, на пляже красуется. А вот и Франсуа…
Мне даже сейчас странно обо всем этом вспоминать. Как же так все пошло-поехало? Ну да, все началось с того, что Олег мне изменил. И в один прекрасный день я об этом узнала. Изменил он мне со своей натурщицей, Олег, кстати, художник, изменил, чтобы, как он мне объяснил, лучше почувствовать ее образ, понять ее глубже, так сказать. И мы с ним расстались. Я перестала платить за нашу съемную квартиру на Белинского, он ушел к себе в мастерскую, а я уехала к маме. Он, конечно же, думал, что я его прощу, да я и сама так думала, но не простила. Не смогла. Не получалось у меня, как ни старалась – все время представляла себе эту тощую Аню, которая ходила к нему месяц, наверное, и позировала. Если бы эта Аня не была бы еще такая ужасная, хотя, нет, даже если бы была самая распрекрасная, все равно не простила бы. В общем, мы расстались. Тяжело было невероятно – разом все рухнуло: планы, мечты. Растворилась реальность. Казалось, город стал другим. Ничего не хотелось. Вообще ничего. Не знаю, как я все это пережила. Но как-то пережила. Все меня, конечно, жалели, Олега проклинали – все подружки, родители, сестра. А я, вроде бы, и не кляла. Я даже понимала, почему он это сделал. Он очень любит людей и жизнь любит, а я очень любила его. Но любить – одно, простить – другое. Через девять месяцев после нашего расставания, выносив в себе горе разлуки, так сказать, переварив случившееся, заново осознав себя, я поехала в отпуск. Мне по-прежнему ничего не хотелось, но моя беременная подружка Катя, которая не была на море с детства, сказала мне, что это ее последний шанс перед родами, и что я просто обязана поехать с ней. Раз мне и так ничего не хочется, то можно, мол, провести две недели в Турции с беременной подругой, у которой другого шанса, может, уже не будет. В общем-то, я была не против.
Первую неделю мы с ней жили, как и подобает беременным: ели, спали и плавали. Катя отпугивала навязчивых турок своим огромным животом, так что нам никто не досаждал.
На второй неделе Катя по-прежнему не отступала от своего режима, а вот у меня произошел сбой, все-таки я-то не было беременна и не могла столько спать и есть, поэтому вечерами, когда Катя отправлялась спать, я потихоньку начала исследовать местность. Наш пятизвездочный отель был огромный: сто тысяч бассейнов, баров, ресторанов и всего остального. Меня это все очень нервировало, поэтому я предпочитала уходить с территории и прогуливаться по набережной взад и вперед. Обычно доходила до маленького городка, в который набережная упиралась, а потом возвращалась обратно. А что, хорошо, гуляла себе, мечтала, грустила. Когда возвращалась в отель, выпивала бокальчик и спать. На третий вечер моих прогулок, где-то посередине моего пути от отеля до городка меня догнал Франсуа. Он был загорелый, в белой рубашке и, что самое главное, он был, как мне показалось, очень похож на Олега. Вот прямо брат-близнец. Ну, и плюс ко всему, заговорил он со мной по-французски – это меня окончательно сразило. Оказалось, он отдыхает в Ла Бланш, французском отеле, рядом с нашим, с двумя своими друзьями – Марком и Стефаном. Они подарили ему эту поездку, потому что он переживает трудные времена после развода с женой. Мы тут же пошли с Франсуа в тот городок, в который я еще ни разу не заходила, уселись там в маленькое турецкое кафе, пили кофе, потом вино, болтали. Вечер был удивительный. На следующий день все трое бельгийцев весь день пробыли с нами на море, вечером мы все вместе ужинали, потом гуляли по набережной, снова пили кофе и вино в турецком маленьком кафе. И так продолжалось до самого нашего отлета домой.
У меня никогда не было никаких курортных романов, но я примерно понимала, чем они обычно заканчиваются, а именно, ничем они обычно не заканчиваются. От того, наверное, мне было так странно, что Франсуа забрасывал меня смс-ками, звонил по несколько раз в день, а уже через пару месяцев прилетел в Петербург. И тут же сделал мне предложение. При чем, как подобает, кольцо привез, помолвлечное. Не очень красивое кольцо, довольно безвкусное, на мой взгляд, но я была обескуражена, взволнована и счастлива. А уж что творилось с моей беременной Катей которая чувствовала себя причастной к тому, что происходит, Катя радовалась больше меня. В общем, я приняла предложение. Не знаю, как так вышло… Я даже в Бельгии не было до этого. Просто вот так взяла и решила уехать. Уволилась с работы, продала машину, и уехала. Мы были знакомы с Франсуа меньше года, виделись два раза, а я уже перевезла в Сен-Питер-Лёу всю свою библиотеку, почему-то мне казалось, что нужно обязательно привести с собой все книги, и стала бельгийской женой.
– Tu regardes nos photos? – Франсуа подошел сзади, присел на корточки и заглянул в монитор.
– Да, что-то зацепилась, не могу оторваться.
– Ты смотришь фотографии своего бывшего?
– Господи, да нет же, наши с тобой фотографии из Турции! Ты же видишь!
– Но до этого ты смотрела на своего Олега, я уверен! Удали его фотографии! Сделай это прямо сейчас, сделай это для меня.
– Нет, – только ответила я и захлопнула ноутбук.
Что еще добавить на подобный выпад, я не знала. Ну это же бред, и потом, мы сто раз говорили с Франсуа о том, что я никогда бы не вернулась бы к Олегу, что это – пройденный этап, что он живет уже с какой-то женщиной, что я замужем и для меня это важно. Что тут еще добавить, я не знала и молчала. Франсуа вскочил и стал ходить взад и вперед по комнате. Я устало следила за ним. Какой же он все-таки недалекий и ограниченный! Почему я должна удалять иллюстрации своего прошлого, почему я должна забыть об этом? Я же не прошу его, например, не общаться с детьми, не видеться с бывшими женами, не поздравлять с днем рождения бывшую тещу.
– Ты не любишь меня, раз ты не можешь сделать то, что я прошу! Тебе фотографии твоего художника дороже нашего брака. Мне неприятно, что ты тайно смотришь на него! Может быть, ты с ним еще и общаешься?!
Франсуа ходил взад-вперед и гневно выкрикивал предположения, подогревая сам себя. Я по-прежнему молчала. Отвечать на глупость не хотелось. Я молчала и невольно улыбалась. Видимо, такая у меня защитная реакция была на его истерику. Мне не хотелось его успокаивать и убеждать. Мне не хотелось делать то, что я обычно делала в таких ситуациях, – обнимать, говорить нежные слова. Ну, не хотелось. Я знала, что он именно этого ждет, но я не могла себя пересилить. Глупость Франсуа победила мою нежность, она исчезла, испарилась. Я не хотела в стотысячный раз говорить мужу, что люблю его, что забыла Олега, что не смотрю его фотографии и не разговариваю с ним. Я внутренне отказывалась потакать ему. Да с какой стати? Почему я должна что-то объяснять, оправдываться? Его истерика вызывала во мне злость, недоумение и смех. Да, в какой-то момент, когда он кричал что-то про доказательства любви, которых я ему не даю, я засмеялась в голос. В этот момент он резко подлетел ко мне, схватил за руку и потащил.
Дальше все было как в плохом кино. Франсуа выволок меня на улицу и бросил в пруд. Все это произошло за какие-то секунды. Я даже не успела понять, что происходит, сопротивляться я тоже не успела. Он просто схватил меня, как куклу и бросил в воду. Сам прыгнул следом и начал топить – хватал меня за волосы и тащил под воду. Я брыкалась и пыталась кричать, но сделать что-то было сложно. Он, будто обезумил, орал и топил, топил и орал. Несколько раз я хлебнула застоявшейся вонючей воды садового пруда, ноги увязли в иле, было холодно и страшно. Не знаю точно, сколько это все длилось, но в какой-то момент, мне удалось увернуться от него, и я оказалась у бортика, обнесенного с внутренней стороны сеткой, которая служила, вероятно, для укрепления берега. Я стала карабкаться по ней, чтобы вылезти из этой лужи, но тут Франсуа сзади снова схватил за волосы. Но утопить меня на этот раз не вышло. Зато мужу удалось ударить меня лицом об эту самую сетку. Итог –сломанный зуб, разорванные губы, боль, ужас и потеря сознания.
Очнулась я уже в доме. Франсуа долго не мог установить кровь. Еще дольше плакал, умолял простить, просил не заявлять на него в полицию. Потом мы поехали к стоматологу. Врали, что я упала с лестницы. Врач сказал, что на передней зуб, который сложился под углом 90 градусов, но сохранил корень, нужно надевать какие-то скобы, но только через некоторое время, когда пройдет болевой шок.
Через неделю, когда опухоль с губ сошла, а сложенный зуб я выправила сама, без скоб, мы ужинали у Стефана и Сэм, и Франсуа рассказывал друзьям о том, какая я неуклюжая, навернулась в доме и так поранилась. Он рассказывал в красках и со всеми подробностями, делая особый акцент на моменте моего спасения. «Я мастерил комод в подвале, – рассказывал Франсуа, – услышал грохот, выбежал. Даша лежала без сознания. Губы разбиты. С трудом остановил кровь и повез ее к врачу». Друзья качали головами и тревожно поглядывали то на Франсуа, то на меня, а Франсуа теребил мою руку, приговаривая, что теперь все уже позади. А я кивала и криво улыбалась все еще опухшими губами, стараясь поверить в то, что говорил муж.
Франсуа рассказывал о моем падении всем подряд, явно пытаясь убедить самого себя в том, что я действительно упала с лестницы. Между собой о случившемся мы больше не говорили. Я же думала об этом постоянно, но никому ничего не рассказывала. Мне было стыдно признаться. Признаться не в том, что он это сделал, а в том, что я живу с ним после этого. А я жила. Спала с ним в одной кровати, встречалась с его друзьями, готовила обеды, ходила на работу и половину зарплаты отдавала на погашения кредита его дома. Все было, как раньше. Только у меня совсем не осталось уверенности в том, что мой переезд в Бельгию и замужество – правильный выбор. Но я не понимала, что мне делать. Уйти? Но уходить было некуда. Ну, то есть, конечно, было куда. Можно было бы снять квартиру и переехать, а первое время пожить у кого-то из моих местных приятелей, да хотя бы у Маши с курсов. Только мне, если честно, было страшно. Что если Франсуа начнет меня преследовать? А ведь он может. Что если не даст мне жизни? Да и вообще, зачем оставаться в Бельгии? Чтобы работать в визовом центре? Если уж уходить от Франсуа, нужно возвращаться домой. Но как это все провернуть? Как собрать вещи, как упаковать книги? Хотя, все это, конечно, чушь, можно и не упаковывать, можно и не увозить ничего. Можно просто незаметно ночью собрать один-единственный чемодан, вызвать такси и просто сбежать. Приехать в аэропорт, сесть в самолет и уже через три часа быть дома. Господи, как же хочется быть дома! Только что я скажу всем? Маме и папе, Кате? Всем остальным? Что у меня неудачный брак, что Бельгия – ужасная страна, что Франсуа – домашний тиран?
– Дашуль, ну как ты там? Как у вас дела? – мама смотрела на меня с экрана компьютера и улыбалась.
– Все хорошо, мам, все в порядке.
– Как Франсуа? Как его сыновья?
