Текст книги "Я больше не бельгийская принцесса (СИ)"
Автор книги: Александра Лусникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
– Все отлично, передают вам привет. Франсуа и Саша гуляют с Лаской.
– Как ты сама? Какая-то грустная..
– Да нет, мам, тебе кажется. У меня все хорошо!
– А вот папа тут тебе что-то сказать хочет!
– Даш, привет. Видел тут твою программу. У вас там новая ведущая, кажется, ты с ней училась. Лена Лебедева. Симпатичная. А у тебя там как, не нашла работу?
– Пап, я уже полгода, как работаю, ты забыл?
– Да я говорю, нормальную работу не нашла? На телевидении, например? Ты же журналист, а не штамповальщик виз.
– Нет, пап, не нашла.. Но я ищу.
–Дашуля, не слушай папу, подожди, будет у тебя и телевидение, если захочешь. Главное – ты с любимым человеком. А остальное все приложится.
– Да, это главное..
– Целуем тебя и любим!
– И я вас.. Очень!
Утренний сеанс скайпа, родные лица, а впереди целый день грусти и тоски. Господи, что же делать. Ведь я раньше всегда знала, как поступать…
****
Мне повезло, я довольно быстро нашла постоянную работу в Бельгии. Конечно, совсем не такую, как хотелось бы, но все равно. Визовый центр – не самое плохое место. Работали мы в нем вдвоем с Наташей – девушкой из Волгограда. Очень милой и симпатичной брюнеткой. Мы быстро нашли с ней общий язык. Она приехала в Брюссель девочкой. Ее отец работал в Российском Консульстве. Когда, четыре года назад, его перевели в Прагу, Наташа осталась доучиваться в университете. Доучилась, а тут как раз коммерческий визовый центр открыли, и вот она здесь, что, естественно, неудивительно – один папин звонок и все. А вот как я попала сюда – вопрос. На место, как мне потом сказали, было человек пятьдесят, но почему-то взяли меня. Может, я и правда очень красивая, как говорит Франсуа, кто знает. В общем, я прошла собеседование в два этапа и получила работу. Непыльную, надо заметить. Не скажу, что у нас отбоя от клиентов не было, и мы работали, не поднимая головы. Все, кто хочет получить визу в Россию, могут и в Консульство пойти. А вот те, кто не хочет в очереди стоять и разговаривать с тупыми охранниками и у кого есть лишние сто евро, те могут к нам в центр заглянуть. Впрочем, даже у тех, у кого лишних ста евро нет, желание стоять в очереди в Консульство отпадает после первого же визита. Обычно, не умеющие изобразить даже подобие улыбки, консульские охранники впускают в здание по три человека, а остальных желающих отправиться в Россию держат на улице в любую погоду. Надо отметить, что у здания Консульства даже козырька от дождя нет, а Бельгия, как известно, страна дождливая. В общем, одно удовольствие стоять в очереди, что и говорить. А еще никто в этом Консульстве по-французски не говорит, про фламандский вообще молчу. Нет, серьезно, никто. Только английский с русским акцентом и раздражение в голосе – вот, что слышат желающие получить визу в Россию. А уж если у них какой-нибудь вопрос, что-то в анкете непонятно – недовольство консульских работников нарастает, русский акцент усиливается, а бедный бельгиец теряет свое место в очереди. В общем, сложно, что и говорить в Консульстве на визу подать. Но бельгийцы – люди экономные, если не сказать, прижимистые, – и под дождем стоят, и анкеты переписывают. Но некоторые все же не выдерживают общения с милыми русскими работниками визовой службы и к нам идут, в основном, за бизнес-визами. А те, кто к нам приходит за туристическими – эти совсем отчаявшиеся. В общем, не много у нас народа, может, человек двадцать в день, может, двадцать пять, не больше. Анкету принимаешь, мило улыбаешься, на вопросы о Москве и Петербурге отвечаешь – вот и вся работа. Сложно бывает только, когда приходят фламандцы – по-французски они не говорят, могут по-английски, но обижаются сильно, что ни я, ни Наташа, на их родном языке не говорим. Впрочем, ерунда. Мало ли что им там не нравится.
Мы приходили на работу к девяти. Первый час просто пили кофе и разговаривали. Я обожала этот наш нерабочий час. Так приятно было просто говорить по-русски о том, о сем. Наташа обычно болтала без умолку. Рассказывала, какой фильм посмотрела накануне вечером со своим бой-френдом Кристофом, или о том, куда они пойдут ужинать с друзьями в пятницу вечером, или о том, какой комод купила на броканте в прошлые выходные. Наташа часто посещала броканты, любила старинную мебель и всякие предметы интерьера. Она родилась на Волге, но выросла настоящей бельгийкой: любила хорошо одеваться, привыкла на длинные выходные ездить в Ардены или в Испанию, разбиралась в дорогих винах и была настоящим гурманом. Мы никогда не говорили с ней о литературе, например, книг она не читала со времен посольской школы. Не интересовалась живописью или кинематографом. Она не знала таких имен, как Фрида Кало или Джон Фаулз, Чарльз Буковски или Бэнкси. Ну, то есть целый пласт современного и уже не очень мира проходил мимо нее. Но зато она любила советские комедии, на которых выросла, часто от нее можно было услышать фразы из фильмов «Москва слезам не верит» или «Служебный роман», которые уже давно стали крылатыми выражениями. Меня это цитирование только радовало. Значит, мы все-таки одной крови, все-таки нас что-то объединяет. А когда Наташа ударялась в детские дачные воспоминания, как до посинения купалась в Волге, как ловила раков, как воровала с мальчишками картошку, чтобы запечь на костре, я лишний раз убеждалась, что у нас много общего – целое детство. В конце концов, мне и не нужно обсуждать с ней последнюю книгу Шмитта или только что перечитанный мною роман Мураками. А вот болтать с Наташей о жизни за чашкой кофе – просто необходимо. И как мне нравилось, когда, обсуждая свои частые ссоры с Кристофом, то и дело восклицала, изображая актрису Елизавету Никитищихину из «Покровских ворот»: «Высокие, высокие отношения!». И отвечала сама себе голосом Ульяновой: «Нормальные, для духовных людей!» С Наташей было легко обсуждать житейские проблемы, и только ей я кое-что рассказывала о себе и о своих отношениях с мужем.
– Пока ничего не предпринимай! Вот гражданство получишь через год, тогда можешь действовать, а пока потерпи! Уже два года терпишь, жалко вот так все бросать! – объясняла мне Наташа.
Я согласна с ней не была. Я не ждала гражданства. Зачем оно мне? Ведь я приехала в Бельгию к мужу, хотела провести с ним жизнь, родить детей, жить долго и счастливо. Я не уезжала из России, чтобы уехать, не искала никого, просто так получилось. Я встретила Франсуа, когда мне было это нужно, когда меня предал Олег, когда, казалось, что мир рухнул. Вот тогда появился Франсуа, и я искренне думала, что это – судьба. Теперь выходит, что я ошиблась. Значит, нужно уезжать обратно.
– Да ты сама подумай, раз дали тебе такой шанс – жить в Европе, значит, нужно им воспользоваться! Подожди! – Наташа искренне не понимала, о чем я еще думаю. Для нее жизнь в Бельгии была прекрасна. Она чувствовала себя здесь как рыба в воде и ни за что бы не променяла свою бельгийскую жизнь ни на какую другую. Родители звали ее в Прагу, подыскали ей место в Пражском культурном центре, но Наташа и думать об этом не желала.
С десяти начинали приходить посетители, и где-то часа два-три мы были плотно заняты их анкетами. К часу дня народ рассасывался, и мы с Наташей закрывали офис, чтобы подняться на второй этаж бизнес-центра, в бистро «Chez Biz», на ланч. За восемь евро мы брали себе по салату и по куску теплого багета, и продолжали утренние разговоры.
– Вернуться ты всегда успеешь, сиди и не дергайся. Получишь гражданство, вот тогда и уходи от своего тирана. А пока, я бы на твоем месте подыскала ему замену.
– В смысле?
– В прямом. Вон, к нам кто только в офис не приходит. Легко можно найти замену Франсуа, не выходя из бюро. Я все этого симпатичного Ламбертса, футболиста Зенита, который в прошлом месяце за визой приходил, забыть не могу. Какой он все-таки красавчик!
– Но я же замужем! Сначала нужно тогда все с Франсуа решить, уйти, а уж потом…
– Глупость! Сначала нужно замену найти, а потом и уходить можно будет.
Да, в некоторых вопросах мы с Наташей к общему знаменателю прийти не могли.
– Добрый день! Можно?
На пороге нашего бюро стоял принц. Да, по-другому и не скажешь. Только белого коня не хватало. А так – чистой воды: высокий брюнет, с темно-синими глазами. Одет просто и элегантно – голубые джинсы, вельветовый пиджак, белая рубашка и небрежно повязанный шарф.
Наташа расплылась в широкой улыбке и даже чуть привстала из-за своего стола.
– Конечно, можно, проходите, вы говорите по-русски! Как это приятно!
Молодой мужчина прошел в офис и остановился у Наташиного стола, мое рабочее место было вторым. Бросил на меня взгляд, улыбнулся и продолжил разговор с Наташей.
– Да, я немного говорю по-русски. Уже пять, вы, должно быть, закрываетесь, но, может быть, я успею подать документы на визу юржан, то есть срочную.
Наташа сияла. «Успеете, успеете, не переживайте, присаживайтесь, сейчас все сделаем! Может быть, кофе?»
Принц был не прочь выпить чашечку, поэтому Наташа скомандовала мне сварить для клиента крепкий кофе, и я отправилась в подсобку, где у нас была кофе-машина. Обычно кофе никому мы не предлагаем, но обычно к нам и не приходят такие вот принцы да еще русскоговорящие.
Пока машина варила кофе, я все думала, с сахаром ли пьет принц, или со сливками, или и с тем и другим. Мне казалось, что он должен пить без всего, чистый черный крепкий кофе. Но, вдруг я ошибаюсь? В итоге, пришлось взять поднос, на который я поставила упаковку с кусочками сахара и блюдце с двумя порционными сливками, и выйти в зал из подсобки как настоящая официантка, разве что без белого передника.
Принц почему-то уже сидел перед моим столом, держа папку со своими документами, а Наташа стояла перед зеркалом, которое висело у нас на входе в бюро, и красила губы.
– Прости, Даш, прими документы, меня Кристоф ждет, мы же сегодня едем к его .. ну, в общем, не важно! Опаздываю!
Наташа мотнула головой, густые черные, как смоль, волосы взметнулись вверх и аккуратно распределились по плечам.
– Всего доброго, – обратилась она к принцу, – моя коллега примет у вас документы.
Она посмотрела на принца и улыбнулась, он посмотрел на нее, а потом повернулся ко мне, будто не веря, что я тоже могу что-то здесь делать, кроме кофе, а я посмотрела на Наташу, которая в этот момент подмигнула мне и сделала широкие глаза. Что она хотела этим сказать, я так и не поняла.
– Чао-какао, до завтра, – бросила она и выскочила из бюро.
Мы с принцем остались одни.
Оказалось, впрочем, что он никакой и не принц, хотя от истины я была недалека.
« Le cont» прочитала я в его паспорте приписку к фамилии Дюпеи.
– Так и писать в анкете, что вы граф? – спросила я у молодого человека.
– Думаю, да, – ответил он и отпил кофе, в который, как я и думала, не добавил ни сливок, ни сахара.
Больше я ни о чем не спрашивала. Граф Дюпеи тоже молчал. Он вообще, по-моему, как-то расстроился, что Наташа ушла, сразу сник как-то и перестал улыбаться. Я тоже сидела с кислым видом.
Минут десять я заполняла анкету, и за все это время мы не проронили ни слова.
В конце я только спросила его, насколько срочно ему нужна виза, и он ответил, что хотел бы получить ее уже завтра.
– Это возможно?
– Да, все возможно. Стоить только будет триста евро, а так, пожалуйста.
– Вот и хорошо. Тогда сделайте завтра. Я бы хотел быть в Петербурге в эти выходные.
– В Петербурге?! Как я вам завидую..
Принц вопросительно посмотрел на меня. А потом неуверенно поинтересовался: «Вы любите этот город?»
Я кивнула. И принялась рассказывать графу о том, что Петербург – самый лучший город на свете, что сейчас там белые ночи – удивительное время. Меня по-настоящему понесло, я рассказывала ему о Фонтанке и Летнем саде, о Васильевском острове и дворах Капеллы, о местах Достоевского и арт-центре «Пушкинска, 10». Я рассказывала и рассказывала графу о городе, в который была влюблена, который чувствовала всем своим существом. Я рассказывала графу о Петербурге, и мне казалось, что я шагаю по его улицам, вижу его силуэт, чувствую воздух.
– Зачем вы уехали оттуда? – задал мне вопрос граф Депюи, когда я, наконец, закончила.
– Это была ошибка, – ответила я.
За ужином в этот день я рассказала Франсуа о визите клиента голубых кровей по фамилии Депюи.
– Так это же двоюродный брат Лоранс, бывшей подружки Тиери, помнишь, я рассказывал тебе о ней, она – тоже графиня. Их всего двое с такой фамилией осталось. Брат ее – завидный жених.
– Да?
– Его состояние оценивают в полтора миллиарда евро.
– Ничего себе! Действительно, завидный, а еще такой симпатичный! Просто красавец!
Не знаю, зачем я только произнесла эту фразу. Ведь я уже изучила своего мужа. И почему я не могу просто молчать?
– Да как ты можешь говорить такое мне? У тебя совсем нет совести! Может, ты и переспать с ним хочешь?! А-а? Может, ты уже сделала это? – принялся вопить Франсуа, не взирая на то, что за столом сидел его сыночек Тома, который на слове «переспать» тут же оторвался от своего телефона и с неподдельным интересом смотрел то на меня, то на своего папу.
– Нет, тебя даже на работу нельзя отпускать. Ты только и можешь, что на мужиков смотреть!
Франсуа еще долго распылялся, кричал, экспрессивно махал руками, разбил бокал с вином. Завел себя настолько, что минут через десять уже ходил взад и вперед по комнате, как загнанный в клетку зверь.
Мне ужасно не хотелось успокаивать его, оправдываться и что-то объяснять, но слишком явно я помнила зловонную воду пруда, а фантомные боли в зубе постоянно давали о себе знать. Поэтому мне пришлось снова играть роль покорной и виноватой жены: я бегала за Франсуа по комнате, объясняла, что назвала графа красавцем просто так, что люблю я только его, Франсуа, что никто мне не нужен, кроме него. Мне даже пришлось всплакнуть, и только после этого муж мой успокоился.
– Только завтра на работу не пойдешь! – подытожил он.
– То есть как? Мне же нужно, рабочий день же!
– Ничего, один день пропустишь, скажешь, что мигрень. Пусть этот граф-молокосос визу свою без тебя забирает.
– Но это же бред?! – робко возразила я, но увидев, как наливаются злостью глаза мужа, добавила, – Хорошо, как скажешь.
В четверг, когда приступ моей мнимой мигрени прошел, и я снова была в офисе, а на своем столе я обнаружила букет ирисов.
– Это тебе наш граф принес, – загадочно улыбаясь, сообщила Наташа. Чем-то ты его зацепила. Молодец, действуешь!
– Да брось ты.. Прекрати. Я просто рассказала ему о Петербурге. Он туда первый раз едет.
Мне было приятно и одновременно странно думать о том, что граф Депюи, завидный жених Бельгии, принес мне цветы. И я тут же почувствовала себя виноватой перед мужем. Я вдруг представила, что бы было со мной, если бы Франсуа узнал о букете.
– Я поставлю цветы к тебе на стол? – спросила я Наташу – если вдруг Франсуа зайдет в офис, такую истерику из-за этого закатит.
Наташа с недоумением посмотрела на меня.
– Да он – тиран! Может, он тебя вообще дома запрет? На работу пускать не будет? Это же настоящая тирания. Так скоро и бить тебе начнет. Как, кстати, твоя мигрень?
– Спасибо, отпустило!
Цветы я действительно переставила не зря. На следующий день Франсуа без предупреждения заглянул ко мне на ланч, мимо, говорит, проезжал. Да, мой неработающий и не выходящий из дома муж по каким-то, только ему известным делам, оказался возле Российского посольства.
Он сразу же обратил внимание на цветы. Измерил взглядом Наташу и поинтересовался, кто же ей подарил такой прекрасный букет.
– Мой жених, Кристоф. Он вообще часто мне дарит цветы. Вчера вот забегал на кофе и принес. Внимательный он у меня.
Франсуа, будто бы, выдохнул.
– Да, получать цветы от жениха или мужа – приятно. А вот от малознакомых людей – жест, который можно расценить неоднозначно. Женщина, принимающая цветы от мало знакомого мужчины, намекает ему на то, что готова вступить с ним в интимную близость.
Наташа уставилась на Франсуа. Ей явно хотелось возразить, но я вклинилась в разговор и перевела его в другое русло. Вскоре Франсуа ушел.
– Слушай, твой муж, прости меня, – это клиника. Может, ты права, и не стоит гражданства ждать, ноги – в руки и беги от него подальше. Он же ненормальный у тебя!
Я кивнула. Легко сказать «беги». Гораздо сложнее взять и убежать.
****
– Принцесса моя, сегодня мы обедаем у моих родителей, ты помнишь?
– Да, как тут забудешь. Конечно.
– Ты что, снова чем-то недовольна? Может, ты не хочешь идти к родителям?
– Нет, что ты, конечно, хочу. Что за вопрос. Удивительно интересный день намечается.
Франсуа улыбнулся и поцеловал меня, он никогда не чувствовал иронии в моем голосе, когда она там присутствовала, и всегда видел подвох там, где ничего не было.
Пенсионеры-родители Франсуа полгода жили на юге Франции, в старинном доме пятнадцатого века, а полгода в Бельгии, в доме, через улицу от нас, в этой же дерене. Вообще сейчас они должны были прохлаждаться у себя во Франции, пить пастис и отмокать в бассейне, но случилось непредвиденное – мать отца, девяностолетняя старушка, стала совсем плоха. Неожиданно так состарилась, в девяносто-то лет! Вот и было принято решение держать семейный совет, что же с ней делать. Родители Франсуа по этому поводу даже из Франции на недельку приехали, чтобы поучаствовать в этом деле. И сегодня на обед приедут брат и сестра отца моего мужа, которые-то и решат, что же делать с престарелой матерью.
Бывать у родителей мужа и без брата с сестрой отца – одно удовольствие, а уж таким составом – удивительный обед будет, не иначе.
– Bonjour, ca va? -Маргаретт, мама Франсуа, обмусолила мои щеки почему-то тройным бизу и пригласила проходить в гостиную.
Этим летним июльским днем поливало, как из ведра, поэтому застолье в саду отменилось.
Отец моего супруга, Рене, полулежал в кресле с газетой в руках. Пришлось подойти к нему, наклонится и тоже изобразить обязательное в этой семье, да и в этой стране, бизу. Раз-два, третий раз целовать уж точно не буду. Папаша попытался улыбнуться, но вместо улыбки из него вырвался протяжный вздох, зловонное дыхание из его рта обдало меня, и я отшатнулась. Будем считать, целовально-приветственный ритуал пройден.
– Что на обед? – поинтересовался Франсуа.
– Стумп твой любимый и булетты – крикнула из кухни Маргаретт.
– Вкуснотища! – обратился ко мне муж.
Я кивнула и уселась перед вечно включенным в этом доме телевизором.
Булеты и стумп, говоря человеческим языком, – котлеты и марковно-картофельное пюре. Вот уж, действительно, деликатес.
– Клод и Аньес придут через час только, они решили заехать в maison de retraite в Андрелехте. Чтобы уже было о чем сегодня говорить предметно, – обратился Рене к сыну, – так что вы пока отдыхайте.
Maison de retraite – дом престарелых – ах, вот куда собрались упрятать старушку. А я-то подумала, будут решать, кто из детей возьмет ее к себе. Ошиблась, как обычно. Действительно, что за глупость.
До приезда родственничков, мы, как и было велено, отдыхали. Франсуа с папой смотрели теннис по телевизору и потягивали вино. Маргаретт возилась со своим стумпом. Мне пришлось из вежливости предложить ей помощь, но, к счастью, она от нее отказалась. Я вышла в сад, покурила под дождем и вернулась в дом. Делать было нечего. Теннис меня никогда не интересовал, но пришлось присесть перед телевизором.
– Tu n’aime pas le tennis? – спросил меня отец мужа.
– Нет. Я люблю футбол.
– Футбол – спорт для масс, теннис – для избранных, – глубокомысленно заявил Рене.
– У меня папа – бывший футболист, – зачем-то ответила я, но Рене никак на это не отреагировал. Он снова с неподдельным интересом уставился в экран, Франсуа тоже, не моргая, пялился в телевизор. Они с отцом были очень похожи: одинаковые прямые носы, густые волосы, глубоко посаженные глаза. Только Рене был седой. Франсуа пока поседеть не успел.
Впрочем, похожи отец с сыном были не только внешне. Занудство и узколобость Франсуа – явно от папы. Шестидесяти двух летний Рене не работал уже десять лет. Вышел на пенсию раньше положенного срока. У них, у бельгийцев, так можно, если работать не рвешься и готов потерять немного в деньгах. Рене был как раз из таких. Он никуда не рвался. Он любил сидеть дома и смотреть телевизор. Гордился, что никогда не изменял себе, ни в чем.
« Я уже восемнадцать лет каждое утро на завтрак ем банан и тост с шоколадом. Восемнадцать лет, изо дня в день! – с гордостью любил рассказывать он, – И каждый день выпиваю два бокала красного вина! Два и точка! Таков мой принцип!»
Да, Рене был принципиальным. Его невозможно было переубедить, невозможно было что-то ему доказать. Уж если он решил что-то, то никакие аргументы на него не действовали. В прошлый наш визит мы поссорились с ним из-за политики.
– Вы бомбите мирных граждан в Сириии, – кричал на меня Рене, будто я лично отдаю приказы российским бомбардировщикам.
– Эти обвинения в адрес России бездоказательны, – пыталась спорить я со свекром.
– Что за глупость! Все же очевидно!
– Кому очевидно? О чем вы? Это же антироссийская пропаганда!
Рене кричал, багровел и плевался, пытаясь объяснить мне свою правоту. А я вместо того, чтобы промолчать, только подливала масла в огонь. В общем, в прошлый раз в этом холодном доме было жарко, хорошо, что сегодня выходной, по телевизору теннис и никаких новостей.
Наконец-то пришли Клод и Аньес, и мы уселись за стол. Начался бесконечно-долгий обед. Хваленый стумп Маргаретты был едва теплый, равно как и булетты, но Франсуа уплетал их за обе щеки и искренне нахваливал. Маргаретт радовалась. Все-таки наивысшее счастье для любой матери – это когда ребенок с удовольствием ест то, что она приготовила.
Ели молча, к семейному совету перешли, когда со стумпом было покончено. И довольно быстро сошлись на том, что дом престарелых в Андерлехте – лучшее место для матери. Других вариантов никто и не рассматривал. Тут зачем-то влезла я и принялась рассказывать о том, что любому человеку лучше в семье, особенно пожилому. Вспомнила свою бабушку, у которой был инсульт, и которую мы с мамой после него выходили. Рассказала этим тупым бельгийцам о том, что бабушка была лежачая, что я лично меняла ей памперсы и мыла ее, что мы с ней занимались, расхаживали ее, делали массажи, но никуда никогда ее не отдавали, ни в какие дома престарелых. Зачем я это сделала? Все, кто сидел за столом, включая моего мужа, с недоумением смотрели на меня, а потом единогласным решением приняли отправить старушку в maison de retraite и как можно скорее.
Спорить начали только тогда, когда дело дошло до оплаты. Вопрос, кто и сколько будет платить за маму, вызвал жаркие споры. Детей у старушки было трое: Рене, Клод и Аньес, но почему-то просто разделить плату за содержание матери в доме престарелых на троих было невозможно.
Аньес делала большие глаза и что-то невнятно бормотала про своего сына, обращаясь к братьям: «Вы же понимаете, как я с ним мучаюсь». Братья кивали.
– А что с вашим сыном? – зачем-то спросила я и тут же пожалела.
Все дружно начали шикать на меня. А Рене, видимо, на правах хозяина дома и вовсе ответил мне, чтобы я не лезла не в свое дело.
– Все русские такие бестактные!? – нервно добавил он.
Я выразительно посмотрела на свекра и завопила.
– Да! Все такие! Невоспитанные, бестактные, какие еще? Ну, же помогайте?! – кричала я.
– Успокойся, принцесса, – лепетал Франсуа.
Но успокоиться я уже не могла! Что я такого спросила, что такого сделала? По какому праву меня называют бестактной, да еще добавляют «как все русские». Националисты хреновы!
Я выскочила из-за стола и уже на выходе из гостиной крикнула:
– И еще мы бедных сирийцев бомбим, прикрываясь борьбой с терроризмом!
Что они там обо мне говорили и как в итоге договорились платить за бедную старушку, мне было неинтересно, я вернулась домой и закрылась в спальне, залезла под одеяло и пролежала там до вечера. Франсуа домой пришел поздно. Но, что удивительно, не кричал на меня. Наоборот, даже попытался извиниться. А потом рассказал мне семейную тайну.
– У Аньес сын страдает шизофренией, – объяснил он мне.
– У Аньес? Я думала это сын Клода какой-то больной, – удивилась я.
– У моего кузена Марка, сына Клода, была попытка суицида, но никакого диагноза у него нет, а вот сын Аньес, бедный, действительно болен, – ответил мне муж.
Он ушел гулять с Лаской, а я так и осталась лежать в кровати, сославшись на головную боль.
Теперь все сошлось! Ну, конечно, по линии отца Франсуа все сыновья ненормальные. Как я раньше не поняла! Значит, и Франсуа тоже не просто распущенный и ревнивый, он тоже больной!
От этой мысли ко мне одновременно пришли облегчение и страх. Легко было от того, что теперь картина моей жизни прояснилась, а страшно потому, что теперь мне было очевидно – я живу с человеком, от которого можно ждать чего угодно!
«Если бы он утопил меня тогда в бассейне, его бы даже не посадили, наверное», – думала я, погружаясь в сон. Ночью у меня начался жар.
****
Шел уже пятый день моей болезни. Температура 39 и дикий кашель. Больше ждать я не могла и пошла к врачу. Пошла – громко сказано, поползла, скорее. Вызвать врача на дом в Бельгии невозможно, потому что не положено по страховке. Вызвать можно только амбюланс, скорую помощь, но уже за деньги, при чем, за большие. И этого никто никогда не делает. Даже с приступом аппендицита бельгиец скорее сядет в машину и сам помчится в больницу, чем заплатит за вызов медицинской кареты. Что же касается участковых, простых, из поликлиники, то их здесь просто нет, поэтому и вызывать некого. В Бельгии всем заведуют доктора частной практики: окулист, лор, хирург, проктолог. Ну, и терапевт тоже. Вот к терапевту я и поползла. Семейный врач моего мужа и его родственников был в отпуске, поэтому приползла я к незнакомому терапевту, в дом напротив.
На входной двери красовалась табличка на фламандском. Я позвонила. Щелкнул замок, и дверь автоматически открылась. Я вошла внутрь, по узкой лестнице поднялась на второй этаж и попала в небольшой холл, по периметру которого были расставлены диванчики для ожидающих приема. Приема ожидали трое: две дамы неопределенного возраста и мужчина лет сорока.
– Добрый день. Я на примем к доктору Жиссо, кто последний, – спросила я по-французски.
Дамы посмотрели на меня и ничего не ответили. Может, и правда не говорили на французском, а, может, как водится, посчитали ниже собственного достоинства переходить на язык лодырей, оккупировавших Фландрию. Мужчина же все-таки пожалел меня и по-фламандски ответил, что он пойдет сейчас, а одна из двух дам будет крайняя в очереди.
В принципе, мне все равно, кто там последний, когда все пройдут, тогда и мне можно будет. Я уселась на скамейку и принялась ждать. Мы посидели минут пять. Я то и дело заходилась кашлем, а эти трое косились на меня.
«Да пошли вы! – отвечали им мои больные воспаленные и не накрашенные глаза, – Это в вашей чудо-стране даже врача больному человеку домой не вызвать! Вот и заражайтесь теперь, я не виновата!»
Ломило все тело. Я закрыло глаза. «Интересно, доктор Жиссо – мадам или месье? И будет ли он говорить со мной по-французски? Вообще-то фамилия у него не фламандская, но принимает он в коммуне Сент-Питер-Леу, может, ему тоже запрещено говорить с клиентами на французском?»
Минут через пятнадцать, из кабинета вышла мать с ребенком, лет так семи, а в кабинет зашел мужчина. Я продолжала сидеть. От аспирина, который я приняла перед выходом, чтобы сбить температуру, на лбу выступила испарина. Жар постепенно проходил. Еще минут через десять от доктора Жиссо вышел мужчина. От звука открывающейся двери я открыла глаза и увидела, как дамы вошли в кабинет врача почему-то вместе. Я посидела еще минут двадцать, температура окончательно упала, ломота в теле прошла, только кашель по-прежнему душил, и где-то в спине тонкой нитью пробегала еле уловимая боль.
Дамы из кабинета вышли, и я попала наконец-то на прием к доктору Жиссо, который-таки оказался женщиной, лет пятидесяти, худой, бледной, остроносой и, как выяснилось через пару минут, неприятной.
Я поздоровалась с доктором на французском. Она по-фламандски ответила мне и предложила присесть.
– Я не говорю по-фламандски!
– Но мы же во Фландрии! – возразила доктор, не переходя на французский.
– Но я пациент, ваш клиент, вы можете пойти мне на встречу? – продолжала я.
– Но вы же понимаете фламандский, – не унималась доктор Жиссо, – вот и будем говорить на двух языках.
– Я не понимаю, я догадываюсь! И вообще я русская!
– Ах, русская, с иностранцами я могу говорить по-английски, – ответила Жиссо уже на языке Шекспира.
– Mon Dieu! Какая глупость все это, ладно, давайте по-английски.
На том и порешили. Надо заметить, мой английский оставлял желать лучшего, но все-таки не в какое сравнение с фламандским не шел. Я кое-как объяснила, что у меня сильный кашель, температура держится уже несколько дней. И что неплохо было бы выписать мне антибиотики, которые бы я сама бы себе давно купила, если бы в Бельгии антибиотики продавались без рецепта.
– Давайте померяем температуру, – протягивая мне градусник, произнесла мадам Жиссо.
– Но сейчас-то у меня ее нет, я же сбила специально, чтобы к вам дойти, с тридцатью девятью как-то ходить не очень.
– Раз нет температуры, тогда даже не знаю, что и делать.
– Подождите, мы же не в детском саду, я – взрослый человек, говорю вам, что мне плохо. Это явно вирус, начался бронхит, мне нужны антибиотики.
– Вы что врач? Откуда вы знаете, что вам нужно?
На последней фразе мадам Жиссо немного взвизгнула, и я поняла, что дело не очень.
– Может, вы хотя бы меня послушаете? – робко спросила я.
Доктор смилостивилась, задрала мне кофту и принялась слушать.
– Хрипов нет! – отрапортовала она и добавила, – знаете что, подождем пару дней, придете ко мне еще раз, если кашель не пройдет, а температура будет, тогда я вам выпишу лекарство. Пока же используйте аспирин при температуре, пейте больше жидкости.
Я так и вытаращила глаза.
– Но я же вам говорю, температура держится со среды! Под 39 уже три дня, и не думает подать.
– А сегодня только пятница, приходите после умкэнда, если картина не изменится! С вас 50 евро.
Я еще долго припералась с доктором и просила выписать мне лекарство, на английском, французском и даже фламандском, но все было тщетно. Заплатив 50 евро, я поплелась восвояси. Вечером с броканта вернулся Франсуа, целый день провел он в Льеже, покупал и продавал антикварную мебель, которой занимался последнее время.
Узнав о том, что я ходила к врачу и не получила рецепта, он пришел в ярость, чем, признаться, удивил меня. Ни разу еще он не поддерживал меня так рьяно.
