Текст книги "Наркоза не будет"

Автор книги: Александра Сашнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– Зачем тебе музыка? – спросила его Коша, махнув рукой на проигрыватель.

Он, мыча, закивал в их сторону.

– Для нас?

Евгений радостно заулыбался. Помахал рукой и убежал. Хлопнула входная дверь. Коша почувствовала, что напряжение в мышцах стало меньше.

– Что он все время улыбается, меня это бесит. Тебя не бесит? спросила она у Муси, поднимаясь.

– Ы-ым... – сказала Муся и повернулась лицом к стене.

– Ты опять спать что ли? – Коша посмотрела на подругу с изумлением. Блин! У тебя не нервы! У тебя провода!

– Ага... – согласилась Муся и отрубилась.

– Ну и пожалуйста...

Коша сходила в ванну, пошарила в холодильнике, побродила по комнатам, пару раз зевнула и снова завалилась рядом с Мусей.

***

(Рита)

Она быстро промахнула, как подруги перепирались, решая выходить им из дома или нет, как они наконец вышли, как шарахались от мерседеса и как почти поссорились. В следующий раз Рита Танк углубилась в текст, когда увидела еще один сон. Сны Е-Кош ее развлекали.

(Коша)

Воронний крик облаком клубился над кладбищем. Черные силуэты тревожно перелетали с ветки на ветку, тяжело раскачивая верхушки тополей. Коша доковыляла до чистенькой солнечной лужайки и поняла, что больше не может сделать ни шагу. Нашла укромный уголок между могилками и рухнула в траву. Облака взволнованно клубились перед ее взором, затягивая золототочащие синие куски неба, вызывая еле слышную грусть.

– Какой-то сплошной си бемоль... – пробормотала Коша, и глаза ее захлопнулись.

Она снова увидела этого человека.

Но на этот раз все было хуже.

Она шла по каким-то бесконечным трамвайным путям. Ее обгоняли вагоны, но она не могла почему-то уйти на тротуар. Небо было такое же сюзюлево-темное, как в том сне, когда она видела руки. Человек в Черном Сюртуке шел за ней следом. Она оборачивалась, чтобы убедиться, что это он, и всякий раз видела его затылок. Черт! Как же узнать точно – он это или нет?

Трамвай снова обогнал Кошу, едва не саданув по спине. Она отскочила и, отряхивая ушибленное плечо, поплелась дальше. Через некоторое время вокруг нее оказались стены и заборы депо. Пахло мазутом и была слышна ругань рабочих из ремонтных ям. Звякали ключи. Коша попыталась спрятаться и посмотреть на Человека в Сюртуке невзначай, но он умудрялся не только всякий раз отвернуться от нее, но и точно повторить ее движение.

Внезапно Коше пришла в голову довльно интересная идея. Она подумала, что если посмотрит на себя в зеркало, а этот человек окажется рядом, то он не будет отворачиваться. – И она сможет наконец узнать – он это или нет. Как это часто бывает во сне, Коша тут же очутилась перед черной глубиной зеркала. Человек остановился у нее за спиной и она действительно увидела его лицо – вернее его отсутствие.

У него не было лица. Просто не было. Там не было гладкого места. Там не было никакой ткани, затягивающей его. Просто не было лица. Вот и все.

Он медленно надвигался на нее из стекла.

Коша закричала и побежала вперед в открывшийся в стекле ход.

Потом во сне был провал.

Следующая часть началась с того, что Коша знала – она должна кого-то убить. В руке ее был пистолет. Каким-то образом это снова оказался тот тоннель, по которому ее водил лодочник. Только теперь посреди него лежали трамвайные рельсы. Известный субьект шел впереди нее. Его голый угловатый затылок мерно покачивался в такт шагам. Коша прицелилась и плано выдавила спуск. Откуда-то она знала, что это нужно делать так. Грохот выстрела оглушил ее.

Коша очнулась от того, что на лицо упала крупная холодная капля. В небе перекатывались затухающие раскаты грома. Глаза открылись и увидели, как на фоне серого стремительного неба мечутся космы ветвей, и ветер безжалостно вычесывает из них листочки и обломки веточек. Вторая капля заставила Кошу вскочить и съежиться от холода.

Она поняла, что сейчас хлынет ливень и побежала, не обращая внимания на кротовые норки и кочки.

Коша бежала, сосредоточившись полностью на процессе бега, пока не достигла серого дома на улице Опочинина. Полыхнуло огромным белым всполохом. Коша рванула тугую дверь общаги, и когда та с тяжелым скрипом задвинулась за спиной, снаружи глухо раздался раскат грома.

Коша сунула паспорт вахтерше и рванула на третий этаж.

В раскрытые окна лестничной шахты врывался мокрый холодный ветер, безжалостно грохоча рамами. И веселье бури передавалось дверям и стенам общаги. Лестничный пролет стонал и выл сквозняком, будто огромная органная труба.

Коша открыла знакомую дверь. Роня сидел на подоконнике на фоне дождя, и колотил по клавишам ноута. Позади него неслись серые стада туч. Вспыхнула молния и резанула холодным лезвием по стеклам в корпусе напротив.

– Привет! – кивнул Роня, не поднимая головы.

Коша подошла ближе.

– Блин! Роня! – от возбуждения она заговорила стихами. – Трусов запасных у тебя, я уверенна, нету. Где же ноут ты взял? Как же так? Дай скорее ответ мне!

Коша запрыгнула на стол напротив и принялась болтать ногами.

– А вот... – сказал Роня задумчиво и погладил машину по крышке.

Ноут был хорош. Отличный экран мог бы показывать не только буковки, но и подвалы "Дюка Нукена", подумала Коша.

Протянув руку, Роня добыл с полки и протянул подружке новенькую, книгу еще непопранную ничьими сальными отпечатками, следами рыданий на трогательных местах и непотушенными бычками.

– Ну и что? – спросила Коша. – Это ты?! Ты написал?

– Уже издал! Тундра! – сказал Роня ласково оглаживая переплет.

Коша недоверчиво заглянула внутрь.

– Черт! Роня! Как я тебе завидую! Ты – "кчемный"! Ух, как я тебе завидую! Поздравляю! Надо почитать, что ли... Автограф мне не надо. Ты ж знаешь, что мне вещи некуда складывать. Потеряю...

– Да? – Махнул Роня. – Можешь не утруждаться. Ничего не потеряешь. Детектив с элементами порнухи. Правда, я горжусь. Я долго стиль подбирал. Много говна перечитал. Вот... Научился сам. Пойдем лучше куда-нибудь посидим? Зато!

Роня пошлепал себя по карману и добавил:

– Все собственно из-за этого.

Коша вдруг обеспокоилась:

– А ты не боишься его в общаге держать?

– Не боюсь. – Роня вытащил из-под кровати огромный пакет. – Но буду осторожен. Буду прятать под кроватью. Я специально его не в упаковке нес, а в пакете.

Роня сунул ноут в пакет и, действительно, запихнул под кровать, задвинув драным чемоданом со своими носильными вещами.

– Ну вот. Не видно, – сказал он, тихо улыбаясь. – А к тому же я сейчас сделаю еще одну вещь.

Он вытащил из тумбочки кривой самодельный колокольчик и веревку. Неспеша расплел ее, извлек тонкий волнистый шнурок и, подпалив его с обоих концов, привязал к шероховатой дужке колокольчика. Потом Роня поднялся на ципочки и намотал свободный конец веревки на дуралевую штангу, перекинутую с одного шкафа на другой, на которой висела штора обозначающая стену.

Коша молча наблюдала.

После того, как колокольчик был подвешен и проверен на звонкость и прочность, Роня приступил к следующей операции. Он подошел к входной двери и черным маркером нарисовал на ней непонятный иероглиф, что-то пробормотал и повернулся к Коше:

– Ну вот. Пойдем?

– Пойдем, – кивнула Коша. – А чего это ты делал?

Роня хитро ухмыльнулся, пряча лицо в ладонях и помотал головой:

– Не скажу...

– Ну, и не надо... – пожала Коша плечами.

Они бодро направились в сторону центра. Свежий воздух сочился запахами мокрой листвы, и светлое небо весело отражалось в блестящих лужах. Коша вспомнила недавнее приключение и засомневалась, было ли это на самом деле. Голова над правым ухом тупо болела. Коша потерла ее ладонью, пытаясь вспомнить, где могла удариться, но безрезультатно.

: – ) – ТАК БЫЛА ОБОЗНАЧЕНА СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА

(Коша)

Приятели сидели в кабаке на Грибоедова и со вкусом чревоугодничали.

– Осетринка хороша! – сказал Роня. – Откуда ты такие места знаешь?

– Были когда-то и у меня бабки, – вздохнула она.

– А ты бы купила что-нибудь путное. А то все по ветру.

– Блин! – Коша начинала все сильнее раздражаться. – Откуда ты знаешь, что по ветру, а что не по ветру?

– Да нет. Не мое дело. – Роня снова занялся пищей.

– Ты бы знал, как они мне достались... – Коша опрокинула целый стакан залпом и бросила выразительный взгляд.

– Ты же продала картины?

– Да... – злобно согласилась Коша. – Продала! Только мне для этого еще кое-что пришлось сделать! Вернее меня и не спрашивали! А так бы мне за них и гроша не дали бы! Хотя их сразу же какой-то француз взял по такой цене, что мне квартиру хватило бы купить... Но они все Вальку достались! Вальку! Конечно! У него аренда, бандюки и все такое. А мне бабки не нужны! Я искусством так занимаюсь! Для удовольствия. Он мне честь оказал, что продал их французу. А вообще-то я ему, типа, еще должна! Сука!

Из глаз Коши брызнули слезы.

– Откуда ты знаешь? – Роня внимательно посмотрел Коше в глаза.

Та опустила голову и насупилась над тарелкой, пытаясь сдержать слезы.

– Зыскин проболтался...

Роня отхлебнул вина.

– А что тебе пришлось сделать?

Коша повозила вилкой по тарелке, вздохнула.

– Ты что? Совсем дурак? Что ты меня мучаешь своими дурацкими вопросами? Специально?

Роня покраснел:

– Правда, я честно не понимаю, о чем ты...

Коша фыркнула:

– Догадайся с трех раз, что может сделать девушка, чтобы заработать денег. Только не говори, что ты этого не знаешь.

Роня грустно поднял брови и покраснел еще больше.

– Что, так на самом деле бывает? Я думал – только в кино.

Коша расхохоталась:

– Я тоже думала, что в кино! Так вот ни фига! В кино бывает только, когда все по-нормальному. А в жизни все так, как ты боишься подумать. К сожалению девушкам платят только за это. Просто, когда к этому прилагается что-то еще – это стоит дороже. Ну, типа бывает хозяйственное мыло, я бывает гель для душа... Типа этого. Ладно. Давай пить. Думать об этом – удавиться захочется. Зато в армию не идти. У всех свои проблемы, как говорил один знакомый америкос. А ты-то что покраснел? Фигня все это! – Она подняла бокал. – За присутствующих здесь дам!

В предбаннике кафе послышалась возня.

Выпивая, Коша скосила глаза в зеркало. Вошла парочка – толстый золотозубый мужик с мальчишкой лет шестнадцати, длинным, как картофельная ботва.

Роня усмехнулся:

– Не только женщины...

Коша проводила взглядом странную парочку.

– Ну... Бывает...

Вошли трое парней в стильных черных майках и брючках, лекально облегающих круглые подкачанные попки. Последним вошел крепкий пожилой человек в высоком черном свитере. Она узнала его, но решила, что это глюк. Просто похож. Очень уж непривычно обыденно он выглядел в этой одежде.

– А ты не преувеличиваешь? Почему ты решила, что он не дал бы тебе денег просто за живопись?

– Да?! – Коша начала раздражаться. – Я тоже так думала, пока он меня не поимел. Честно говоря, у меня какой-то гипноз был, когда все это случилось. Я одной половиной головы понимала, что он хочет сделать, а другая говорила мне – как можно так плохо думать о человеке? Это же взрослый! Взрослые же все умные, хорошие! Предки меня знаешь, как долбили из-за учителей? Ну я и привыкла, что взрослые, значит – правы! Пока я думала и уверяла себя, что этого не может быть, он меня и трахнул.

– Может, не надо было? Может он так бы купил их? – с сомнением в голосе еще раз спросил Роня.

– Не надо было точно! – Коша резанула кусок с такой яростью, что чуть не опрокинула тарелку. – Но не потому! Он даже разговаривать со мной не хотел. И теперь про живопись ни слова! Просто не надо было. Надо было тупо по башке ему чем-то долбануть и выпотрошить его сраные карманы. И яйца отрезать и в рот ему засунуть! Да, ладно! Никто еще ни умирал от этого. Некоторые всю жизнь так живут. Все леди делают это!

Коша выразительно посмотрела на Роню.

Тот смутился окончательно:

– А что ты на меня-то орешь? Я-то никогда от тебя этого не хотел! На пляже тогда ты сама захотела так! Я даже не просил!

– А что ты глупые вопросы задаешь? – рявкнула Коша на грани истерики.

Осетрина кончилась.

Настроение у Коши стало окончательно раздерганное – не то морду набить кому, не то, чтобы ей кто набил. Вот и на Роню наорала. А он и правда ни в чем не виноват! И от этого она еще сильнее разошлась.

Она отвернулась и наблюдала за красивыми мальчиками.

– Коша! – начал Роня. – Знаешь, что я тебе скажу? Тебе надо научиться кое-каким вещам. Когда ты перестанешь выражаться, как ПТУшница? Зачем это тебе?

– Блин! Что вы меня все жить учите! – Коша швырнула вилку, подумала и снова взяла в руку, глаза тут же намокли. – Не знаю... я понимаю, о чем ты говоришь, но я очень плохо думаю о себе. Мне кажется, что я очень плохая. Я точно никчемная и с этим уже ничего не сделать!

Роня уже пожалел о том, что затронул опасную тему. Он плохо понимал, что нужно делать дальше. Посетители начали оглядываться.

– Кошкина! – окликнул Роня подругу. – Прекрати! Ты не хуже других. А местами так и получше. Что ты о себе так плохо думаешь? Пойми, что к тебе все относятся так, как ты сама к себе относишься!

– Да пошел ты! – Коша недовольно поморщилась. – Еще скажи, что я сама виновата, что Валентин меня трахнул.

– Конечно сама, – хладнокровно объявил Роня. – Хотя я не стал бы так переживать на твоем месте. Ты расстраиваешься, потому что думаешь, что это он тебя поимел. А ты переверни. Это ты его поимела!

Коша дернула плечом и запихнула в рот кусок.

– Роня! А ты никогда не хотел голубым стать? – Кровь с лица хлынула к сердцу, там столкнулась с другой кровью, которая хлынула из всех других мест, и чуть не разорвала горло.

Роня беспокойно оглянулся, увидев Кошину обморочную бледность.

– Что?

– Это он...

Она увидела, как тому, кого узнала, принесли поросенка, картина сна отчетливо вспыхнула перед глазами. Золотистые блики в зеркале опасно замельтешили. Отражение старика торжественно улыбнулось ей. Коша боялась и оглянуться, и не оглянуться.

– Роня! Я тебя очень прошу, пойдем отсюда. – сказала она, поднимаясь.

– Что случилось-то? Тебе плохо? Сходи в сортир!

– Я тебе потом все объясню, – она залпом выпила стакан и направилась к выходу.

Раздосадованный Роня догнал Кошу на улице и резко выговорил:

– Меня достали твои истерики! – и резко пошел вдоль канала.

– Да! Конечно! У тебя-то не бывает никаких истерик! – завизжала она и вдруг, сорвав с руки часы, швырнула их в воду.

Роня остановился:

– Зачем ты это сделала? Что тебе сделали часы?

Коша молчала, стыдясь своего глупого поведения.

– Ты можешь мне объяснить, что ты изменила тем, что выбросила часы? снова повторил вопрос Роня. – Ты стала лучше? Богаче? Свободнее? Зачем? Ты не хочешь со мной говорить?

– Блин! Как я тебя ненавижу, когда ты из себя учителя корчишь! фыркнула Коша и отвернулась.

Теперь она вытащила из кармана проездной, огрызок карандаша, ключ и все это полетело следом за часами. Роня пожал плечами и двинулся в сторону Невского.

Коша постояла пару минут в одиночестве, глядя, как закружился подхваченный темной волной светлый прямоугольник старой проходки в метро, и побежала за Роней следом.

– Роня! Прости меня! Это все он! – Коша хватала его за рукав и канючила. – Прости меня, Ронечка! Прости глупую Анисью! Мне самой противно. Только я ничего не могу против него сделать!

– Против кого? – Роня в упор посмотрел на Кошу.

– Ну ты видел? Мужик с поросенком! Это тот, кто мне снился. Помнишь?

Роня пожал плечами:

– Ну и что?

– Он преследует меня.

Роня разозлился:

– Да это ты сама себя преследуешь! Все! Перестань себе придумывать всякую гадость, и она оставит тебя в покое! И поменьше напивайся, а то еще и не то увидишь!

На месте Рони она точно так же рассвирепела бы, но на своем ей было гадко. Закатное солнце высматривало точечки пор на Ронином лице и пересчитывало ресницы. Он вздохнул и медленно поплелся дальше. Коша волоклась следом, отстав на шаг.

– Ладно! – сказал Роня через некоторое время. – Может быть, это я мудак.

И они помирились.

На прощанье Роня дал ей полтинник.

СМЕРТЬ РЫЖИНА

(Коша)

Есть кошачий Бог.

Он отомстил Рыжину за смерть Чернухи.

Жестоко.

Несколько дней после явления в кабаке, Коша не вылезала из дому, старательно приводя в порядок все свои записки и крася потихоньку холсты. Ее хватило ровно на неделю, но и за это время она сделала много. Надеясь, конечно, что готовые холсты куда-то продадутся, но без особой уверенности. Она чувствовала, не умея этого объяснить, что сейчас время других понятий. Что ни за живопись, ни за какую другую работу платить никто не будет. Потому что деньги – это энергия. А кто же ее отдаст просто так. И работа это только повод взять свои деньги, если ты знаешь как. Как это сделать?

Удивительно, как еще Роне за книгу заплатили. Надо, кстати, узнать, как он этого добился.

В четверг около четырех часов вечера Коша отшвырнула кисти. Удовольствие от работы перестало компенсировать ощущение бесперспективности. И в голову начали лезть такие мысли, что живопись сама по себе большое удовольствие, а еще и деньги за него получать – не много ли? Возможно, работа должна быть обязательно чем-то отвратительным, чтобы за нее платили. Но нет. Ничего отвратительнее мытья туалетов на вокзале Коше не приходило в голову. Но вряд ли у вокзальных техничек денег было больше, чем у Валька.

Где же берет деньги Валек?

Да вот там и берет. У Коши, даже у Рината и Рыжина, наверное отщипывает себе так, что может себе кое-что позволить. А на самом деле, не зря у него руки такие, все в цепях и костяшки сбитые. Он костяшками деньги добывает.

Коша с грустью посмотрела на свои тонкие слабые кулачки, приспособленные держать кисть или перебирать дырочки на флейте и вздохнула, так и не решив ничего умного.

Она перелезла через подоконник и, размахивая руками, направилась в сторону Василеостровской, чтобы купить бутылочку пива. Лето! Солнце! Этого никто не мог отобрать у Коши. Не нашелся еще Валек, который мог бы прикарманить себе Солнце и наживаться на нем.

На перекрестке Коша наткнулась на Зыскина. Какой-то потерянный, он шел своей утиной походкой по Большому проспекту. Увидев Кошу в просвете убегающей в сторону Гавани перспективы, он издали замахал руками и закричал что-то нечленораздельное. Коша остановилась, ожидая, когда Зыскин подойдет.

Зыскин приблизился и поздоровался с неловкой улыбкой:

– Привет! Как дела?

– Да... Не знаю. Наверно клево! – Коша пожала плечами.

Ветерок скользнул по ногам и в ботинок ткнулся желтый сморщенный лист. Коша убрала ногу, и он, шурша побежал дальше.

– А где Муся? – вздохнул Зыскин. – Вы же всегда вдвоем!

– Не знаю, – снова пожала плечами Коша. – Я ее уже неделю не видела... У нас тут такая история была. Наверно сидит у тетки, скрывается.

– Какая история?

– Крутая! – Коша покрутила головой и взъерошила волосы руками, вспомнив перестрелку на мосту. – Угости меня кофе.

– Пойдем, – покорно согласился Зыскин и повернулся в сторону ближайшей кофейни. Он взял пару чашечек, и они присели в уголке, на сквозняке около незакрытой двери.

– Ты знаешь, Рыжин умер, – сказал Зыскин.

– Да!? Это приятная новость. Ты не из-за этого так переживаешь? – Коша даже не пыталась скрыть своего злорадства. – Что мне нравится в тебе, Зыскин, так то, что можно не скрывать откровенных чувств. Ты гораздо умнее всех самцов, которые мне попадались раньше.

– Спасибо, – Зыскин не обратил никакого внимания на дерзость. – Нет. Не из-за этого. Он шел по улице. И сверху на него упал горшок с цветком. Кажется, это был кактус.

– Да? Хорошо, что это был кактус! Это важно.

– Да, – Зыскин кивнул в знак согласия. – Хозяйка потом посадила его обратно. Кактусу не так опасно упасть сверху, как, например лимону или фиалке.

Коша сразу представила, как сверху на труп Рыжина хладнокровно смотрели желтые глаза серой пушистой кошечки.

– Я знаю, кто его убил.

Зыскин вопросительно поднял брови.

– Это кошачьи ниндзя отомстили за смерть Чернухи, – удовлетворенно пояснила Коша.

– Не понимаю, – осторожно сказал Зыскин и отхлебнул маленький глоточек.

– Ты что, не знаешь, что он убил Чернуху?

– Он убил Чернуху?! А Ринат сказал, что она упала из окна, недоверчиво сощурился Зыскин.

– Шняга! Это Рыжин ему наврал. Я была там, когда они ее убили.

– Кто они?

– Там был Рыжин с каким-то прыщавым сопляком. Они закрылись в комнате, я думала – они педики, а они там что-то делали с Чернухой, потому что я слышала, как она заорала и выпрыгнула из окна. Представляешь, как надо было ее замучить, чтобы она выбросилась на асфальт? Очень жалею, что не догадалась ворваться чуть пораньше. Честно сказать, я рада, что его грохнули.

– А ты уверенна, что это не случайность? – Зыскин задумчиво склонил голову.

Он не хотел верить в кошачьих ниндзя. Он точно знал, что кошки по количеству мозга, да и на вкус не очень отличаются от кролика и не могут плести заговоры. Хотя о смерти Рыжина он тоже не жалел. Ему неприятно было вспоминать, как Рыжин пытался время от времени облапать Мусю.

– Уверенна! Знаешь почему? – Коша наклонилась к Зыскину с торжеством на лице. – Потому что я сама видела, как этот приятель – прыщавый мальчик упал около трамвая и ударился головой о рельсы. Как следует ударился. Я видела!

– И что? Разве он не мог поскользнуться? – опасливо и недоверчиво спросил Зыскин, покачивая маленькими женскими руками кофейную чашечку.

– Мог. Он и поскользнулся. Но вина его была, вероятно, не так велика, как вина Рыжина! – сказала Коша и замерла, ошеломленная открытием.

– Почему ты так считаешь?

– Потому! – Коша вдохнула побольше воздуха. – Потому Зыскин! Что если вина мелкая, то за нее сразу звездюлину дают. Мелкую! А если вина большая, то звездюлина откладывается на потом! Кто-то там наверху лепит все это время звездюлину потяжелее! И я даже не знаю, что за звездюлина ожидает теперь Валька!

– Ты хочешь сказать, что существует такая звездюлина, которую можно получить после смерти? – предположил теоретически Зыскин, и Коша увидела, что он успокоился. Зыскин всегда успокаивался, когда переходил на теорию.

– М-м-м... – замялась Коша и увидела, что Зыскин смотрит в корень. Да! Думаю, да. – согласилась она и довела мысль до конца. – Потому что такую завездюлину один человек заработать не может. Такую звездюлину можно заработать только целым поколением, народом... Ты понимаешь о чем я. Те, кто позволяют совершать над собой зло, виноваты в этом так же, как те, кто совершает! Блин! Жертвы тоже виноваты! Зыскин!

Вероятно, платой за чрезмерное умственное напряжение стала внезапная слабость, охватившая Е-Кош, не смотря на выпитый уже, вполне приличный кофе. Она увидела, что все как-то наклонилось, будто блюдце Земли кто-то на секунду приподнял с одного края. Или она прошла поворот Американских горок.

Зыскин молчал.

– Зыскин, а что говорит психология? – Сосредоточенно спросила Коша. Надо ли обязательно кого-то убивать, или себя убивать, или чтобы тебя убивали, чтобы просто жить?

– М-м-м... ну, типа есть Эрос и Танатос, – сказал уверенно Зыскин, припоминая тонны прочитанных книг по психологии.

– Да? Хм... – Коша провела пальцем по пестрому пластику столика. – А если без всякого Эроса иногда хочется себя убить, просто, потому чтобы узнать, как это?

– Это у тебя гиперсексуальность подростковая до сих пор, – солидно определил Зыскин.

– Да какая там! – Коша махнула рукой и чуть не расплескала кофе. – Я уже смотреть ни на кого не могу. Меня тошнит от этого.

– Попробуй завести ребенка.

– Зачем?

– Тогда и узнаешь?

– Как я его могу завести, если сама не знаю – зачем я. Он спросит меня зачем, а я – не знаю. Он же не собака.

– Ну... – Зыскин вздохнул, – Когда он спросит, значит ему тоже заводить кого-нибудь пора.

– И так далее? – Коша в упор уставилась на Зыскина.

– Ну... типа, – он опустил глаза.

– Мазафака! Если бы ты знал, как мне от этого хреново! – Коша отпихнула от себя полупустую чашку и нахмурилась.

Зыскин отхлебнул маленький глоточек.

– Лучше не думать об этом... Проще просто жить. Воспринимать жизнь, как поход в кинотеатр.

Коша допила кофе, ворочая в голове необъятные мысли, которые не говорились словами и не укладывались ни на какую полочку, но не переставали от этого быть.

– Зыскин, – продолжила она допрос. – А ты жрал когда-нибудь наркотики?

– Пару раз...

– Ну и как?

– Пустое это, как говорит твоя подруга Муся.

Коша сморщилась:

– Мы вместе так говорим! Это я придумала!

– У нее лучше звучит, – грустно вздохнул Зыскин. – И вообще она мне больше нравится. Она мягкая и пушистая. А ты злюка и вечно всякую дрянь спрашиваешь.

Коша пропустила это мимо ушей и спросила дальше:

– А ты видел пустое пространство?

– Видел.

– А сеточки там и все такое?

– Ну... Все видят.

– А это внутри или снаружи? Что говорит психология?

– И внутри и снаружи.

– Как это?

– Раздражитель снаружи, а интерпретация внутри... Раздражаешь ты себя химией "изнаружи", а видишь сознанием "извнутри". Сейчас проводят опыты по передаче светового сигнала прямо в зрительное поле с искуственных рецепторов. Это откроет гигантские перспективы. Можно будет транслировать прямо в мозг абсолютно виртуальный мир.

– Зачем?

– Люди стремятся к этому. Власть. Все хотят власти.

– Точно? Ты уверен, что это все химия? А пустота? Все предметы исчезают, вообще все. Я, типа, думаю, может пространство вообще не существует без предметов и без времени. То есть оно и есть время и предметы. А так ничего вообще нет. Ну, типа все предметы надо нарисовать, чтобы они были, как в телевизоре, по строчке... ну, это грубо... Но тогда прикинь как клево! Можно сосредоточиться на одном моменте времени – на самом коротком, короче которого нет, то и никаких нет предметов, и нет никакого пространства – и можно появиться потом где угодно, потому что там все в одном месте находится в одной точке. Короче, все – нигде и никогда на самом деле. Как в компуке – пикселами нарисовано. И если добраться до одного пиксела, то можно вынырнуть, где угодно, на любой строке.

Зыскин постучал ложечкой по стакану.

– Вообще это бред, в который я не верю, но в одном институте так уходили.

– Что, в реале?

– Да... Там сажали зеков в сурдокамеры и ждали, что будет. Некоторые сходили с ума. Некоторых там уже не находили. Тогда им радиомаяки стали вешать. Совсем забавно получилось. Маяк засекается, а человека там нет.

Коша глубоко задумалась и воскликнула:

– Блин! Круто! Хочу!

Зыскин поморщился.

– Брось ты! Не надо это все для нормальной человеческой жизни. Католики совершенно справедливо выжигали на кострах тех, кто мог и туда и сюда. Это просто лишний геморрой.

Коша цинично посмотрела на Зыскина:

– Да! Я знаю, почему выжгли... Чтоб было легче пипл эксплуатировать. Как его эксплуатировать, если он то там, то здесь?

– Отчасти так...

– Да точно так! Никто никогда не заботится ни о каком благе, все только измеряют, у кого член длиннее. Потому водку и сигареты не запрещают, что от них ничего такого не грозит, хотя от них не меньше народу дохнет.

Зыскин отставил чашку, вытер тщательно пальчики и закинул на плечо свою обычную сумку.

– Не думай ты об этом. Не к добру. Это для жизни ненужная информация, пойдем... Живи тихо. Кочумай. Выйди замуж, заведи детей...

– Детей? Чтобы они тоже кочумали? Никогда!

– Не нужная это информация, я тебе говорю! – рассердился Зыскин. Пойдем, на нас смотрят.

– Почему? Почему не нужная? А что нужная?

– Пойдем, говорю... – Зыскин открыл дверь. – А насчет зэков я пошутил. Это разводка, чтобы исследования профинансировать. Как превращение свинца в золото. Это была просто туфта, чтобы взять денег на науку.

Коша с изумлением посмотрела на Зыскина.

– И что? Ты хочешь сказать, что с тех пор ничего не изменилось?

– Нет. Тому пример психотропное оружие и торсионные поля...

И Коша покорно шагнула в волну сквозняка. Разговор с Зыскиным просто вытолкнул ее из реальности окончательно. Она вдруг поняла, что люди живут пользуясь не правдой, а ложью. И только она, глупая овца, ничего в этой жизни не понимает. И потому-то ей никто и не хочет платить. Она же призрак, а кто же будет давать деньги призракам?

Они дошли пешком до малой Голландии и бесцельно бродили вдоль каналов, предавшись внезапной дружбе, заглядывали в медленную воду.

– Зыскин, – сказала Коша и торжественно остановилась. – Хочешь я тебе балладу прочитаю? Только не прикалывайся, ладно?

– Хочу! – покорно сказал Зыскин.

С ним редко просто дружили. Обычно от него чего-то хотели. Зыскин, прости Кошу – она тоже нагло пользовалась тобой.

Коша вздохнула и, прерываясь, чтобы вспомнить написанное начала:

– Слушай:

Полнолуния тонкие пальцы

серебром вышивают на пяльцах

путь бездомный бродяжек усталый

отражается в ряби канала.

Мимо странных названий,

Сердце к памяти будет ласкаться

...м-м-м.. ля-ля-ля-ля-ля-ля....

Тусклый гипс изваяний

не устанет во сне улыбаться.

Праздник кончился, плачет

Венеция об утраченном дне.

Камни стекла сверканье монеток

словно снятся сквозь зыбкие грани...

Сладким голосом флейты

нас течением тянет.

м-м-м.... ля-ля-ля....

... на бумагу безумные знаки,

точно шею на плаху кладет.

И преступник он сам и судья,

в танце медленном кружит ладья.

Полночь.

Время топор опустило...*

Дальше не помню. Ну как?

– Сама написала? – спросил Зыскин и, опустившись на корточки, нежно шевельнул рукой в протекающей воде. – Красиво – "тусклый гипс изваяний".

– Ага... Что-то находит на меня временами, – вздохнула Коша, наблюдая как вода побежала вихрем муара.

Зыскин поднял от канала внимательные глаза и задумчиво произнес:

– Почему-то талантливые люди не так успешны в жизни, как обычные... Слушай. А что за история, в которую вы влипли с Мусей?

– Какая история? А! Да мы уже вылипли. – Коша опустилась на корточки рядом. – Фигня. Короче мы нашли дипломат с наркотиками, а за нами потом два глухонемых на мерседесах гонялись. И стреляли. Прикинь! Как в кино!

– Что?! – удивился Зыскин и по-кошачьи встряхнул рукой. – Прямо на дороге нашли?

– Ну да! Пошли поссать в разрушенный дом. А потом выходим и он стоит... Чемодан. Мы его схватили и бежать. Мосты уже начали разводить. Мы все уронили в Неву. Утром менты на катере вылавливали пакеты.

– Так это вы натворили? – Зыскин недоверчиво оглядел Кошу.

– Мы... А что особенного? Случайно все вышло. Мы не хотели. Мы думали – там бабки. Если б знали, что наркотики, даже подходить бы не стали.

– А вас менты не ищут? – обеспокоился Зыскин.

– Да... – махнула Коша и поднялась. – Нужны мы им. Один мерс прямо в реку свалился с бандюком вместе. Я б на месте ментов все на него повесила.

– А... – Зыскин кивнул. – Логично.

Они поднялись по гранитным ступенькам наверх и побрели вдоль трамвайных путей.

– А Муся шхерится. Наверно боится. А мне бояться нечего. Все равно, все бабки опять кончились.

– А ты опять Валентину работы продай, – без тени иронии предложил Зыскин. – Он тебя очень хвалил.