Текст книги "Огонь неугасимый"

Автор книги: Александра Паркау

Снежные слова

 
Нависли пепельные тучи
И стелят снежный белый плат.
Слова ласкающих созвучий
В моем сознаньи не звучат.
 
 
Слова мне кажутся пустыми,
Холодными, как этот снег…
Какое слово или имя
Принять захочет человек?
 
 
Событья шире и огромней,
А жизнь все уже и бедней…
Что можем мы любить и помнить
В тревоге вечной наших дней?
 
 
Весь мир лежит пустыней снежной
И полон страшных, снежных слов.
Нет на душе созвучий нежных
И звонких, ласковых стихов.
 

О ней

 
Целый день с железной крыши капало,
Прыгали по лужам воробьи,
А душа о прошлых веснах плакала,
Пряча слезы глупые свои.
 
 
И казалось все не настоящее,
И часы казались сочтены…
За обедом подали хрустящие,
Золотые пухлые блины.
 
 
И шутил с расставленными винами
Смелый луч, прыгнув в дверную щель…
Все равно, – как будто сердце вынули
У привычных жизненных вещей.
 
 
И приход весны совсем не радовал,
И луча не радовал привет…
Соблазняли тщетно маскарадами
Объявленья шумные газет.
 
 
Доктора все объясняют нервами,
Мистики предчувствий вечно ждут,
А подруги признаками первыми
Старости печаль мою зовут.
 
 
Но о Ней, Далекой, боль щемящая
Просыпается с дыханием весны…
За обедом подали хрустящие
Золотые, пухлые блины.
 

Богульник

 
Случайный луч обводит светочем
Квартиры пыльной уголки,
Ласкает рыженькие веточки,
Где почки, точно узелки.
 
 
В голубоватой хрупкой вазочке
Я собрала из них букет…
Нет, не букет, – скорее вязочку,
Кустов обиженных скелет.
 
 
Корицей пахнет он и хворостом.
Сухою мерзлою травой….
Так пахнут на полянах поросли
В сединах осени больной.
 
 
И вот когда на этих палочках,
Колючим вздыбленных пучком,
Распустится живою алостью
Цветок душистый за цветком,
 
 
Когда по стеблям дрожью светлою
Прольется радости волна,
То значит, – я не верю этому,
То значит, что пришла весна.
 
 
И в сопках, упоен победами,
Теснится всходов хоровод….
И на границе заповеданной
Богульник розовый цветет.
 

Похороны гусара

 
Вечерний туман серебрится,
На улицах серо и сонно, —
За белой идет колесницей
Печальный кортеж похоронный,
 
 
Над темным досчатым забором
Закатное кружево тает,
Сгрудились немым коридором
Домов безучастные стаи.
 
 
И движутся тихо по парам
За гробом друзья и родные…
Когда-то служил он гусаром
В те дни и те годы былые.
 
 
Тяжелым раздерганным шагом
Прошла его жизнь, отшумела…
Трехцветным завернуто флагом
Сухое недвижное тело.
 
 
У щек – побледневшие розы
И астр погребальных букеты…
Последние вытерты слезы,
Последние песни допеты.
 
 
Замолкло протяжное пенье,
Все тускло, мертво и убого…
Такого-ли он погребенья
Просил, умирая, у Бога?
 
 
Когда-то служил он гусаром
И видел в минуты агоний —
Как полк весь в предсмертном кошмаре
Пронесся на взмыленных конях…
 
 
Отличья безвременьем стерты…
В России-б не так хоронили…
С оркестром, под конным эскортом
Несли-бы гусара к могиле.
 
 
Но что это? Четко и звонно
Вдали застучали подковы…
Откуда отряд этот конный
Из сумрака всплыл городского?
 
 
Друзья-ли с погостов, с пожарищ
Пришли, сбросив времени заметь,
Узнав, что скончался товарищ,
Пропеть ему Вечную Память?
 
 
Вмешался-ль загадочный случай,
Георгий-ли, воин вмешался,
Но только японский летучий
За гробом отряд продвигался.
 
 
И всадники к гривам холеным
Склонялись в мундирах защитных,
Отчетливым цокали звоном
По уличным камням копыта.
 
 
И медленно с топотом конным
К преддвериям церковки старой
Доставил кортеж похоронный
Земные останки гусара.
 

Туда – к чужим

 
Вокзал… Толпа… Мелькают лица, руки…
И поезд тронулся… Метнулся синий дым…
От милых мест вагон с чеканным стуком
Уносит вдаль… Туда – к чужим?
 
 
Заборы, домики, заброшенные дачи,
Фанзенки ветхие, подгнивший серый тын…
Прощай, мой друг, печальный и невзрачный,
Нескладный беженский Харбин.
 
 
Ты столько раз в годины испытаний,
В смертельный час волнений и тревог
Давал приют уставшим от скитаний
И душу русскую берег.
 
 
В суровый век разгула и наживы
Хранил, как клад, все то, чем дорожим,
Чем ценен мир и люди в мире живы…
Ну, а теперь туда – к чужим!
 
 
Лежат на столике охапкой хризантемы,
Бегут в окне равнины и леса,
Все гуще дым… Конец, конец поэмы, —
Твердят колес стальные голоса.
 
 
Скитальцев горестных не кончена дорога,
Так много стран, но солнце в них одно…
И путь домой один… Путей в чужбину много
И дымом застлано окно.
 
 
Прощай Харбин! Со всем, что сердцу мило
Союз души навек нерасторжим.
Слепая, жуткая неведомая сила
Несет нас вдаль… Туда – к чужим!
 

Серебряный Дайрен

 
Туман, туман над городом клубится,
В жемчужной дымке тонет пароход…
Серебряным крылом серебряная птица
Чертит стекло завороженных вод.
 
 
На ржавых петлях заскрипели сходни,
Качнулась пристань, двинулась назад…
И вот плывем по милости Господней, —
Скользит в воде отпущенный канат.
 
 
Протяжный гонг сзывает вниз к обеду,
Забыт земли привычный, старый плен.
Там впереди – печали-ли, победы?
Там, позади – серебряный Дайрен…
 
 
Плывем, плывем в молочные туманы,
За бортом брызг курчавится ажур,
Мелькнул вдали, в час утренний и ранний
За пеленой, как призрак, Порт-Артур…
 
 
В неясной мгле заколебались тени,
Из серых бездн простерлись сотни рук…
Тяжелых лет тяжелые ступени
Замкнули жизнь в нерасторжимый круг.
 
 
И снова гонг… Не звон-ли погребальный?
Вобрал туман все звуки и лучи…
Кругом мертво, пустынно и печально…
Земное сердце – замолчи.
 

В море

 
Пеною ветер брызжет, —
Весел, лукав, силен…
Памятью в сердце выжжен
Ряд дорогих имен.
 
 
Небо безбрежно сине,
Море еще синей, —
На водяной пустыне
Белый сполох гребней.
 
 
Ветер упрямо гонит
Полчища волн к борту…
Если мечта утонет,
Как нам спасать мечту?
 
 
С криком несутся птицы,
Жизни и смерти нет,
Лишь за кормой ложится
Светлый широкий след.
 

Издалека

 
Так любовно, так грустно и нежно
Вспоминаю ушедшие дни…
Скоро там среди россыпи снежной
Ярких елок зажгутся огни.
 
 
На зеленых пушистых иголках
Засверкают гирлянды свечей,
Сор от хвои пахучий и колкий
Затрещит в красных жерлах печей.
 
 
Ну, а здесь – серый дождик осенний
Мочит охру разбухшую стен,
И ложатся лиловые тени
На широкие листья драцен.
 
 
Из под арок, увитых цветами,
В прокопченный нуждой бординг-хауз
Ходит спешно большими шагами
Чужеземный старик Санта-Клаус.
 
 
Нет ни елок, ни льдин, ни морозов,
Неизвестен наш мягкий уют.
Китаянки шафранные розы
У калитки за коппер дают.
 
 
И, садясь за трапезу святую,
Я в Сочельник одна, ввечеру,
Вместо елки кудрявую тую
Золотой мишурой уберу.
 
 
Буду думать, что жизнь все печальней,
Что покой вожделенный далек,
И какой нибудь русский – на пальме
Зажигает сейчас огонек.
 

Другу

 
На крыльях полночи морозной
Слетит надежд заветный час…
Мы Новый Год встречаем розно.
Встречаем розно в первый раз.
 
 
Легла над праздничным бокалом
Разлуки тайная печаль…
В окно мерцающим опалом
Манит загадочная даль.
 
 
Бок о бок шли дороги наши,
Мой незабытый старый друг,
И жизнь казалась вместе краше
И неразрывней кольца рук.
 
 
Там, в Петербурге в дымке синей
Горели заревом дворцы
И серебрил пушистый иней
Восьмиугольные торцы.
 
 
Нам мир тогда казался прочным,
Сияли шапки куполов…
И все ушло, как сон полночный,
Как тучек призрачный покров.
 
 
Срываясь в бездну, жизнь катилась
По буеракам, на авось…
Так много ценного разбилось,
Так много крови пролилось.
 
 
И в Харбине привычек милых
Последний отзвук замирал…
За все, что искрилось и жило,
Я поднимаю свой бокал!
 
 
Кругом опять дома и башни
И новых улиц суета.
Мой старый друг,  мой день вчерашний,
К тебе летит моя мечта.
 
 
Туда, где стынет в мгле морозной
Туманных звезд иконостас…
Мы Новый Год встречаем розно,
Встречаем розно в первый раз.
 

Сказанье о молодом охотнике

На могилу убитого друга Шуры Минаева.

 
Если в песне есть власть и сила,
Если жив наших предков Бог,
Друг убитый, я на могилу
Положу тебе свой венок.
 
 
Тихо шепчут о прошлом руны
И печальна игра теней…
Жил когда – то охотник юный
На рассвете весенних дней.
 
 
Взял он лук свой колчан и стрелы,
Двух друзей захватил с собой
И ушел он в доспехах белых
И назад не пришел домой.
 
 
Золотая есть книга – Эдды
И преданье она хранит…
Его звали Сигурдом шведы
А Германцы зовут Зигфрид.
 
 
В день недобрый кустарник ржавый
Шелестел на горе крутой,
Был сражен он в бою неправом,
Был злодейской убит рукой.
 
 
И восстали  тогда народы
С горьким мщеньем сплелась любовь,
И рубились, рубились годы
За пролитую тайно кровь.
 
 
Но у Русских другое имя
Негасимым горит огнем.
Александра мы со святыми
И героями помянем.
 
 
Мальчик милый, красивый ловкий,
Светлых локонов ореол,
На охоту ушел с винтовкой
И с друзьями двумя ушел.
 
 
И в Маньчжурских сугробах белых
В страшных сопках чужой земли
В фанзе черной и обгорелой
Его тело к утру нашли.
 
 
Долгих лет неразрывны узы,
Пусть безмолвна слепая твердь…
Кто сказал, что его хунхузы
Обрекли на лихую смерть.?
 
 
Нет… Молитв не шепчу напрасно,
Петь не буду – За упокой…
Он убит на границе красной,
Он злодейской убит рукой.
 
 
Дым пожарищ в тайге маячит,
Смерть и гибель в родных краях,
А Россия о детях плачет,
О замученных сыновьях.
 
 
Если в песне есть власть и сила,
Правой мести святой залог,
Свой призыв – на твою могилу
Положу, как живой венок.
 

На чужбине

 
У русского светлого храма,
У тонких резных ворот
Под черной вуалью дама
На рикше сидит и ждет.
 
 
Другая с большим букетом
К ней вышла, не пряча слез…
Цветов здесь так много летом
Тюльпанов, гвоздик и роз.
 
 
Какие быть могут вопросы? —
Заплаканы лица дам….
У младшей тяжелые косы
Метнулись по узким плечам.
 
 
И двинулись обе рикши
В раскачку тихонько вперед,
Кричал что то вслед охрипший
Басок у резных ворот,
 
 
Цвет неба был темно синий
И колокол глухо звонил…
Сказала я: На чужбине
Еще эмигрант – почил?..
 

Король Альберт

 
Как страшен мир и как темна дорога
От ясных зорь до горького конца.
Стояла смерть на страже у порога.
Когда он вышел из дворца.
 
 
И волн речных мелькали бурно гривы,
И ветер выл, тоскуя, по горам,
Когда слуге он бросил торопливо:
– Приедете… к шести часам.
 
 
И он ушел и больше не вернулся…
Свивала ночь немую жуть теней,
Голодный страх предчувствием коснулся
Сердец испуганных друзей.
 
 
Он был не юн, но так силен и строен,
Так детски чист, так чутко милосерд,
Король-герой, король солдат и воин,
Защитник Бельгии – Альберт,
 
 
Суровых скал спускались вниз террасы,
И Старый Бог задумался вдали…
Здесь у креста, на берегу Мааса
Его безжизненным нашли.
 
 
Как страшен мир и как пути случайны…
Редел туман, погожий день суля.
Легла навек тревожащая тайна
На черной смерти короля.
 
 
И долгих лет бессменная подруга
Не о герое, скальде и борце,
О сказках юности, разбитых злобной вьюгой,
Рыдала в сумрачном дворце.
 

Сто лет прошло

Памяти А. С. Пушкина.

 
Сто лет прошло с тех пор, как на поляне,
У Черной речки на хрустящий снег,
Прижав платок к своей смертельной ране,
Упал кудрявый, смуглый человек.
 
 
Сто лет прошло с тех пор, как оросила
Святая кровь пустынный островок,
И поднялась печальная могила
У церковки вдали от всех дорог.
 
 
Но с той поры все русские дороги
Ведут туда, – где Пушкин погребен, —
Где скромный крест твердит о русском Боге
И слышен тихий колокольный звон…
 
 
Где на траве, – у гробового входа, —
Играет жизнь, как он того желал,
Сияет красотой бессмертная природа
И луч зари торжественен и ал,
 
 
Где по ночам толпятся на погосте
Немые тени пережитых лет,
Ушедших дней таинственные гости,
Ушедших дней, утерянных побед.
 
 
Где на поклон приходят чередою
Юнцы, красавицы, старухи, старики,
Где темных сосен, – племя молодое, —
Стоит стеной у Сороти-реки.
 
 
Где бродит призрак горестной Татьяны,
Веселой Ольги слышен смех вдали,
И гонит стадо на рассвете рано
Седой пастух в клубящейся пыли.
 
 
Где притаилась старая Россия,
Россия Минина, Суворова, Петра…
И ждет в тоске грядущего Мессию,
И ждет в слезах желанного утра.
 
 
И молится над славною могилой,
Где русский дух, – где Пушкин погребен, —
Родных берез ласкает шелест милый,
И слышен тихий колокольный звон.
 
 
И верит в мощь великого народа,
И верит в гордый, светлый идеал
Того, кто пел в жестокий век свободу
И – милость к падшим призывал.