Текст книги "Дышу тобой"

Автор книги: Александра Монро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Алиса ошарашенно смотрела ему в глаза. Лекс никогда и ни при каких условиях не смел повышать на нее голос, и уж тем более говорить таким тоном. Именно это и привлекло Алису в нем. Доброта и уравновешенность. Вокруг нее всегда было столько злости, темноты и жестокости, что она ухватилась за Лекса, как спасательный круг, чтобы не утонуть в этом самой.

А теперь, казалось, будто бы Лекс просто-напросто слетел с катушек, посылая эту самую уравновешенность далеко и надолго.

– Как я поступила, Лекс? – она тоже повысила голос, глядя прямо ему в глаза. – Спасла твою задницу? Ник бы покалечил тебя, и ты это прекрасно понимаешь.

– Лучше бы он меня покалечил, – выплюнул Лекс, со злостью, с горечью, с обидой. – Всяко лучше, чем потом говорили, что меня защищает девчонка.

– Что ты ему сказал? – прошептала Лиса так угрожающе спокойно, что Лекс даже поубавил свой пыл.

– Что?

– Что ты ему сказал, Лекс? Из-за чего он на тебя набросился? – терпеливо повторила она, хотя внутри ве горело от гнева.

– Я уже и не помню, что-то про его мать, – мотнул головой Самойлов. – Да и это не важно.

Черт подери! Он просто-напросто задел самую болезненную ниточку души Фролова, сам и не подозревая об этом. Да, это действительно было чудом, что Лисе удалось вовремя остановить его. Он бы убил его. Без всяких там слов и прелюдий. Вот, значит, почему Макс стоял в стороне все это время и не вмешивался. Он понимал. Понимал, что бесполезно.

Осознавал, что, если он попробовал вмешаться, то Ник не простил бы ему это.

Мать Ника бросила его еще тогда, когда Фролову было лет одиннадцать, если верить рассказам Влада. Она бросила отца, из-за того, что тот изменил. После этого Ник презирает своего отца и ненавидит бросившую его мать. И Лиса вполне его понимала. Она даже и не знала толком своих родителей, воспитанием занимались няньки всякие и брат. У него, похоже, врожденная гиперопекаемость.

Почему он послушался ее? Почему остановился, если ему мешала только она?

Задумываться о Фролове не имеет совершенно никакого смысла, потому что понять, почему он совершил то или иное действие практически нереально. Может, только Макс понимает его, да и то не во всех случаях. У каждого свои тараканы в голове, а вот у Ника их целый рой.

– Отлично, Лекс, – Лиса картинно захлопала в ладоши. – В следующий раз я просто дам ему тебя избить.

Хотелось высказать Лексу все, что она думает об этой ситуации в целом, но она так же понимала, что не имеет совершенно никакого права рассказывать тайну Фролова. Это было бы слишком гадко с ее стороны. Она бы чувствовала, что… предала его? Пускай он и невыносим, и бесит ее, и порой есть отчетливое желание придушить ублюдка, она не посмеет предать его. Слишком долго она его знает и слишком многое их связывает, как бы она ни хотела это отрицать.

Еще одно осознание буквально шандарахнуло ее по голове, когда она возвращалась в спортзал, чтобы посмотреть на отбор новеньких в команду болельщиц.

Она впервые так крупно поссорилась с Лексом, и от этого на душе было мерзко.

***

Блэк никогда не задумывался, почему он начал курить. Может, это был просто, как способ показать родителям, тогда еще живому отцу, что он не подчиняется им? А, может, просто захотелось попробовать что-то убивающее, вредное? То, что шло в разрез с его образом жизни. То, что никак не вписывается в образ. То, что портит идеальную картинку, выстроенную отцом. Курение идеально походило для этих целей.

Думать о баскетбольной команде ему сейчас совершенно не хотелось, потому что это только злило, раздражало. Как можно было набрать в команду этих отбросов? Лучше уже совсем не играть, чем играть с этими. Идиотами, не умеющими и мяч нормально держать в руках.

Поведение Никиты заставило Блэка задуматься о том, что было бы неплохо поговорить с другом о случившемся, хотя и знал, насколько эта тема болезненна для него. Он знал, что Фролов никогда не станет скрывать от него что-то важное, разве что просто не будет рассказывать, чтобы не показывать свои слабости, делая вид, что все хорошо.

Но он-то прекрасно видит, что нет ничего там хорошего.

Пускай сколько его душе угодно играет в эти кошки-мышки, но Макс один раз схватит за шкирку и потребует объяснений. Он ведь видел сегодня, что до срыва оставалось совсем немного. Одному Богу известно, как этой маленькой девчонке удалось вывести его из этого состояния. Блэк наблюдал, как с каждым словом, вырывающемся изо рта Волковой, Ник постепенно приходил в себя.

И это было необъяснимо. Она имела над ним некое влияние, которого Макс не замечал ни у кого другого, за исключением самого себя. Скорее всего, сам Никита еще не осознавал, что произошло. Блэк был практически уверен в том, что Ник и места мокрого не оставит от Самойлова, но ошибся. А ошибается он крайне редко.

В своей собственной комнате есть и свои плюсы, такие как небольшой балкончик, на который можно выйти покурить. Только вот этот балкон, к величайшему сожалению был общим с Ковалевой, которая, кстати говоря, до сих пор еще не появилась в своей комнате.

Хорошая девочка, называется.

Его бесил этот факт, так как он подготовил ей еще один спектакль этой ночью. Ангелина Шитова. Замечательная рыжая бестия с прекрасными голосовыми связками, которые должны будут порадовать соседку за стеной своей громкостью. Секс с ней потрясен. Не такой страстный, как с Энж, конечно, но, без сомнения, минет она делает превосходно. Осталось только дождаться главного и единственного зрителя.

Где эта Ковалева?

Небось, отсасывает там где-то в пыльном коридоре этому Туманову, поздравляя его с получением места в команде. Воображение так живописно нарисовало эту картину, что парню хотелось блевануть прямо с балкона пятого этажа.

Мерзость. А потом его руки опускаются на ее маленькую задницу, сжимая ее в своих ручищах, а она поднимается с колен, целуя его, не переставая возбуждать его уверенными движениями по стволу…Ты что, черт подери, творишь? Совсем последние мозги растерял? Ты серьезно, Макс? Порнушка с участием этой суки?

Докатились.

Едва слышно скрипнула дверь. А вот и пришла, значит, можно набирать Ангелину. Как ни странно, шаги приближались к балкону, да и сама девушка оказалась на нем. А не боится полететь отсюда ласточкой, только лишь сказав Блэку что-то лишнее? Смелость или же просто невероятная глупость? Блэк больше склонялся ко второму.

Кларисса чуть ли не дрожала от страха, выходя на балкон, однако, ей необходимо было передать Блэку то, что сказала ей Антонина Гавриловна, иначе она останется виновата в том, что не проинформировала, а выслушивать часовые лекции о непрофессионализме хотелось меньше, чем получить парочку ледяных стрел. Блэк даже не удостоил ее своего привычного презрительного взгляда, видимо, считал, что она его просто-напросто недостойна.

Он гармонично смотрится с сигаретой.

Это осознание заставило Клэри мысленно дать себе подзатыльник, пускай ее подсознание и было право, но это не значит, что ей позволительно думать так об этом человеке. Он стоял, оперившись о стенку, а зажатая между указательным и средним пальцами сигарета была скурена уже наполовину.

– Блэк, – выдохнула она. – Антонина Гавриловна просила передать, что твою… твоего питомца привезут завтра, и нам необходимо присутствовать на собрании старост, чтобы организовать праздничный бал, который назначили на четырнадцатое сентября.

Блэк выдохнул струйкой дыма и, запрокинув голову, расхохотался своим немного лающим заразительным смехом. Кларисса недоуменно подняла одну бровь, с непониманием глядя на парня. Что это он вытворяет? Злость постепенно начинала закипать внизу живота девушки.

– Я сказала что-то смешное? – поинтересовалась Кларисса, уперев руки в бока.

– Никаких «нам» не существует, Ковалева, – усмехнулся Блэк, обдавая девушку дымом, отчего она закашлялась. – Есть я и есть ты, доступно? Это тебе надо пойти на собрание старост и тебе надо организовать праздничный бал.

Он затушил сигарету в стенку и выкинул с пятого этажа бычок. А Клэри нутром чувствовала, что сейчас все, что она так долго копила в себе, выплеснется наружу.

Глава 6

– Убери свою чертову клешню от меня, – прорычал Блэк, самостоятельно грубо скидывая руку Клариссы со своего плеча.

Она даже и не заметила, как непроизвольно остановила его, схватив за футболку. Но ей не было стыдно сейчас. Она хотела этого. Хотела высказать все то, что копилось в ней все эти долгие годы, закаляясь с каждым унижением. И сейчас, кажется, достигло пика, потому что слова начали просто невероятным потоком неконтролируемо выскакивать изо рта.

– Я еще не договорила, Блэк, – выплюнула со злостью, язвительностью и обидой, как и хотела. – Ты меня достал. Если ты этого добивался, то поздравляю! Ты победил, потому что я не могу уже это терпеть. Если ты не собираешься выполнять свои обязанности, то лучше отдай это дело кому-то другому, кто более достоин этого. Кто заслужил, а не купил, ясно? Не думаю, что твой папочка сильно расстроится…

Голова больно ударилась о каменную стену пансиона, а на балконе она была еще и из множества мелких камней. В глазах на несколько мгновений потемнело, но от страха взгляд быстро прояснился. Повезло, что не разбила голову. Холодная рука на ее шее чувствовалась так ярко, что позволяло Клэри осознать всю реальность происходящего.

Ледяная рука парня практически не сдавливала ее горло, но внушала страх, который – она была уверена – Блэк отчетливо прочел в ее глазах. Она боялась поднять глаза, боялась той испепеляющей ярости, которую она могла в них увидеть, но она не сдастся. Не в этот раз. Она клялась самой себе, что не заплачет. Максим Блэк больше не увидит ее слез, чего бы ей это ни стоило.

– Заткни свою пасть, идиотка, – прошипел, едва слышно, но так угрожающе страшно, что Клэри задрожала от подступающего страха, который в одно мгновение замел ярость и злость. – Ты не имеешь совершенно никакого права говорить о моем отце в таком тоне, поняла?

Она не должна была этого говорить. Не должна была упоминать его отца. Это слишком жестоко для него. Даже для него. Клэри практически жалела о словах, которые так бесцеремонно сорвались с ее губ. Она бы точно жалела, будь на месте Блэка кто-то другой. А Максим Блэк определенно не достоин ее жалости.

Прохлада его руки была словно лезвие ножа, такая же опасная и холодная. Второй рукой он резко поднял ее подбородок, против воли заставляя смотреть себе в глаза. Она была не готова встречаться с этим взглядом, потому что он прожигал ее. Заставляя подавиться каждым сказанным словом. Заставляя чувствовать себя ничтожеством.

И она чувствовала, потому что она видела свое отражение в его глазах. Жалкая, как всегда. Но она не должна быть такой, верно? Она обещала, что больше не будет терпеть это.

– Тебе доставляет это удовольствие? – язвительно произнесла она, практически выплевывая эти слова ему в лицо. – Применять физическую силу ко всем, кто посмеет сказать тебе правду?

Он не верил. Он просто не верил, что она посмела сказать ему это. Он, черт подери, не ожидал, что Ковалева хоть что-то скажет ему в ответ. Она достала удивлять его снова и снова в этом году. Девчонка смотрела на него так, словно выиграла чертов джекпот. Только это было совершенно точно не так. Она не победила, она только лишь выкопала себе могилу, в которую добровольно скоро ляжет.

Максим намеревался позаботиться об этом.

Смотрит, вызывающе вздернув подбородок так, что хочется сломать его двумя пальцами. А рука так и не сжимается на горле. Он чувствует, как в его руку пульсирующе бьется венка, а пульс так учащен, будто бы Ковалева только что пробежала марафон. Глаза чистого, незамутненного, лазурного цвета смотрели с такой уверенностью и злостью, что Блэк просто не узнал ту серую мышку, которую ему нравилось гнобить все эти годы.

У нее невероятные глаза.

Что? Что, черт подери? Что за гребанные мысли крутятся в твоей черепной коробке, а, Блэк? Повтори еще раз, а потом сожри свой собственный язык, чтобы подобное дерьмо больше не вылетало. Даже в мыслях. Это отвратительно. Она отвратительна, как и ее гребанные глаза.

– А тебе доставляет это удовольствие? – перекривлял он, но со свойственной ему издевкой в тоне. – Брать в рот у всех, кто захочет?

Она упомянула отца, а все воспоминания, все чувства, связанные с ним, были надежно упрятаны Блэком в дальний ящик, но сейчас будто бы проснулись, начиная разрывать плоть изнутри, пытаясь выбраться наружу, ломая замки, надежно запертые Максом.

Эта сука посмела сделать это. Посмела задеть ту тему, которая больше всего цепляла, пробуждая внутреннего зверя, с которым он не хотел встречаться никогда. Этого зверя воспитывал, растил и кормил отец. Рано или поздно он выберется наружу и тогда все, кто будет рядом, пострадают.

Что она сейчас сделала? Схерали она лыбится? Губы Ковалевой просто-напросто растянулись в довольной улыбке, которую мгновенно захотелось стереть с ее чертового лица. Нездоровая, больная улыбка на бледном лица словно издевалась над ним, специально выводя его на эмоции. Если в этом заключался ее план, то у нее, черт подери, прекрасно получалось.

– Ты жалок, Блэк, – протянула она. – Ты только можешь вечно плеваться ядом и угрожать, на большее ты не способен. Ты создал иллюзию своей опасности и грозности, за которой скрывается просто-напросто слабый, сломанный ты. А иллюзии имеют свойство рассеиваться. Я уже увидела правду.

Клэри уверенно глядела в его глаза. Страх отпал, ей было все равно, что сейчас с ней будет. Здоровое равнодушие заполнило все сознание. Он ничего не может ей сделать. Его рука на шее даже не сжимается. Она сказала все, все, что ей хотелось сказать. Все, что так сильно рвалось из груди, что так просилось наружу. Она чувствовала, как от напряжения капля пота покатилась по спине.

– Ты ни черта обо мне не знаешь, Ковалева, – рыкнул он. – И, клянусь, если еще хоть слово вылетит из твоего грязного рта, то…

– Что? Что ты сделаешь, Блэк? – произнесла она, сверкая своими глазищами.

Заткнуть. Ее. Чертов. Рот.

Хоть чем-нибудь. Сейчас же, пока она не ляпнула своим языком что-то, что потом будет последним ее словом. Остановить ее, пока ее голова не отлетит в сторону от сильного удара. А он ударит. Не побрезгует.

Не побоится замарать руки. Он, черт возьми, – Блэк. Он унижает, оскорбляет, не проявляет милосердия к ничтожеству, не достойному вытирать даже пыль на его ботинках. Недостойному даже дышать с ним одним чёртовым воздухом. Необходимо было предпринять что-то прямо сейчас, иначе случится непоправимое. Мысли лихорадочно роились в голове, пока он держал руку на тонкой шее Клариссы Ковалевой, понимая, что если она произнесет еще хоть одно мерзкое слово, он просто придушит ее. Сделает так, что яркие лазурные глаза потухнут навсегда.

Но он не мог позволить этому зверю вырваться на свободу.

Не мог позволить этой маленькой, наивной девчонке испортить все то, к чему он так отчаянно стремился. И, когда ее рот приоткрылся, чтобы сказать что-то еще, он просто заткнул ее своими губами. Потому что не мог иначе, потому что необходимо было остановиться.

– Иначе ударю, – прошептал он за мгновение до того, как его губы накрыли ее. – Иначе ударю, дура…

Что?

Что он сейчас творит? Какого черта он поцеловал ее? Макс не мог здраво ответить на этот вопрос. Ему просто необходимо было заставить ее замолчать. И он нашел единственный подходящий ему способ. Почувствовав легкое сопротивление, его внутренний зверь только еще больше распалился, заставляя впиваться в мягкие губы. Он хотел унизить, показать, что он тут главный.

Показать ей, что она – никто.

Но, черт, это же Ковалева. Эта мысль яростно билась в голове, словно колокольчик. Он никогда не думал, что будет способен прикоснуться к ней… так. Сладкий вкус ее губ буквально въелся в его язык. Он не хотел останавливаться, вжимая эту низкую, бесформенную девчушку в стенку, сжимая до синяков одно ее запястье. Он не мог остановится.

Получай, сука.

Чувствуй, черт возьми. Чувствуй. Чувствуй его язык, который скользит по ее губе. Сопротивляйся сколько душе угодно, но он закончит это истязание только тогда, когда посчитает нужным. Когда сможет это сделать. А он не может, не может, несмотря на все мысли, которые яростно отговаривали его от этого, его тело не слушалось.

Эй, красавчик, ты сейчас вжираешься в ничтожество, понимаешь? Осознаешь это или можешь лишь едва ли не дрожать от гребанного недопоцелуя?

Он думал, что сошел с ума, но мир перевернулся, когда она ответила. Маленькая сука запустила руку в его жесткие волосы, а ее влажный язык робко прошелся по нижней губе, заставляя Блэка недоумевать. Прислушиваться к собственным ощущениям, которые были слишком новыми, неопознанными, необъяснимыми. Он не мог подобрать слова, чтобы описать, что чувствовал, потому что с ним такого еще не было. Максим ненавидел ее, но получал удовольствие от того, что происходило.

Он должен лишь унизить. Растоптать. Заставить рыдать. Да, он хотел, чтобы она плакала. Чтобы глаза опухли, а лицо покрылось багровыми пятнами, а плечи подрагивали от громких, болезненных всхлипов. И, да, он хотел видеть ее чертовы слезы.

Но никак не ее гребанный язык в своем рту.

Ее такой сладкий язык.

Пах начинал пульсировать, отдавать диким желанием нагнуть эту девушку прямо на этом балконе и плевать, кто она и как он ее ненавидит. Он хочет, неистово желает. Просто трахнуть эту суку и понять, что она ничтожество. Доказать ей и самому себе, что она ничтожество. Она недостойна. Ее пальцы в его волосах. Ее губы мягко отвечают на такой грубый поцелуй. Боязливо. Робко. Сомневаясь в правильности своих действий.

Кларисса совершенно не понимает, что происходит с ней сейчас. Она не ожидала, что придется столкнуться с таким Блэком. Он мог кричать, унижать, втаптывать в грязь, но прикасаться к ней брезговал. Тем более так. К ней никто и никогда так не прикасался. Все это было в новинку, она не понимала, что делать со всем этим букетом из эмоций, который накрыл ее с головой.

Он обезумел, и заразил ее этим безумством. Она могла контролировать это несколько секунд, но потом размякла в его руках, словно податливая тряпичная кукла. Она сопротивлялась, билась, вырывалась из его рук, прикосновение которых было холодным, притягательным, опасным. Нельзя было поддаваться, нужно было биться до последнего.

Но она всегда была слабой. Слишком слабой, чтобы противостоять этому.

Его губы вытворяли что-то невероятное, что-то безумное, что-то выходящее за грани возможного. Что-то, что еще никто и никогда не делал. А она позволила. Позволила его губам сминать ее. Он не прикасался к ней, за исключением только руки крепко сжимающей запястье и второй руки, сжимающей горло.

Это ненормально. Это безумно. Это невероятно.

До дрожи в коленках. До преступного наслаждения. До сдержанного, едва ли не прикусом губы, стона. Нельзя, нельзя показывать, насколько ей приятно. Разве это не очевидно? Она словно была голой перед ним, если бы Блэк открыл глаза, он бы увидел ее абсолютно оголенную душу перед собой.

Бах! Кларисса вздрогнула, когда рука с шеи вдруг исчезла, а кулак Блэка с грохотом припечатался в стенку. В считанных миллиметрах от ее светлой головы. Чуть-чуть левее и от Клэри и мокрого места не осталось бы.

Разочарование вперемешку с острым чувством стыда накрыло ее с головой. Это она должна была его оттолкнуть первой. Он победил.

– Фригидная сука, – ухмыльнулся он так мерзко, что по коже прошелся неприятный озноб. – Странно, что дружки трахают тебя, а целоваться так и не научили. С твоим положением только дыркой ты и можешь быть.

Хлопок дверью – и по коже пробегает озноб от подувшего холодного ветра.

***

Успокойся!

Успокойся, черт тебя дери!

Ты просто устал, поэтому набросился на первый попавшийся кусок мяса, который, к сожалению, оказался не совсем удачным экземпляром. Который, сука, выпотрошил. На который у него встал. Мда, хреновей оправдания его действиям не придумаешь. Но у него не было другого объяснения, которое подошло бы лучше.

Встал от одного лишь непонятного поцелуя с Ковалевой. Даже Энж такое никогда не удавалось проворачивать. Никогда. А ведь он даже и не прикоснулся к Ковалевой. Просто удерживал, чтобы сука не смела распускать руки. Только лишь вжимал ее в стенку так, что ее сердце колотилось, казалось, прямо у него в ушах. Так быстро, словно у птицы в клетке.

А она посмела зарыться пальцами в его волосы, перебирая их, слегка потягивая. Он чуть не трахнул ее на этом смежном балконе. Но сдержался, смог выплеснуть все желание в стенку, разбивая костяшки пальцев. Пуская кровь. Ту, которой так гордился его отец. Даже представлять не хотел, что было бы, если бы он не смог себя остановить.

Стул полетел в стенку, становясь жертвой очередного приступа ярости который снова накрыл Блэка. Отец даже и не позволял себе разговаривать с такими, как она. Даже сидеть в одной комнате с такими, как она. Макс чувствовал сейчас на себе его презрительный взгляд, которому он всегда пытался научиться. И научился. Это в крови. В аристократической крови Блэков. Презрительный взгляд, серые глаза и владение собой – вот основные качества семейства Блэков.

Не марай репутацию семьи. Общайся с лучшими из лучших. Не впускай в свою жизнь всякое отрепье.

Знал бы ты, отец, что только что он заткнул это самое отрепье совсем не фамильным презрительным взглядом, а очень вкусным поцелуем, ты бы выгнал его к чертям из дома. Заставил бы пожалеть, что вообще родился на свет, что посмел испортить идеальную репутацию семьи. Чистую, незамутненную. Разве что его чертовой смертью.

Не думал, что, даже подыхая, отец пренебрежет репутацией семьи. А он пренебрег. Старик слег не по собственному желанию. Как только он, Макс, закончит этот гребанный пансион, чтобы мать была спокойна, он найдет тех, кто его убил, и отомстит. Отомстит так, что ублюдки больше и пальцем не посмеют коснуться семьи.

И ни один гребанный волосок не упадет с головы Каролины. Никто не посмеет даже косо посмотреть на мать. Уничтожит. Мгновенно. Не задумываясь о последствиях.

Стук в дверь прервал все размышления, и он раздраженно выдохнул:

– Входи!

Красивая, рыжеволосая одиннадцатиклассница вошла в комнату, щеголяя лишь в неприлично-коротком бледно-розовом платье, которое полностью оголяло стройные ножки в черных чулках. Отлично. Вот и способ снять напряжение явился.

Способ вымыть вкус языка Ковалевой из себя. Надо, чтобы он убрался нахер. Чтобы исчез. Чтобы не напоминал о том, что он сделал на этом балконе. Сука, а ведь он теперь даже посмотреть не может в сторону двери. А вдруг она все еще там стоит? Возле той чертовой стены, на которой точно остались следы его ярости.

Все из-за нее. Если бы не ее слишком длинный язык, то все было бы нормально. Все было бы замечательно. Но нет, дьявол ее забери. Шлюхе надо было высказаться. Необходимо было вылить все то дерьмо, которое накопилось у нее за все это время. Чертовски он ее выбесил за это время, однако.

Подросла, что ли, чтобы такими словами в него кидаться? Никто и никогда не смел так с ним разговаривать. Если бы он силой взял ее на том злополучном балконе, то она определенно заслужила это. Эту боль. Но это запачкало бы его. Он не мог допустить подобную мерзость. Она обязательно получит свою порцию боли, он ей ее обеспечит.

С девушкой, имя которой он даже и не старался вспомнить, он церемониться не стал, потому что это было совсем не в его стиле. Он грубый, жестокий. И они все прекрасно это знают, но они получают неземной кайф от этой грубости. Некоторым девочкам совсем не нежности хочется, им хочется, чтобы их взяли жестко, грубо, буквально вытрахивая из них всю душу. Эта одна из таких девушек.

Резкий рывок – и девушка уже на коленях расстегивает его ширинку, подарив Блэку одну из своих сексуальных улыбок.

***

Выходя из кафе, они с Клариссой разошлись в разные стороны. Она пошла по лестнице на пятый этаж пансиона, где располагались комнаты Главных Старост, а Лиса пошла по коридору второго этажа, где были комнаты учеников ее класса. Они с Клэри замечательно посидели и без мальчишек, так как Лекс так и не соизволил появиться в кафе, чтобы поужинать с ними, а Кир наверняка сейчас подставляет своему сильно обиженному другу жилетку.

Его дело.

Она не считает себя виноватой, чтобы оправдываться перед ним. Если до его мозга не дойдет, что она хотела помочь, то пусть думает, что для него важнее. Она или собственная гордость. Пускай делает, что хочет. О Лексе думать сейчас совершенно не хотелось, потому что от таких мыслей только настроение портилось.

Клэри ей нравилась все больше и больше. Она такая чистая, что, глядя на нее, хочется улыбаться. Они много разговаривали, Лиса всегда считала Клариссу Ковалеву замкнутой девушкой, которая всего и всех боится, но, только пообщавшись с ней, она поняла, как сильно ошибалась.

Она хорошая.

А еще довольно симпатична, чего Лиса раньше не замечала, так как редко смотрела в ее сторону. Длинные светло-русые волосы были такими густыми, что Лисе хотелось просто убить Ковалеву за то, что она прятала такую красоту все эти года. А лазурного цвета глаза так и светятся счастьем, когда девушка улыбается. А ведь у нее замечательная улыбка, хотя она и редко ее показывает.

Так редко, что она только сегодня увидела ее впервые.

После отбора в баскетбольную команду, состоялся отбор в команду болельщиц. К счастью, им было необходимо не так много человек, как ребятам, поэтому все обстояло гораздо проще. Взяли еще двух девочек из одиннадцатого и десятого классов. Клэри, как и обещала, подождала ее, и они вместе пошли в кафе. Было бы неплохо провести еще время с этой светлой девушкой. Лисе почему-то очень захотелось с ней подружиться. Она была уверена, что из нее получится прекрасная подруга, в отличие от тех, которые у нее были раньше.

– Лиса! – прокричали сзади, заставив ее обернуться.

К ней, слегка пошатываясь, бежал Лекс. Сколько они находились в отношениях, Алиса еще ни разу не видела, чтобы парень был пьяным. Даже выпившим. Как-то она спросила у него об этом, так как странно было, что все пили, а он нет. Тогда он поцеловал ее в висок и сказал, что он, когда выпьет, совершенно себя не контролирует.

Какого черта он нажрался? Переступил через свои принципы?

– Лекс, иди проспись, – посоветовала она, останавливаясь.

Парень пьяно ухмыльнулся, схватив девушку за локоть. Сейчас ей было неприятно его общество. Он очень сильно обидел ее. Возможно, она бы и простила его, если бы он нормально с ней поговорил, а не пришел бухой извиняться. Прикосновения, которые раньше дарили лишь тепло и защищенность, сейчас просто невероятно бесили. Неприятно. Ей впервые было неприятно чувствовать его руки на своей коже.

– Я не хочу спать, малыш, – прошептал он, дыхнув на Лису перегаром. – Я соскучился.

– А я – нет, Лекс, иди в комнату, мы завтра с тобой поговорим, договорились?

– Я не хочу говорить, Лиса, я хочу тебя поцеловать, – он резко притянул ее к себе за локоть.

Так, Лиса, просто успокойся. Это же Лекс. Он никогда и ни за что не причинит ей вред. Он никогда не сделает ей больно, потому что он любит ее. Но с таким Лексом она встретилась впервые и совершенно не знала, чего от него ожидать. Нет, она не боялась его, она была уверена в нем.

Это всего лишь Лекс.

Почему ты тогда дрожишь, как осиновый лист?

– Лекс, – предупреждающе проговорила Алиса, внимательно посмотрев на парня. – Ты пьян.

Горячее дыхание Лекса так привычно обожгло кожу шеи, что Лиса даже на секунду расслабилась. Он слишком родной, чтобы ненавидеть. Слишком привычный, чтобы бороться с ним. Но она не могла допустить этого. Не могла так пренебречь своими принципами. Не могла наступить себе на горло.

Локоть обжигало болью, потому что он слишком сильно сжал его. Наверняка, останется болезненный багровый синяк. С Самойловым явно что-то не то происходит. Она еще никогда не видела в его глазах такую откровенную похоть. Такое неконтролируемое желание.

Конечно, у них был разговор о сексе, в котором она доступно ему объяснила, что пока не готова к этому, и, что если его это не устраивает, то она все поймет и не станет держать обиды. Лекс на это ответил, что ему неважно, когда это случится, главное, чтобы она была готова.

– Я хочу тебя, – прошептал Лекс, целуя в щеку.

– Лекс, – прикрикнула она, когда влажные губы начали спускаться на шею. – Прекрати!

Нужно что-то придумать, просто необходимо что-то придумать, иначе он сделает то, о чем крупно пожалеет с утра. Он был чертовски прав, когда говорил ей, что не контролирует себя, когда пьет. Какого черта он тогда нажрался? Какого черта он позволяет себе так себя вести? С ней. Так грубо, словно она какая-то шлюха, с которой можно не контролировать свою силу. Разве она заслужила?

Теперь он пугал. До чертиков пугал. До дрожи в коленках.

– Я так тебя люблю, – прошептал Лекс, впиваясь губами в ее губы, будто бы высасывая из нее всю энергию.

Лекс никогда не целовал ее так грубо, никогда, как сейчас. Словно это и не Лекс вовсе, словно это совершенно другой человек, а не тот добродушный парень, который так любил играть с ее волосами и кормить клубничным мороженым. Он будет винить себя. Это чувство вины сожрет его завтра. Необходимо остановить его, ради него самого же, каким бы мазохистским решением это бы не выглядело.

Он слишком дорог ей.

– Лекс, хватит!

Если она будет слишком громко орать, то выйдут ученики десятых, одиннадцатых классов, а они не оставят от Лекса и мокрого места, потому что слишком уважают Влада Волкова, чтобы просто смотреть, как над его младшей сестренкой издеваются. Хотя, комнаты мальчиков слишком далеко, чтобы хоть один услышал ее крики. Ей не надо этого. Она сможет справится с ним сама.

Думай, Лиса, думай! Ты никогда не была дурой, так не будь ею и сейчас. Если услышат девчонки, то они наверняка вызовут охрану, а у Самойлова нет ни богатых родителей, ни хорошего оправдания, так что он вылетит из этой школы, как пробка.

Он будто бы не слышал ее. Будто бы совершенно не понимал, что она против, что ей не нравится. Он будто бы утонул в своих чувствах, эмоциях. Коротенькая юбочка была вовсю задрана, а рука Лекса сминала округлую попу девушки в обыкновенных черных трусах.

Она уже и била его по спине, рукам, кусала за губы, но никак не могла отрезвить его, ничто не помогало. По щекам побежали крупные слезы темными дорожками от туши. Она не верила. Не верила, что это все происходит именно с ней. Отказывалась верить. Лекс поймал губами громкий, отчаянный всхлип, а Лиса услышала стремительные шаги, эхом пронесшиеся по коридору.