Текст книги "«Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева"

Автор книги: Александра Косарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Александра Косарева
«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева

Посвящается жертвам сталинского террора всех гражданств и национальностей – оклеветанным, ошельмованным, преданным, пропавшим без вести, замученным в лагерях ГУЛАГа и убитым безо всякой вины…

Литературная запись – Анатолий Головков.

© Косарева А.П, 2021

Слово от автора

Я взялась за эту книгу, чтобы впервые наиболее полно показать, что за жизнь прожил мой легендарный дед Александр Васильевич Косарев, каким он был на самом деле. Что для него означали моя бабушка Мария Нанейшвили, родина, вся его семья.

С другой стороны, мне хотелось, чтобы вы увидели, на что был способен Сталин, как тиран может изувечить судьбу не только одного человека – народностей, наций, целых поколений. Не на примере «народа», а вот на примере одной-единственной семьи из Дома на набережной.

После Косарева в ЦК комсомола сменилось много первых секретарей. Но совершенно особую роль в сохранении памяти о моем дедушке сыграл Борис Николаевич Пастухов. Он пробивал вечера памяти Косарева. Благодаря его инициативе и настойчивости установили мемориальную доску Александру Косареву – как раз на том печальном доме, где жила наша семья перед арестом деда и его жены. С детства помню, как моя бабушка и мама говорили, что Борис Николаевич всегда тепло относится к Косареву. Будто знал его при жизни, дружил с ним. Всегда об этом помню и всегда буду ему благодарна.

И сегодня находятся люди, считающие Косарева «сталинистом». Наверное, его убийства и мученического крестного пути его родных мало, чтобы этих людей разубедить. Не знаю. Но, возможно, моя книга даст ответы и на эти вопросы.

Он мог ошибаться, потому что он человек. Он мог заблуждаться в оценке вообще самой ленинской идеи – при помощи розог и стального катка построить «светлое будущее». Многие ошибались и заблуждались. Но немногие при этом остались людьми до конца.

И более того, Александр Косарев – герой своего времени, двадцатых и тридцатых годов, – оказался едва ли не единственным из тех, кто оказался на вершине власти не с помощью доносов, предательств и подсиживаний, но исключительно благодаря своему авторитету в самых разных кругах общества: от горняка до министра, от красноармейца до маршала, от рядового журналиста до именитого писателя.

Безо всякого «пиара» Саша Косарев обаянием, скромностью, обязательностью и честностью заслужил право быть человеком, лидерства которого побаивались уже и в Кремле. Его любили, открыто уважали. Заучивали наизусть цитаты из его речей. Подражали манере одеваться. Носили прическу «под Косарева». Можно сколько угодно удивляться, как сталинская номенклатура не уничтожила в нем эти качества, как закрытая и уродливая махина не сломала в человеке порядочность, приличие и открытость. Но это так. Да много ли вы знаете людей, которые при разговоре умеют смотреть в глаза? А Косарев смотрел в желтые глаза кремлевского вурдалака много лет.

Моего деда реабилитировали в 1954 году. В том же году выпустили из ссылки и вернули честные имена бабушке Марии Нанейшвили, моей маме Елене Косаревой.

Между прочим, реабилитация человека означает, что государство, подвергшее гражданина наказанию, признаёт наказание ошибкой, а человека не только освобождают, но и очищают от всех обвинений, признают, что он ни в чем не был виноват.

Власть освободила ваших родных и реабилитировала. Но и по сей день уже даже новая власть России не желает возвращаться к истории, дать людям добиться справедливости, извиниться перед родственниками жертв. Не говоря уже о тотальном покаянии, признании в преступлениях, когда был совершен по всем признакам геноцид против собственного народа. То есть не желает переходить черту, за которой только и возможно оздоровление общества.

Если мне в чем-то удастся убедить вас этой книгой, то в душе вашей, возможно, останется хоть искорка сострадания к тем, кто жил и умирал за нас. Искорка, которая, надеюсь, уже не погаснет.

Я встречала самых разных людей, преданно и бескорыстно помнящих моего деда, они не делали из него идола и кумира. В основном на вечерах его памяти. Это были первые в моей жизни люди, которые искренне сопереживали трагической судьбе Косарева.

Как-то я встретилась по роду работы с одним известным хирургом, который, услышав мою фамилию, с живым интересом спросил, не внучка ли я Косарева, комсомольского лидера? Я ответила, да, удивившись, что он помнит Косарева. А доктор сказал: «Ну как же? Косарев под страшными пытками не сдал никого из друзей, спас столько человеческих жизней!»

Хочу поблагодарить замечательного писателя Анатолия Головкова, который помог записать мои воспоминания. Ему довелось еще в 1988 году побеседовать с героями этой книги – Марией Нанейшвили и Валентиной Пикиной.

Спасибо Юрию Александровичу Кошелю, историку футбола, который исследовал и первым доказал, что именно Александр Косарев явился создателем клуба и футбольной команды «Спартак».

Вообще, неожиданно для меня болельщики «Спартака» во главе с президентом российского фан-клуба Владимиром Федоровичем Гришиным оказались сегодня едва ли не самыми преданными хранителями памяти о Косареве. В газетах, по радио и телевидению, а также в Интернете они без устали пишут о Косареве. Отдают ему дань уважения как создателю футбольного клуба «Спартак». Поэтому и не удивительно, что имя Александра Косарева и в наши дни знает молодежь. Наверное, когда-нибудь кто-то из них возьмется и за книгу об основателе их любимой команды. А пока – благодарности болельщикам «Спартака».

Огромное и самое нежное спасибо Наде, моей дочери и правнучке Александра Косарева. Надежда Григорова потратила много сил и времени, чтобы помочь мне воплотить в жизнь заветную мечту – сделать правдивую книжку о моем деде.

И, конечно, эта книга вряд ли увидела бы свет без поддержки и помощи моего мужа, Николая Васильевича Шведова. Он не только поддерживал, успокаивал меня в те минуты, когда казалось, что такой огромный материал невозможно осилить. Да и мне одной невозможно было пережить это без слез. Мы вместе прочли десятки документов в Архиве ФСБ РФ, он помогал и поддерживал меня во всех поисках долгое время, пока шла работа над книжкой.

Глава первая
Волынское, ноябрь

Волынское растворилось.

Москва к нему присмотрелась, прищурилась, включила в свои границы и съела. Там еще при Хрущеве – Брежневе возникли кварталы Очакова и Матвеевского, куда выселили людей из центра: стало тесно советским конторам. А теперь уж и подавно. Лишь названия жилых массивов отдаленно напоминают об истории гнездовья сталинской номенклатуры – «Кутузовская Ривьера» (прямо как в Ницце!), «Волынский», «Ближняя дача». И – прямо в лоб: «Дача Сталина».

– Так-так, и где у родителей квартира?

– В жилмассиве «Дача Сталина»!

– Круто! А кто такой Сталин?

А когда-то между заборами, из-за которых свисали ветки с яблоками, простирались дачные улочки. На столбах висели радиорупоры, фонари с колпаками, которые поскрипывали на ветру.

Посреди ночи уже под утро, когда замолкали цикады и дачники видели третий сон, мелькали фары. По улице рокотали две машины: впереди, как правило, легковая эмка, ГАЗ М-1, за нею, переваливаясь на ухабах, «черный воронок» – полуторка-фургон с надписью «Хлеб» или «Шампанское» на брезенте.

То в одном дворе, то в другом, то в ближнем, то в дальнем лаяли собаки, будто передавая друг другу дурную весть. Прятались, чуя недоброе, коты. Кое-где зажигались окна, а где-то и не зажигались, чтобы не накликать беду. Но между портьерами, между занавесками все равно мелькали бледные от бессонницы лица, огоньки свечей, угольки папирос: да за кем же они снова, Господи?.. А вон, видишь, возле той сосны остановились!.. Значит, не за нами!

Пока не за ними.

Сегодня не за ними.

Именно в это ноябрьское утро под снежную крупу – какая удача, что не за ними! А днем – отчего бы не пожаловать? Или вечером, когда семья ужинать сядет? Да пусть даже свадьба, именины, проводы в армию, и через раскрытые форточки звон – бокалов, тосты. Громко, чтоб все слышали: «За здоровье товарища Сталина!»

Все равно, хоть за здоровье, хоть за погибель – если хоть кто-кто из родных в списках Лубянки, ареста не избежать.

Комсомол – это Ленинский коммунистический союз молодежи. Была такая организация.

Лужи затянуты ледком, потому что там конец ноября 1938 года. И моя мама – далеко еще не Елена Александровна, а просто Леночка Косарева – каталась на них с разбегу по дороге в школу.

Нам с вами пройти через время – значит перебраться на ту улицу, где заборы выкрашены зеленым, как сосны, будто для маскировки от врага, а служебные корпуса дач – той же охрой, что и сортиры на платформах. Панели стен в милиции. Как вагоны товарняка, в которых заключенных развозили по лагерям. И вся мебель на этих дачах также выдана по акту, под расписку. Если заглянуть под стол или поднять стул, можно увидеть жестяную плашку: «Управделами ЦК ВКП(б)», номер такой-то.

Очень удобно, кстати. Выгнали тебя с работы, услали в лагерь или вовсе расстреляли как врага народа, бросили труп в общую яму или кремировали где-нибудь на Донском… Стерли отовсюду даже имя твое, а детей заставили закрасить чернилами твое изображение в учебнике… А мебель-то вот она, целехонькая! И кровати пружинные – скрипеть бы им еще да скрипеть во имя жизни на земле! И шкаф с зеркалом, и стол под зеленым сукном, за которым столько писано-переписано об улучшении родины-матери. О счастливом ее будущем. Где будет вдоволь еды и жилья.

Потому что в сытную еду и просторное жилье тогда верилось.

Или зря столько страдали?

Еще не успел закончиться скандальный комсомольский Пленум, на котором мой дед, генсек ЦК ВЛКСМ Александр Косарев был отстранен от должности. Бывший герой и вождь молодежи, портреты которого висели по всей стране. По авторитету и популярности второе лицо после Сталина. Обожаемый всеми: в райкомах мужики даже прически носили «под Косарева».

Это был плен, а не пленум!

В дикой его духоте, под перебивания, топот и вой-слово не давали молвить. Под улюлюканье целой своры кремлевских преторианцев и перепуганного зала. При насупленных красных лицах Молотова, Шкирятова и даже умеренного Андреева, который относился к Косареву с симпатией! С мастерами шельмования и демагогии – Ждановым и Маленковым в президиуме.

«Похоже, вы, Косарев, намеренно уклонялись от разоблачения врагов в молодежной среде!»

И усмешка, и желтый от табака палец Сталина крутится над головой: «А нет ли тут системы?»

Почти приговор. Даже без суда реальный приговор. Это же Хозяин сказал!

А если товарищ Хозяин сказал, это все равно что Нерон на трибуне Колизея большой палец опустил.

А может, еще не убьют? Только признаки смерти. Как зимний товарняк на тебя летит, отпрыгнешь и жив, а он мимо, только лицо снежной пылью обдаст. Косарев это и раньше испытывал, на войне с белыми, и тогда уж ни с чем не сравнимый холодок в груди и мурашки по телу.

Не успела закончиться свистопляска на пленуме-подставе, собранном не комсомольцами, а исключительно по приказу партийной верхушки и Наркомата внутренних дел. Не успели партийные иезуиты разъехаться по домам, как дачу оцепили солдаты НКВД, прошли внутрь, расположились в саду.

Это видно через ветровое стекло, и водитель Косарева, Любимов, затормозил.

– Что будем делать, Александр Васильевич?

– Поезжай, Женя, не обращай на них внимания!

У ворот к машине подходит сержант в шинели, синяя фуражка, красный околыш, с винтовкой, чешет затылок, хочет что-то сказать, но Косарев рвет дверцу на себя, командует зычно, как на Гражданке эскадрону не командовал:

– Так, ну-ка, открыть ворота!

Машина проезжает во двор.

Косарева встречает жена Мария с дочкой, укутанной в шаль.

– Что случилось, Саша?

– Ничего особенного, – отвечает Косарев, – меня, кажется, только что уволили.

Кремлевская вертушка еще работает.

Ужин на столе, но Косарев бледен, пот на лбу, крутит ручку аппарата, звонит Поскрёбышеву Александру Николаевичу, личному помощнику Сталина. В ответ – общие фразы: значит, так надо… потерпи, все еще прояснится… нет, не могу говорить, у товарища Сталина люди.

Любимов спрашивает, когда ему завтра приезжать. Как обычно, к семи утра? Тогда нужно еще машину помыть и заехать на заправку – бак почти пустой. Косарев молчит, грустно щурясь.

– Ну Александр Васильевич?

А что ему ответить? Все планы на среду полетели. Хотел после Пленума собрать секретариат. К чему теперь? Ехать к себе в кабинет и унизительно нарваться на людей Ежова? Которые уж, наверное, и пропуск аннулировали, и получили приказ «не пущать».

Во дворе воет собака. Воет, как волк. Хотя еще не ночь и никакой луны.

Она вот так пять дней и провоет.

Косарев надевает тужурку, идет проводить до машины своего шофера, Любимова.

Никогда так не делал. Евгений смущен.

Может быть, семье надо что-то из продуктов купить? Так он с утра на Смоленский рынок заскочит, сметаны свежей, творожку, того-сего, для Леночки – медку краснодарского. Пусть Мария Викторовна список напишет, а деньги – потом.

Урчит мотор. Косарев смотрит на Любимова, чуть улыбаясь, склонив голову набок. Пусть Женя не волнуется, никуда не едет, ждет в гараже, как обычно. Пусть поиграет с водителями в домино, газеты почитает, а Косарев, если надо, сам его вызовет.

Об еще не знают, что уже никакой вызов невозможен.

Косареву никто не скажет, и он не узнает, что его водитель будет вскоре арестован, получит 10 лет, как враг народа, отсидит, его потом реабилитируют, и на воле он продолжит дружбу с семьей Косаревых до последних своих дней.

Ночью Косаревы долго не смогут уснуть, слушая то собачий вой, то дальние разговорцы солдат из оцепления. Да еще полночи проговорят.

Маше непонятно, что это Хозяин вдруг задумал. Отчего гнев его вдруг пал на Косарева, с которым на первомайской трибуне стояли рядом? Чуть ли не в преемники Сашу прочил. Его так и называли: «младший генсек».

А может, позовут в Кремль, поругают, а потом скажут: припугнули, чтобы проверить, чей он на самом деле человек?

Ну да, чей именно? Скрытый поклонник своего наставника и дружка Бухарина, которому уже за все хорошее пустили пулю в лоб в подвале на Никольской? Друг ли и вздыхатель по питерским отщепенцам Каменеву и Зиновьеву, которые – еще и года не прошло! – ползали на коленях перед следователями, поминали Ильича? Как держали в Горках умирающего вождя за голову, водой поили и целовали в лоб. Писали из камер покаянные письма «товарищам по ЦКВКП(б)» – по 120–150 страниц! – и мочились в штаны от страха?

И вот, допустим, проверили Косарева! Всеобщие поздравления!

Сурово доволен нарком внутренних дел Ежов, которому еще быть на воле чуть меньше года. Показушно доволен его заместитель Берия.

Сам Иосиф Виссарионович схватит за галстук, приблизит лицо комсомольского вождя к своей рябой и дряблой роже с угреватым носом и желтыми глазами. Улыбнется, почешет усы, треснет по спине. Скажет: «Эко мы тебя, Сашка, развели, а?!Ну не обижайся! Зато теперь ясно: нашенский ты человек, свой до мозга костей!» И Берии скажет: «Как же ты, Лаврентий, в Косареве нашего искреннего друга не разглядел? Горячие мы люди, грузины!» Но вот теперь, скажет, пыхая трубкой, мы уверены, что дай тебе вечное перо, ты любой список подмахнешь, не глядя. Будь там хоть твои дружки по комсомолу, хоть жена Маруся, хоть дочка, хоть надменный папаша Нанейшвили, да хоть ваша глупая собака из Волынского!

Кое-как отдохнув от переживаний, они утром 23 ноября 1938 года встали бодрячком.

Косарев, несмотря на пасмурную среду, сделал зарядку, вышел во двор, облился холодной водой, сели завтракать.

При Лене о тревожном не разговаривали.

Собака, охрипнув после ночи, взяла паузу.

Воссоздать события почти невозможно. Но, имея на руках факты, я думаю, было так…

Когда Лена ушла делать уроки, а ее мать, раздвинув занавески и убедившись, что никуда не делось оцепление… Что все также стоят солдаты с карабинами, притоптывая сапогами по непрочному снежку, курят, гутарят, греют ладони у костерка… После этого бабушка взяла деда за руку и поделилась своими ужасными предчувствиями.

Косарев понимал, что жена ничего не утверждает. Поскольку ничего не знает и не может знать: он ей последнее время вообще мало о работе рассказывал. Нервы ей берег. И что она, сказав еще вчера, что утро ночи мудренее, решила окончательно разобраться в масштабах случившегося… Либо Сашу в самом деле потащили на пленум, – который ЦК комсомола даже не планировал! – чтобы припугнуть оргвыводами, но оставить работать. Либо списали окончательно, безо всякой возможности восстановления.

Она искала подтверждения у Косарева.

И он, поняв это, сказал:

– Маруся, ну стоит ли себя так запугивать? Давай спокойно разберемся, что произошло. Хозяину и раньше не нравилась моя самостоятельность. Если б хотели убрать – давно бы уже ворвались в дом, устроили погром с обыском, напугали тебя и ребенка. А меня бы под белые ручки – и на Лубянку!

Оцепили дачный участок? Ну и что же? Наверное, Ежов получил приказ охранять дом до полного выяснения обстановки. Вторые сутки пошли – они мерзнут там, хуже собак, а в дом погреться не просятся и питаются сухим пайком. Значит, что?.. Значит, ненадолго.

А насколько? Ну вот давай себя проверим! Позвоним-ка Андрееву!

Андрей Андреевич Андреев, член Политбюро ЦК ВКП(б), давно Косареву потакал, помогал во всех его начинаниях, даже самых странных, вроде движения «Гармонь молодежи!», о чем я потом еще расскажу. Поэтому Косарев имел право предполагать, что Андреев нередко прикрывал его, «младшего генсека», перед Сталиным: молод еще, горяч, всяким ветрам подвержен, всяким увлечениям, но «стойкий большевик».

Косареву же казалось, что Андреев умеет ходить по минному полю и на мину не нарваться. Он так и не узнает до конца его судьбу, потому что много лет спустя сын Микояна Серго напишет о нем: «Уйти с работы в политбюро тогда можно было только в мир иной. Единственный, кто сумел это сделать и не погибнуть, – Андрей Андреевич Андреев. Это стало возможным потому, что он потерял слух, носил слуховой аппарат, но слуховые аппараты были несовершенны и мало помогали. Кажется, в 1950 году Андреев сказал Сталину, что ему неудобно оставаться в Политбюро, ибо он не в состоянии участвовать в обсуждениях, и его отпустили на покой, в Верховный совет РСФСР, не тронув. Другого такого случая я не знаю».

«Вот пуля просвистела, и ага!»

И еще один шанс для Косарева был упущен – он в то время находился уже не в Волынском и не в кабинете генсека комсомола, а в тюремной камере. А уж тем более в декабре 1938 года в Лефортово Косарев, конечно, не мог знать, что Ежова сняли, что признали «перегибы», и по этому поводу Политбюро создало Комиссию по расследованию деятельности НКВД, и ее возглавил Андреев.

Наверное, Андреев теоретически мог бы обвинить Ежова в незаконном преследовании Косарева, и кто знает… Но помешал Берия, который был полон решимости довести разгром комсомола до победного конца.

– Так звоним Андрею Андреевичу или нет?

– Как бы хуже не сделать.

– Куда уж хуже… – крутит кремлевскую вертушку. – Товарищ Андреев? Приветствую, Косарев!..

Громкий и внятный голос Андреева сразу успокоил Косарева. Да надо ли так волноваться, Саша? Ну получил на Пленуме взбучку, покритиковали, поправили, заставили поволноваться. Ну не без этого. Почему тебе не звонят? Ну ты даешь!.. Наверное, другую должность подыскивают, для этого время нужно. Вызовут – позвонят.

Косарев, положив трубку, почувствовал облегчение. Как от врача вышел. И жена, наблюдая за просветленным лицом его, вероятно, сказала: «Вот видишь, Саша, напрасно ты нервничал. Товарищ Сталин своих не сдает».

Поэтому Маша могла сказать: товарищ Сталин помнит, ценит, всё знает и правильно говорит, что кадры решают всё.

Да, да, тысячу раз да!

Ну, не будет он больше генсеком, пусть понизят. Пусть поставят хоть замнаркома, хоть председателем колхоза! Да хоть бы и разнорабочим. Он везде сумеет доказать верность и преданность революции! Так что рот фронт, Маруся! Где наша не пропадала? Можно вообще рвануть в Комсомольск-на-Амуре, на Дальний Восток, там ведь наши же ребята! Начать с чистого листа!

– И что ты в этом случае собираешься делать, Саша?

– А вот прямо сейчас Андрею Андреевичу перезвоню, скажу, что на всё согласен! На любую работу!

– Не делай этого, будь осторожнее, не горячись, выдержи паузу! Они сами позвонят!

– Маруся! Ты меня знаешь! Косарев хоть когда-нибудь ждал звонка? Он вообще когда-то от кого-то что-то ждал?! Он терпел, прогибался?!

– Тише ты, тише, дочка услышит…

– Не услышит. Косарев всегда звонил сам. И сам принимал решения.

– Хорошо. Отлично. Упрям, как всегда. Ну, звони. Я даже могу вместо тебя ручку покрутить.

Крутят ручку – тишина. Крутят еще раз – в трубке тихо, даже треска нет.

Маша берет Косарева за руку, подводит к окну, показывает пальцем. Они видят, как на верхушке столба рабочий в «когтях», перекусив провод, наматывает его на локоть.

Кто приказал? Теперь они без «кремлёвки». А обычный телефон? Тоже не работает.

Они вообще без связи.

Косарев прижимает к себе худенькое тело жены. Она слегка дрожит. Отстраняет, смотрит в лицо – ни слезинки. Железный характер у его Маши, как у всех Нанейшвили.

И вдруг: да пошло оно всё! Может, затопить баню? Парку бы теперь, душу очистить от этих бесов. Да, хорошо, она права, может быть, вечером.

А пока они решают съездить в Москву к матери Косарева, повидаться. У Марии своя машина. Давно никуда не ездила, наверное, аккумулятор сел. Нужно попробовать. В конце концов, никто им этого пока не запрещал.

Одеваются, выходят в гараж, Саша крутит ручку, машина заводится.

Открывают ворота, снаружи – НКВД. Косарев весело так им кричит:

– Здравия желаю, бойцы! Не замерзли?

В ответ – молчание, косые взгляды.

Легковушка катит по улочкам Волынского.

Почти никого, прохожие редки. Какой-то старик с санками, баба набирает воду из колонки.

Контрольно-пропускной пункт на выезде из поселка, охранник открывает шлагбаум, отдает честь Косареву. Но еще через пару километров Мария через зеркало заднего вида замечает черную эмку. Нежели следят?

Поворачивают для проверки направо, на грунтовку, – эмка за ними.

Разворачиваются, снова выезжают на шоссе. Эмка пропускает их машину и снова держится позади.

Теперь ясно: хвост. Следят.

Несколько часов просидели в гостях у бабы Саши, как ее называли, у матери Косарева Александры Александровны. Здесь их никто не подслушивал. Предупредили: может, видимся в последний раз. Мать Косарева, что тоже жила не в безвоздушном пространстве, а в СССР и при Сталине, отлично понимала, какая гроза нависла над семьей.

Женщины всплакнули.

Косарев сказал:

– Мама, если случится что-нибудь со мной и Машей, присмотри за Леночкой! Давай так: пусть Ольга Яковлевна ее к тебе привезет.

Ольга Яковлевна Ермолаева – няня у Косаревых.