Текст книги "Цена вопроса"

Автор книги: Александра Маринина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Пап, если мама в психбольнице, я не буду просить тебя, чтобы ты взял меня с собой, когда ты поедешь ее навещать. Я все понимаю. Ты просто кивни, если я угадал.

И отец молча кивнул. Но я увидел, что его глаза налились слезами.

Дзюба

Задача, поставленная Константином Георгиевичем Большаковым, звучала довольно необычно. То есть на самом-то деле ничего необычного в ней не было, если смотреть с точки зрения профессии: нужно вычислить предполагаемую траекторию движения уже известного человека и перехватить его. Но в рамках другой, теневой деятельности оперативника Романа Дзюбы такие задания прежде не давались. Суть программы никогда не состояла в том, чтобы раскрывать преступления, для этого существует официальная деятельность полиции и следственного комитета, те же, кто работает на программу, должны лишь использовать несовершенство законодательства и системы управления, но использовать не для собственной корысти, а для того, чтобы завалить систему закономерными последствиями этого несовершенства. Завалить так, чтобы система не смогла вздохнуть. Чтобы все шестеренки застряли и больше не могли проворачивать колесо.

Итак, нужно найти некоего Игоря Пескова. Сперва быстро проверить его московские адреса и вылетать в Тавридин. Потом из Тавридина можно будет ехать в любое нужное место, но начинать придется именно с того города, куда выписано командировочное удостоверение. Нельзя подводить тех, кто прикрывает тебя «сверху». Нельзя допускать сомнений и уж тем паче – проверок и контроля.

Из сведений, полученных от полковника Большакова, вытекало, что Игорь Песков, 1976 года рождения, разведен, детей не имеет, проживает один. Родителей нет в живых: мать убита в 1988 году, и за это преступление отец Игоря был осужден на десять лет лишения свободы, освобожден условно-досрочно за примерное поведение в 1996 году, скончался в 2008 году. Из родственников в Москве имеется тетка – старшая сестра покойного отца, которая и была опекуном мальчика, пока Песков-старший отбывал наказание, а также дети и внуки этой самой тетки. Родственников по линии матери на данный момент не выявлено.

В квартире по адресу, где зарегистрирован Песков, Роману, само собой, дверь не открыли, а вот в соседних квартирах ему повезло: люди оказались доброжелательными и разговорчивыми. Только знали они, к сожалению, мало и Игоря Пескова не видели уже несколько месяцев, видно, уехал куда-то. Нет, об отъезде никого не предупреждал, ключи никому не оставлял и цветы поливать не просил, да у него цветов и нету.

– Бобыль бобылем, – сочувственно вздохнула немолодая соседка, проживающая в этом доме с момента его постройки. – Как Вадика, царствие ему небесное, посадили, так Игорька тетка к себе забрала, жалела его очень, воспитывала, растила. А как Игорек школу закончил – сюда вернулся, чтобы самостоятельно жить. Работать пошел, потом в армию. Тем временем и Вадик вернулся, тихий такой стал, набожный, все в церковь ходил, грехи, видно, замаливал. Игорек долго не женился, так и жили они вдвоем с отцом, а уж когда Вадик, царствие ему небесное, помер, так Игорек и жену в дом привел. Только недолго они прожили вместе, не сложилось у них. И деток не случилось.

– Значит, с женой Игорь после развода не общается? – спросил Роман.

– Ни-ни. Она сюда больше ни ногой, – заверила его соседка.

– А он к ней не ходит, не знаете?

– Да откуда же мне знать? И вообще, – в соседке вдруг проснулась подозрительность, – вы почему интересуетесь?

– Так мне его найти нужно, срочно, – рассмеялся Дзюба. – Я же вам объяснял: Игорь Вадимович Песков много лет бьется за реабилитацию своего отца, вы наверняка и сами это знаете.

– Знаю, знаю, – закивала женщина. – Игорек никогда не верил, что Вадик мог убить, считал, что отца по ошибке посадили, а я вот считаю, что очень даже мог Вадик убить. Запросто. Запивал он сильно и становился буйным, и ревновал очень, а Катька-то, покойница, красавица была, мужики ей проходу не давали, а она знай хвостом вертит да глазками стреляет. Но Игорек отца очень любил и все хотел доказать, что осудили неправильно. Упертый. Вадик уж помер давно, а сынок все бьется за свою правду. Ой, сколько писем он во все инстанции написал, сколько жалоб! А ответы-то приходят заказным отправлением с уведомлением о вручении, почтальон приносит. Игорек на работе, так они ко мне в дверь звонят, оставляют извещение и просят передать, чтобы зашел на почту с паспортом. У нас в подъезде хулиганы какие-то почтовые ящики подожгли, так все никак новые не повесят, уже года три почту по квартирам разносят. Хорошо еще, что лифт есть. Газеты внизу на табуретке складывают, жильцы потом разбирают, кому что положено, а уж с письмами и извещениями приходится по квартирам ходить, чтобы недоумки всякие не растащили. А то ведь знаете как пацаны-то развлекаются: украдут да и выбросят в помойку. А вы, значит, по этому вопросу пришли? Насчет Вадика?

– Да. Игорь Вадимович обратился к одному очень хорошему адвокату, а этот адвокат нанял меня в качестве частного сыщика, чтобы собирать нужную информацию. Как вы думаете, где мне Игоря Вадимовича найти?

– Вот уж чего не знаю – того не знаю. Да вы у его тетки спросите, она-то наверняка в курсе, куда он уехал и зачем и когда вернется. Все-таки единственная родня.

Можно было, конечно, еще пообщаться со словоохотливой и приветливой дамой, которая наверняка рассказала бы много любопытных деталей об Игоре Пескове, но времени не хватало просто катастрофически. Рейс в Тавридин завтра рано утром, и за сегодняшний день нужно успеть пообщаться с теткой и бывшей супругой Пескова, потом вернуться в контору и быстро «подобрать хвосты» по тем делам, которые на время командировки будут переданы другим оперативникам. Командировка-то неизвестно на сколько затянется!

Начать Дзюба решил с тетки Игоря Пескова, Валентины Семеновны Фокиной. Возраст у нее пенсионный, так что есть хорошие шансы застать ее дома. А работающую экс-супругу лучше навестить попозже, после семи часов вечера.

В свои семьдесят лет Валентина Семеновна выглядела лет на восемьдесят пять, да и двигалась медленно и с трудом, но глаза ее, светло-голубые и какие-то прозрачные, смотрели ясно и с любопытством.

– Игорек? – спросила она, медленно шаркая ногами и ведя Романа в комнату, где стояли визг и вой и маленькими метеоритами носились двое ребятишек дошкольного возраста. – А что случилось? Зачем он вам?

Роман снова заученно повторил все ту же байку об адвокате, к которому Игорь Вадимович обратился за содействием и который нанял себе в помощь частного детектива. Байка была непробиваемая и непроверяемая, с адвокатом Орловым еще вчера договорился полковник Большаков.

– Ах ты, господи! – устало вздохнула Валентина Семеновна. – Никак он не уймется… Чего уж теперь-то копья ломать? Ведь столько лет прошло, да и Вадюша умер… А Игорек уехал, только не сказал, зачем и надолго ли. Поеду, говорит, в Тамбов, там у меня друг живет, давно звал к себе, у него дом в лесу, он егерем работает.

– Не звонил он оттуда? – поинтересовался Роман. – Вестей не подавал?

– Не звонил, нет. А вести теперь какие же? Никто писем не шлет, перестали…

– Это внуки ваши? – Дзюба кивнул на проносившихся мимо пацанят. Одному из них было года три-четыре, другому примерно пять.

– Правнуки.

– Все вместе живете? Или вам их на день приводят?

– Вместе, вместе. Где ж нам жить? Другого жилья-то нету, и денег нету, чтобы купить. Вот и живем всем скопом: я, дочка, внучка с мужем и детками, и внук еще. Тесно, что и говорить. Да что жаловаться? Все так живут.

– Валентина Семеновна, а с дочкой вашей Игорь дружил? Все-таки она ему двоюродная сестра. Может, он ей говорил какие-нибудь подробности о своем отъезде, телефон оставил, адрес или еще что?

– С Лидкой-то? – Фокина покачала головой. – Нет, не дружил. Когда с Вадюшей беда случилась и я Игорька к себе взяла, Лидке было уже девятнадцать, у нее уже малая была на руках, Лидка у меня ранняя получилась, в семнадцать лет родила не пойми от кого. Она и без того косо смотрела на Игорька, мол, самим места мало, а тут еще этого подселили. Но вы не думайте, я его в обиду не давала!

Н-да… При такой истории отношений крайне маловероятно, чтобы Игорь Песков сказал своей кузине больше, чем всем остальным. В Тамбов, значит. В лес. К другу-егерю. Ну-ну.

– Может, с годами ее отношение к брату изменилось? – на всякий случай спросил Дзюба. – Знаете, как бывает: в молодости одно, а с возрастом приходит другое.

Валентина Семеновна внезапно и совершенно необъяснимо рассердилась:

– Ничего не изменилось! И не знаю я ничего! Не спрашивайте меня! Сказано вам: в Тамбов уехал Игорек, вот и всё! А мне не верите – у Лидки спросите, когда она придет.

– А когда она придет?

– А бес ее знает, когда она придет, – с вызовом заявила Фокина. – Когда захочет, тогда и придет. Она птица вольная, двоих детей вырастила и живет теперь, как хочет. А я вот дома сижу, деток стерегу.

Роман взглянул на часы: хватит рассиживаться, время идет, ничего нового ему здесь не скажут. Телефон Лидии Фокиной у него есть, можно просто ей позвонить. И чего старушка так рассердилась? Впрочем, ему давно уже объяснили, что возрастные изменения мозга делают людей капризными и обидчивыми. Наверное, у Валентины Семеновны эти изменения протекают как-то особенно бурно.

Он попрощался и ушел. Сел в машину, немного подумал, вытащил мобильник и набрал номер Лидии. Судя по доносившимся веселым женским голосам, находилась дочка Валентины Семеновны явно не на работе. Байку о частном сыщике она даже не дослушала, прервала Романа на полуслове:

– Так что вам нужно, я не поняла? Я не знаю, где Игорь. Я его сто лет не видела.

– Но вы знаете, куда он уехал?

– Мама говорила, что в Тамбов, к другу. Он там не то лесник, не то егерь.

– Он вам не говорил…

– Он вообще ничего мне не говорил, – нетерпеливо отозвалась Лидия, снова не дослушав собеседника. – Я с ним не общалась. Дачу продал, сукин сын. Наша семья ему по барабану, никогда никакой помощи от него не дождешься. Конечно, это только название такое шикарное – дача, на самом деле участок садовый, шесть соток, и на нем скворечник полусгоревший. Так этот подонок и сам не строился, и нам не позволял, а у нас дети маленькие, им воздух нужен. Короче, мне некогда, я вам все сказала: где Игорь – не знаю и знать не хочу. И слышать про него больше не желаю.

Жестко, что и говорить. Полусгоревший скворечник на шести сотках – это наверняка то самое место, где в 1988 году обнаружили труп матери Игоря Пескова. Судя по тем материалам, которые Большаков передал Роману, Екатерину Пескову сначала сочли погибшей при пожаре, но судебно-медицинская экспертиза обнаружила явные признаки насильственной смерти, а пожаро-техническая экспертиза установила, что имел место поджог. За убийство жены осудили сильно пьющего Вадима Пескова, поскольку все свидетели в один голос рассказали на следствии и на суде, что жили супруги плохо и постоянно скандалили, особенно в течение последнего года, даже и до рукоприкладства дело доходило. Соседи неоднократно видели, как Екатерина, прижимая к себе сына, спасалась от мужа бегством и потом несколько часов пряталась в других квартирах, выжидая, пока напившийся благоверный наконец угомонится и заснет. Вполне можно понять, почему Игорь не хотел строить новый дом и пользоваться этим участком. Ему было всего двенадцать, когда произошла трагедия. Огромная травма для подростка, подобные раны вряд ли когда-нибудь заживают полностью. А родственникам не позволял там жить потому, что Лидия его ненавидит. Он ведь должен хорошо помнить, с какой неприязнью двоюродная сестра отнеслась к нему, когда на мальчишку обрушилось огромное несчастье: мать погибла, отец осужден на длительный срок. Было бы странно, если бы при таком положении вещей он любил Лидию и заботился о ее детях и внуках. Что ж, все закономерно.

Дзюба достал из сумки папку с материалами, пробежал глазами еще раз. Ну конечно! Садовое товарищество, в котором семья Песковых получила свои шесть соток в 1982 году, находится в том районе Московской области, где в последние полтора года ведется интенсивное строительство и прокладываются новые широкополосные трассы. Цена земли подскочила до небес. И когда Пескову понадобились деньги, он продал свой участок. Теперь руки у него развязаны: можно уволиться с работы и ездить по всей стране.

И где его искать? Понятно, что про Тамбов он наврал своей старой тетушке. Если Большаков не ошибается, то Игорь Вадимович двинул в Серебров. Но это было полгода назад. С тех пор он «отметился» в трех других городах, которые находятся довольно далеко друг от друга. Последний из этих городов – Тавридин, куда Дзюбе и велено ехать в первую очередь. Ладно, сейчас Роман попробует поговорить с бывшей женой Пескова, потом поедет на Петровку и со служебного компьютера покопается в транспортных базах.

А если Большаков ошибается и Игорь Песков не имеет ни малейшего отношения ко всем этим убийствам? Сидит себе в охотничьем домике в тамбовских лесах, попивает водочку, болтает со старым другом и в ус не дует… Душевные раны зализывает. И что тогда делать? Проверять все лесничества, опрашивать всех егерей, но кто будет этим заниматься? Официально приказать невозможно, значит, нужно искать знакомых полицейских, просить «по дружбе» и ничего не объяснять. Провернуть такую штуку ох как непросто!

* * *

С бывшей женой Пескова пришлось тоже общаться по телефону: на звонки в дверь Дзюбе не открыли, а соседи сказали, что Жанна в больнице, и дали номер ее мобильника.

Жанна на звонок ответила, но разговаривала таким голосом, что сразу стало понятно, насколько плохо она себя чувствует. Дзюбе даже неловко стало. Но дело есть дело.

– Я понятия не имею, куда Игорь мог уехать. Мы развелись пять лет назад и с тех пор ни разу не встречались и не разговаривали. Я вычеркнула его из своей жизни, а он точно так же вычеркнул меня.

– Можно спросить, почему? Простите, если вопрос кажется вам неделикатным, но мне важно это понимать, – осторожно проговорил Роман. – Он вас чем-то обидел?

– Он меня ничем не обидел. Но я не смогла жить с человеком, одержимым одной-единственной идеей: реабилитировать отца. Он никогда не верил в то, что его отец – убийца. Не хотел верить. И делал все для того, чтобы доказать, что отец никого не убивал. Конечно, это очень благородно, я не спорю, но когда с утра до вечера рядом с тобой находится не мужчина-муж, не половина твоей семьи, а машина для написания жалоб и прошений и обсуждения ответов, то, в конце концов, это становится невыносимым. Я просто не выдержала и ушла. Не смогла жить рядом с фанатиком.

– А про друга из Тамбова вы что-нибудь слышали?

– Нет. Фанатики не рассказывают о своих друзьях, они могут говорить только о своей идее, о своей цели. Простите, мне сейчас будут ставить капельницу.

Ну вот, опять ничего толкового не вышло.

Роман приехал на Петровку, достал из сейфа папки с делами, быстро написал все необходимые бумаги, получил очередную «накачку» от начальника отдела Глазова, сбегал в буфет за чипсами, купил три пакета: один для себя, два – на всякий случай, если с выходом в базу данных что-нибудь не заладится. Обращаться за помощью, не принеся с собой подношения, у них как-то не принято.

Во втором часу ночи Роман Дзюба запер наконец кабинет и поехал домой. По паспорту Игоря Вадимовича был приобретен только один билет – на поезд до Брянска. Примерно в тот период, когда Песков исчез из поля зрения. Что это означает? Что он к убийствам не причастен? Или что он доехал до Брянска и дальше по всей стране колесит на автомобиле или на электричках и автобусах? Или все-таки добрался до тамбовских лесов? Есть еще один вариант, самый плохой: у Пескова имеется паспорт на другую фамилию. Где он его раздобыл – вопрос отдельный. Такую возможность тоже нельзя исключать.

Поспать Роману удалось всего пару часов, в пять утра он уже был в аэропорту. В самолете попытался подремать, но мешало назойливое беспокойство. Капитан Дзюба был очень недоволен собой. Появилось ощущение, что вчера он сделал все не так, все было неправильно, сикось-накось. С другой стороны, время поджимало. А в условиях дефицита времени Роман обычно принимал не очень правильные решения. Знал он за собой такой дефект.

«Я все испортил, – уныло думал он, чувствуя, как неудобно его массивному накачанному телу в самолетном кресле. – Еще ничего толком не начал делать, а уже запорол задание».

Шарков

Впервые за последние сутки Валерий Олегович почувствовал, что его чуть-чуть отпустило. Первый шок от приговора врачей прошел, Костя Большаков отправил толкового паренька разбираться с убийствами, которые предположительно совершил Игорь Песков, а внутренне генерал укрепился в правильности собственного решения не посвящать жену в свои медицинские проблемы. Он справится. Все будет хорошо. Сидящая внутри бомба тикает, но не взорвется, пока не разрулится ситуация. Он успеет.

Валерий Олегович даже удивился, насколько, оказывается, быстро можно привыкнуть к новому самоощущению «оболочки взрывного механизма». Если первые двадцать четыре часа он, каждую секунду прислушиваясь к себе, усилием воли заставлял себя контролировать каждое движение и каждую эмоцию, чтобы избежать излишнего напряжения и повышения давления, то уже сегодня к вечеру он проделывал это совершенно автоматически. «Надо же, – думал он. – Когда-то Верочка Максимова сказала, что у меня необыкновенно высокая способность к адаптации. Я тогда, помнится, чуть не расстроился, подумал, что это синоним способности прогибаться под чужое мнение и влияние. А теперь понял, что штука-то полезная. Вот ведь когда пригодилась… Поистине, никогда не знаешь, где найдешь – где потеряешь».

Он пришел домой уставший, но вполне благодушный, насколько это вообще было возможно в его положении. Но, едва переступив порог квартиры, сразу понял: что-то не так. Вешалка в прихожей выглядела как-то пустовато. Обычно в межсезонье там висели и плащи, и пальто, и куртки – полегче и потеплее, погода-то переменчивая. Теперь же Шарков видел свою одежду, а из вещей жены – только короткое кашемировое пальто. Ни двух курток, ни плаща, которые были здесь еще сегодня утром, когда он уходил на службу… Его обувь внизу, под вешалкой, тоже на месте, а из того, что носила Елена, – только высокие лаковые ботинки. Из кухни тянуло запахами еды. Но набор звуков, наполнявших пространство квартиры, был непривычным. Ни голосов из телевизора, ни звяканья посуды, ни журчания воды, ни пыхтения парового утюга. Что-то другое…

– Лена, ты дома? – громко крикнул Валерий Олегович.

– Дома, – голос жены доносился из спальни.

Странно, почему она в спальне? Заболела и прилегла? Он разделся, поставил ботинки на обувную полку, сунул ноги в тапочки. Направился в спальню, чтобы повесить китель и форменные брюки на вешало и переодеться в домашнее, и удивленно остановился, увидев на застеленной покрывалом кровати раскрытый чемодан. Рядом, на полу, стоял еще один чемодан и две большие спортивные сумки. Елена доставала из шкафа и складывала в чемодан какие-то кофточки и маечки. Она сильно располнела в последние годы и двигалась тяжело, как будто даже с усилием.

– Командировка? – спросил он спокойно. – Куда-то в теплые края?

Елена подошла, взяла его за руку, но в глаза почему-то не смотрела.

– Пойдем, я тебя покормлю.

И потянула из спальни в кухню.

– Ты мне не ответила, – заметил Шарков. – Куда тебя посылают? Надолго?

– Нам нужно поговорить, – сказала жена вместо ответа на вопрос.

Шарков послушно прошел в кухню, уселся за стол, сложил руки перед собой. «Наверное, срывается с подружками куда-нибудь в Египет или в Марокко, там можно отдохнуть за вполне доступные деньги. Небось появились какие-то горящие дешевые путевки. Хотя для двухнедельного отдыха шмоток многовато собирает: два чемодана и две сумки…»

Елена поставила перед ним тарелку с горячим супом и корзинку с нарезанным хлебом. Он начал есть, чувствуя, что с каждой проглоченной ложкой аппетит пропадает. Съев полтарелки и так и не дождавшись от жены рассказов о внезапной поездке, он с раздражением отложил ложку.

– Так что случилось? О чем ты хотела поговорить?

В это мгновение он ощутил в голове какую-то неприятную мысль, но не успел ее осознать. Просто зафиксировал, что при этих произнесенных им словах мозг подал сигнал: «плохо».

Елена смотрела прямо ему в лицо темными карими глазами. Фигура у нее испортилась, черты лица расплылись, волосы поредели и уже не лежали так красиво, как прежде, но глаза оставались все такими же яркими и блестящими, как в юности.

– Валера, отпусти меня, пожалуйста, – негромко попросила она.

– Куда? В Египет? В Турцию? Или куда вы там собрались? Поезжай, конечно. Кажется, я никогда не был против твоих вояжей.

– Валера, отпусти меня, – повторила она еще тише. – Отпусти совсем.

У него похолодело под ложечкой, но он все еще не верил.

– Не понял… Что значит «совсем»?

Она еще помолчала и вдруг выпалила:

– Давай не будем жить вместе. Это бессмысленно. Мы не нужны друг другу. Отпусти меня.

– Это шутка, я полагаю?

– Нет, это не шутка.

– Я…

Он почувствовал, что голос сел, и вместо звуков из его рта вырывается сипенье. Пришлось откашляться.

– Я что-то сделал не так? Чем-то обидел тебя? Или дело в том, что у тебя роман и ты хочешь начать новую жизнь с новым мужем?

Елена убрала тарелку с недоеденным супом, молча поставила перед Шарковым другую тарелку: тушеное мясо и овощной гарнир.

– Валера… Мне трудно это объяснить, но я попробую. Когда-то мы с тобой были молоды и строили свою семью. Потом родился Олежка, мы его растили, воспитывали, беспокоились о нем, вникали в его школьные проблемы. Потом он вырос, женился, стал жить отдельно от нас. И вдруг оказалось, что нам с тобой не о чем разговаривать. Олежкины проблемы мы больше не обсуждаем, потому что проблемы роста закончились, а о том, что происходит у него на работе, мы не знаем. У нас есть внучка, но мы мало видим ее, потому что у нашей невестки неработающая мама и ее такая же неработающая сестра, которые взяли на себя все, что касается помощи с ребенком. Когда Маришку приводят к нам, мы два-три часа занимаемся ею, потом еще полчаса можем это пообсуждать. И на этом – все. Нам не о чем стало разговаривать, разве ты не заметил? Нам нечем заняться вместе. Мы никуда не ходим, потому что наши рабочие графики не совпадают, и ты слишком устаешь, чтобы после службы еще куда-то идти. Мы не приглашаем никого в гости, потому что ты не любишь посторонних в квартире. У меня много друзей и коллег, но они тебе не интересны, и я вынуждена общаться с ними вне дома. Ты не рассказываешь о своей работе, и я отношусь к этому с пониманием. Моя работа и мои увлечения тебя не интересуют, и ты ничего в них не понимаешь. Тогда ответь мне: зачем нам быть рядом друг с другом? Ради чего? Ради быта? Можно нанять домработницу.

Шаркову показалось, что он проваливается в глубокую яму, пытается руками хвататься за попадающиеся на стенах выступы, но пальцы один за другим отрываются от кисти, и с каждым пролетаемым вниз метром кровь хлещет из ран все сильнее, сильнее… Одна его часть пыталась осознать сказанное женой, другая же прислушивалась к тому, что происходит внутри. Господи, как же страшно! Еще несколько минут назад Валерий Олегович был уверен, что привык, притерпелся, адаптировался. Ан нет… Разве можно привыкнуть к ежесекундному ожиданию смерти?

Наверное, он сильно побледнел или лицо исказилось, потому что Елена встревоженно спросила:

– Тебе нехорошо? Дать таблетку от давления?

– Не нужно.

– Прости, я понимаю, что затеяла это объяснение так неожиданно, без подготовки, но я не знала, как поступить. Вот и решила сказать все как есть и уйти. Видишь, вещи уже собрала. И никакого романа у меня нет, если тебя это волнует.

– Куда же ты собралась уходить, позволь поинтересоваться? – сухо проговорил Валерий Олегович.

– Сняла комнату в коммуналке.

«Хорошо, что я не сказал ей про болезнь и операцию, – подумал он. – Мне даже в голову не приходило, что ей плохо со мной. Если б сказал, она бы хлопотала вокруг меня. И конечно, не ушла бы. Жила бы со мной и мучилась. Она права, конечно, мы действительно почти ни о чем не разговариваем, но меня это вполне устраивало: для меня дом и семья – это крепость, где меня никто не тронет и где я могу расслабиться. Моя задача – принести добычу, и я ее приношу. Взамен мне нужны тишина, покой, безопасность и уважение. Все это в моей семье было, поэтому меня все устраивало. И по наивности я думал, что женщине в семье нужно то же самое. А вот оказалось, что ей нужно что-то совсем другое…»

Он понимал, что должен, наверное, попытаться отговорить жену, убедить, пообещать, что отныне все будет по-другому, заверить, что понял свои ошибки и исправит их… Но Шарков осознавал, что не хочет. У него нет сил. Нет внутреннего ресурса ни на то, чтобы уговаривать, ни на то, чтобы исправлять промахи. Сейчас самое главное – спасти программу.

И все же одну попытку, совсем слабенькую, он предпринял:

– Лена, мы с тобой прожили двадцать девять лет. Неужели это ничего не значит?

К еде он так и не притронулся, мясо остыло, но все еще источало аромат специй, и от этого запаха Шаркова подташнивало.

Жена кивнула и слегка улыбнулась.

– Спасибо тебе, ты подсказал мне те самые слова, которые я искала и все не могла найти, чтобы объяснить… Даже не столько сами слова, сколько аргументы. Первые двадцать пять лет своей жизни я провела в родительской семье. Следующие двадцать пять лет – с тобой и Олежкой. И вот уже четыре года я одна, понимаешь? Совсем одна. У меня есть обязанности, и я стараюсь их выполнять: готовить еду, поддерживать чистоту и порядок в нашем жилище, но меня преследует ощущение, что все мои действия словно уходят в пустоту. Я вкладываю в них душу, а потом вижу, что сами действия тебе нужны, а вложенная душа – нет.

– Леночка…

– Подожди, Валера. Я не упрекаю тебя, Боже упаси! Решение, которое я приняла, далось мне нелегко, я обдумывала его весь последний год, спорила сама с собой, пыталась найти уязвимые места. Ты ни в чем не виноват. Если вообще искать виноватых, то виноваты мы оба в равной мере. Но я бы не хотела идти по пути каких-то обвинений. Я прочитала много литературы о распадающихся долгих браках и о причинах разводов, в том числе и специальной, и знаешь, оказалось, что наша с тобой ситуация вовсе не уникальна. Огромное число семей распадается после того, как вырастают дети. Люди, прожившие вместе по тридцать-сорок лет, вдруг понимают, что вместе им… Не то чтобы скучно, а как-то пусто, понимаешь? Если в семье выросла дочь и вышла замуж, такие разводы случаются реже, потому что бабушки по линии матери всегда ближе к внукам. Женщина помогает дочери с ребенком, обихаживает мужа, и у нее уже не остается времени ощутить, что с этим самым мужем ее ничего не связывает. С утра до вечера с малышней возится, вечером мужу про внуков рассказала, еду приготовила, постирала-погладила – вот и день прошел, хорошо еще, если успела какой-нибудь сериал одним глазком глянуть. Если в семье вырос сын и других детей нет, то шансы, что семья распадется, достаточно велики. Вот как у нас с тобой. Наши с тобой сваты мягко, но решительно отодвинули нас от Маришки, и их можно понять: мы оба работаем, у нас масса занятий и проблем, а для них внучка – единственный свет в окошке. Я сбилась…

Елена потерла ладонью лоб, недовольно нахмурилась. Шарков молча ждал, когда она заговорит снова, одновременно выискивая в памяти примеры знакомых им супружеских пар, вырастивших детей и вполне счастливо живущих вместе не один десяток лет. И, к своему ужасу, не находил…

– Я вот что хотела сказать… Никто не виноват, что мы не можем обсуждать друг с другом свои профессиональные проблемы. У нас с тобой разное образование, разные вкусы, разная работа. Даже если бы мы вдруг решили начать обсуждать прочитанные книги или увиденные фильмы, это было бы нереальным, потому что я читаю много и за кинематографом слежу, а у тебя на это уже много-много лет просто нет времени. Я это понимаю. Разговаривать об общих знакомых мы тоже не можем, потому что тебе их жизнь не интересна. И это я тоже понимаю. Ты уходишь на службу утром в половине восьмого и возвращаешься не раньше десяти вечера, а то и позже, ты почти всегда работаешь по субботам, часто уезжаешь в воскресенье, а если не уезжаешь, то сидишь в кресле перед телевизором и переключаешь программы. У тебя нет сил даже на то, чтобы сосредоточиться и посмотреть какую-то программу от начала до конца. Ты в свой нечасто выпадающий выходной хочешь помолчать и отдохнуть. Я уважаю твои желания и потребности и готова считаться с ними. Но для чего в этой твоей жизни нужна я? Ни для чего, кроме как накормить и обстирать. Тебе не нужно мое внимание, тебе не нужны мои советы, тебе не нужно, чтобы я тебя слушала и сопереживала, поддерживала. У меня бесконечные лекции, научные статьи, конференции, семинары, поездки, подруги, приятельницы, коллеги, выставки, – одним словом, все то, что тебе не нужно и не интересно, но для меня это важно, это суть и смысл моего существования. И я вынуждена этот смысл и эту суть приспосабливать к решению главной задачи: быть тебе удобной. Это означает, что к твоему приходу должна быть готова горячая еда, рубашки наглажены, белье выстирано, квартира убрана. Ты ведь даже не обратил внимания на то, что я перестала ходить в театр и на концерты, правда? Потому что вечером я должна быть дома и обслужить тебя, в котором бы часу ты ни вернулся. Я перестала разговаривать по телефону с подругами, когда ты дома: ты хочешь тишины и покоя. Я никого не приглашаю в гости: ты не любишь. И вот я подумала: а ради чего, собственно, я это терплю? Ради тебя? Я тебе не нужна. Ради сына? Он взрослый. Ради себя? То есть ради твоей зарплаты и каких-то министерских бонусов? Но я умею жить экономно и малобюджетно, практика была хорошая. Валерочка, милый, пойми: у меня нет никаких претензий, я ни в чем тебя не упрекаю. Просто я вдруг поняла, что больше так не хочу. Не хо-чу, – раздельно и четко повторила она. – У меня впереди еще лет двадцать пять, а если судьба позволит – то и больше, и мне хочется прожить эти оставшиеся годы свободно и ярко.