Текст книги "Волчья дорога (СИ)"

Автор книги: Александр Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Сержант, вы что-нибудь слышали? По-моему, к нам кто-то обращался. Тот ухмыльнулся и помотал головой.

– Извините, господин капитан, – тут же поправился посыльный, – майстер фогт просит вас. Почтительно.

Капитан кивнул и бросил, по прежнему, сержанту:

– Так-то лучше. Просит, говорите? Пойдёмте, посмотрим? – Сержант кивнул. Они обернулись и пошли назад

«Ну, что же. Как там писали в листке: «с достоинством» Возможно, у меня будет возможность потренироваться» – подумал капитан, поднимаясь по лестнице обратно, к залу собраний.

Господин фогт изволил орать. Человек, красный от гнева – зрелище вообще малоприятное, а в случае с градоначальником славного Мюльберга, вдвойне. Осанистый, дородный, исполненный важности мужчина в возрасте, когда двойной подбородок уже воспринимается как должное. И когда этот подбородок качался при очередном крике вверх-вниз, закрывая широкую золотую цепь на груди, капитан невольно подумал, что господина фогта неплохо на этой цепи и повесить.

Опыта, правда не было, но, если фогт скажет в таком духе ещё пару фраз – появится. Сержант за капитановым плечом уже сопел от ярости. И, как раз у него, опыт развешивания на столбах наглых градоначальников был.

Так что Яков побыстрее набрал воздуха в грудь и рявкнул:

– Что, вашу мать, случилось? – вышло хорошо, аж задрожало стекло в высоком стрельчатом окне зала советов. Фогт поперхнулся фразой, да так и замер, раскрыв рот. Дознаватель чуть улыбнулся за его плечом.

– Что вы себе позволяете, офицер? – надо отдать фогту должное, собрался он быстро, – Врываетесь в город, нападаете на людей... на городскую стражу при исполнении, между прочим. Ведёте себя, как будто вам здесь не мирный город, а поле боя где-нибудь во Фландрии... – майстер фогт сказал бы и больше, но Яков не дал договорить

– Если бы здесь была Фландрия, вы бы молчали, господин фогт. Или говорили бы вежливо, а то мой сержант служил как раз в тех краях, – тут фогт затих и невольно отшатнулся. Немудрено. Репутация у головорезов, ходивших по тем краям под испанским флагом ушла далеко от холодных бельгийских равнин.

– И, тем не менее. Ваши люди напали на моих. – Из-за фогтова плеча подал голос дознаватель.

– Серьёзное преступление. – опять начал заводится градоначальник, – у нас тут приличный город...

"Приличный город" – капитан не удержался от улыбки на этих словах. А фогт все багровел и багровел.

– И о нем немедленно будет доложено их светлости герцогу... вас повесят, капитан.

"Приговорённые встретили казнь с большим достоинством" – пробежала в голове у Якова недавняя цитата. Шаг вперёд. Ещё один. Поймать взгляд взглядом – Яков содрогнулся, глядя господину фогту в красные от гнева глаза под кустистыми бровями.

"Вот и потренируюсь"

– И о чем вы доложите их светлости герцогу, господин фогт?

– О нападении...

– При каких обстоятельствах? Ваши люди собирались произвести арест? – фогт невольно кивнул. Капитан изобразил самую хищную из улыбок:

– Тогда это вас повесят, а не меня. За оскорбление их императорского величества. Солдат – его слуга, не так ли?

– У нас свободный город. Наш суд...

– Пусть занимается ворами и мошенниками. Солдаты относятся к ведомству военного трибунала. Мы – не ваша юрисдикция, господа.

Дознаватель, молчавший весь разговор, внезапно шагнул вперёд. Мелодичный звон пронёсся по зале. Фогт отшатнулся, капитан остался стоять, лишь перевёл на "серебряного" глаза. А тот сделал ещё шаг, развернулся и бросил:

– Военный трибунал тут не при чём. Арестовать пытались совсем не солдата. Была женщина. Арестовать пытались её...

– Высокая, беловолосая?

– Да.

– Тогда вам повезло, что остались живы...

– Ну это переходит всякие границы, капитан... Солдата, слугу империи ещё можно понять, но всякая про...

«С левой в челюсть. И чтобы не встал», – подумал про себя капитан и ответил – быстро, пока жжение в кулаках не стало нестерпимым.

– Если это та, о ком я думаю, то она законная жена солдата империи. И, в таковом качестве, вашему суду, господа, безусловно, не подлежит.

– Законная... – фогт недоверчиво улыбнулся. Лесли в очередной раз прибил желание его придушить.

– Законней не бывает. Маршал Тилли подтвердил бы, будь он жив. Так что – закон об оскорблении величества в силе и тут.

– Кто сказал?

Яков усмехнулся, поймал глазами фогтов взгляд и чётко ответил:

– Вы.

– Я? Когда? – на этот раз господин фогт покраснел, ради разнообразия, от изумления.

Над фогтовой головой парила на стене Фемида – нарисованная девка с мечом и весами. Повязку на глазах художник малевал криво. Капитану на миг показалось, что правосудие подмигивает ему с вышины.

– А не вы ли мне хлебную ведомость час назад подписали, в счёт имперских налогов? Все ровно, сотня пик, двести ложек.

«Ну, положим, совсем не ровно, но эти детали сейчас ни к чему».

Вот по этой бумаге она и проходит – графа "ложки", строка номер один. А раз человек получает деньги от императора – он является его слугой, не так ли господа?

Фогт невольно кивнул. «Похоже, справился» – подумал капитан и продолжил, уже примирительно:

– Так что, господа – погорячились и будет. Обо всех инцидентах сообщайте мне, город не останется без возмещения, а виновные, без наказания. Сегодняшний случай будет разобран, виновный, наказан моей властью, в соответствии с уставом. Солдаты и их законные жёны вашей юрисдикции не подлежат, попытка их ареста рассматривается как оскорбление величества.

Дознаватель смерил Якова взглядом– холодным и серым, как зимняя непогода:

– Хорошо. Но и ваши люди пусть не вмешиваются в городские дела. Если казармы станут прибежищем колдовства – вы ответите

Яков невольно оглянулся – будто ища глазами табличку "выход". Его взгляд пробежал по парадной зале, высоким сводчатым окнам, красному лицу фогта, разному креслу, двум высоким сундукам у стены за загородкой.

– Не имею ни малейшего желания, – Якову не нравился этот ответ, но и других он не видел.

– Отлично, господа, – прошелестел из угла ещё один голос – тихий, вкрадчивый. Майстер Карл Хазер подал голос со своего писарского места на табурете в углу, – порядочные люди всегда смогут договориться, не правда ли? Мир?

"Меня начинает воротить от этого слова" – подумал Яков, но кивнул. Делать было нечего.

3-8

раны и подозрения

В этот раз вышли они с сержантом из ратуши спокойно. Никто не хватал за рукава и остановить не пытался, зря Яков держал руки на всякий случай, на поясе, поближе к эфесам клинков Ратуша пустела, расписные каменные своды ещё отражали гул голосов, но тихо и спокойно. Улица встретила их ударом ветра в лицо и кусающим за уши морозом. Яков надвинул шляпу плотнее, невольно обернулся, запахивая плащ. Над головой звонко пробили часы на высокой башне.

– Дела, ой и дела тут творятся господин капитан, прости господи какие дела, – проговорил задумчиво старый сержант, осматриваясь и теребя широкой ладонью лохматую бороду.

Капитан огляделся: площадь пустела, одинокие прохожие жались к стенам. Темнели стрельчатые окна в домах напротив, одинокий нищий сидел, привалившись спиной к нарисованным ангелам на стенах собора.

– Это не наша юрисдикция, сержант. Мир, сидим тихо, гоняем наших орлов по плацу.

– Оно да, конечно… тем более, если вспомнить, как мы их герцогской светлости год назад насолили… ой, и злой он на нас. (подробнее – в рассказе «ящик с пандорою» )

И слышать про нас лишний раз ему не надо. Вспомнит прошлое – мало нам не покажется. Вот только... – мимо них по неровной брусчатке прогрохотали колеса повозки. Сержант оглянулся, Яков вместе с ним. Пара усталых одров протащила воз с дровами. Может и просто так.

– Подорожали ... – проговорил сержант, запустив ладонь в бороду.

– Сержант?

– Дрова, говорю, в городе подорожали. С тех пор, как майстер дознаватель тут.

– При чем тут дрова? – сказал было Яков, но тут их прервали. Вежливым, тихим голосом с отчётливым французским акцентом.

– Добрый вечер господа. – капитан невольно поднял голову к небу – солнце на крестах и острых шпилях отливало закатными, красными отблесками. Действительно, почти вечер. Потом обернулся и вежливо кивнул аббату Эрбле. Тот столь же учтиво приподнял шляпу в ответ. "Холодновато сейчас для такой вежливости".

– Да, господа офицеры. Весёлый город не столь уж весел, как вы нам рассказывали.

– Увы, – Яков пожал плечами. Ничего умнее он выдумать не смог, – впрочем, для вас, как для сочинителя, всё это, наверное, интересно. Ведьмы, колдуны, тайны, кровавые договоры. Не знаю только, сколько правды во всем этом.

– Ну, и я не знаю, господа. Покойный Ришелье относился к этому очень внимательно, а он – как к нему ни относись – был великий человек.

Сержант засопел, откашлялся и неожиданно вступил в разговор:

– Да и не спорю, великий. Был. Вот только, позвольте я вам, месье, одну байку расскажу. Я, сталбыть, как молодой был, тянул лямку на испанскую корону, во Фландрии. Фландрская армия, сталбыть, помните? С самим маршалом Спинолой служил, не просто так. Чин, конечно, тогда был невеликий, но в охране ходил, маршала часто видел. Вот он великий человек был, без шуток, да-да... но это я к чему все, господа:

Француз вежливо улыбнулся. Сержант продолжил, неторопливо шевеля губами:

– Объявился однажды в Брюсселе-городе один такой, вроде дознавателя местного. Взял девицу лет эдак двенадцати да и под арест – ведьма де, на шабаш летала, и с нечистым была и всем его адским воинством...усим и одновременно. Судьи уши и развесили, признание записали, дрова заготовили. Ну, а маршал, как про это прослышал – приказал вначале повивальных бабок позвать, да проверить. А потом спалить.

Сержант прервался, набирая воздуха в грудь. Чуть слышный звон заставил его обернуться – за спиной серебряной статуей застыл дознаватель – руки скрещены на груди, глаза смотрят в пространство. Сумел подобраться неслышно. А сам, явно, слышал всё.

Сержантская борода дёрнулась вверх пару раз, ветеран огладил её рукой, смерил дознавателя взглядом и упрямо продолжил.

– Спалить приказал, как по закону и положено. Ой, и хорошо горели... господин обвинитель и весь трибунал. Бабки-то, повивальные, невинность обнаружили.

Сержант умолк и выжидательно посмотрел на «серебряного». Капитан замер, положив руку на эфес клинка. Француз сделал шаг назад. Но дознаватель не шелохнулся, даже не повернул головы. Лишь бросил пару фраз. Все так же в пространство.

– Маршал ошибся. Бабки наврали. Их и надо было брать в первую очередь. Прискорбно, когда в дело вмешиваются непрофессионалы, – и ушёл. Все невольно проводили его взглядом. Площадь замерла, мелодичный звон разлетался далеко в чистом морозном воздухе.

– Да, господа, интересный случай, – опомнился, наконец француз, рассеянно трогая мочку уха, – Даже и не знаю, что сказать. Определено, следует для начала поговорить с местным епископом. Я все-таки лицо духовное, может быть, мне расскажут что-то более интересное, чем сказки и намёки. Пока только туман.

– Ну а нас ждут казармы и рутина. Доброго вечера, месье, – сказал в ответ капитан, француз учтиво приподнял шляпу, и они расстались.

Француз скрылся в лабиринте переулков, Яков с сержантом тоже развернулись и пошли – прочь из города, к воротам. Со шпиля над церковью ударили колокола, распахнулись высокие двери. Горожане, толпой, повалили на улицу. Мужчины в чёрном и сером, их тихие, закутанные в накидки до глаз, женщины. Люди старательно крестились и расходились прочь, обходя неспешно шагающих посреди дороги солдат. Улица вела вперёд и чуть вверх извиваясь, как змея на траве. Широкая, мощёная, гладкая, но уже тонувшая в полумраке – балконы и эркеры вторых этажей нависали серым камнем над головой, закрывая холодное солнце. Нога капитана скользнула по гладкой брусчатке

– Шотландец, каменная башка, – просвистел в спину малолетний сорванец и вихрем скрылся из глаз, когда капитан обернулся.

– Да пусть их, капитан, – махнул рукой сержант. Лениво. Они свернули за очередной угол.

Здесь было посветлее. Богатые, но серые каменные дома кончились, начинался бедняцкий фейхтверк – потемневшие дубовые балки крест-накрест, беленая, сверкающая на солнце глина, красные крыши. Закатное солнце играло бликами на меди и стекле окон и вывесок. У последнего каменного дома на улице сержант остановился. Огляделся по сторонам и прошептал:

– Господин капитан. Разрешите?

– Что?

– Раз уж мы всё равно не торопимся – не подождёте меня минуту? Я быстро, – проговорил сержант и скрылся в проулке. Глухо затрещало дерево за углом, должно быть отодрали ставню. Капитан посмотрел по сторонам. Улица была пуста, дом тих и заколочен, лишь у забитых крест-накрест парадных дверей валялась упавшая вывеска – щит с алой розой. След сапога на лепестках. Яков машинально поднял, поставил рисунком к стене. Потом оглядел город. Шпили собора, башни ратуши. За нею длинный двухэтажный дом с острой крышей, в трубах и флюгерах. Дворец здешнего епископа. Там провал, там стена покосилась, там пузатый эркер очень удачно нависает над двумя улицами сразу – офицерский глаз машинально примечал пригодные для возможного штурма мелочи. Город будто почувствовал, спрятался за дымкой и снежной пеленой, ветер бросил в глаза холодную ледяную крошку. Яков лишь крепче надвинул шляпу на лоб. За спиной бухнули о камень тяжёлые сапоги. Вернулся сержант, вытирая серые от пыли руки.

– Нашли, что искали? – бросил ему капитан коротко.

– Нет, господин капитан, не нашёл, – ответил тот задумчиво, – не нашёл, вот какая закавыка получается.

Ладонь ветерана медленно огладила бороду. Раз, другой. Потом сержант махнул рукой и они пошли дальше. До казарм было уже недалеко.

– Кстати, сержант, – вообще-то эта мысль обязана была стукнуть в капитанскую голову раньше. Гораздо раньше. Но этот чертов фогт на пару с не менее чертовым майстером дознавателем совсем сбили Якова с пути,

– Кстати, сержант. Если вы здесь – то кто у нас на хозяйстве остался?

– Да не волнуйтесь, герр капитан, все на хозяйстве в порядке. Ганс Флайберг там, у него не забалуешь.

– Ганс, говорите? А кто тогда в городе стрелял? – коротко бросил капитан. Сержант переменился в лице. Вдруг и сразу.

– А ведь правда ваша … – ноги ветерана собрались было куда-то бежать, но Яков жестом остановил его:

– Поздно, старина. Все, кто хотел, уже сбежали. Пойдёмте, посмотрим – остались ли у нас ещё подчинённые.

3-9

проблемы

Как на грех, когда спешишь – обязательно заблудишься. Свернёшь не туда, или дорогу перегородят пьяные в дымину возчики. Вот и Яков с сержантом дали изрядного крюка по узким улочкам. Спрашивать дорогу не стали, помня нехорошую привычку горожан посылать всяких опасных да подозрительных с виду чужаков в сторону любимой тёщи. Просто шли, от одного прогулка до другого, держа башню ратуши за спиной. Капитан старался не торопиться – все равно поздно, сержант шагал за ним, позади и почтительно. Горожане в тёмном и сером опасливо кланялись на капитанский золотой шарф, уступали дорогу, косились вслед. Яков не обращал на них внимания, шагал, внимательно смотрел по сторонам. Пьяных криков, стрельбы, женского визга и прочих верных примет имперской армии в городе не было. Даже странно. "Что это с моими?" – думал Яков, невольно ускоряя, а потом снова замедляя шаг. Из-под сапог летела липкая грязь. Грохотали несмазанными колёсами возы по мостовой. Где-то за углом зазывно кричал запоздавший разносчик.

Наконец вышли к просевшей от времени квадратной угловой башне. Дальше идти было проще: развалившаяся от времени стена, пролом, кусты, а за ними казармы. Ветер вертел на мельнице чёрные крылья, нёс сырость и холод с реки. Низкие берега укрыты белым снегом, широкая Эльба – льдом, синим, непрочным. И проплешина горелой чёрной земли под башней, у берега. Там, под стеной, деловито сновали тёмные, в закатных лучах, тени, стучали молотки. Мимо прогрохотал воз – недавний, с дровами.

"Подорожали", – некстати вспомнил капитан сержантскую фразу. Навстречу возу выбежал стражник, закричал, замахал руками сердито. Возчик ответил. Ветер налетел, унёс вдаль слова перебранки. От проплешины несло – сладковатым, чуть слышным запахом. Яков развернулся и пошёл прочь, казармы были уже близко.

В кустах у краснокирпичной стены их окликнули – стой, кто идёт. Передовой пост, по всем правилам. Как на вражеской территории. Яков ответил, из зарослей высунулась небритая рожа рядового Майера. Рядовой успел обзавестись перламутровым шикарным синяком на левом глазу. А ещё он явно был рад капитана видеть. Настолько, что Якова передёрнуло от нехороших предчувствий. Раз рядовые рады видеть начальство – дела плохи. Не просто плохи, совсем.

– Хорошо, что вы вернулись, капитан. В городе такое, – выпалил рядовой, сверкнув единственным глазом.

– Спасибо, я в курсе, – отмахнулся Яков, проходя мимо, к воротам.

"Ах, вот оно что. Услышали про охоту, перепугались. Немудрено,"– подумал он. Караул у ворот отдал ему честь – сдвоенный, четвёрка солдат с мушкетами в положении "у ноги". От их рук в небо скользили дымки – тонкие, сизые дымки фитилей. " Боевая готовность".

"Кто приказал? Зачем?" – подумал Яков, проходя мимо, под арку. Подкованные сапоги клацнули по мостовой. Огляделся. Взгляд пробежал по стенам, окнам заваленным мусором тёмным углам. Вроде все в порядке. Навстречу уже шагал – широко, почти переходя на бег, Рейнеке-юнкер. И тоже рад видеть капитана, стервец эдакий.

"Что они тут без меня учинили?"

– Герр Капитан, хорошо, что Вы здесь... – начал было парень. Лоренцо-прапорщик отстранил его, шагнул вперёд – в струнку прямой, неестественно серьёзный, отдал честь по всей форме и доложил:

– Герр Капитан, рота в порядке. Обустроились, караулы согласно уставу, отсутствующих нет, происшествий нет.

Яков лишь поднял бровь и внимательно посмотрел на итальянца: "не может, де, быть, ври больше"

– Кто ушли – вернулись, – пояснил угрюмый Ганс Флайберг, подойдя. Как всегда у него – неслышно.

"Похоже, майстер Флашвольф таки сделал за меня мою работу," – пробежала кошкой случайная мысль.

– Герр Капитан. Тут в городе … – единым духом выпалил юнкер

– Охота на ведьм, я знаю, – ответил спокойно Яков, смотря парню прямо в глаза, – с городской властью у нас уже была по этому поводу... беседа. На повышенных тонах, но взаимопонимания мы достигли. Солдаты суду городских властей не подлежат. Нас, господа, это не касается.

И, по враз напрягшимся, посуровевшим лицам, понял – ответ неправильный. Ждали явно не этого, но чего? Прапорщик и юнкер сомкнулись плечами, словно загораживая от него, Якова, казарменный двор. Когда только спеться успели? Ведь только что грызлись как кошка с собакой. Чуть слышно кашлянул сержант за спиной. Звякнула полка у Гансова мушкета. Угрюмый стрелок стоит все с тем же непроницаемым выражением лица. Без плаща, несмотря на кусачий холод. Итальянец нервно оглянулся, потянулся на миг к рукаву, и отдёрнул ладонь. За спину, резко. Юнкер Рейнеке стоит рядом, губы оскалены как у волка... странный парень, когда злится – держит руки вперёд, будто прыгнуть собирается. Что за ерунда? – подумал капитан, поднимая глаза – поверх голов на тёмные окна. И увидел, как скрылось в проёме девичье лицо в мелких кудряшках. Ещё беглый взгляд – и не одна такая. Две, три... От окон взгляд скользнул по двору – пара фигур пыталась проскочить плац незаметно, мимо капитанского взгляда – в солдатских плащах, но фигуры для солдат слишком хрупкие.

– Какого черта? – единым духом выдохнул капитан, – вы что, бордель прямо здесь мне устроили?

– Тут такое дело, капитан... – итальянец замялся, подбирая слова. Яков набрал побольше воздуха в грудь, открыл рот

– Гнать всех… – и осёкся. По плацу, прямо на него шла одна из тех, кого капитан чуть не приказал гнать. Плащ с чужого плеча – Гансова широкая епанча, капюшон откинут, длинные полы волочатся по земле. Бледное, мертвенно – бледное, расчерченное морщинами – или шрамами? лицо. Всклокоченные волосы вороньим гнездом на голове. Безумные глаза смотрят вдаль, поверх голов, куда-то в сереющее зимнее небо. Запорошил снег. Белой волной на лицо и волосы. Опаленные с края. Яков сглотнул. Слова застряли в горле. Незнакомка все шла, неровно, пошатываясь и волоча ногу. Противно заныла голень, простреленная пять лет назад.

"Страппадо? Испанский сапог?"

– Вот, капитан. Отбили. Так получилось, – бросил Ганс Флайберг, почти не разжимая губ, – Прикажете – гнать?

Вспомнилась сцена у башни, чёрное, обгорелое пятно на снегу и сердитый возчик. "Дрова подорожали. Вот для кого были те дрова” Снег падал, ложился безумной на плащ и на волосы – обгорелые с края, неровно, будто палач был пьян или развлекался.

Серое зимнее небо над головой – холодное, цвета глаз майстера дознавателя. "Ну уж нет. Не сегодня, майстер Флашвольф "

– Капитан, мы обещали им защиту, – чётко произнёс Лоренцо.

– Раз обещали, значит будет. И сколько их?

Лоренцо, юнкер и Ганс недоуменно переглянулись. Так и есть, пересчитать прибывших никто из этих балбесов не догадался...

Ладно, это ждёт. Капитан Лесли выдохнул, оглядел плац ещё раз – безумная все так же мерно шла мимо, набрал воздуха в грудь и начал распоряжаться:

– Итак, господа. Караулы поставлены, усиления пока не требуется. Дежурное капральство пусть будет начеку. Всех впускать... Вооруженных – разооружать, аккуратно складывать и звать меня. Разберемся. Вежливо, это не вражеский город. Пока. Магда есть? – стрелок кивнул в ответ, – скажи ей пусть поговорит по душам с новоприбывшими. Кто за приключениями – гнать в шею, прочих накормить и обустроить. И пересчитайте их, наконец, не армия, а бордель кочующий. Сержант, разъясни личному составу, что не в сказку попали. А то знаю я наших, уже губу раскатали. И не только губу. Как закончите, ко мне. Подумаем, как нам выполнять всё, что вы наобещали...

– Благослови тебя бог, солдат, – окликнула его безумная.

Это было внезапно. Яков дёрнулся, сбившись с шага.

– Вы ошиблись. Мы тут все прокляты, – ответил он. Больше собственным мыслям: «сколько же их тут? Если с десяток – ещё обойдётся»

3-10

решения

– Сколько? – Спросил он, моргнув пару раз, в ответ на доклад вконец забегавшейся Магды. У себя в комнате, за столом, в широкой, пусть пыльной и разбитой в хлам клетушке офицерского крыла казармы. Прочие офицеры собрались тут же. Сержант, не сняв шляпы, присел на ящик в углу, молчал, иногда сверкая на капитана выжидающим, хитрым взглядом. Лоренцо насвистывал, стрелок Ганс все так же недвижно подпирал стену, юнкер присел в углу, жадные глаза сверлят Якова и всех вокруг.

– Так сколько?

– Сто тридцать шесть, – доложила Магда, вытирая руки. Яков вздохнул:

– Поздравляю вас, господа. У нас больше не рота. У нас чертов кочующий бордель.

Лоренцо присвистнул.

– Кассиром назначу, – прикрикнул капитан. Итальянец сник.

Магда усмехнулась и продолжила, как ни в чем ни бывало.

– У половины нет тёплой одежды, а та, что есть – не для марша, для города. Три малолетки, двое беременны. Еле ноги унесли, назад не вернутся.

– У нас чертов кочующий неподвижный бордель, – подвёл итог капитан.

Сержант поднял бровь – удивлённо.

– Не дело – спасти от огня, чтобы заморозить на марше... – пояснил ему капитан. Стрелок у стены чуть кивнул, соглашаясь

Сержант тоже кивнул, почесал бороду и бросил в ответ, шевеля губами:

– А городские на взводе, с ними ухо востро держать надобно. Чуть что – настрочат герцогу бумагу… если уже не насторчили.

Яков усмехнулся и подвёл итог:

– Итак. У нас чертов кочующий неподвижный бордель, к которому вот-вот поднесут факел… весело живем, господа.

– Но герцог? Должен же он разобраться… – подал голос юнкер со своего места в тени.

– Эй, парень, святая ты простота. – усмехнулся сержант из под шляпы, – Подсчитай, сколько нам должна казна. Сколько стоят чернила на приговоре. И сколько – верёвка. Умножь на пять, для всех, здесь присутствующих. Это, как на их благородный манер сказать, экономия сплошная, однако.

– Весело живем, – присвистнул под нос итальянец.

– Да уж, не скучно, – медленно ответил капитан, рассматривая комнату. Ночь пала быстро, за окном плескалась тьма и зимняя хмарь. Трещали дешёвые сальные свечи, плавали по потолку неровные, жёлтые огоньки.

– Впрочем, бывало и хуже. Ладно, господа. Делаем так: Патрули держать под ружьём. Сержант – всем парням смотр, проверка, всего, чего придумаешь. Внезапная, то есть – как всегда. Если что – скажи, императорский смотр у нас намечается. Да хоть ломами плац подметайте, но чтобы на глупости сил не осталось, – старый ветеран кивнул в ответ, потирая костяшки. Капитан усмехнулся:

– Лоренцо, ты в город. За священником. Быстро.

– Ты что задумал, кэп? – проговорил сержант, сморгнув. Медленно, словно своим ушам не веря.

– То самое. Согласно устава, в расположении могут находится офицеры, солдаты, их жены, слуги, как то: шорники, кузнецы, конюхи и прочая. За конюхов наши... пополнение не сойдет, за солдат тем более. Даже если побрить.

– Должен же быть другой выход… – прошептал Лоренцо, аккуратно ступая подальше в тень.

– Есть. Найти тряпок, нарядить их всех в паранджи. Якобы Великий Турок едет в Рим принимать христианство. С охраной, то есть с нами, и гаремом. Но будут два вопроса. Первый. Какого черта турок едет в Рим не прямо, а кругом, через эту глушь, второй – Великим Турком, Лоренцо, я тебя назначу.

– Почему меня?

– Тебя или Рейнеке. Оба были на дежурстве, вам и отвечать.

– Ты что задумал, кэп? – опять бросил сержант со своего места.

– Свадьбу будем играть. По Магдебургски. Как десять лет назад… – чётко ответил Яков, а про себя прошептал: – Богомерзость...

– Это как?

– Не знаю. Меня в Магдебурге при осаде не было. А ты был, старина. И при штурме и после штурма, когда маршал Тилли приказал переженить своих солдат на пленницах.

– Ты, кэп, все-таки не маршал.

– Так у меня и не армия, а рота. Для лапши на штабные уши сойдёт. Вспомни, лучше, как это было организовано?

Сержант сдвинул шляпу, почесал затылок. Потом покачал головой:

– Не помню я. Мы тогда подвал с вином нашли, засели, пока все не выпили – не вылезли. Так что не видел. Ганса лучше спроси. Они с Магдой как раз там и познакомились.

Яков перевёл глаза на стрелка, но тот пожал плечами и отрицательно качнул головой.

– Не могу знать. Лежал без сознания. Очнулся женатым.

– А я тем более, – выставила Магда, – некогда было, парень чуть богу душу не отдал. Откачала, отошла передохнуть – говорят, поздравляю девка, ты замужем...

– И как же вы живёте? – Выдохнул со своего места Рейнеке. Глаза круглые... да уж. Капитан обалдел примерно также, когда услышал эту историю в первый раз.

– Да десять лет уже, – вздохнула Магда, прижимаясь к мужниному плечу.

– Привыкли, – добавил стрелок. Его рука скользнула по светлым волосам жены, погладила голову – бережно.

Капитан отвёл глаза. Какие только шутки над людьми не шутит небо.

– Я вас понял, господа. Ладно, будем импровизировать, – чётко сказал он, вставая из-за стола. Дела не ждали.

3-11

фигура умолчания

За день Анна совсем забегалась. Почти сразу за юнкером к ней в комнату ворвалась вернувшаяся с рынка Магда, бесцеремонно оторвала девушку от дурных и скачущих от надежды к панике мыслей и погнала на двор, помогать. И завертелись дела каруселью. Принять у Лоренцо очередную партию беглянок, отвести, разместить, успокоить. А легко ли успокаивать бьющегося в истерике человека если и саму от страха колотит? Но у Анны получилось. Вначале один раз, потом другой, а потом она и со счета сбилась. Видимо, дурные мысли просто сбежали из дурной головы. Потом была приёмка припасов, обед. То есть вначале был тычок от Магды в плечо, и добродушная команда: распорядись там насчёт жратвы, мне некогда. Анна долго искала в галдящем каменном четырёхугольнике кухню, потом гадала, как подступиться к громадным холодным печам и как можно – теоретически – сготовить на сто пятьдесят, или уже на триста ртов двумя руками. Тут пришла Магда, посмеялась и показала, как:

– Очень просто. Вначале берём добровольца.

– Откуда?

– Не откуда, а за что... За шкирку, конечно.

Добровольцем оказался первый же не успевший спрятаться рядовой. Дальше – проще, с помощью десятка штрафников и отловленных за шкирку добровольцев. И галдящей орды приставленных к делу беженок, ибо нечего девкам без дела сидеть да беды ждать на одно место. Дело сдвинулось, и Магда, удовлетворенно вытерев лоб, оглядела поднятую суету, махнула на прощание рукой и ушла. Оставив Анну на кухне за старшую. Анна было впала в панику опять, но тут в углу подрались две из новоприбывших, третья уронила на ногу котёл, штрафные попытались смыться. Анне стало снова не до мыслей, обед рота получила и даже вовремя. И он был съедобный, даже вполне, хотя могло бы быть и получше. Но взмокла Анна – хоть выжимай, хоть и сама у плиты не стояла.

Только закончили – ворвалась Магда и приказала сидеть потише. В казармы вернулся капитан. Анна попыталась испугаться опять, и, опять, оказалось некогда. Остальные испугались куда больше неё. Пришлось успокаивать, рассказывая всем, что капитан хороший, справедливый, разберётся обязательно и вообще – армия в обиду не даст. Если бы она ещё в это верила... Но, как ни странно, все, что она несла, оказалось правдой. Во всяком случае, команды "гнать всех, в шею, немедленно" не последовало. Потом была ещё порция беготни по коридорам, команд и склок – они с Магдой раскидывали беженок по комнатам, параллельно пытаясь подсчитать. Цифры сошлись только с третьего раза, Магда ушла докладывать капитану, а Анна – отлавливать вояк постарше да поспокойней, уговаривать посторожить от беды. В итоге, когда она вышла, наконец, передохнуть и остудить идущую кругом голову, уже стояла ночь. Непроглядная зимняя ночь под трепещущим, жёлтым светом факелов и белым – луны. В казармах никто не спал, со всех углов раздавался гам, лязг, гул голосов, иногда – крики. Каменный мешок казарм гудел, будто в него забрались осы. Город темнел вдали чернильной, каменной грудой с россыпью огоньков в вышине. Анна прошла пару шагов, не зная куда, наугад, просто остыть на ветру и привести в порядок скачущие мысли. Мысли приходить в порядок решительно отказывались, ветер трепал юбку и волосы, ноги, скользя по мокрым камням, несли её, слабо подчиняясь голове. Она и не заметила, как вышла под арку, в поле. Неразборчивый глухой крик пролетел от города – стража вдали перекликалась «слушай». Вторя им, ухнула сова в вышине. Анна, вздрогнув, застыла.

«Стой, кто идёт», – закричал часовой. Анна открыла было рот – отозваться, но пригляделась и раздумала. Окрикнули вовсе не её, по дороге шёл капитан Лесли. Шёл мимо, не замечая её, упрямый, сосредоточенный. Треск кустов, ещё один окрик. Навстречу капитану из тьмы на свет вышли люди. Тонкая фигура впереди. Анна узнала итальянца Лоренцо, обманчиво – маленького, злого, с полосой крови и грязи на лице. За ним священник. Анна вздрогнула и вжалась глубже в тень – поп был не лютеранский, знакомый, а латинский, чёрный и страшный, в рясе с рукавами, хлопающими на ветру. И ещё трое, державшиеся из последних сил друг за друга. Тонкие фигуры, паника в глазах. Опять беженки.