Текст книги "Волчья дорога (СИ)"

Автор книги: Александр Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Эй, ребята, – крикнул сержант своим, да так, что все прочие звуки испуганно затихли на мгновение, – там какая-то сволочь хочет украсть наш обед. Люди за его спиной захохотали. Забил барабан.

– Рейнеке, держитесь меня. Выступаем, – скомандовал Яков, надвинул на лоб широкую шляпу и махнул рукой. Барабаны пробили частую дробь, рота, сомкнув ряды, пошла, следуя за белевшими в ночи перьями на капитанской шляпе. Яков повел людей не на улицы – в хаосе схватки никто не отличил бы своих от чужих. Вместо этого он вывел солдат в поле, во фланг атакующим. Вышли хорошо, скрытно – всадники в чёрных плащах так спешили ворваться в деревню, что разворачивавшуюся на засыпанных снегом огородах пехоту сразу не заметили. Не заметили, пока люди Лесли не ударили залпом. Снопы пламени разом вырвались из длинных мушкетных стволов, фигуры нападавших – чёрные тени на фоне рыжего пламени – заметались, поворачивая коней навстречу. Первая линия мушкетёров шагнула назад, за спины второй. Вторая, угрюмо ворча, вскинула стволы наизготовку. Ещё залп – слитным, оглушающим рёвом. На той стороне метались и падали люди и кони – гротескные тени, под равнодушным светом луны.

– Вторая – заряжай, – прокричал Ганс. Стрелки отступили назад, срывая с перевязей берендейки с новым зарядом. До Якова донёсся глухой, размеренный стук шомполов.

– Третья – целься.

Мушкетёры третьей упёрли сошки в мёрзлую землю, наклонились, ловя черноту ночи на прицел. Очередное па в заученном танце пехотного боя. Все в роте знали его наизусть и могли станцевать и с закрытыми глазами – неважно, ночь сейчас или не ночь. На той стороне тоже были ветераны – земля под капитанскими сапогами ощутимо дрогнула. Попавшие под фланговый огонь нападавшие развернулись и, горяча коней, лавой пошли навстречу роте.

– Третья – залп, – граненые стволы плюнули огнем, сполох света выхватил у тьмы хрипящие конские морды, всадников в развевающихся подобно крыльям плащах, тускло блестящие клинки и усатые, искаженные яростью лица. Кто-то упал, перелетев через голову, истошно, жалобно заржала, заваливаясь набок, лошадь.

– Пики – к бою, – шестифутовые ясеневые древки задних рядов опустились. Забил барабан. На длинных, игольной остроты жалах хищно сверкнула луна. Всадники осадили коней, сверкнули короткие, злые вспышки пистолетных выстрелов. Под ухом у Якова неприятно просвистел, рванул за волосы холодный ветер. Яков озлился и махнул своим – вперёд. Пехота сделала шаг, древки качнулись. Всадники развернули коней и ускакали прочь – топот копыт растворился в ночи.

Огонь догорал, со стороны деревни ещё стреляли и слышался звук стали, но уже гораздо тише. Основная масса нападавших рассеялась в ночи, теперь селяне добивали тех, кто успел прорваться в деревню. Помощь им явно не требовалась.

– Ваша шляпа, герр Капитан, – окликнули Якова сзади. Кто-то из солдат протянул капитану пробитую в короткой перестрелке шляпу. Лесли и не заметил, как ее потерял.

– Спасибо, – ответил Яков, быстро осматривая ряды. Вроде все на месте. Ганс со своими мушкетерами сосредоточенно заряжает стволы. Сержант остался в деревне – прикрывать обоз. Рейнеке – где юнкер, мать его, – подумал капитан, не находя взглядом в рядах высокой, нескладной фигуры...

Юнкер обнаружился в деревне – растрёпанный, тяжело дышащий и с окровавленной шпагой наголо. За спиной у него сидел, привалившись к стене дома, сержант, держась руками за окровавленную голову. Пока рота выходила из домов в поле, юнец сумел потеряться. Метаться один по ночному полю парень, слава богу, не стал. Вместо этого вернулся обратно в деревню, к сержанту, оставленному сзади прикрывать обоз. Очень вовремя – пара десятков нападавших пыталась прорваться из ставшей ловушкой деревни через их баррикады. В короткой схватке сержант очень неудачно получил саблей по голове, люди Лесли на мгновенье дрогнули. Но тут юнкер влез в бой со шпагой наголо. И сумел продержаться, один против многих, пока не пришла подмога. "Молодец", – подумал капитан, хотя, судя по виноватому лицу, юнкер явно считал иначе.

– Герр капитан, я… – но Яков прервал взмахом руки начавшийся было поток извинений.

– Просто в следующий раз не теряйтесь, юнкер. Ночной бой – дело такое, тут генералы, бывало, и армии теряли. Хорошо, что догадались вернуться. И за сержанта спасибо.

Сержант меж тем при виде капитана собрался, встал и более-менее бодро отдал честь.

– Как Вы, сержант?

– В порядке, герр капитан, мозг не задет. Вот только шляпу мне в решето превратили, ироды. Как у Вас?

– Тоже в порядке. Нападавшие разбежались, кто успел. Интересно, только, кто они такие ?

– Какие-нибудь бедолаги, которым не повезло. Времена идут тяжёлые, решили накопить жирок перед долгим миром. Давайте посмотрим, – сержант осмотрел трупы нападавших – их, слава Рейнеке, валялось вокруг довольно – выбрал одного, одетого побогаче, и начал деловито обшаривать карманы.

Достал какую-то бумагу, поднёс к свету, прочитал – и, с хохотом протянул её капитану. Лист, украшенный витиеватой красной печатью, был выдан их светлостью герцогом баварским, графу де..., полковнику драгунского полка о выделении оного графа и его людей в отдельную команду по ловле бандитов, дезертиров и прочих нарушителей мира и спокойствия. В целях очистки дорог герцогства и безопасности коммерции.

Вообще-то офицеру и дворянину неприлично ржать, как лошадь. Тем более пехотному офицеру. Но именно так Лесли и заржал. Ирония судьбы. Сержант меж тем аккуратно соскоблил фамилию и спрятал бумагу себе в карман – пригодится.

Утром рота ушла из деревни. Строем, под барабан. Впереди красовался сержант, накрывший голову вместо потерянной шляпы огромным широкополым беретом времён кайзера Максимилиана. У кого он его забрал, и как такой столетний давности раритет вообще сохранился – история умалчивает. Но выглядел в нём старый, заросший до глаз бородой вояка внушительно – деревенские, на всякий случай, попрятались.

1-6

Без выхода

«Холодно. О господи, как же холодно. Надо двигаться, иначе замерзну...» – девушка с метлой в руках обходила комнату – единственную комнату небольшого деревенского дома. Закутанная в невообразимый кокон из тряпок – всех, что нашлись под рукой – человеческая фигура двигалась равномерно и как-то механически, не столько подметая, сколько опираясь на метлу. Абсолютно бессмысленная работа – дом был мёртв. Неровная груда кирпичей громоздилась там, где ещё недавно стояла печка. Дыра в потолке на месте рухнувшей трубы была кое-как заткнута – досками, соломой и чем попало.

Внезапно в дверь постучали. Грубо, требовательно. Заходил ходуном косяк, с тихим шелестом посыпалась известка. Девушка вздрогнула, затравленно обернулась на звук. Потом вздохнула, спрятала рыжую прядь глубже под косынку и поспешила открыть, пока очередной удар не вынес дверь с петель.

– Ну, что, девка, надумала? – вошедший, вместе с порывом пронзительно-холодного зимнего ветра мужик был высок, краснолиц и громогласен. Дверь, жалобно скрипнув, едва сумела вместить его широкие плечи и объемное, с трудом обтянутое длиннополой меховой курткой тело.

Девушка опустила глаза – сил смотреть на эти узкие глаза и поросший щетиной двойной подбородок у неё не было.

– Зачем я Вам, господин... у вас же есть жена... – сказала она тихо. Как будто она не задавала этот вопрос день назад. Вошедший господин сельский трактирщик подробно, скаля белые зубы на каждом слове, объяснил тогда.

– Ну, я же тебя не в жёны зову... – опять ухмылка, аж жирные щеки ходуном заходили, – в подавальщицы при трактире.

Да. В служанки. Со всеми, прилагавшимися к такой работе обязанностями. Днём и ночью. День назад она попросила время – подумать. Господин трактирщик милостиво разрешил. А еще сломал в печке трубу. В два удара, заботливо приготовленной кувалдой. Чтобы лучше думалось – пояснил он тогда. Дом на отшибе, мама умерла – заступиться за неё некому. Уйти тоже – на дворе зима, пешком уйдешь разве что на кладбище.

"Надо соглашаться. Помру же", – подумала она, но ее губы, почти против воли ответили противоположное:

– Уйдите, господин. Уйдите, пожалуйста, – ей было странно слышать свой голос. Как будто со стороны.

– Замерзнешь, приходи, – господин вышел, напоследок хлопнув дверью так, что затряслись стены.

Девушка присела на скамью. Платок тихо сполз с её головы, сквозняки заиграли медно-рыжими волосами. Её карие глаза невидяще смотрели в окно. Да и нечего там было видеть – только зимний туман. "Пусть завтрашний день сам о себе позаботится", – так вроде бы говорил сельский пастор на проповеди. Хороший был человек, жаль только, что был, а не есть. Трактирщик его боялся и, хоть и сально заглядывался, но не трогал живущую на отшибе сироту. Но пастора убили проходившие мимо солдаты, и вот... Она вздрогнула. Сквозь стены и тусклую слюду окон ей почудился чей-то взгляд. В последние несколько дней она его часто чувствовала – вечерами, когда тени сгущались под заснеженными ёлками. Наверное, этого стоило испугаться. Наверное. Но измученный мозг упрямо пытался искать надежду даже там, где её отродясь не было. "Может, это ангел? – думала она иногда. – Пастор говорил, они так с небес смотрят за нами..."

Опять шум у двери. На этот раз не грубый стук, а осторожное, почти ласковое царапанье.

На пороге никого не было. Только вязанка хвороста валялась. Раньше ее здесь не было, трактирщик не побрезговал бы унести. И опять знакомое чувство – как будто кто-то смотрит в глаза. Она невольно улыбнулась ласково серому закатному небу.

"Ты всё напутал, милый ангел. Не поможет, печка – то сломана. Но всё равно спасибо", – подумала она, но вязанку в дом все-таки затащила. Осмотрела обломки печи – может, удастся сложить из них подобие очага. Топят же как-то и без трубы, далеко на востоке...

А господин трактирщик тем временем с нараставшей яростью смотрел на зимний лес. Выходил он из своего трактира за дровами, а в лесной домик забрёл по дороге. И вот тебе – там, где всего пару минут назад оставил добрую вязанку, её не оказалось. А ещё на пушистом раннем снегу не было ничьих следов, но этого трактирщик уже не заметил – красная ярость залила глаза, крепкая сучковатая палка сама прыгнула в руки.

– Ещё и воровка. Ну я ей... – прорычал он, разворачиваясь обратно.

На тропинке встала, загородив дорогу, серая неверная тень. Трактирщик, не сбавляя хода, замахнулся – и еще какое-то время не мог понять, почему он лежит, если только что стоял, куда делась из рук изломанная палка, что такое тёплое и густое течёт по груди и руке... И чья кровь капает с кривых жёлтых клыков....

1-7

Мертвый дом

Небо над дорогой чернело, заволакиваясь тучами. Короткий злой ветер сдувал снег с поросших густым черным лесом холмов у дороги. Капитан Яков Лесли ругался. Ругался он виртуозно, со всем богатым армейским опытом – щедро мешая немецкие слова с английскими и удобряя изящной французской речью. Иногда в цветистых оборотах промеж иных слов мелькала и таинственная kusma's mother, подслушанная капитаном у шведских костров – эти ребята хорошо разглядели её у себя, в землях полуночных и обещали в Германии всем ее показать. Когда-нибудь, если сочтут немцев достойными. А теперь и Яков возносил ей хвалу, облегчая заодно командирскую душу. Было от чего – рота умудрилась сбиться с пути, потеряв тропу в этом поросшем скелетами деревьев лабиринте. Да еще обоза чуть не лишились – посланный поторопить задние ряды юнкер умудрился свернуть не туда и заблудиться. В итоге день марша псу под хвост и... Капитан с чувством проговорил последнюю фразу, старательно, как бы ни к кому не обращаясь, сплюнул и сказал, уже нормальным голосом:

– Придется ночевать в поле, делать нечего, – солдаты заметно погрустнели. Дело, конечно, привычное, но зимой и в непогоду – приятного мало. Юнкер, всю капитанскую речь простоявший столбом, встрепенулся, оглядел шевелящийся под ветром кроны деревьев и неуверенно сказал:

– Тут, вроде, в той стороне дом есть. Слышите, дымом пахнет...

Капитан ничего такого не слышал, но на всякий случай, приказал проверить.

В той стороне дом и вправду нашёлся. Крепкая деревянная, обложенная понизу тяжёлыми валунами постройка – то ли трактир придорожный, то ли чье-то небогатое поместье. Пара конюшен и каких-то сараев, высокий забор вокруг. Хороший дом, крепкий. Но мёртвый – не дымится на крыше труба, не горит свет в тёмных, забитых наглухо окнах. Сорванные с петель ворота сиротливо лежат на земле. И никого, хотя человеческих следов вокруг немало. Люди Лесли осторожно вошли внутрь, капитан дёрнул дверь – заперто. Огляделся, ударил в неё кулаком. В окне наверху с треском распахнулись ставни, в лицо Якову уставился мушкетный ствол и чей-то голос довольно грубо предупредил Якова, что место занято.

Яков упёр руки в бока и ответил, что такие аргументы и у него найдутся.

Вслед за стволом в окне показался и его владелец, настоящий гигант, мушкет казался в его руках детской игрушкой.

– Эй, господа, этот дом мы первые заняли, – голос у него был под стать росту.

– Имперская армия, рота капитана Якова Лесли. У меня сотня человек под ружьём и все замёрзли как котята. Именем императора открывайте, пока мы не начали греться, подпалив тут все к чертям.

– Подождите. – вмешался ещё один голос. Этот не грохотал литаврами, не рычал и не сыпал командами. Он лился тихо и вежливо – но так, что перебранка разом смолкла. Гигант в окне исчез, зазвенели засовы, и дубовая дверь распахнулась настежь перед капитанским носом.

– Прискорбное недоразумение, господа, – поприветствовали капитана на немецком – правильном, но с чётким французским акцентом.

Яков учтиво приподнял шляпу, поёжился – зимний мороз больно укусил за уши, и внимательно рассмотрел человека перед собой. Невысокая, узкоплечая фигура, ладный и удобный, несмотря на портновские изыски кафтан, утончённое лицо, хоть и не первой молодости.

– Согласен, прискорбное. – ответил Яков. – С кем имею честь?

– Рене, Аббат Эрбле, к вашим услугам. Пользуясь миром путешествую по Германии. Мой спутник принял вас за грабителей.

– По нынешним временам – предосторожность разумная. – согласился капитан, кивнув для порядку.

– Я так понимаю, что грабить никто никого не собирается, так что заходите, господа.

– А где хозяин дома ? – спросил Яков, оглядывая еще раз темную в лучах закатного солнца громаду.

– Висел какой-то бедолага на воротах. Наверное, это был он.

– Довольно невежливо с его стороны, – прогрохотал громкий голос. Вниз спустился обладатель мушкета – высокий, широкоплечий, громогласный человек с немыслимо закрученными усами. Яков чуть поморщился – в глаза ударил блеск золотого шитья на его перевязи.

Первый из французов сделал изящный жест в его сторону.

– Разрешите представить моего спутника – Исаак де Брасье, шевалье из Пикардии.

Капитан ещё раз приподнял шляпу, подставив морозу закоченевшие уши.

– Очень приятно, – пробасил гигант.

– Так что с владельцем ? – спросил Яков еще раз.

– Мы его похоронили и, раз уж я духовное лицо пусть и без кафедры – прочитали молитву. Больше сделать для бедолаги мы все равно ничего не могли, а ночевать в лесу из-за этого глупо...

– Война, что поделаешь. – пожал плечами капитан.

Вообще-то уже мир, но бедолагу эти тонкости сейчас явно не волновали. Капитан обернулся и махнул своим – располагайтесь, мол. Его люди давно вошли и привычно, без лишней суеты разбрелись по двору, устраивая лагерь.

Последний, ярко-алый луч заходящего за ёлки солнца ударил капитану в глаза, заставил поморщиться. На арке ворот чёрной тенью сидел человек – кто-то из солдат залез срезать верёвку повешенного – на амулеты.

1-8

Непростой разговор

Все заботы о размещении роты капитан без зазрения совести свалил на сержанта. Пока тот, иногда порыкивая на подчинённых аки лев рыкающий на газелей, носился взад и вперёд, капитан засел в холле. Один невезучий сундук был мгновенно пущен на дрова, весело затрещал огонь в печке. Капитан придвинул стул поближе к поплывшему по зале приятному теплу. Французы расположились напротив, за длинным, изрядно истёртым столом тёмного дерева. Их было двое – гигант и его изящный спутник. И ещё десяток слуг, старший из которых – высокий полноватый парень с наглым лицом что-то долго говорил своему патрону по-французски, опасливо косясь на капитана. Впрочем, слуг француз сразу отослал прочь коротким жестом, велев подать вина, и не беспокоится попусту. Капитан в ответ приказал выставить на стол курицу из юнкерской добычи. Огонь трещал, отбрасывая мерцающие пятна жёлтого света на тёмные балки потолка и белёные стены. Постепенно подходили на огонёк люди капитана – Лоренцо, чернявый и обманчиво-мелкий итальянец, ротный прапорщик, Мушкетер Ганс – этот встал у входа, подперев плечом дверь и глядя в никуда холодными серыми глазами. Потом подошёл погреться и разобравшийся с делами сержант.

Капитан отдыхал и немного бесцеремонно рассматривал французов, а они его – точнее его плащ, небрежно брошенный на один из стульев. Хороший, тёплый плащ, недлинный и с широкими рукавами – покроя, который на восток от Рейна называют мушкетёрским, а на запад – a-la cossak. Шведы привезли его в Германию, вместе с кузькиной матерью, из стран полуночных, а уж у них переняли покрой все, кому не лень. Капитан пару минут удивлялся такому интересу к заурядному, в общем то, предмету гардероба, потом кое-что вспомнил, кивнул на плащ и сказал одно слово:

– Нордлинген, – плащ был французский, трофейный, взятый на поле той, несчастливой для империи битвы. Чужие вензеля капитан спарывал сам и на редкость криво – латинская буква L была ясно видна даже в таком свете.

– Трофейный? Кому-то не повезло.

– Случайно, не Ваш, месье? – мягко усмехнулся капитан. Младший из французов ответил на улыбку улыбкой.

– Нет. Я лицо духовное…

Теперь пришёл черёд капитану удивляться. Француз конечно выглядел сугубо штатским человеком – тонкое, моложавое, очень правильное лицо, длинные, раскинутые по плечам волосы. Дорожный кафтан – неброский, ладный, одинаково годный и для бивачного костра и для дворцовой залы. Руки в перстнях, небрежно державшие отливающий рубином бокал. Изящные, немного женственные кисти рук. Но глаз у капитана был намётанный – шпагу эти тонкие пальцы держат куда уверенней, чем четки.

Француз заметил направление его взгляда и улыбнулся ещё раз – понимающе.

– Да, было время, и я шагал под барабанный бой. Но оставил службу после осады Ла-Рошели – молитвы и проповеди кормят лучше, чем марши и караулы.

– Воистину, – сказал капитан, откинувшись к стене, – что привело Вас в Германию?

– Были на мирном конгрессе, теперь путешествуем. Интересная страна. Интересные люди.

– Дикие, правда, – хохотнул гигантский шевалье.

– Суеверные, я бы сказал, – мягко поправил Эрбле своего спутника. – но интересные. Что нам только не рассказывали в дороге. Настоящий клад, для человека, склонного к сочинительству. Я, сударь, на досуге балуюсь пером, а иные истории, рассказанные в каком-нибудь трактире, стоят греческих трагедий. Например … – тут француз коротким жестом поправил волосы и незаметно тронул пальцами мочку уха… – например, однажды мне рассказали историю о солдате, которого было невозможно убить.

В углу что-то глухо звякнуло. Отсвет пламени пробежал багровым по вину в стаканах и тяжёлым перстням на руке француза. Капитан усмехнулся и ответил коротко.

– Чего только люди не говорят.

– Как ни удивительно. Говорили, пули и клинки просто отскакивали от него, как от заколдованного.

– Не удивлён. Когда новобранец заряжает мушкет – он обязательно просыпет половину пороха на землю. Да и ветераны иногда грешат таким, чтобы не калечить плечо отдачей. А потом рассказывают сказки о заколдованных врагах. Кстати, сказка не говорила, что стало с тем солдатом?

– Умер, – коротко ответил француз. Де Брасье хохотнул и добавил

– Говорят, на него что-то упало.

– Значит, сказка врала, – ответил капитан равнодушным тоном, украдкой покосившись на сапоги.

– Да. – ответил француз мягко. И снова тронул пальцами мочку уха – чуть манерным и так неуместным здесь жестом.

– А Вам не жалко, капитан?

– Не жалко чего?

– Что сказка оказалась ложью?

«Наоборот», – подумал капитан, но не ответил. Не нравились ему эти французские сказки, ой не нравились.

А в этот момент, Магда, набиравшая во дворе воду в ведро заметила как кто-то со всех ног, опрометью бежит напрямик через двор. Лагерные костры плюнули в небо снопом искр, вспышка выхватила высокую, нескладную фигуру и чёрный ёжик волос. Юнкер. НеЛис бежал по двору – в одном сапоге, на ходу пытаясь попасть руками в рукава камзола. Рубашку Рейнеке тоже где-то потерял. Магда улыбнулась, напомнила себе, сколько лет она уже замужем и попыталась сообразить от кого из её подруг это чудо так стремительно убегает.

Что-либо ответить французам капитан Лесли не успел. Дубовая двустворчатая входная дверь с треском распахнулась. На пороге, вцепившись пальцами в доски косяка возник юнкер. Всклокоченный, задыхающийся от быстрого бега. Плащ парень где-то потерял, камзол болтался на одном плече. И вид у него был самый отчаянный.

– Помогите, капитан, скорее. Они её сожгут...

При этих словах итальянец Лоренцо вскочил с места – руки на эфесах клинков.

– Кого – её? Говорите толком, юнкер. – рявкнул Яков не сходя с места.

– Ведьму. Ну то есть не… – на этих словах юнкер сбился, потерял дыхание. Из дальнего угла донёсся хорошо знакомый глухой лязг – Мушкетер Ганс оскалился волком, вскинул мушкет и начал внимательно осматривать курок и полку.

– Подробнее – рявкнул капитан ещё раз. Рейнеке кое-как перевёл дыхание и рассказал.

Оказывается тут недалеко была деревня. Недалеко, милях в пяти к северу. «И как мы мимо неё прошли?» – подумал капитан мельком. Но сейчас это было не важно. Важно то, что местным почудилась ведьма и они решили её спалить. По всем правилам, будто к ним в лапы попалась не несчастная деревенская девка, а сам враг рода человеческого, лично.

– Пожалуйста, капитан, скорее. – проговорил юнкер под конец с самым умоляющим видом.

Через распахнутую настежь дверь в дом ворвался, ударил капитану в лицо холодный зимний ветер. Затрещал, плюнул искрами огонь в очаге.

«И почему все драки обязательно ночью, – подумал Яков, косясь на пламя, – опять не до сна»

А потом встал, нахлобучил на голову шляпу, и начал командовать.

– Лоренцо, вы со мной. Рейнеке, показывайте дорогу.

– В конюшнях были лошади, – бросил фразу из своего угла молчаливый мушкетёр Ганс.

– Наши лошади! – возмутился было французский шевалье.

– Конфискованы именем императора. – отрезал капитан. Ганс у стены невзначай качнул дулом в сторону гостей. Де Брасье хотел было возмутится, но второй француз накрыл его руку своей, призывая к молчанию.

Ганс, берите дежурное капральство и за нами, – капитан развернулся, поймал глазами насмешливый взгляд спокойно сидевшего за столом сержанта и продолжил, – Сержант, какие-то деревенские увальни разинули пасть на нашего солдата. Подымайте людей, такое надо наказать, – тут старый вояка огладил бороду и одобрительно кивнул, – Рейнеке, объясните дорогу. И оденьтесь наконец, не лето.

Зала опустела вмиг только французы остались сидеть, где сидели.

– Наши лошади... – кипятился гигант, заслышав топот копыт на дворе.

– Не волнуйтесь попусту. Капитан – благородный человек, и ничего с нашими лошадьми не случится. А вот ведьма, – тут француз задумался. Его тонкие пальцы рассеяно пробежали по волосам, коснувшись мочки уха, – это может быть интересным...

1-9

Со всех ног

Французские кони домчали их вмиг, только свистнул в ушах ветер, да капитана пару раз больно хлестнули по лицу еловые ветки. Смирная серая кобылка от юнкера почему-то испуганно шарахнулась, пару раз получила по ушам и рванула так, будто хотела убежать из-под седока прочь. Остальные кони бешеным галопом рванули за подругой. Рейнеке каким-то чудом удержался. Капитан каким-то чудом не отстал. Вся тройка пулей проскакала через еловый лес и на полном ходу выскочила на поле, прямо в толпу крестьян – суровых деревенских мужиков и суетливых баб, сосредоточенно обкладывавших хворостом вкопанный в землю столб. Столб, к которому в десяток мотков верёвки привязана белая человеческая фигура.

«Как только дров не пожалели, сволочи», – подумал было капитан. Над головами пролетела огненная комета, глухо ударил взрыв – Лоренцо прямо с коня зашвырнул в толпу зажжённую петарду. Люди шарахнулись в стороны, кто-то уронил факел– в кучу хвороста. Столб пламени поднялся в небо. К счастью далеко от страшного столба. Юнкер и прапорщик буквально слетели с коней, развернулись, встали плечо к плечу, шпаги наголо, заградив жертву спинами. Толпа попятилась, опасливо косясь на хищно сверкнувшие в лунном свете клинки. На мгновение все затихло. Яков спрыгнул с коня, развернулся. Золото офицерского шарфа блеснуло, ударило людям в глаза. Толпа загудела, попятилась. Кто-то перекрестился в испуге, кто-то торопливо сорвал шапку с головы.

– Что здесь происходит? – размеренно произнёс Яков.

Глухой ропот в ответ. Толпа подалась назад. Ещё немного. Но не разошлась, даже сомкнулась плотнее. Яков привычно – за войну случалось унимать мятежи – пробежал взглядом по первым рядам, примечая вожаков.

– Эй, вы, трое, – ткнул он пальцем в тех, кто показался ему таковыми. Как и все, вислоусые, обветренные деревенские дядьки, но на вид побогаче остальных. Один из них шустро спрятался за спины соседей.

– А ну оба, ко мне... – двое оставшихся шагнули вперёд, сдёрнув с голов мохнатые шапки и опасливо косясь на капитана.

– Что здесь происходит? – ответить попытались все разом, да так что ничего не разобрать.

– Молчать, – рявкнул Яков опять, надсаживая горло. – Что здесь происходит, я вас спрашиваю? – и ткнул пальцем ещё раз в самого толстого. Тот измял всю шапку, и начал говорить, трижды протитуловав капитана «вашей светлостью». На колени, правда не упал, и на том спасибо.

Говорил крестьянин долго, суетливо показывая пальцами то на небо, то на чёрный столб. Привязались, по его словам, к деревне несчастья да беды. С самого лета привязались, как раз когда деревня пыталась продать солдатам стоящий на полях урожай.

«Интересно, свой?» – подумал про себя капитан. Мужик, оказавшийся местным старостой, деловито рассказывал меж тем про беды и несчастия. Мало того, что какой-то бородатый сын дьявола безбожно обсчитал тогда крестьян на честно заработанные на урожае талеры, так и соседи, собравшись со всей округи крепко набили им морды. И все прочие части тела тоже. По колдовскому наущению, не иначе...

«Значит, не свой, раз побили», – подумал капитан мельком, пытаясь вспомнить – а не проходила ли рота осенью через эти края.

Крестьянин меж тем, все также махая руками рассказывал о кознях диавольских, переполнивших чашу ... А кто виноват – понятно дело, ведьма. Давно уже на подозрении была. А уж когда вызванный из бездны зверь порвал господина трактирщика – оного господина капитану тут же предъявили на обозрение. Жалобно стонущего и перевязанного холстиной с ног до головы. Короче, терпение у крестьян кончилось и пошли они правосудие чинить. Как водится, не над теми, кто виноват, а над теми, до кого можно дотянутся.

Яков обвёл толпу глазами ещё раз и похолодел – давать крестьянам говорить было ошибкой. Толпа успокоилась, отошла от первого потрясения и начала накручивать себя – каждое слово старосты встречалось густым одобрительным гулом, криками «так» и «правильно». Староста уже не робко отчитывался перед офицером – орал, махал руками, накручивая толпу. Кольцо вокруг капитана постепенно сжималось – блеск стали и золото шитья на офицерском шарфе капитана ещё держали передние ряды поодаль. Но сзади не видели стали, там слышали только слова – и напирали вперёд, теснили передних. Кое-где над толпой сверкнули в лунном свете жуткие стальные полукружия. Лезвия кос, насаженные торчмя. Капитан уже видел их в деле и его передёрнуло.

Ещё один вдох.

– Назад, – крикнул Яков во всю силу лёгких, – самосуд чините, сволочи.

– Прощения просим, ваша светлость, – теперь староста, почуяв силу, говорил уверенно и даже нагло, – но никак нет. Наша воля...

– Колдовство – дело инквизиционного суда. Не ваше, мужичье дело, в таких материях разбираться …

– Мы, ваша светлость, не католики чёрные, веры истинной держимся, евангелической. Нам инквизиция без надобности. Сами разберёмся, по всем правилам, люди просвещённые, …

– Хорош болтать, жги, – заорал кто-то – молодой, да нетерпеливый, выскакивая из задних рядов и занося над головой иззубренную косу.

Громом ударил мушкетный залп. Торопыга застыл, коса, перевернувшись, упала с перебитого древка. Парень в испуге шагнул назад, оступился и сел прямо в костёр. И тут же вскочил, убежал с диким криком. Яков обернулся – посреди леса, во тьме под еловыми ветками вспыхнула россыпь злых оранжевых точек – огоньки солдатских фитилей.

«Больно много, – машинально отметил себе капитан, – я приказал поднять одно капральство». На миг воцарилась тишина. Мёртвая, как в сердце бури. И вдруг толпа глухо гудя, шарахнулась в стороны, давая дорогу кому-то.

Тишину разорвал скрип сапог – холодный, мерный звук, царапающий душу. В проход между людьми спокойно шёл человек. Не шёл – шествовал. Капитан его даже не сразу узнал – несуразный берет на голове, клочковатая борода торчком, короткое древко полупики небрежно лежит на плече. Ротный мастер-сержант, но вид у него был такой, что спрятаться захотелось не только крестьянам.

А сержант вышел в середину освещённого круга, остановился и небрежно бросил

– Вольно, – уставная команда сопровождалась величественным взмахом руки. Достойным иного маршала. Яков не знал, что старый волк задумал, но, на всякий случай, решил подыграть.

– С кем имею честь? – спросил он сержанта – вежливо, с поклоном, как старшего по званию.

– Йорг фон Фрундсберг, к вашим услугам. Толпа испуганно зашумела, попятилась …

– Но... но ваша.... – запинаясь, спросил кто-то из задних рядов...

– Зовите меня просто – герр оберст, – тем же тоном проговорил сержант.

– Герр оберст, но вы же умерли. – Знаменитый фон Фрундсберг, полковник ланскнехтов действительно умер добрых двести лет назад. Пугать его именем детей и шведов это пока никому не мешало.

– И что? – ответил сержант, ловя храбреца взглядом, – это повод оставлять полковое знамя? Тем более, что на нем изображены Христос, Богородица и все святые... А с таким знаменем, строем и под барабан – черти в аду закрыли все, что можно закрыть и спрятались перед нами. На всякий случай. Разумная, с их стороны предосторожность, я вам скажу. Вот и идём, по старой памяти обратно на землю. Без меня в Германии еретики расплодились, говорят… – тут сержант обернулся, внимательно посмотрел на привязанную к столбу фигуру, хмыкнул в усы и сказал