Текст книги "Уходящий тропою возврата"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Я, так понимаю, что пришли, – подвел итог Горбыль, глянув в лица своих пацанов. Сложив ладони рупором, крикнул в них:

– Э-эй, мы пришли. Полесун, покажись, чего прятаться-то? Все равно тебе песец припрыгал.

– Ты сначала меня найди! – эхом разнеслось со всех сторон.

– Как скажешь. Разобраться по тройкам. Хран, пойдешь четвертым в тройке Кветана.

– Есть!

– Жду всех у входа в терем. Первая тройка, забираете вправо, на второй – центр, третья – влево. Начали. Не забывайте контролировать друг друга.

Ожидающий результатов Горбыль, стоя у резной теремной лестницы, вовсю отмахивался от пернатых. Болотные комары совсем озверели, тучами мессершмиттов налетели на пропитавшегося потом Сашку, норовили влететь в ноздри и рот, забраться в глаза. Он, как мог, отмахивался от них, потихоньку зверея и сам, нагревался до белого каления.

Колдун, по возрасту был и сам не старше Сашки, поэтому не стал сразу брать пришлых в оборот. Скучно! Можно сказать, в жопе еще играло детство. Живя на болотах, так мало развлечений. Жаль, конечно, взлелеянной стаи волкодлаков, но за три года они здорово наскучили ему, надо придумать что-то новенькое, веселое, очень неприятное для людей. От болотной нежити он колдонул весь остров, и она его больше не допекала, сосуществовали, не вмешиваясь в дела друг друга.

Полесун с интересом рассматривал юнца, делающего обход у крайнего стога. Как раз пятым стожком был колдун, иллюзия делала его неотличимым от остальных натуральных. Парень остановился в шаге от него, держал клинок в правой руке, прикрыл половину груди круглым щитом.

– У меня чисто, Кветан, – подал парень голос, обернувшись к конюшне, оставляя за неприкрытой спиной свою смерть.

– Добро, Хран! – откликнулись в ответ.

Полесун сделал шаг к воину, левой рукой облапил его вокруг груди, ухватил за плечо, правой зажал рот, дав возможность повести подбородком влево. Резкий рывок в сторону. Хруст! Тело человека безвольно оседает под своей тяжестью на землю. Наклонившись над ним, колдун присмотрелся к мертвому юноше. Распрямился над телом уже живой Хран, один в один похожий на лежащего мертвеца. Примерившись, забросил убиенного на плечо, прошел к избушке-нужнику, открыл дверь и пропихнул в отверстие ямы свою жертву. Вернувшись, подобрал саблю и щит, двинулся к конюшне, веселье переполняло его. Совсем не жалко оборотней, потеха стоила таких потерь. Нет, надо остепениться. Не все сразу. Чашу веселья надо пить по капле, не пьянея от крови. Надо посмотреть на всех со стороны. Это не зрелые рассудительные вороги, это дети. Как же все-таки весело.

На улице окончательно стемнело. Воины с неутешительными вестями группками подходили к сотнику. Сашка присмотрелся. Все!

– Идем в дом. Может, он там, – распорядился Горбыль. – Осветите все комнаты, шерстите второй этаж. Я закрою входную дверь, обожду всех в горнице.

Реалии десятого века однажды преподала ведунья Павлина. Сашка прослушал многочасовую лекцию с вплетенным в нее узором примеров из жизни, слухов и небылиц. Переварив информацию, на следующий день, приехав к деревенской знахарке, еще много часов задавал ей вопросы, скрупулезно фильтруя ответы. Сейчас он решил испытать, так сказать, одну из домашних заготовок, припасенных к случаю.

Пока все, топая по лестнице, потянулись наверх, Сашка из носимого на поясе замшевого кошеля достал пузырек. Он привез его много лет назад из Доростола, с тех пор ни разу не открывал, но всегда носил при себе. Быстро вскрыв пробку, извлек из ножен боевой нож, обильно, не жалея содержимого пузырька, облил и клинок, и рукоятку свяченной в доростольской православной церкви водой. Скорым шагом войдя в горницу, сразу направился к деревянному столу огромных размеров. Присев, подлез под него, с размаху всадил освященный клинок под столешницу.

«Вот так! А теперь будем поглядеть».

В горницу, гомоня и споря, всей толпой ввалились юнцы с горящими свечами в руках. Сашка и сам, пока ожидал парней, зажег в помещении найденные в нем восковые свечи.

– Нет никого, батька, – за всех доложился Кветан.

Горбыль вновь пересчитал всех. Все на месте. Хорошо! Поднялся с лавки, руками раздвинув в стороны парней. Прошел за дверь. Гаркнул снаружи:

– Как это никого? А это что за х..?

На возмущенный голос начальника из терема как ошпаренные выскакивали бойцы.

– Раз, два, …девять, – посчитал Горбыль. – Кветан, кого нет?

– Все здесь.

– Не торопись. Как следует глянь.

– Храна нет.

Горбыль, не торопясь, поднялся по ступеням к открытой входной двери, заглянул внутрь. Из терема на него смотрел Хран, непонятливо хлопая глазами.

– Пацана куда дел? – спросил тихим голосом Сашка.

– Батька, я…

– Ну, выйди ко мне.

Полесун уже понял, что его провели как несмышленого мальчишку. Лицо Храна смотрело на Горбыля чужими, пылающими ненавистью глазами, в которых одна за другой читались мысли, направленные на то, как вырваться из капкана.

– Вот видишь, выйти-то ты и не можешь.

– Я прокляну тебя самым жестоким проклятием. Я уничтожу вас всех! – заревел колдун.

– Пустое. Сидя в тереме, ты не можешь причинить нам вреда.

Молодые воины с удивлением смотрели на перепалку сотника с их товарищем. Не понимали, что же случилось. Сотник спустился на землю, устало произнес:

– Парни, поджигайте терем с четырех углов. Пусть он сгорит, дотла очищая нашу землю от колдуна и его чар.

Пламя заполыхало, пожирая сухую древесину, пробегая по сторонам, соединялось в общий костер. Русичи молча смотрели, как в окнах мелькала тень, совсем не похожая на Храна. Треск пожарища, подстегнутого порывами непонятно откуда-то вдруг взявшегося ветра, эхом разносился в ночи. В освещенном проеме двери возник незнакомый человек.

– Слышишь меня, сотник?

Сашка промолчал, говорить с живым покойником не было никакой охоты.

– Вы все равно не покинете остров. С моей смертью колдовство исчезнет, и сюда ринутся сотни ночниц, выползет болотная нежить. Я жалею только об одном. О том, что не увижу, как вас будут жрать живьем. Аха-ха-ха-ха!

Сашка сплюнул под ноги.

– Ну, что за жизнь пошла, ни минуты покоя нет. Родина требует героев, а гм-м… рожает вот таких вот уродов. Квет!

– Я, батька.

– В конюшне лошади есть?

– Десятка два в стойлах стоят. А что?

– Все к конюшне. Этот засранец прав. После того как он сдохнет, туго нам придется. Ищите лопаты и заступы, окапывайте конюшню по кругу.

Разделившись, бойцы под освещение горевшего дома, пары зажженных факелов и полной луны рьяно бросились отбрасывать дерн на сторону, окапывая по кругу конюшню.

– Все, – запыхавшись, доложил Кветан. – Круг есть.

– Все внутрь.

Горбыль, не поленившись, прошел по всему кругу, проверяя, нет ли где разрывов. Достал из пришитого к подкладу кармана листок бумаги с надиктованными бабкой Павлой текстами заклинаний.

– Та-ак, не это, не это. Вот оно.

Сашка вздохнул, посмотрел на небо, увидел, как серебрятся в ночном небе облака под светом луны.

– Прости меня, Господи, будем надеяться, что поможет.

Вошел в круг и монотонно стал зачитывать наговор:

– Небу синему поклонюсь, реке улыбнусь, землю поцелую, в росе умоюсь, Срече порадуюсь. Доверюсь вам во всякий день и по всякий час, поутру и повечеру… Поставьте вокруг меня тын железный, забор булатный, от восхода и до заката, от полдня и на полночь. Пусть вырастет он до небес.… Оградите сварожичей от нежити и нечисти, от черного и белого, от русого и двоезубого, от троезубого, от одноглазого и красноглазого, от косого и от слепого, от всякого ворога, да по всякий час. А с поставленного забора всяк недобрый взгляд соскользнет да назад не воротится.

Весь без остатка отдавшись трехкратному повторению заговора, он, только закончив произносить заклинание, ощутил на груди жжение от своего нательного креста. Сунув руку под кольчугу и рубаху, вытащил наружу еще горячий крестик.

– Однако. Глядишь, и поможет-то бабкин наговор.

Зайдя в конюшню, распорядился:

– Двери закрывайте. Забаррикадируйте их вон тем хламом. Всем сидеть тихо, как мышам, быть готовым успокоить лошадей. Всё, ждем.

Снаружи, со стороны горевшего терема, раздался шум глубокого выдоха:

– Вху-уг!

Это сгоравший дом колдуна рухнул вниз, погребая первый этаж под еще не сгоревшей полностью крышей. Кони в стойлах забеспокоились, затоптались на месте в своих денниках. За пределами конюшни явно что-то происходило. Все рассредоточились по огромному, высокому помещению, каждый пытался найти щель в стенах, приникнув к ней, чтобы хоть что-то разглядеть во дворе.

В какой-то момент Горбыль осознал, что колдун погиб, склеил ласты в доме, как говорится, сгорел на работе, туда ему и дорога. Над широким двором, хлопая кожистыми крыльями, пролетела стая летучих мышей. В узкую щель было трудно разглядеть пернатых. Левым краем стая напоролась на заговоренную стену невидимого круга, посыпалась вниз, ломая шеи и крылья. Остальные, сделав разворот, осели на ветвях ближайших к жилому пятачку деревьях. Разволновавшиеся лошади били копытами в деревянные щиты стойл, несмело подавали голоса, предчувствуя неладное за стенами конюшни. А там было на что посмотреть. Такого количества уродцев и чудаковатостей Горбыль за всю свою жизнь еще ни разу не видел.

Из болота на остров, продираясь сквозь кустарник и сминая его, двигаясь по дорожкам и тропкам, выползали разномастные особи. Отовсюду слышался клёкот, обрывки человеческой речи, детский плач и старческий смех. Кто-то, подвывая, в личине человека, кособоко подтаскивая ногу одну к другой, проследовал через двор. Стайка девок в опрятных сарафанах пробежала мимо, мазнув взглядами по прочным стенам конюшни. Уже знакомый Сашке дедок с суковатой палкой, подойдя к горевшему терему, постоял в раздумье у пожарища, скрылся в темноте. Повсюду мельтешили уроды. Если б не трагичность момента, Сашка отнес бы их к категории клоунов-недоучек. Прикольно переругиваясь между собой, обзывая друг друга непотребными словами, они нарезали круги и петли по территории подворья. Каких-то выползней можно было рассмотреть почетче, не торопясь. Они змеились по земле. С десяток болотниц пеликаньим шагом продефилировали рядом с заговоренным кругом.

– Мама дорогая! – сам себе зашептал Горбыль. – Куда же все это исчезло, не дотянув до двадцать первого века? Ученые зоологи, увидев бы сейчас все это, отгрызли б себе локти от зависти.

Слева от себя Горбыль уловил посторонние звуки. Глухой, монотонный, совсем тихий стук отвлек его внимание от созерцания происходившего снаружи. Скосив взгляд, наткнулся на приникшего к щели Наседу, непрерывно пялившегося на болотную нежить. Звуки, привлекшие Сашкино внимание, были стуком зубов парня.

– Что, сынку, страшно?

– Д-да! – не попадая зуб на зуб, откликнулся Наседа.

– Так ты и не смотри туда.

– Н-не могу н-не смотреть. Тогда еще с-страшнее с-становится!

– Ну-ну. Кстати, скоро рассвет, ночь на исход пошла.

Нечисть колобродила почти до первых лучей солнца, так и не нарушив границу обережного круга. Ретировалась так же быстро, как и появилась, оставив после себя вытоптанную траву по всей округе.

Сашка вышел из конюшни, устало потянулся, улыбаясь солнечным лучам.

– Хорс поднимается на своей колеснице! – восторженно промолвил вставший рядом Кветан.

– Ага, а по двору словно стадо слонов потопталось.

Никто больше не хотел оставаться на злополучном острове. Команду сотника готовиться в обратную дорогу восприняли с радостью, несмотря на то, что кишки играли походные марши на самых низких нотах.

Теперь уже побывавшие в лихих передрягах воины сноровисто выводили из конюшни лошадей. Горбыль, обойдя телеги с неразгруженным добром, отобрал самые «сладкие». Зачем колдуну столько барахла, понять так и не смог. Видно, к крови колдовской примешались капли из семени израилева, византийского и печенежского, все разом, или еще в детстве получил воспитание от хозяина рачительного и скаредного, но теперь этого уже не узнать.

Двадцать две телеги, по числу лошадей, нагруженных сукном, медом, воском, крицами железа, зерном и маслом, выделанными кожами домашней скотины и шкурами самых разных пушных зверей, добрым оружием, да и другим хозяйским барахлом, караваном потянулись по болотной гати, выплескивая из-под колес бурую жижу. Бойцы, контролируя каждый свой шаг, были готовы к любым неожиданностям. За последней телегой шел пешим шагом сотник, бросая косые взгляды то вправо, то влево, часто оглядываясь назад.

Когда последняя телега миновала болота, колесами покатилась по твердому грунту лесной тропы, к Горбылю подбежал радостный Кветан. С восторгом от переполняющих его чувств воскликнул:

– Вышли, батька!

– Вышли, сынок, – словно подводя итог, вымолвил Горбыль.

– Знаешь, а ведь на острове осталось еще много добра. Отгоним домой этот караван, вернемся за остальным. Правда ж, здорово?

– Нет, Кветан. Сюда я больше не ездец. Пропади оно все пропадом. Ты не забывай о том, что это добро кровью оплачено. Хран погиб, а мы даже тело его не нашли. Но это ничего, сынок. Так иногда бывает в разведке. Есть приказ, группа ушла в поиск. При боестолкновении кто-то погиб, кто-то пропал без вести. Хуже всего, что придет время, когда таких пропавших героев объявят предателями.

Горбыль ненадолго задумался, бередя воспоминания о грядущем, шагая рядом с телегой на автомате, возвращаясь в реальность, подтолкнул в плечо Кветана.

– Давай, шуруй в голову колонны.

Оставшись один, меряя шагами пройденный путь, произнес шепотом:

– Радуйся, мальчик, что одержал победу. В твоей жизни она первая и самая сладкая. Сегодня твой день. Радуйся солнцу и небу над головой. Радуйся, что просто выжил.

5

У границы с Диким полем, в лесной глуши, Савар ожидал увидеть все что угодно, но только не то, что увидел. В живописной долине, у довольно широкой реки Псёл, раскинулся город, схоронившийся за высокими, каменными стенами, с башнями и бойницами, одетыми в кирпичную кладку. С каждой стороны стены тянулись на большое расстояние, а выступающие из них башни подчеркивали крепость и неприступность всей конструкции. Подвесной мост был опущен, переброшен через широкий вал с глубоким рвом, прорытым по периметру цитадели. На верху карниза, над галереей южных ворот, на крепком древке развевался стяг с изображением летучей мыши, распростершей крылья над непонятным Савару славянским символом, представлявшим собой слегка растянутый в стороны круг с продольными и поперечными линиями.

Их, продвигающихся с проводником по землям русов на лошадях, заметили с крепостных башен еще издали, никакой тревоги своим появлением они не вызвали. Все так же спокойно у лодок и лодий на реке трудились люди, лишь из любопытства бросавшие взгляд на прибывших. На дальних от крепости огородах ковырялись в земле женщины.

У самых ворот кавалькаду остановили. Пятеро одетых в брони воинов вышли за пределы городских ворот. Старший наряда задал вопрос русичу, сопровождавшему хазар:

– Растич, каким ветром тебя принесло до дому? Людогор-то где?

– Я тоже рад тебя видеть, дядьку Простивой, – широко улыбаясь, отповел старшему дозора их сопроводитель. – Сотник дела на заставе сдавать готовится. Меня отправил вот провести гостей к Горбылю.

– Кто такие будут? – мотнул страж бородой в сторону прибывших.

– Друзья.

– А узкоглазый, повязанный по рукам, тоже друг?

– То пленник.

– Горбыля в погосте сейчас нет. Уехал Черниговский тракт чистить. Гостей к боярину Гордею веди.

– А то б я сам не догадался. Добро. Кто нынче дежурным по гарнизону?

– Михайла стоит.

– Доложись о прибытии, а мы сразу в терем поедем.

Проехав ворота, всадники очутились в городской черте. Савар и здесь не разочаровался в увиденном. Чистота и спланированность улиц не походила на то, что ранее видел в городах, где постройки кучились как попало. Добротность построек, крепость деревянных заборов и ворот в каждом дворе, избы, иные постройки, торговые ряды базара, лавки купцов – все указывало на то, что бедностью в этом углу княжества даже не пахло. Сам народ не суетно, не отвлекаясь от дел, жил повседневной жизнью, управляемый твердой, умелой рукой. Разглядев кого-то у лабазов, Растич громко окликнул бородатого, одетого опрятно, но без каких-либо изысков человека, по повадке, видимо, привыкшего руководить людьми:

– Здрав будь, дядьку Боривой!

– И тебе не хворать, племянничек.

– Ось, глянь, из Хазарии гостей по приказу сотника Людогора привел. Сейчас к боярину представлю, а там и на гостиный двор. Жильем обеспечишь?

– Приводи, для хороших людей всегда место найдется.

– Добро.

Уже отъехав, Савар допытался, с кем это Растич говорил.

– Боривой. Правая рука нашей боярыни, ее помощник по хозяйству на всех землях нашего племени, а коли поход воинский, так у боярина начальником тыла значится. Великого ума человек, с дружиной в Булгарию ходил, вои им очень довольны были. Когда у других бояр дружины голодали, наши, конечно, не жировали, но и с голоду не пухли. Торговые дела в погосте тако ж под его дланью стоят.

Изнутри крепостные стены тоже отличались самобытностью постройки. Проезжая мимо, хазары подивились шириной лестниц, ведущих на галереи второго этажа, покрытых двускатными крышами, защищавшими воинов от стрел противника. Видя проявленную заинтересованность хазар к крепостным стенам, Растич с готовностью сообщил, указывая на верхний парапет укреплений:

– Высота больше трех саженей. По открытым коридорам второго яруса можно насквозь, через проходы в башнях, обойти всю крепость и вернуться к месту начала обхода. Пять лет все селенья в пограничье строили сей детинец. Начинали с деревянных стен, закончили, как сотник Горбыль сказывал, каменным монстром. Однако мы подъехали.

У широких ворот, одна из створ у которых была открыта, Растич соскочил с лошади на отсыпанную речным песком дорогу. Оповестил юного воина, караулившего ворота:

– К боярину гости из Хазарии.

Кивнув в ответ, вой кликнул кого-то в глубине двора:

– Сердюк, Путыня, принимайте лошадей у гостей.

На его зов выбежали двое разбитных мальчишек, подхватили лошадей за узду. Кони, дичась, отступали назад, но потом все же неохотно пошли в ворота. К приезжим подошел одетый в одежду из домотканой холстины бородач, с круглой серьгой в ухе, опоясанный мечом каролингского типа.

– Зван, пригляди за пленником, – распорядился он. Обращаясь к гостям, предложил: – Идемте в терем.

Боярин принял хазар у себя в светлице, большом, обставленном не по местным традициям помещении, действительно светлом, с застекленными окнами, с узорчатым шелком штор на них. Кресло, в котором он сидел, стояло на возвышении. Савар знал еще по рассказам покойного отца, что такое возвышение в княжеских хоромах называлось столом. По левую руку от боярина в кресле поменьше сидела молодая красивая женщина в дорогой одежде русского покроя, уже не раз виденного хазарами в путешествии по славянским деревням и селищам. Еще две женщины, по возрасту схожие с боярыней, восседали в креслах у окон. Чуть дальше, оперевшись о стену, калачом сложив руки на груди, стоял крепко сбитый, одетый в броню, с мечом на поясе, воинский муж, с ярко-рыжими усами и длинным чубом на голове.

– Исполать тебе, боярин! – поздоровался Растич с поклоном.

– Здравствовать тебе и всему твоему роду, тархан русов, – поздоровался Савар, и вместе с ним дружно поклонились его люди.

– И вам здоровья, добрые люди. С чем пожаловали?

Растич выдвинулся к боярскому столу, на ходу извлекая из-за пазухи свернутую в трубочку бумагу, протягивая ее Монзыреву.

Такое дорогое удовольствие, как бумага, ранее закупалось Боривоем на рынках Киева и Чернигова. На завезенную из Византии бумагу приходилось тратить немалые средства, сам Боривой, отдавая звонкую монету за белые листы рисовой соломы, страдал. Умолял Монзырева прекратить транжирить деньги на баловство, доказывал хозяину, что даже купцы используют в деле письма бересту или восковые дощечки. Не помогало! На выручку жмотистому хозяйственнику пришли боярышни Анна и Людмила. Они объяснили Боривою, что для производства своей бумаги требуются старые рваные тряпки, другая мягкая рухлядь, вышедшая из употребления, рассчитали сам процесс производства, и дело пошло. Боривой радовался как мальчишка, за дорого сбывая излишки серой бумаги на рынке Курска. С тех самых пор улучшилось качество самой бумаги, а гонцы доносили вести не только на словах, но и на бумажных носителях.

Шесть лет уж минуло с тех пор, как Людмила и Анна заставили начальников от низового до среднего звена в монзыревской дружине выучиться грамоте. Уметь читать и писать было одно из требований боярина к людям, управлявшим воинскими подразделениями. Не мудрствуя, женщины ввели в обучение грамматику двадцатого века, чего огород городить, когда уже все придумано.

«Здрав будь, боярин Гордей Вестимирович.

Направляю тебе пришлых до нас хазар во главе с княжичем Саваром. Сей вой когда-то давно спас твой вороп, вывел его из-под удара печенегов и был приглашен в гости сотником Горбылем. Несчастье постигло весь род княжича. И такое же несчастье нависло в сё лето над Русью. Княжич обо всем обскажет на словах, передаст на руки захваченного им пленника. Прошу, прими его до себя и приветь, как ты всегда привечаешь друзей. Долг платежом красен.

За сим прощай, боярин.

Писано на заставе деревни Рыбное, сотником Людогором».

Монзырев передал письмо Галине, анализируя скупую информацию из записки, пригляделся к хазарам, не торопился задавать вопросы.

– Спасибо, Растич. Иди, отдыхай, нужен будешь, призову, потолкуем.

Поклонившись, сопровождающий вышел за дверь.

– Присаживайтесь, воины. В ногах правды нет, – жестом указал на длинную лавку покрытую ковром, стоящую у слепой стены. – Рассказывай, княжич, что произошло с твоими родными и какой помощи ждешь от меня? Знаю, проголодались с дороги, но сначала дело, успеем еще поесть да вина попить.

Савар, несмотря на упреждающий жест боярина, все же встал с лавки, склонил голову в поклоне, прижав руку к груди, только после этого поднял глаза на хозяина.

– Я, шад Савар сын Кофина, приехал к тебе, боярин, не за помощью и не в гости. Приехал предложить свои услуги воина. Используй нас четверых, последних оставшихся в живых из рода, когда враг придет на твою землю. Клянусь стать с оружием в руках у твоего плеча и, если потребуется, умереть рядом с тобой.

– Добро! Ты говори, говори все, что знаешь про ворогов.

Ненадолго задумавшись, Савар начал свое повествование с того места, когда они четверо вернулись с охоты в поместье. Закончил свой рассказ словами:

– Теперь нас можно назвать только изгоями без рода и племени, но все еще способными на такое чувство, как месть.

– Мы можем принять вас в дружину кривичей, с обязательствами защиты и покровительства с нашей стороны, – вопросительно глядя на Савара, подытожил Монзырев.

– Не может быть! – сорвалась с места Людмила. – Анатолий Николаевич, этого просто не может быть! Я хорошо помню, что из Ипатьевской летописи известно о первом появлении кипчаков у границ Переяславльского княжества.

Людмила, недипломированный учитель истории, напрягла память, и это отразилось на ее красивом лице.

– Год одна тысяча пятьдесят пятый, я же хорошо помню. Тем более что первоначально половцы заняли районы среднего и нижнего течения Северского Донца, нижнего Дона и Приазовья. Именно там кочевники установили каменные изваяния в честь умерших предков. До появления половцев должно пройти еще не менее семидесяти лет. А воевать русскую землю они начали только с тысяча шестьдесят первого года. Анатолий Николаевич, с нашей историей все это не сходится.

Поднявшись со своего кресла, Монзырев усадил Людмилу на ее место.

– Успокойся, Люда. Лобан! – громко позвал он, и тут же в открывшуюся дверь вбежал приведший в светлицу хазар воин. – Давай пленника сюда.

– Слушаюсь, батька.

Раньше половца в светлицу вошел молодой человек, одетый в чистую, чуть выше колен, белоснежную рубаху с широкими рукавами, подпоясанную поясом. По вороту и на концах рукавов рубаха была расшита цветным орнаментом рун. Порты всунуты внутрь высоких, выше колен, сапог из тонкой, мягкой кожи, стянутых на щиколотках ремешками. Он был безбород, но носил усы, спускавшиеся на подбородок.

– Позволите поприсутствовать, Анатолий Николаевич?

– Проходи, Слава. Вот, знакомься, хазарский княжич Савар со своими товарищами. К нам в пограничье на службу пожаловал.

Вячеслав, в прошлом воспитанник Вестимира, а теперь и сам волхв-стажер, проходящий обучение у северянского волхва Святогора, посмотрел на молча сидевших на лавке хазар. Улыбнулся Монзыреву. На его вопросительный кивок ответил:

– Все путем, Николаич.

Прошел на свое узаконенное место в этой светлой комнате. Напрягшийся было боярин успокоился, поерзав, удобнее устроился в своем кресле, глянул на все еще вышедшую из душевного равновесия Людмилу, порывающуюся что-то сказать.

– Ну? – разрешающе промолвил ей.

– Знаете, Анатолий Николаевич, – Людмила горящими глазами поедала старшего товарища. – А ведь о нашем городке в истории даже воспоминаний не осталось. Почему?

– Не знаю, Люда, – честно признался Монзырев.

На приведенного половца со всех сторон посыпались вопросы, Славка не только переводил, но и читал сокровенные мысли пленника. Спрашивали обо всем. Численность орды, кто привел, зачем, куда и когда собрались в набег на Русь. От такого прессинга кочевник потел, каждую минуту ожидая, что его будут бить и пытать. Выжав половца как лимон, боярин, теряя к нему интерес, бросил Лобану:

– В холодную этого интуриста. Накормить не забудьте, – обратился к присутствующим. – Что скажете?

– Толя, это война, – обеспокоенно пролепетала Галина.

– Херсир, необходимо срочно ставить на уши всех, кого сможем, – сказал, словно отрезал, Рагнар Рыжий. – Убирать заставу у Рыбного, а смердов отводить в леса. На восход вдоль реки устроить плотный, непроходимый завал по всей дороге, как тогда с печенегами. Оповещать Чернигов, Курск, другие города. Оповещать северян. Дружину надобно собирать. Так?

– Это ты верно расписал, Рагнар Фудривич. Хотелось бы еще знать, сколько у нас времени осталось до всей этой свистопляски? Что скажешь, Слава?

– Анатолий Николаич, я не волшебник, я только учусь, – невесело пошутил Славка словами мальчика Паши из фольма «Золушка».

Хазары с интересом и удивлением наблюдали за происходящими в светлице разговорами, пытаясь въехать во многие моменты обсуждения.

– К Святогору поеду, – оповестил Вячеслав. – Во-первых, может, что подскажет, во-вторых, деревенских в дружину сколотим, а то, пока бояре раскачаются, так и половцы дальше порога пролезут.

– Добро. Рагнар, отсылай Растича обратно в Рыбное, завтра с утра пусть мухой скачет. Ратмира, если догонит, пусть развернет назад, а дальше Людогору передаст приказ на свертывание.

– Понял, херсир.

На лице Анны проскользнула довольная улыбка. Расставалась с мужем на полтора-два месяца, а он через неделю вернется. Это не укрылось от Галкиных глаз, которая, отвлекшись, чуть не прослушала обращавшегося к ней Монзырева.

– О чем задумалась?

– А?

– Я говорю, ставь задачу своему проныре Боривою, чтоб завтра все старейшины близких и дальних деревень к вечеру были у меня. Пусть высылает посыльных.

– Хорошо, милый.

– Да-а! И пусть гостями займется. В баню сводит, на котловое довольствие возьмет, поселит, – обратился к молчавшим хазарам, извиняющимся тоном сказал: – Вы уж простите, други. Сами видите, какая заваруха начинается, но вас поселят и обиходят.

– Мы понимаем, тархан, – привстав, согласился Савар.

Боярин, уже не думая о хазарах, обратил свое внимание на Рыжего:

– Вот что, воевода, – после смерти старого варяга он назначил на этот пост Рагнара Рыжего. – Посылай посыльных в Курск и Чернигов, как ты и хотел.

Рыжий кивнул, соглашаясь.

– Посылай вести погостному боярину Воисту, на Остер, в его Уненеж, пусть ополчается. Когда это Олесь у нас выехал на западную заставу?

– Два дня уж прошло.

– Вот, вслед ему тоже посыла шли с наказом, чтоб Мстислав со своей сотней на месте оставался. Пускай вдвоем в усиленном режиме границу берегут.