Текст книги "Страж южного рубежа (СИ)"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Да мне насрать, рыжий ты или чернявый. А счастья, ты у меня сейчас полные штаны наложишь. Уж я об этом позабочусь. Сучье отродье. А ну ребята, вмажте им еще, чтоб счастья сразу прибавилось.

Дружный арбалетный щелчок, стоны, крики, а с берега опять неслось:

– …твою мать. Понял б…дь, что тебя ожидает, ушлепок.

– Сашка, хорош базлать, правила русской речи на производстве, я тебя потом заучивать заставлю.

– А чего командир, эти пиндосы меня уже зае…ли. С юга лезут, с севера лезут. Как будто, наше говно медом намазано. Куда бедному крестьянину податься. Ох…ли совсем.

– Сашка, ты там случайно не приложился к бутылке?

– Откуда бутылка командир?

Услыхав все это, Рыжий вскипел. За всю свою жизнь, так с ним еще никто не говорил. Его просто игнорировали, воспринимали как пустое место. Как сказали бы в двадцать первом веке – он столкнулся с полнейшим беспределом, имея дело с отморозками.

– Всем в атаку! На приступ. За мной! – В порыве бешенства первым прыгнул за борт, в сторону правого, высокого берега. Внезапно, в попытавшихся последовать за вождем воинов, из зелени леса раздался громкий, ни на что не похожий, трескучий перестук, и первую линию бойцов, готовых броситься в воду, словно слизало в Хель. Это Сашка дал очередь на тридцать патронов из своего калаша по сгрудившимся у борта, прикрывшимся щитами чужим воинам. А пока остальные присели, попрятавшись за бортом, вождь «северных команчей» бесновался в одиночку, пытаясь выбраться на крутой берег, ругая всех и вся. Ватага лишилась командования, в ней осталось не более тридцати бойцов.

На кнарре заголосили женщины, заплакали дети. Нурман мечом срубил голову одной из голосивших баб, занес меч для следующего удара.

Послышалась команда:

– Уничтожить команду «купца»!

Снова арбалетные щелчки и было видно, как исхитрившийся выжить в избиении одиночка, выпрыгнул за борт. Команда на «купце» прекратила свое существование.

Словно тяжелая капля, упавшая с неба, обозначившая скорый ливень, так и первый выпрыгнувший за борт, обозначил сигнал:

«Пора делать ноги!».

Нурманы бросились к левому борту, стали выпрыгивать в реку. До берега рукой подать, а за спиной щелкали выстрелы.

На берег выбралось не более десятка викингов. На последнем дыхании, они врывались в прибрежные кусты, мгновенно исчезая там.

– Не преследовать, – послышалось с правого берега. – Сотник Горбыль, пеленай рыжего счастливчика.

– А это, мы с превеликим удовольствием. Ну, что чмо, не устал там барахтаться? Подожди, я тебе сейчас помогу.

Сидя у мачты, связанный по рукам и ногам, с огромным фиолетовым фингаолом, в половину лица, Рыжий с удивлением наблюдал, как по судну, вокруг него, сновали юнцы уничтожившие его хирд. Они с энтузиазмом сбрасывали трупы викингов за борт, предваротельно «ошкурив» тела от всего лишнего на их взгляд. Морально добил Рыжего, мелкий рыжий пацан Пашка, подойдя к нему, полюбовался качеством удара дяди Саши, деловито спросил:

– Ну, что козлина, штаны намокли? Это тебе не мирных колхозников окучивать. Я бы за такое, тебе лично яйца отрезал. Скажи спасибо командиру, запретил.

Из сказанного, Рагнар Рыжий, понял, дай бог половину, но на душе у него стало еще гадостнее.

Северян освободили. Произнося перед ними пламенную речь о переезде на новое место жительства, Монзырев не забыл упомянуть напутствие Ратибора. Оба судна поставили носами по течению и поплыли вниз по реке.

К обеду следующего дня дракар и купеческое судно пристали к пристани в заливчике перед городищем. На берегу их вышло встречать почти все население общины во главе с Вестимиром и Андреем Ищенко, возле которого стояли два незнакомых варяга при полном вооружении. У одного из незнакомых воинов вместо ноги был пристегнут ремнями к бедру протез, сотворенный из цельного куска дерева. Вдоль берега, по песчаному пляжу, взад – вперед носилась Галкина доберманиха, оглашая округу лаем.

– Дома! – С восторгом вырвалось у Монзырева.

Незнакомых Анатолию людей, в городище явно прибавилось. Остаток дня заняли хозяйственные хлопоты. А вечером была баня, после которой всех курсантов распустили на помывку в двухдневный отпуск. А после бани….

После бани у юрт, где все еще жили попаданцы, собрались только близкие, так же присутствовали Вестимир, Улеб Гунарович, Стеги Одноногий и Боривой. Накрытый стол ломился от еды. Это был первый праздник для них в этом мире. Праздник встречи. Все живы, все здоровы, чего еще можно желать. Монзырев поднялся с лавочки с глиняной кружкой в руках.

– Друзья мои. Хочу выпить за нашу первую победу. Победу, с которой Андрей вернулся из Курска. Победу Александра с его молодыми волчатами. Победу наших девчонок, сумевших перебороть себя для жизни в этом мире. Победу Вестимира, сохранившего род. Победу Улеба Гунаровича, решившегося со своим земляком, коренным образом поменять ход привычной жизни. Я хочу выпить за нас.

Веселое застолье продолжалось допоздна. Молодое поколение ушло спать. На стол были поставлены глиняные светильники. В свои права вступила ночь.

– Сашка, а не злоупотребят ли твои герои хмельным, на радостях-то, что остались живы в передряге?

Горбыль, влив в себя очередную кружку хмельного меда, глянул на Монзырева осоловелыми глазами.

– Да ладно, командир – компот, – он кивнул на свю кружку с налитой в нее медовухой. – Проку-то от такого напитка, чуть! Ты лучше вспомни, как зимой перед увольнением дембеля понапивались, а старшина так и вовсе пьяным в отлучку ушел. Ха-ха. Василича тогда из постели, в пятом часу утра подняли. Ха-ха-ха. В воскресенье-то. Ну, а он по случаю такого праздника, всю часть по сигналу «сбор» поднял. Старшина через двадцать минут нашелся, офицеры еще до части добраться не успели.

– Санек, а помнишь высказывание командира части, – включился в воспоминания Андрей.

– Какое? У него их много.

– Да, Александр Васильевич практически перед строем объявил, что у нас в части два еврея и один хохол, а все остальные русские.

– Я, наверное, тогда в отпуске был. А кто такие?

– Да начальник мой, подполковник Семибратов, а второй – командир роты, Пашка Бупков, кум его, он у него дочь Машку крестил. Вот командир и сказал, что Семибратов, старший еврей, секач можно сказать, а Пашка – младший, но подающий бо-ольши-ие надежды.

– А кто такой еврей? – Спросил сидящий рядом с Вестимиром Улеб.

– Ну-у. Ну, это хазарин, – ответил, за открывшего было рот Андрея Монзырев.

– Во-во. Хазарин.

– А хохол-то кто? – как ни в чем не бывало, вопросил Сашка.

– А ты сам-то не догадываешься?

– Нет. Просвети.

– Командир считает, что это наш зампотех, подполковник Подопригора Анатолий Николаевич, тезка майора. Так собеседнику иной раз голову заморочит, если ему что надо от него, что тот готов отдать ему последнюю рубашку, лишь бы отстал. Да и горилки выпить не дурак, словно полковой медик. Даже традиция у него есть.

– Какая?

– Да он, на каждый женский день восьмое марта, в пьяном виде ломает себе, если не руку, то ногу. Если не сломал, так день этот и на праздник не похож. Теперь перед каждым женским днем, полковник Василенков со своим первым замом Дьяконовым, даже своеобразный тотализатор устраивают. А сломает ли Николаич себе что-нибудь на этот раз? А что сломает руку или ногу?

– Охренеть!

– А кто такой хохол? – переваривая сказанное, опять задал вопрос Улеб.

– Да как тебе сказать, Улеб Гунорович? – Монзырев только открыл рот. – Это…

– Это, сверх хитрожопый офеня. Ну, торговец мелким товаром. Лоточник, – опередил Монзырева Сашка.

Монзырев закрыл рот, во все глаза, вытаращившись на Горбыля, удивляясь его новыми познаниями, вписавшимися в контекст реалий Киевской Руси.

– А что такое хитрожопый?

– Слишком много вопросов задаешь, Улеб Гунорович! – приподняв палец вверх, констатировал совсем окосевший Сашка. – Щас приму на грудь еще грамм двести пятьдесят, вот тогда и спрашивай.

– Все, расходимся, завтра трудный день! – Прихлопнул столешницу ладонью Монзырев.

Компания стала собираться ко сну. На плечо Монзырева легла ладонь Вестимира.

– Что будем делать с пленным нурманом?

– Об этом я подумаю завтра.

Глава 6

По вечерам веяло свежестью, но порывы резкого ветра еще не напоминали, что холода уже не за горами. Юг. Месяц назад прошли зажинки – праздник пахаря, праздник хлебороба. Многие деревья стояли пока совсем зеленые. Земля еще не приняла на себя влагу проливных дождей, транспортные артерии не превратились в осеннюю распутицу.

По узкой лесной дороге, спокойной иноходью, скакала цепочка конных воев. Сторонний наблюдатель, если бы был таковой, вглядевшись в проезжих, одетых в броню и при оружии, решил бы, что шестеро варягов, куда-то направляются по своим воинским делам. И был бы не совсем прав.

Возглавлял кавалькаду рослый широкоплечий красивый мужчина с ухоженными усами, спускавшимися по сторонам бритого подбородка, в островерхом славянском шлеме, обрамленном бармицей, мелкие кольца которой, покрывали плечи. Корзно, пристегнутое золоченой бронзовой фибулой на груди, широким пологом покрывало круп лошади, не сковывало движений всадника.

Сопровождающие экипированы по-походному рационально, но живописно. Среди них выделялись двое безусых юнцов. При внимательном взгляде, можно было бы понять, что один из этих двоих, молодая красивая дева, а второй воин, отрок еще не привыкший к ношению тяжелого доспеха. Шестым в колонне, на лохматой печенежской лошадке, выряженный в холщовую одежду и кафтан без всяких украс, скакал бородатый мужчина, все оружие которого составлял лук с колчаном стрел за спиной, да ножом у пояса.

Лошади перешли на размеренный шаг, шуршащий дорожный песок вылетал из-под копыт. Расступившийся лес открыл взору небольшую полянку с набитой колеей дороги по центру. С правой стороны от дорожного полотна, у самого начала зеленой стены леса, отчетливо проглядывался невысокого размера истукан. Бородатый лик с подобием улыбки, производил впечатление уюта. При виде толстого божка, задний всадник, понуканием заставил своего мохноногого конька прибавить бег и, обогнув остальных, догнал старшего:

– Боярин, вон наш чур у дороги, до веси не далее двух стрелищ пройти осталось. Остановиться бы потребно, оказать уважение Диду.

– Остановимся, Избор, – согласился глава отряда.

Деревянный хранитель границ общинных земель, с загадочной улыбкой наблюдал за спешившимися всадниками. Избор сняв с луки седла бурдюк с хмельным медом, подойдя к чуру, плеснул к его подножию жидкости на добрый глоток. Девушка опустившись на колено, положила туда же кусок рыбного пирога. Избор пошептав что-то сокровенное, закрыл кожаную емкость деревянной пробкой, приторочил к седлу.

– Галина, отнеси угощение и берегине этого места. Пусть приютит дорожного путника в случае надобности, – распорядился старший. – Вон к малиннику отнеси.

Кивнув, девушка прошла к окраине лесного малинника, положив кусок пирога на землю, прямо в траву, быстро вернулась. Ощущение близости к родным очагам, будто витало в воздухе. Размяв ноги, путники, вскочив на лошадей, продолжили свой поход.

На закатном солнце, Монзырев, Улеб, Стеги Одноногий, Галина, Избор и Михайло добрались до родной веси. Выехав из леса на простор, Монзырев с гордостью окинул взглядом, словно выросшую перед глазами деревянную крепость-цитадель, заменившую частокол старой веси. Крепостные стены на четыре с половиной метра вздымались в высоту над земляной насыпью, через каждых пятьдесят шагов над стенами, чуть выдвинутые вперед для прострела вдоль стен, высились башенки со скатными крышами. От башни к башне шли покрытые навесом галереи для защитников крепостной стены, по ним сквозняком проложены переходы по всему периметру, через все крепостные башни. Вокруг крепостного сооружения незначительно вздымалась насыпь, существенно увеличившая высоту стен и ров перед ними. Женщины племени, с лопатами в руках, в течение четырех месяцев вырыли ров. Через оба крепостных входа перекинуты подвесные мосты.

Монзырев при строительстве крепости пошел по самому простому пути. Оставив городище нетронутым, он увеличил его площадь и стал выстраивать стены по внешнему периметру. Архитектором и прорабом стройки была назначена Людмила, в прошлом студентка исторического факультета педагогического университета. Маленькая, симпатичная девчушка, за время руководства работами, зарекомендовала себя высококлассным специалистом, а кряжистая фигура Стегги Одноногого практически постоянно сопровождавшего ее, всегда снимала вопросы подчиненности в процессе самого строительства. Оба варяга, попавших в весь кривичей, сразу осознали, что Монзырев отличается по характеру и делам своим от многих бояр, в подчинении которых они ранее находились. Оба старика потянулись душами к своему молодому хевдингу, снимая с его плач многие заботы, чувствовали ответное отношение к себе.

Монзырев создал бригаду поисковиков строительного леса, шнырявших по всей округе, благо лес был везде и совсем недалече. Бригаду лесорубов, с упорством семейства бобров, окучивающюю хлысты нужной длины и толщины. Бригаду по транспортировке и вывозу стройматериалов, эти, словно муравьи без устали, с утра и до позднего вечера грузили и возили древесину. Бригада плотников не покладая рук, с каждым новым часом поднимали стены все выше и выше, тут же ставили срубы, на вновь распланированых улицах внутри будующей крепости. Бригада по заполнению межсрубовых пустот землей, засыпала широкий промежуток простенков ползущей вверх стены, землей из рывшегося рва. Все население было задействовано на строительстве. Мало того, теперь уже поместный, полноправный хозяин этих земель, Монзырев, привлек на работы всех жителей окрестных населенных пунктов, засунув на время принцыпы демократии куда подальше, надрывно вопевшие в его душе: «Так с народом обращяться, дурно!». Крепость поставили. На сегодняшний день у укрепления отсутствовали кованые ворота и не достроены внутренние постройки. Стройматериалы заготавливались и по сей день. Впереди зима. Жилые срубы можно ставить и в мороз.

Анатолий планировал в центре цитадели поставить терем с конюшней, два склада для продовольствия, казарму, избу-комендатуру, поруб, а вместо хибар, где до сих пор ютились поселяне, каждой семье поставить приличную избу с печью, сделанную из кирпича, для отопления жилища по-белому, как у дачников в двадцать первом веке. Планировал выстроить постоялый двор для приезжих и пару изб, типа клубов, людям надо давать культурно отдыхать. Да много чего он планировал – времени катастрофически не хватало. Главная задача – встретить кочевников по весне. Радовало только одно, в отличие от работников пилы и топора двадцать первого века, русичи, века десятого, обращались с древесиной не в пример шустрее, поднимая производительность труда на уровень раз в десять выше, чем у коллег в будущем.

А сейчас, сидя на лошадях в отдалении от крепости, люди любовались на дело рук своих.

– Ну, вот мы и дома.

Ни кем особо не понукаемые, лошади почувствовав близость дома, шустро потрусили по дороге, прямо к воротным крепостным проемам. Попадавшиеся навстречу родовичи, занятые своими делами после рабочего дня в общине, приветливо кланялись проезжавшему боярину. Монзырев кивал в ответ, иногда перекидываясь добрым словом с ними. Въехав в крепость, поздоровались с мужиками, выставленными для охраны городища, одетыми в бронь, со щитами и копьями в руках. Проскакали за частокол, с удивлением увидели почти построенный за неделю отсутствия терем в центре поселения. Несмотря на позднее время, плотницкая бригада все еще трудилась над его созданием. Рядом с постройкой о чем-то спорили Вестимир с Людмилой и Ищенко. Соскочив с лошадей, сразу же попали к ним в объятия. На немой вопрос Монзырева, волхв улыбаясь, сообщил:

– Не можем же мы допустить, чтобы родовой боярин все еще проживал бы в печенежской юрте.

– Командир, как поездка?

– Все путем, Андрей, – ответил Монзырев, с интересом разглядывая терем, его пока еще пустые проемы дверей, окон и отсутствие крыльца. Подумал про то, что скоро вся деревня будет пестреть новыми избами.

– Ну что ж, с почином тебя, Глеб Егорыч, – вслух сам себе сказал он.

– Что Николаич, «Место встречи изменить нельзя» вспомнил? – Зазубоскалил Андрей.

– Вспомнил, что пора тебе еще ходку в Курск сделать, да до распутицы вернуться успеть.

– Съездим, чё нам диким кабанам…, как говорится. Пойдем лучше, с приездом хмельным медком потешим себя, – залихватски повел плечами Андрюха.

Только сейчас Монзырев заметил, что тот явно уже был под хмельком.

– Да диким кабанам-то, ни чё. А вот нам с тобой – чё.

Глянув на Монзырева, Андрюха понял, что тот намекает на рассказанный как-то им же самим случай про них с Семибратовым.

Перед новым годом, как и положено в Российской армии, в воинской части была запарка, причем запарка конкретная, по всем направлениям. Судя по всему, охреневшее начальство наверху, в преддверие веселой встречи десятидневных каникул, двадцать шестого декабря слило в «низы» кучу бумаг, которые требовалось срочно отработать. Дьяконов насел на начальников подразделений, запугал, надавил, наорал и работа пошла, нет, она как бешенный рысак помчалась по компьютерным мониторам. И тут, командиру срочно потребовалось отправить Семибратова в КЭЧ, опять таки, по бумажным вопросам. У тех тоже случилась запарка, организация то полувоенная. Седой, умудренный подполковник объяснил Андрюхе, что и как надо сделать в его отсутствии. Сам сел в УАЗ и укатил выполнять поручение. Оставшись практически бесконтрольным, тот недолго думая, слинял в роту к лепшему другу и собутыльнику прапорщику Зинкину, такому-же щеглу, как и он сам. Раздавив в каптерке пузырь водки, решили позвонить Тарараскину, одному из начальников подразделений. Холостяку с благородной сединой в волосах, но большому любителю выгулять на поводке зеленого змия без намордника. Услышав зов честной компании, тот уже через пять минут уселся на стул во главе стола.

Короче, когда Семибратов в четыре часа вечера пересек порог штаба, пьяный в стельку Андрюха сидел за его столом в кабинете, с нулевой отработкой документов. Увидев любимого начальника, тут же перешел в наступление, высказавшись по поводу службы, армии, далекого московского начальства и начальников в целом, с элементами ненормативной лексики, в выражениях с яркой негативной окраской. Семибратов, молча выслушал тираду, уложив разбуянившегося словесно лейтенанта на диван, стоящий в кабинете. Что толку объяснять пьяному мальцу, с какой стороны у тебя тюбетейка на «чайнике». До позднего вечера работал с бумагами и, выключив свет, прикрыл дверь. Мысленно пожелав подчиненному спокойной ночи, удалился домой.

На следующий день в подразделении Семибратова один из подчиненных после рабочего дня, проставлялся за день рождения. Ни каких разборок с проштрафившимся подчиненным Семибратов устраивать не стал, с хитрой улыбкой подошел к помятому, невыспавшемуся, страдавшему похмельем, Андрею:

– Андрей, нам с тобой на твоем «мустанге», необходимо будет после сэйшэна съездить по делам, так что ты не пей.

И в течение полутора часов усиленно, в темпе вальса, накачался спиртным. Трезвый до безобразия, Андрюха дотащил начальника до машины. Усадил его. Отчалили. В полусонном состоянии начальник произнес:

– Андрюша, а теперь я тебе в машине еще и наблюю. Чтоб ты на всю жизнь запомнил, глядя на начальника, каким свином ты бываешь, когда с Зинкой и Тарараскиным пьете бесконтрольно на работе. Подожди, сейчас тебе меня еще и на пятый этаж тащить придется.

Андрей тот случай запомнил, но по молодости лет, выводов так и не сделал.

– Да пошутил я, Николаич.

– Я уж понял, что пошутил. Ну что ж, коли терем, считай, стоит, Вестимир, ты завтра поутру собери всех бригадиров и начальников сюда. Короче, всю старшину веси на совещание.

– Будут собраны, не сомневайся.

– А нам бы сегодня баньку посетить, дорожную пыль смыть.

– А мы как знали, протопили с полудня.

– Тогда чего мы стоим, приглашай.

От пара и свежих березовых веников, голова улетала светлой дурниной под высь. После каждого захода в парную тело нагревалось, а на выходе желудок получал порцию холодного хлебного кваса. Вышли из бани чистыми, намытыми. Вечерняя прохлада, легкие сумерки на дворе. К Монзыреву подошел Вестимир.

– Николаич, ты давай иди ко мне в избушку, в нашу заповедную дубраву, пошепчемся. Там и квасок холодный, и покушать чего найдешь. А я тут дела поделаю и подойду, – с тихой лукавинкой в голосе произнес он.

– Хорошо. Спать то еще вроде и рано.

Знакомой тропинкой под сенью вековых дубов Монзырев подошел к воротам капища. Войдя в них, остановился. Подняв руку в приветствии, весело вымолвил:

– Приветствую вас, боги славянские. Пустите переночевать? Я вас слишком не побеспокою.

Тишина. Сквозняк из-за частокола принес обрывок осеннего тумана. Он как облачко, похожее на футбольный мяч, проплыл над подворьем, проскользив у самого лица Монзырева, изменил направление, двинулся к истукану богини Лады и распался, будто его и не было.

– Ну что ж, молчание – знак согласия.

Повернув вправо, боярин вошел в хорошо знакомую избенку. Одноразовой зажигалкой, оставшейся из прошлой жизни, со времен, когда еще курил, зажег глиняный светильник на столе. Единственная комната, она же горница, осветилась тусклым ненавязчивым светом. Налил из кувшина в глиняную кружку кваса, усевшись, неспешно отпивал его. Просидев, какоето время, ожидая Вестимира, завороженный мерцанием огонька, не заметил, как голова поникла на ладони, и он уснул прямо за столом. Сказалась усталость прожитого дня, и поход в баню.

Проснулся от прикосновения прохладной ладошки к лицу. Приподнял голову от столешницы, у настеж открытой двери увидал хорошо знакомый женский силуэт в легком летнем платьице. Приглядевшись, офигел, женщина была ни кто иная, как его бывшая жена Варвара, такая же красивая и желанная в лунном освещении, как и в дни их любви. В голову пришла мысль: «Волхв с-сука для меня Варьку из будущего перетащил, то-то старый козел, так лукаво скалился. Пошептаться ему захотелось старому уродцу».

– Иди ко мне!

В армии выполнение приказов вдалбливается с первых дней службы. Вышел из-за стола, шагнул к Варваре. Дух противоречия усиленно боролся со спермотоксикозом.

– Ты хочешь мне что-то сказать?

Ничего она ему не сказала. Как только он оказался рядом, она прижалась к нему всем телом. Монзырев уловил запах ее волос, запах всегда так приятно пахнущего тела. Рванув узел веревки гашника на шароварах, сунула руку туда, где катастрофически быстро поднималось естество. Монзырев, чисто на упрямстве и остатках самолюбия, еще пытался держаться. Прижав его спиной к дверному косяку, Варька стянула шаровары до самых колен, и сама опустилась на колени перед ним. Нежные, мягкие руки ухватили его ягодицы. А губы, самые сладкие губы, в этом богом забытом десятом веке, охватили весь низ живота. Из горла Монзырева вырвался грозный рык. Долгое воздержание, приближало тот миг блаженства, после которого женщина опустошает мужчину всего до последней клеточки. Монзыреву захотелось, чтобы это произошло как можно быстрее. Но Варька, зараза, внезапно бросив истязать упругим и влажным языком, самое дорогое для любого мужчины, носимое при себе всегда личное «оружие», встала на ноги, одним движением разорвала рубаху на груди, впилась острыми зубками в его сосок. Монзыреву это не понравилось. Обхватив ее голову руками, попытался вернуть в прежнее положение. Кто бросает начатое, не доведя дело до логического завершения? Варькино упрямство, до брака и в браке с ним, часто приводило Монзырева в бешенство. Но данная ситуация, когда сперма готова с напором лезть даже из ушей, его просто добила. Короткое время происходила любовная борьба. Варькины потуги, встать на ноги из первоначального положения, закончились тем, что она резко отстранилась. Встав, через голову сорвала с себя легкое платье, оставшись в лифчике, кружевных трусах и чулках на босую ногу. Увидев все это, Монзырев, свирепея, подался к бывшей жене. Негодяйка, с ехидной улыбкой отступила назад, на улицу, прямо к подворью с истуканами. Монзырев шагнул за ней, забыв про спущенные шаровары, запутался в них, чебурахнулся с низкой ступени. Нифига себе – удовольствие смазала. Стащил с себя шаровары вместе с сапогами.

– «Мешают».

Рванулся к ней, остервенев полностью, давясь слюной и издыхая от страсти. Прижав к стене избушки, впился губами в ее горячие губы. Вытащил из чашечек лифчика налитые полные груди с набухшими коричневыми вишенками сосков. Перешел на шею, соски сжав, может быть, чуть сильнее, чем надо. Из Варькиной груди вырвался животный крик, говорящий о полученном удовольствии. Хорошо, что на капище в это время, кроме истуканов никого не было. А то глядишь, собралась бы толпа, советами замучила. Ё-оо – как хорошо.

Выбрав момент, Варька выскользнула из медвежьих захватов Монзырева, отбежав, показала язык, улыбаясь при этом.

– С-сука, что ж ты делаешь? Достала уже своими выкрутасами. Нет, я все ж прибью завтра волхва. Устроил тут мне вечер встречи.

Варька стояла у истукана Мары, поглаживая себе низ живота, мягкий пушок волос под ним, указательным пальцем приподняв влажную припухлость чуть вверх, в сторону пупка. Другая рука мяла полную грудь. Улыбка не сходила с лица.

– Дурачок. Ха-ха-ха… Дурачок. Ну, иди сюда. Или ты не хочешь меня?

– Варька, – захрипел Монзырев.

– Толя, Толечка, проснись!

Монзырев открыл глаза, над ним склонилось девичье лицо, на котором читался испуг. Он все еще находился в избушке волхва. Полностью одетый. Рядом, приподнявшись на локте, лежала Галина в длинной до пят льняной рубашке. Длинные волосы ее были распущены. Ладошкой она вытирала крупные капли пота, выступившие на лице Монзырева.

– Кошмар приснился?

– Ты как здесь?

– Люблю я тебя, дурачка. Давно люблю, а ты не замечаешь. Вот и поговорила с Вестимиром. Крутишься как заведенный, постоянно на людях. Наедине и поговорить некак. Я уже и к Ладе ходила, чтоб помогла.

– Ну, спасибо тебе Лада, богиня любви. Сначала потешилась, а затем наградила. Иди ко мне.

– Люби-имый.

Монзырев безбожно проспал. Проснулся поздно утром от жажды. Все та же Вестимирова избушка, рядом, забросив руку и ногу на него, посапывала Галка, улыбаясь во сне. Толик провел рукой по бархатистой коже голой спины женщины, одновременно вспоминая приснившийся сон и последовавшую за ним беспокойную ночь. Упившееся удовлетворением естество, снова предательски стало подниматься.

«Нет, хватит, – глянув в слюдяное оконце, понял, что на дворе позднее утро. На столе коптил светильник. – Пора и честь знать».

– Галочка, солнышко мое неожиданное. Пора вставать.

Не открывая глаз, Галка потянувшись к лицу Монзырева, чмокнула в щеку.

– Ну, еще чуть-чуть полежим. У меня такое ощущение, что это первый выходной день за полгода здешней жизни.

– Неудобно, я велел людей собрать.

– Да люди поймут.

– Та-ак…

– А что ты хочешь, ведь это большая деревня.

– Етическая сила!

– Ну, о чем я вам здесь собранным хочу поведать. Все вы знаете, что вчера мы вернулись из объезда соседних весей. Бедуют люди, не оправились еще от нашествия кочевников. У меня такое ощущение, что печенеги на нашу территорию, словно в лес по грибы каждое лето ходят. Пришли, набрали полное лукошко на жарёху, на следующий сезон все повторяется снова. Выводы, почему-то никто не делает. А, надо бы! Помощь, если приходит – поздно. Вот в следующем году мы со старейшинами договорились о способах оповещения и взаимопомощи. Потребуется принять в наше городище людей из ближайших селений.

– Это как? Мы тут детинец построили, а соседи на готовое, прятаться придут в случае нападения? Нам что их кормить, поить, на общий кошт брать?

– О чём ты говоришь, Свень? Когда загорается халупа у соседа, неужель ты будешь смотреть на пожар? Не поможешь потушить? Оттого, что мы поделимся едой, не обеднеем, – Боривой приподнялся из-за стола. – Вот и отец у тебя такой же прижимистый был.

– Можно прокормить одного, ну десятерых. А когда сюда сбежится вся округа, попробуй им всем кров дай и накорми. Самим бы отбиться от печенегов.

– Вот тут ты прав, Свень. Отбиться бы от печенегов! – Монзырев встал из-за стола. Легкой походкой прошелся вдоль сидевших старейшин артелей, как здесь называли бригадиров. Остановился возле широкоплечего Свеня, возглавлявшего лесорубов. – Ты пойми, чудак человек, ведь не только старики, женщины и дети придут. Придут мужики, ярые до хорошей драки, понимающие, что кочевник за их семьями, за их имуществом пожаловал. А воины для крепости, нам, ох как нужны. Ты посмотри, какие стены, башни какие высокие. А защищать их, люди потребны. Мало нас на такой детинец. – Он положил ладонь на плечо Свеня, пытливо вглядываясь ему в лицо. – Ну, я прав, Свень?

Потупившись, тот полез заскорузлой пятерней к своему затылку, судя по всему, требовалось почесать напрягшийся извилинами «калган».

– Выходит, что так, боярин.

– Вот! Люди наше богатство. Улеб Гунарович, какое количество воинов требуется для защиты нашей цитадели? Прикинь.

Старый варяг поднялся с лавки.

– Ну, если боковая стена у нас составляет восемь с половиной стрелищ, а вторая – три с небольшим. Да башен у нас стеновых, на всю крепость тридцать штук будет. То я так понимаю, что для обороны детинца необходимо, где-то до четырехсот воев.

– Вестимир, ну-ка, напомни, что-то я запамятовал, сколько у нас мужчин способных держать в руках меч?

– Дак, считай, боярин. Девяносто семь мужчин после набега осталось, с соседних сожженных, да своего, городищ. Да северян – двадцать восемь, тех, которых Андрей с Боривоем привели, закупы – сорок, вдачи – тридцать два смерда, да изгоев трое, да два варяга, сотники – двое. Да мы с тобой.

– Вот и получается, двести шесть бойцов да выбрось отсюда сотника Олексу с его людьми. У них своя, отдельная задача стоять будет. Что получаем? А получаем вопрос. Где людей брать будем, господа хорошие?

Над столом повисло молчание.

– Вот так-то, – продолжал боярин. – Собирайтесь-ка, Андрей с Боривоем в дорогу дальнюю, в город Курск. Да поторопитесь. Рухлядь, что на купеческом судне была, грузите в повозки, да на рынок, да в темпе вальса. Ты, Боря, продавай, а, Андрей, людей ищи. Хоть из-под земли найди. Родине нужны герои, хоть роди, но чтоб были.

– Да понял я, командир.

К совещательной команде приближался стражник от ворот. Все головы повернулись в сторону быстро идущего воя. Слегка запыхавшись, он обратился к Монзыреву.

– Там к воротам две телеги подъехали. Старший сказывает, что он купец из Ольгова, Пореем кличут. К Боривою в гости пожаловал.