Текст книги "Назад в юность. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Сапаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– А если вы не справитесь до третьего октября?

– Тогда уедем, когда справимся.

На том и порешили. После беседы начальники нас покинули.

Вечером за ужином я огласил условия соглашения. Сначала на меня обрушился вал критики, особенно со стороны девочек. Но потом, когда я объяснил свои расчеты и сообщил, что мы сможем уехать на неделю раньше всех, увеличение фронта работ не вызвало большого неприятия. Никто не хотел задерживаться здесь надолго.

Ближе к ночи я сидел за столом с ребятами и активно резался в подкидного дурака. Ко мне подошла Таня Большая и отвела в сторону:

– Сережа, дай мне ключ от комнаты куратора.

– А в чем дело?

– Ну дай, мне надо посмотреть Свету Климову.

– Там что-то серьезное?

– Да ничего страшного, давай ключ.

Я отдал ключ и продолжил игру. Через двадцать минут ко мне вновь пришла Таня. Она была вспотевшая и выглядела несколько растерянной. Вновь отведя меня в сторону, девушка сказала:

– Сережа, Свету Климову надо завтра отправить в больницу.

– Слушай, Таня, перестань говорить загадками и объясни, в чем дело, иначе разговора не будет.

– Понимаешь, сегодня Света обнаружила у себя клеща, тот сидел у нее на половой губе. Мы пошли в комнату, и я попыталась удалить клеща – он уже был прилично напившийся, – но неудачно, головка осталась в коже. Попробовала удалить ее иголкой, но вчера я разбила хорошие очки и почти ничего не вижу. А Светка, стоит только дотронуться иголкой, дергается и визжит.

Еще бы не визжала, там такая чувствительность.

– Таня, из-за такой ерунды отправлять двух человек и телегу не буду. Я видел у тебя стерилизатор для инсулиновых шприцев. Я так понимаю, ты их кипятишь на какой-либо случай. Так что пошли, я сейчас удалю эту головку.

– Ты, мальчишка, будешь удалять клеща у девушки в таком месте?

– Я не мальчишка, а студент первого курса медфака и, надеюсь, будущий врач. А ты, между прочим, уже дипломированный фельдшер, так что идем без разговоров.

Когда мы зашли в комнату, Света сидела на топчане. Рядом с ней лежали ее трусики. Увидев меня, девушка быстро сунула их под себя и залилась краской так, что, пожалуй, не нужно было и света.

– Так, Таня, я не смотрю. Пусть Света ложится на стол, прикрой ее хорошо и сделай так, чтобы лампочка светила туда, куда надо.

Когда я повернулся к столу, это было что-то. Старательная Таня выполнила мои указания на все сто. Занавески на окнах были плотно задернуты; дверь кроме ключа была закрыта еще на палку; а на столе лежала Света, целиком закутанная в простыню, так что было видно только верхнюю часть головы с тревожно блестевшими глазами. Между ее раздвинутыми ногами также лежала простыня, открывавшая маленькую узенькую полоску кожи половой губы.

– Таня, набери полкубика новокаина полупроцентного, – скомандовал я. – Света, тебе зубы удаляли?

– Да, один, в прошлом году, – раздался дрожащий голосок.

– Тогда лежи смирно и ничего не бойся, сейчас будет небольшой укольчик.

Я ввел ей подкожно полкубика новокаина прямо под видневшуюся головку клеща.

– Ну а сейчас полежи спокойно пару минут.

И я заговорил уже с Таней, обсуждая завтрашние проблемы. Не переставая говорить, взял иголку от шприца и привычным движением выдернул головку клеща. Таня уже подавала мне шарик с йодом, которым я и прижег ранку. Таня начала все убирать, когда вновь пискнула Света:

– Сережа, а мне еще долго ждать? Я боюсь.

– Света, ждать уже ничего не надо, все сделано. Сейчас я уйду, а ты одевайся.

Когда я пришел через двадцать минут, все было прибрано. Света снова сидела на топчане. Увидев меня, она опять зарделась как маков цвет.

– Таня, я надеюсь, градусник у тебя есть? Два раза в сутки в течение десяти дней измеряй Свете температуру. Кстати, где один клещ, там могут быть еще, так что проводите-ка у себя осмотры вечером. А я скажу парням, чтобы тоже осматривали друг друга.

– Сережа… – обратилась ко мне Света, по-прежнему красная как рак, – пожалуйста, не рассказывай никому, что ты удалял у меня клеща в таком месте.

– Ну что ты, глупенькая, конечно, не расскажу. Если только ты сама не ляпнешь кому-нибудь по секрету, а уж тогда на следующий день об этом узнают все. Ну а мы с Таней будем молчать, как молодогвардейцы.

Когда Света ушла к себе, Татьяна долго мялась, потом все-таки спросила:

– Где ты этому научился? Ведь я видела, как ты делал инъекцию и снимал головку клеща. Сразу понятно, что у тебя в этом большой опыт. Я не поверю, что вчерашний школьник может без подготовки подобное сделать, хотя, конечно, в этом ничего особенного нет.

– К твоему сведению, я хотел стать врачом уже давно. И всю литературу, которая попадала в руки, внимательно читал. Кроме того, последние полгода я работал санитаром в оперблоке городской больницы, где проводились все экстренные операции. Меня даже пару раз брали хирурги в помощь при операциях. Как ты думаешь, можно там чему-нибудь научиться, не особенно зацикливаясь на теории?

– Да, оказывается, есть ребята, которые серьезно относятся к выбору профессии, – вздохнула Таня и, поблагодарив меня за помощь, тоже ушла к себе.

* * *

Несколько дней все проходило достаточно спокойно. Еще несколько девчонок попробовали пробить меня на «слабо», уговаривая освободить их на время от работы, но этот номер не прошел. И больше никто не пытался меня разжалобить.

Мы с Таней Воробьевой несколько раз ходили к ручью. Она все пыталась достать банки с медом, но то ли их унесло течением, то ли еще что, но мы не могли ничего найти. Ходили мы с ней уже в сумерках, под понимающие взгляды наших товарищей. Среди некоторых девушек и парней тоже возникли симпатии, так что вечерами по дороге бродили не мы одни.

Девчонки притащили откуда-то радиолу на ножках и несколько более приличных пластинок. Почти каждый вечер у нас играла музыка и шли танцы, пока около полуночи не появлялся я, командным тоном прекращая все это действо. Конечно, ребята были недовольны, но надо было отдыхать, ведь работали без дураков – все хотели побыстрее домой.

Отношения с Таней Воробьевой у меня шли ни шатко ни валко. Она была совсем не против поцеловаться и пообниматься, но чувствовалось, что для нее это просто развлечение.

Парни уже наладили канал привоза спиртного, и у нас стала появляться водка. Я из этого скандала устраивать не стал, но предупредил:

– Ребята, если кого увижу пьяным и кто-то на следующий день не выйдет на работу, не обижайтесь – все станет известно в деканате. А так, если две бутылки водки на двенадцать человек раз в неделю, то это ерунда.

Шли дни, и погода стала портиться. Зачастили дожди. Только сейчас многие поняли, что значат хорошие сушилки для одежды и теплые печи. Но, несмотря на теплые комнаты, у нас появились первые больные. Две девочки простыли и лежали у себя, в их лечении я целиком доверился Тане Большой, заметив, однако:

– Мы все в одной лодке, и если ты дашь поблажку симулянтам, то мы все просто уедем позже, чем все остальные.

Парни пока держались и не болели. Отношения у меня с ними были неплохие, но после памятной беседы со Смирновым они держали известную дистанцию.

Пару раз приезжал Валерий Сергеевич. Ходил, проверял все углы, спрашивал про поведение студентов, смотрел, как идет работа на полях, но особо не задерживался. Благодаря тому что я неплохо общался с трактористами, простоев у нас практически не было. Даже с Пиндюшей у нас все наладилось, особенно после того, как я реквизировал у парней очередную бутылку и сунул ему. Количество рейсов к нам сразу увеличилось, и недостатка в таре тоже не было. Но к концу сентября энтузиазм у наших девушек стал явно иссякать, сказывались тяжелая работа, дождливая погода и грязь. Мне приходилось выходить на поле и поднимать настроение масс бодрыми призывами. Девочки даже сложили про меня песню примерно такого содержания:

То не ветер ветки клонит,

Не дубравушка шумит,

В поле нас Андреев гонит

И ругает и бранит.

Но худо-бедно мы все-таки закончили всю уборку к двадцать восьмому сентября. Я съездил в контору, получил на руки нужные документы и даже благодарственное письмо в деканат за ударную работу.

Когда ближе к обеду я приехал к нам в деревню, меня встретил организационный комитет по отвальной во главе с Таней Большой.

– Послушай, Сережа, мы тут работали, как ударники коммунистического труда, надо же и отметить окончание работ. Уезжаем завтра днем, так что все надо сделать сегодня.

Думал я недолго. Конечно, надо отметить это дело. Для быстроты закупок мной был задействован Пиндюша. Тот, узнав, что мы его приглашаем на отвальную, проявил жуткий энтузиазм и с удовольствием курсировал между нашей деревней и райторгом. Я же пошел по деревне. Еще в начале нашего пребывания я выяснил, что несколько семей держат овец, – туда и лежал мой путь. Долго ходить не пришлось. В первом же доме я по приличной цене сторговал баранчика, которого и притащил за собой на веревке. Никогда не думал, что это такое трудное дело – тащить за собой барана. В это время на нашем пункте полным ходом шла варка и готовка. Девчонки, которые не принимали участия в этой деятельности, уже ходили в платочках, скрывавших бигуди на голове.

Когда я притащил баранчика на кухню, меня удивила Таня Большая. Она уставилась на барана, и слезы градом потекли по ее лицу.

– Не надо резать баранчика! – только повторяла она.

Но кроме нее, никто таким чувством защиты животных не страдал. Я быстренько зарезал и освежевал несчастного и насадил на вертел, предварительно обмазав смесью соли и перца. У нас имелся один паренек восточного типа, звали его Коля, а уж кто он был по национальности, никого в то время не интересовало. Но, учитывая его восточную внешность, я решил, что в самый раз ему будет поручить жарить этого барана. Надо сказать, в своих расчетах я ошибся, но это выяснилось гораздо позже.

К семи часам стол был готов. В комнате девчонок в ряд поставили все столы, вдоль них – все имеющиеся лавки. Когда я увидел количество бутылок водки и вина, у меня по спине пробежал холодок.

«Андреев, – сказал я сам себе, – смотри, как бы из этого не вышло худого».

Но слово не воробей, и раз дал добро на отвальную, так держи. И мы начали. Со мной рядом сидел Пиндюша. Он вообще в последние дни очень сильно зауважал меня и в порыве откровенности сообщил, что было бы неплохо, если бы директором совхоза сделали меня.

Этот Пиндюша меня и подкосил. Подливал он прилично. Хотя в прежней жизни эту дозу я бы просто не заметил, но здесь-то я не пил вообще, и мой неокрепший организм не выдержал. Я еще помню, как ел кусок недожаренного барана, как рядом со мной упал вместе с табуреткой Пиндюша и захрапел. Потом все слилось в мутную череду событий. Я танцую и прижимаю к себе какую-то девчонку; вот я стою у ручья и отдаю природе то, что съел и выпил, и потом пью прямо из ручья холодную, пахнущую свежестью воду; а потом я держу в руках обнаженную Таньку Воробьеву, и она, тоже во хмелю, шепчет:

– Ну, Сережа, не бойся, я твоя.

Меня как стукнули молотком по голове. Я выпустил из рук горячее девичье тело. Мы сидели почти раздетые на куче нашей одежды прямо на берегу ручья и даже не замечали ночного холода.

«Ты что же делаешь, пьяный дурак? Зачем создаешь себе проблемы на ровном месте? Или хочешь веселой свадебки на первом курсе?!» – высказал я сам себе.

– Таня, оденься, пожалуйста, здесь холодно, – промямлил я.

Та с недоумением посмотрела на меня и, не сказав ни слова, начала одеваться. Вслед за ней быстро оделся и я. Мы молча пошли обратно к дому. Там уже царила тишина, все разбрелись кто куда: парочки – по ранее найденным местам, а большинство уже легли спать. Все было спокойно, только Таня Большая сидела у плиты и доедала приличный кусок бараньей ноги.

– Таня, ты так жалела бедного барашка, как же ты можешь его есть? – удивился я.

Девушка на это ничего не ответила, только махнула рукой, дескать, идете – и идите.

И мы с Воробьевой пошли спать, увы, в разные места.

Утро было серым, погода совсем испортилась. Но настроение у всех было хорошим. Проспавшийся Пиндюша завел свою машину. Мы набились в кузов, как сельди в бочку, и поехали на станцию. Впереди нас ждала учеба.

* * *

Когда мы гурьбой вывалились из вагона, шел мелкий осенний дождь, поэтому никто не задерживался. Мы быстро распрощались на перроне, пообещав встретиться вновь через неделю уже на занятиях пятого октября.

Дома меня никто не ждал. Мама была на работе, Лешка – в школе. Только одна бабушка встретила меня в дверях:

– Ну что, копарь, наработался? Картошки-то хоть привез? А похудел-то как, одни глаза торчат да мослы! Давай быстро в ванну, и не забудь переодеться, а то козлом от тебя прет.

Я залез в горячую ванну и нежился с час. Конечно, мы в совхозе тоже три раза были в бане, но там всегда была куча народу, и вся помывка проходила в спешке.

Выйдя, надел чистую одежду, приготовленную бабушкой, и накинулся с волчьим аппетитом на настоящую еду.

Пообедав, я наконец почувствовал, что напряжение, державшее меня в тонусе весь месяц, начинает исчезать. Меня клонило в сон, я лег и вырубился до вечера.

Разбудил меня приход Лешки. Он шумно вбежал в комнату и заорал:

– Ура, Сережка приехал!

И тут же начал вываливать на меня все школьные новости за последний месяц. Ничего сверхъестественного в школе, конечно, не происходило. Но когда он заговорил о директоре, я вспомнил свое обещание, данное Розенбергу, о встрече с представителем КГБ.

Под Лешкин треп я сидел и обдумывал все плюсы и минусы этого контакта.

Разумеется, если это учреждение заинтересовалось мной с подачи директора, то все сведения обо мне уже собраны. И не исключено, что сейчас собираются дополнительные сведения обо мне после картофельной эпопеи. Не забыли наверняка получить информацию от соседей, тренера и сотрудников больницы, где я работал. Так что придется очень подробно продумать свои ответы, это не Тане Большой очки втирать.

«А может, не ходить на эту встречу?» – думал я. Да нет, так не пойдет. Пожалуй, надо будет сыграть роль немногословного целеустремленного комсомольца, который знает, чего хочет от жизни в плане карьеры, но в то же время является патриотом своей страны.

Да ведь в октябре будет пленум ЦК, где снимут Хрущева, его место займет Брежнев, и начнется эпоха, которую некоторые считают самым лучшим временем в своей жизни, а другие – эпохой застоя.

Нет, упоминать об этом для меня слишком опасно, так что это отпадает. Все, я определился. На встречу придет активный комсомолец, озабоченный получением медицинского образования и делающий все для того, чтобы лучше овладеть будущей профессией. Обладает определенными организаторскими способностями, при этом патриот и согласен работать в КГБ внештатным сотрудником для обеспечения безопасности своей страны.

А быть внештатным сотрудником КГБ – очень неплохо для моих планов. Если я наметил себе конкретную цель – Кремлевскую больницу, фильтра КГБ мне не избежать. Так пусть лучше проверку будет проходить уже их сотрудник, зарекомендовавший себя.

Через пару часов с работы пришла мама, и все охи и ахи повторились в том же объеме. Мы дружно сели за стол.

Тут уж от меня потребовали гораздо более подробного рассказа о пребывании в совхозе. Я скрывать ничего не стал, просто старался не выделять свою роль, представляя дело так, будто все шло само собой. Но моя мама носом чуяла все мои недомолвки и в конце концов вытянула подробности сельской жизни, ну за исключением личных дел. Хотя она старалась и это выведать, но безуспешно.

– Нет, вы посмотрите! О чем думали в вашем деканате! Это же надо – пятнадцатилетнего сопляка оставили за старшего! А если бы что-то произошло? Кто бы за это все отвечал? Нет, я такое в первый раз в жизни слышу! Ты же сам сказал, что там была взрослая женщина-фельдшер, почему ее не оставили в качестве старшей?

– Ну, значит, не сочли достойной.

– Ах ты, мелочь! Это ты-то достойный! Да все твое достоинство – только девок обхаживать! Небось в деревне опять новую себе завел. Мне бабушкой-то еще не светит стать в следующем году?

– Мама, перестань, пожалуйста, ведь все прошло нормально. Мы выполнили план уборки, приехали почти на неделю раньше остальных да еще привезли благодарственное письмо за работу. Так что твой сын не только девчонкам голову морочит, но и работать может.

– Вот, Дашка, гляди-ка! Я-то все твержу, что он в отца, а оказывается, он в тебя пошел. Ты вон всю больницу в кулаке держишь, хоть и медсестра: парторгом работаешь, указания главному врачу даешь, так он с тебя пример и взял, всех построил, – высказала свое мнение бабушка.

– Хватит ругаться, давайте ужинать.

Но мама еще долго не могла остановиться. Я ведь за месяц написал всего два коротеньких письма, в которых ни слова не говорил о том, что у нас происходит. Поэтому она жила в полной уверенности, что у нас есть руководитель, за нами присматривает взрослый человек, а тут оказалось, что ее сын, который еще полгода назад играл во дворе в футбол, сейчас проявил себя успешным организатором на уборке картошки.

Но в конце концов все успокоились, и мы все же поужинали.

Вечер прошел спокойно, хотя мама, как Шерлок Холмс, все пыталась выведать, не появилась ли у меня новая зазноба и не изменил ли я столь горячо любимой ею Ане.

На следующее утро я вместе с Лешкой отправился в школу. На его недоуменный вопрос, что я там забыл, ответил, что мне надо встретиться с директором по вопросу документов. Для Лешки этого хватило. А мама уже ушла на работу, иначе она бы подумала, что я спешу увидеть свою Аню после месячной разлуки.

Когда я зашел в вестибюль на первом этаже, ко мне кинулись мои бывшие одноклассники, жаждущие узнать, что это я тут делаю. Но вдруг они расступились, и мне на шею бросилась Аня. Не стесняясь никого, она поцеловала меня, а потом еще и обвела всех присутствующих гордым взглядом.

– Ты ведь по мне скучал, поэтому и пришел сразу в школу? – тихо спросила она.

Ну что, по-вашему, я должен был ей сказать?

– Конечно, Анечка, я пришел тебя увидеть. Очень по тебе соскучился. Пойдем поговорим в уголке до начала урока.

И в течение двадцати минут я подробно докладывал ей обо всем, что со мной было, исключая отдельные моменты. Аня, простая душа, слушала внимательно, иногда со слезами на глазах. Потом сообщила мне, что очень благодарна за те два письма, которые я ей написал, – читали их всей семьей. Но вот она каждый день хотела написать мне письмо, но все рвала, потому что никак не могла сказать все словами. Произнеся это, она заплакала. Мне пришлось утешать ее и вытирать слезы этому плачущему чуду. Наконец, к моему облегчению, прозвенел звонок, и Аня отправилась на учебу, а я – в кабинет директора.

Исаак Наумович был занят. Кому-то из педагогов удалось его разозлить: из кабинета доносились колоритные выражения, которые позволял себе бывший замполит, правда, без матерных слов. Наконец накачка закончилась, из кабинета с печальным видом вышел учитель физкультуры и отправился на урок.

Когда я робко постучал в дверь, до меня донеслось раздраженное:

– Войдите.

Но когда я оказался в кабинете, лицо Исаака Наумовича, до этого багровое, быстро приобрело нормальный вид. Поздоровавшись со мной за руку, он предложил сесть.

– Ты ведь ко мне по тому вопросу, что мы обговаривали в деревне?

– Исаак Наумович, я вчера приехал с уборки картофеля – и сразу к вам.

– Ну вот и хорошо. Сейчас я позвоню и договорюсь обо всем, подожди пару минут.

Действительно, поговорил он всего ничего и положил трубку.

– Так, Сережа, завтра к одиннадцати часам тебя будут ждать по этому адресу.

Он написал что-то на листке.

– Прочитай и запомни. Парень ты молодой, память у тебя хорошая, а бумажку оставь у меня.

После этого мы поговорили еще минут пятнадцать. Исаак Наумович интересовался, как проходила уборка, как вообще идет жизнь в этом совхозе. Он пожелал мне удачи в учебе, и мы расстались.

Я шел по городу. После месячного пребывания в деревне мне казалось, что повсюду кипит жизнь. Рабочий день был в разгаре, и поэтому на улицах было не очень много народу. В основном бабушки, идущие куда-то по своим делам. Но грузовики, везущие строительные материалы, множество строительных кранов над городом, деловито переносящих грузы, музыка из репродуктора, установленного на крыше одного из зданий, создавали радостный деловой настрой.

Делать мне было в общем нечего, и я решил побродить по улицам, перед тем как зайти в деканат и отдать документы об успешном завершении уборочных работ. К тому же сегодня впервые за несколько дней тучи разошлись, и вовсю светило нежаркое осеннее солнце.

* * *

В это время в деканате медицинского факультета проходило совещание с участием представителя партийного комитета. Решался вопрос о работе с первым курсом.

– Товарищи! – обратилась к присутствующим декан факультета. – Вы все знаете, что уже со следующей недели начнутся занятия на первом курсе после его возвращения с уборки картофеля. Поэтому сегодня у нас на повестке дня организация групп студентов, выбор старост групп и выбор старосты курса. Это достаточно ответственное дело, и здесь присутствует парторг университетской партийной организации, который будет участвовать в нашей работе. Итак, слово предоставляется куратору первого курса Мыльникову Борису Николаевичу. Пожалуйста, Борис Николаевич, мы вас слушаем.

– Уважаемые товарищи! На первый курс зачислено в этом году двести тридцать два человека. Из них двести шестнадцать – студенты, закончившие десять классов в этом году, двенадцать человек – уже поработавшие медицинские работники, в основном фельдшеры, и четыре человека – тоже фельдшеры, но это ребята, которые отслужили медиками в армии и смогли набрать нужный балл на экзамене для поступления. Мы распределили студентов в группы по одиннадцать человек и одну группу из двенадцати человек. В итоге получилась двадцать одна группа. Всех стажников мы распределили равномерно среди этих групп и, естественно, назначили их старостами. Но у нас остается еще шесть групп, где стажников нет. Там необходимо выбрать из окончивших школу в этом году. Я приготовил список кандидатур по характеристикам, но сначала предлагаю обсудить кандидатуру старосты курса. В этом году к нам поступил на учебу закончивший срочную службу в армии фельдшер Олег Заров. Он в отличие от всех остальных стажников является кандидатом в члены партии. Кандидатом его приняли во время службы. Наша партийная организация уже поставила его на учет и рекомендует в старосты курса. У меня пока все.

– Кто-нибудь хочет что-то добавить к выступлению Бориса Николаевича?

– Но позвольте! – подняла руку заведующая кафедрой гистологии Ирина Леонидовна Пятеляева. – Мне буквально вчера звонил мой ассистент Валерий Сергеевич Смирнов. Он сообщил, что они заканчивают все вовремя и выезжают, и между делом рассказал об отвратительном поведении Олега Зарова, который весь месяц третировал своих товарищей, практически не работал и, пока у него были деньги, беспробудно пил. А позавчера он устроил драку с местными ребятами и сейчас отлеживается от побоев и опять не работает. В расположение группы уже приезжал местный участковый и разбирался с этим случаем. Так что я решительно против того, чтобы такой человек был старостой курса.

– Позвольте мне! – поднял руку парторг. – Уважаемая Ирина Сергеевна, о поведении Олега Зарова и этом прискорбном случае наша парторганизация уже в курсе. Но вы недооцениваете важность политического момента. Ведь Олег Заров был избран в кандидаты в члены КПСС во время службы в армии, коммунисты его части не просто так оказали ему доверие. И мы не можем разбрасываться такими людьми. Естественно, мы серьезно побеседуем с Олегом Заровым на партийном собрании и хорошенько его пропесочим, но тем не менее старостой курса должен быть избран кандидат в члены КПСС.

– Итак, товарищи, – вновь вступила в разговор декан факультета, – кто за то, чтобы старостой курса был Олег Заров?

Все преподаватели, не глядя друг на друга, дружно подняли руки.

– Сейчас остались мелкие вопросы по назначению старост в оставшиеся шесть групп, – сообщил Борис Николаевич. – Я сам по характеристикам уже отобрал шесть кандидатур, но одну во избежание каких-либо вопросов хотел обсудить с вами. Вы ведь в курсе, что в этом году к нам поступил мальчик, закончивший восемь классов и сдавший по разрешению роно экзамены за десять классов экстерном. Характеристика из школы у него блестящая, но я остановил свой выбор на нем, потому что он, оставшись старшим группы студентов, отлично провел работу. Их группа уже выполнила свое задание и приехала домой. Я считаю, что, несмотря на молодость, это будет неплохой староста. У кого-нибудь есть возражения по этому поводу?

– Борис Николаевич, а это не шутка, что этот мальчишка поставил диагноз нашему Андрею Игоревичу? – раздался чей-то голос.

– Товарищи, я что-то об этом слышал, но точно не знаю. Вот Андрей Игоревич появится и все расскажет. Я так понял, возражений по этой кандидатуре нет?

И все утвердительно промолчали.

Снова речь взял парторг:

– Товарищи, в этом году на первом курсе у нас учится дочь корреспондента газеты «Правда» Ирина Аронова. Я попросил бы вас, когда вы ведете лекции и занятия, помнить о том, что все, что у нас происходит, может сразу же стать известно на очень высоком уровне.

И на такой воодушевляющей ноте совещание было завершено.

* * *

Поболтавшись по городу и с грустью посмотрев на пивной ларек, у которого почти не было народу, я двинул в деканат. Когда зашел к секретарю и представился, вокруг возник небольшой ажиотаж. Откуда-то выскочили еще две пока неизвестных мне особы, и начался перекрестный допрос обо всем, что случилось за время нашего пребывания в совхозе. Больше всего женщин интересовало, как это я справился в одиночку со всеми трудностями. Одна из них, стуча кулаком по своей немалой груди, заверяла, что они ну просто не имели никакой возможности выделить еще одного преподавателя нам в поддержку, хотя я об этом даже и не упоминал.

Минут через пять такого оживления из кабинета декана вышел мужчина. Узнав, в чем дело, пригласил меня в свой кабинет. Так я познакомился с куратором нашего курса, заведующим кафедрой микробиологии Борисом Николаевичем Мыльниковым.

Борис Николаевич в своем любопытстве нисколько не отставал от работниц секретариата. Мне пришлось в подробностях рассказывать всю эпопею снова. Но куратора в отличие от женщин больше заинтересовал случай с Андреем Игоревичем. Я, уже как обычно, сослался на свой небольшой опыт пребывания в роли санитара городской больницы, добавив, что практически такого же больного оперировали при мне в одно из последних дежурств. Тут Борис Николаевич и сообщил мне, что я назначен старостой одной из групп и это как бы признание моих заслуг в битве за урожай.

Да… засветившись один раз, будешь светиться всю жизнь. Распрощавшись с приветливым куратором, я отправился домой.

Весь вечер, пока мои родные, затаив дыхание, смотрели фильм «Сотрудник ЧК», который в первый раз в этом году показали по телевизору, я обдумывал завтрашний разговор с представителем КГБ. Я понимал, что на данном этапе, собственно, ничего не решится, парнишку пятнадцати лет, хоть и из семьи с безупречной репутацией, никто к активной работе привлекать не будет, но меня пока скорее всего попросят докладывать о настроениях среди студентов и, может, о каких-либо антисоветских высказываниях. Здесь мне надо быть очень осторожным: показать негодование молодого, идеалистически настроенного комсомольца по поводу того, что его заставляют стучать на своих товарищей, а не ловить американских и других шпионов, но провести это таким образом, чтобы хотя бы временно меня не трогали. И нужно при этом, чтобы я у них всегда был в запасных – таких, которых можно привлечь к делу в случае необходимости. Поддержка КГБ мне особенно понадобится для возможности попасть в 4-е управление Минздрава. В мыслях я так и не оставил своих попыток что-то изменить в будущем родной страны, хотя хорошо понимал свои мизерные возможности в этом.

Не раз меня посещала мысль: «А может, бросить все это дело? Закончить вуз, заняться трансплантологией, тем более что с моими знаниями я наверняка стал бы в этом деле крупной величиной и мог жить спокойной, богатой жизнью. А перед жутью девяностых годов уехать на Запад». И я наконец решил: буду делать все, что смогу, а там как кривая вывезет. Нечего забивать голову всякой ерундой. В первую очередь мне сейчас нужно, чтобы моя мама прожила отмеренный ей судьбой, а не болезнью срок. И с этими мыслями я заснул.

Утром я объявил, что сегодня пойду по магазинам, надо кое-что прикупить к учебе, и под это дело выклянчил у мамы и бабушки двадцать рублей. Около десяти часов я вышел из дома.

Указанный Исааком Наумовичем адрес я нашел без труда. Трехэтажный дом сталинской постройки ничем не выделялся из ряда остальных на этой улице. Когда я позвонил в дверь, мне открыли практически сразу. За дверью стоял пожилой мужчина в домашней одежде с невыразительным лицом и гладко зачесанными назад волосами.

– А, Сережа пришел, – обрадовался он. – Ну заходи, гостем будешь. – И закрыл за мной дверь. – Раздевайся, располагайся, сейчас я поставлю чайник. Надеюсь, от чая ты не откажешься. Меня зовут Владимир Иванович. Сейчас мы с тобой попьем чаю с баранками – надеюсь, ты любишь баранки? – и поговорим.

И мы поговорили. Владимира Ивановича интересовало все: как я учился в школе, как занимался в секции, какие у меня друзья, какие фильмы я люблю, почему я решил поступать в университет на медицинский факультет.

На все его вопросы я старался отвечать полностью откровенно и в меру наивно для парня пятнадцати лет моего уровня развития. К моему удивлению, за всю беседу так и не прозвучало предложение о работе КГБ.

Может, он ждал, чтобы я сам предложил что-то делать для комитета?

В конце Владимир Иванович сказал:

– Ну вот видишь, как мы с тобой хорошо поговорили. А теперь ты свободен. Иди и постарайся хорошо учиться, нам нужны образованные люди. Когда понадобится, мы тебя найдем.

* * *

На следующий день в управлении КГБ по городу Энску шла беседа между двумя офицерами. Старший, полковник госбезопасности, расспрашивал своего подчиненного об итогах беседы с Андреевым Сергеем.

– Понимаешь, Владимир Иванович, мне этого паренька рекомендовал мой еще фронтовой товарищ. Ну ты же знаешь, что этот товарищ был бы сейчас с нами, если бы не некоторые факты его в общем-то достойной биографии. Хотя я бы лично его на работу к нам взял, несмотря на пятый пункт. Практически все кандидатуры, которых он рекомендовал, не подвели и достойно работают в нашей системе. Сейчас же меня заинтересовало то, что он рекомендует в нашу систему практически мальчишку – парня пятнадцати лет. Я специально перед твоей беседой с ним не стал уточнять возраст и все такое. Мне хотелось, чтобы ты составил свое представление о нем без уже сложившегося мнения.