Текст книги "На десерт (СИ)"

Автор книги: Александр Моралевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– Ну, товарищ генерал (хотя строжайше не велел Тарас Изотович звать себя за верстаком генералом) – ну. Тарас Изотович, я руки навскидку делаю. Вот же Бог одарил вас: взять нашу братию, и лауреаты мы, и дипломанты, и номинанты, и выдумает кто из нас какой завиток пустяковый или переплетение – и уже ходит гоголем. А вы без году неделя за верстаком корпите, и до всего самоуком дошли – и вон какие нетленные вещи у вас чередой рождаются. Две тысячи лет ювелирному делу, небывалостей в нём, вроде, и взяться неоткуда, а у вас…

– Пой, пой Лазаря, – отвечал Тарас Изотович. – На вас. корифеев, глядючи – меня тоже завидки берут. Не дано мне, как вы умеете: Устьянцев, Храмцов, Лесик….Я к красоте подкрадываюсь, пыхчу, зуб на зуб не попадает – а вы бумс, ёбс, шмяк, и в два счёта тебе красота, экспонируй в Алмазном фонде.

– Так уж и в Алмазном, – опроверг Ямалетдинов Тим. – Там своя компашечка спелась, через их строй не просунешься. У нас по-татарски знаете как:»Иди сюда!» Оно по-татарски:»Киль манда!». А «Иди отсюда»? Вот оно как будет «Иди отсюда» по нашенски:»От манды киль». Так мне и говорят в Алмазном.

Но, полез за пазуху Ямалетдинов, Алмазный Алмазным, а вот какой пакетик мне обломился! И показывал на английском языке торжественную грамоту. При свисающей красной ленте – муар! – и сургучной печати.

Что ж, по-английски-то читает у нас Тарас Изотович, и уразумел он из документа, что Оксфордский университет, при котором есть штатная должность ювелира, приглашает господина Тима Ямалетдинова на два года занять эту должность.

– Близок локоток, да не укусишь, – сказал грустно генерал Цаплин. – Знал я одну блядюжку – уж такая осторожная насчёт венерических заболеваний, что эскимо начнёт есть, и то презерватив на него надевает. А наша-то родина ещё осторожней. Ты ведь охранником был на атомной станции, Тимка?? Был. Значит, близко к секретам стоял. Так что не выпустят тебя в Англию, Тимка.

– Вот и неправда ваша, дяденька, – сказал Ямалетдинов Тим. – Уже и виза у меня на мази. У меня ведь допусков по станции не было, стой на проходной возле турникетов и все дела. Так что почти уж я тамошний, оксфордский. Еще одно колечко с малышевским изумрудом в Большой дом отоварю, чтобы на таможне меня особенно не шмонали – и аля-улю, гони гусей.

– Да, – взгрустнулось Тарасу Изотовичу. – Скатал бы и я, да дальше чуток, в Америку. Дружок у меня там есть, Синкенкес. Только съисть-то он съисть, да хто ему дасть, не выпустят меня. Потому как весь я в гостайнах, грифах, подписках неразгласительных, в присягах – как во вшах с головы до пят.

– Синкенкес! – проникся Ямалетдинов. – Неужто тот самый? Ну да, вы же оба… – И, раскинув руки, изобразил полёт с левым разворотом и уходом в пике. – Синкенкес! Мне бы хоть один камушек его огранки в руках подержать. Тарас Изотович, а я с просьбою, а? Вон на верстаке у вас гарнитур с решетчатою фактурой…Вы ведь в салонах не выставляетесь… Если б мне в Оксфорде начать с такого… Как с авторского…

– Ну, зараза! – изумился Тарас Изотович. – Как же ты его углядел? Мне под твои посещения аэродромным брезентом надо верстак накрывать. Да уж хрен с тобой, бери идею Облагодетельствуй буржуев. У Твардовского в «Тёркине» есть, только там про гармонь:»Забирай, играй в охоту, в этом деле ты мастак»…

…Широкой души человеком был Тарас Изотович Цаплин. И теперь дослушивал он указания генерал-лейтенанта Вяхирева, что должен исправить на своей картине про авиаторов художник Шебеко. Но слушал так своего командира Тарас Изотович, что в одно ухо влетало, вылетало в другое. Какое ему теперь, Цаплину, дело до бормотания Вяхирева, Однолопастного пропеллера, когда лежит уже в кителе, во внутреннем кармане, прошение об отставке с мотивацией: состояние здоровья и тютелька в тютельку полная выслуга лет. И предусмотрительно напряг, обострил отношения с прочим высшим командованием Тарас Изотович, чтобы не чинили препон. И на Кропоткинской улице, у сварщиков близ Зачатьевского монастыря, взял пригоршню кумушков карбида Тарас Изотович. Это случись, что врачи признают его по здоровью – ещё хоть куда. Тут и сглотнешь камушек карбида, а от него цвет лица – будто слизень прополз по клубню картофеля. Выйдет всё – как по маслу.

– И это, – напутствовал Однолопастной пропеллер Цаплина, – всё с ГАИ утряси, чтобы трейлеру при перевозке картины сопровождение дали.

– Уж как пить дать, – обязался генерал Цаплин. – Длиной-то картина – четырнадцать метров. По городу петлять с таким длинномером – как без сопровождения..

И выкатили они, наконец, за ворота аэродрома, за рулем старший лейтенант Собянин, инженер-вооруженец

– А давай, дитятко, – сказал Цаплин Собянину, – сперва-то ко мне в гараж

– Слушаюсь, генерал, – ответил Собянин, чтивший почти как отца генерала Цаплина. – Тоска мне будет, как вы уйдете, Тарас Изотович. Но и я выкарабкаюсь к вам поближе. – И снял руку с рычага передач, похлопал себя по груди: вот он где у меня, рапорт. А был тот рапорт – с просьбой уволить старшего лейтенанта Собянина из Вооруженных сил ввиду тяжёлого семейного положения: пожилые родители, при которых он единственный сын, плюс костный туберкулёз у дочери. Документы приложены.

– Туберкулёзы нынче почём? – спросил генерал Цаплин, доподлинно зная, что тростиночка и конфетка Жаннка Собянина вот только что в Казани выиграла художественную гимнастику на всероссийской школьной олимпиаде.

– Да недёшев нынче туберкулёз, – приугрюмился, вспоминая, Собянин. – Новый двигатель от третьей жигулёвской модели за справку отдал.

– Вона! – присвистнул генерал Цаплин. – Это за детский костный туберкулёз Ты ещё будь доволен, что не за взрослый платил. За взрослый с тебя, я думаю, турбину бы с ТУ-16 слупили. А чего ты в костный туберкулёз упёрся? Обозначил бы бруцеллез – и вполне двигателем с «Запорожца» мог обойтись.

– Э-э, мой генерал, – сказал Серёжа Собянин.. – Тут понимать надо. По уважительности причины у костного туберкулёза перед бруцеллёзом – все преимущества. Тарас Изотовиич, нам у вас в гараже надо бензином разжиться, не успел я на аэродроме.

– А разживёшься, – обнадежил Цаплин. – Железки свои сдвинещь, а там у меня, помнится, пара канистр стоит.

И вот что, прежде всяких воинских дел, влекло в личный гараж генерала Цаплина двух военных: в гараже этом, затевая ушмыгнуть из армии в любимое книжно-переплётное дело (достигнуть – это предусмотреть!) складировал старший лейтенант Собянин переплетные кожи искусственные и натуральные, ледерин, какие-то там суперклеи, растворы сусального золота, прессы на гидравлике и винтовые, да всякие орнаментальные доски для тиснения по коже. Тем же манером и Тарас Изотович: он не то чтобы складировал у себя в гараже разные разности, но на непродолжительный срок размещал. Вот и сейчас для размещения в гараже транспортировался затисканный в угол багажника предмет величиною с продовольственную посылку.

Теперь обратимся мы к Библии, перелистав её от корки до корки. Тут всему обозначено истинное место. И вот чванный вам металл – золото. А на сколько раз чаще упоминается в Библии застенчивое серебро? Не поверите: НА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ РАЗА чаще. Безжизненный, как хотите, напыщенный и угрюмый металл – золото. Но вовсе не то – серебро. Вот заболей ты, и сам ещё толком не знаешь, что заболел. А на шее у тебя золотая цепь. Так подаст ли она хозяину знак: остерегись, хозяин, наведайся в диспансеризацию! Нет, никакого знака не подаст золотая цепь, высокомерно будет гонять солнечные блики по сочленениям. А цепь серебряная? О, сразу по ней заметит хозяин, что дело неладно. Вот сияла только что цепка – и вдруг стала темнеть, подернулась тусклой патиной: востри-ка, хозяин, лыжи к врачам. Ну, и сходит человек в поликлиническое учреждение, медикаментозно подправит здоровье и подумает с благодарностью: дай-кось я полирну, почищу цепку. Хвать – а чистить-то и не надо, на здоровом теле сама собой осветлилась цепка.

Да, с большим понятием многожды чаще в Библии упоминается серебро, нежели золото. И та же святая вода во храмах, что придало ей святости? А опять же оно, серебро. Вот ввалите вы в бадью с водой хоть куль золотых червонцев – ничего они той воде не прибавят. Через малый срок будет застаиваться эта вода, обнаружит затхлость, а то и протухнет. А всего-то серебряную пластинку бросить в бадью? Про ионы, про какие-то там катионы серебра нажужжит вам про это учёный человек, но это всё нам без надобности. А налицо такой факт: с серебром пососедствовав – святой становится вода, сколь угодно стоит и затхлости в неё не внедряется.

И вот эти стати серебра бессчётных приверженцев дали ему. Оно, ясно, куда прибыльней рукодельничать с золотом, с платиной, да пренебрегали этим на Руси многие и многие мастера. Тут за примерами далеко и ходить не надо, а помянуть только Сазиковых да Хлебниковых, всемирно известных серебряников. Понуди их хоть император волшебствовать с платиной либо золотом – ослушаются, в руки не возьмут.

Таков и Тарас Изотович Цаплин: серебряник до мозга костей. И сейчас транспортирует он к себе в гараж восьмой уже серебряно-цинковый новенький аккумулятор, какие ставят на несравненные наши перехватчики и бомбовозы. Невеликий вроде бы ящичек, а весу в нём за десять кило. И расковыряет верхнюю запечатку Тарас Изотович, а там рядами – сотни матовых аккуратных пластиночек. Размером они точно с игральную карту, даже краешки скруглены, а тускло-серый цвет – потому что спрессованы из порошкового серебра, и по этой тусклости сияющим муарчиком – паутинная сетка сияющих серебряных проволочек. Тут возьмёт Тарас Изотович двадцать пластинок – да в графитовый тигелёк, а тигелёк – в муфелёк. Не успеешь оглянуться, а уже 960 градусов в муфельке набежало, слиток готов. А почему же ослепительно так сияет? А потому, что пластинки в аккумуляторе – чистейшее серебро. Вы сазиковской фирмы суповую ложку расплавьте (ну, не найдется, конечно, такого варвара!) – так что получится? Изначально весила ложка семьдесят девять граммов, а после плавки получается грязного цвета слиточек в шестьдесят один грамм. А куда же восемнадцать граммов поделись? А в вонь они ушли, в угар, в головную боль. Да и у слиточка, проверь ты его в Пробирной палате – окажется проба такая дрянная, что дальще некуда. Совсем не годится столовое серебро для высокого ювелирного дела. А пластиночки из аккумулятора боевой воздушной машины? Нету от них угара! Сто граммов пластинок пустил в расплав – и сто граммов получишь. Чистое банковское серебро. Аргентум грандиозо! И из одного аккумулятора получается слиточков – семь кило. Семью восемь – пятьдесят шесть. И уже семь аккумуляторов переплавил Тарас Изотович, восьмой везёт.

А ума Тарасу Изотовичу не занимать стать. И пульсирует данный недюжинный ум в направлении: а где заховать драгсырьё? Да уж конечно – на даче. Но не просто тяп-ляп – на даче. Известно: ворьё шастает по всем дачам в стране, да почём зря и жгут дачи. А милиция, пожарные – у ннх песня одна, чтобы упростить себе жизнь и преступников не искать: это, граждане погорельцы, говорят они, не воры всему виной, а скачки напряжения в электросети. Тут прокатывается по стране вола ропотов погорельцев: что же это за подозрительные скачки советского электронапряжения в сети? Отчего же это электричество нигде по стране не скачет в дневное время, а скачет исключительно с полуночи до рассвета?

Но не унижаются пожарные и милиция до объяснения этого феномена гражданам.

И где же прятать слитки Тарасу Изотовичу? Под застрехой? Под коньком кровли на крыше? Нет уж, случись скачок напряжения – вон с какой бомбометательной высоты будут падать слитки, угол рассеяния образуется чёрт-те какой, и возможность нахождения слитков на пепелище сторонними лицами будет высока, высока.

И вспомнил Тарас Изотович, как был он мальцом, обучаясь в ремесленном училище на фрезеровщика. И одноногий после войны мастер, тоже Тарас, только Захарович, наставлял недокормыша Цаплина:

– Ты, малышок, сразу привыкни: деталь она, или инструменты – ты всё ниже клади. Ниже положишь – целее возьмёшь. Это наука верная: держись за землю, трава – обманет.

По этой вот науке взял Тарас Изотович двадцатипятитонный домкрат, занырнул под дом, в восьми разных точках попеременно дом приподнял – и под стальные обвязочные швеллера семь кучек и разместил. Пшшшш – ключиком на четырнадцать освободишь спускной клапан в домкрате – и всей своей тяжестью начинает дом сберегать сокровище. А случись скачок напряжения – так кучками под стальными балками и окажутся невидимы слитки, да пепел сверху ляжет, головешки, горюшки.

И теперь последний, восьмой аккумулятор транспортируя на переплавку в гараж – безусловно, испытывал Тарас Изотович некий дискомфорт и угрызения совести за свои противоправные действия. Однако, глушил он этот стыд мыслью, что не так уж он подрывает обороноспособность страны, потому что на текущий политический момент в мире – детант, разоружение и разрядка. Поэтому, можно сказать, в свете выполнения обязательств СССР перед ООН действовал Тарас Изотович. Опять же: ну, именно он умыкнул аккумуляторы, так на что в этом случае пойдет драгметалл? На высшего достоинства ювелирные украшения, на вековой сохранности предметы материальной культуры, на поднятие настроения и украсивление наших женщин-тружениц. А не соверши этого он. Тарас Изотович? Ведь всё равно на расхищение обречено всё войсковое имущество И упрет аккумуляторы заграбастый безвестный прапорщик, продаст криворуким подпольным ювелирам, а те? Те методом вульгарнейшего литья наварганят перстни-кастеты для рокеров, мотоциклетных головорезов: перстень с ликом Мефистофеля, это у них распространенный сюжет, или ещё – змий, насилующий наяду, или с крышкой перстень, под масонский, с отделением как бы для яда, а там презерватив лежит или же кокаин.

Вот такими мыслями обелял себя, проезжая по военной бетонке, генерал Цаплин. И еще вскипала в нём сердитость оттого, что в стране, которая подлинным величием могла бы вознестись до небес, всё идёт шиворот-навыворот, и всяк человек, поутру продрав глаза, уже не в ладах с законом, хоть по всем статьям он человек не подпорченный и приятный. Вот натягивает он поутру ворсистые финские кальсонетки, – а куплены они у фарцовщика. Вот кресьянин влажную мешанку преподносит индивидуальному хряку, а комбикорм тот куплен у расхитителя, больше негде. Вот жена, чтобы в службу идти, надевает пальтецо, а воротник на пальтеце из енотовидной собаки, добытой браконьерским путём. А выделывал шкурку данной собаки скорняк-нелегал, потому как и этот промысел запрещён частым лицам, и серную кислоту для выделки шкурок, поскольку негде её купить, тибрил для скорняка то ли шурин его, то ли деверь, работающий с медью на заводе «Москабель». И чего ни коснись – всё-то человеку нельзя, заборонено, карается, преследуется, наказуемо. Ты умеешь, и руки чешутся сделать, – а не моги!

И в сердитости стихами подумал про отечество генерал Цаплин:

Вот вам молот, вот вам серп,

Это наш советский герб.

Хочешь жни, а хочешь куй -

Всё равно получишь хуй!

А в то же время, если честно: как там у них, в капиталистическом мире? А вот у них как: миленький, ты что-то умеешь? Да ещё и рвение есть это реализовать? Так сделай одолжение, вовлекайся, и оплату получи за труд честь по чести. Ты – скорняк? Так скорее приступи к своему ремеслу. Ибо редкое оно и мало охотников этим заняться: копошиться в склизлой и вонькой мездре, в прирезях жилок, над кислотными ваннами, и ногти отслаиваются, и дыхательным путям не полезно. А ты ювелир? И ещё архипервой руки? Так скорей за верстак: по западным обществам не ахти богато желающих стать ювелирами: то одарённости и на донышке не наскребается, и кислоты, кислоты кругом, да ещё разогретые, и сиднем сидишь за верстаком, отчего гиподинамия тебе гарантирована, и глаза ломай в бинокулярах, и гангстеры, чего греха таить, всегда точат зубы на ювелира.

И эх-ма, думал генерал Цаплин, не виси на мне веригами десятки гостайн, да свободу бы перемещений – обосновался бы я ювелиром в Европе. Да не в какой-нибудь основополагающей стране, где в гербах всегда то львы рыкающие, то орлы. А застолбился бы я с семейством в стране-малюточке Люксембурге, где и в гербе не что-нибудь клыкасто-когтястое, а развесёлая птичка – желтоголовый королёк.

Так мечталось генералу Цаплину, а тем временем хлюп-хлюп-хлюп, потянуло машину влево, к обочине: прокололся левый передний скат.

– Мать! – выразился старший лейтенант Собянин.

– Чем мать, лучше козу поймать, – сказал строго генерал Цаплин. – Ты в этом месте второй уж раз припадаешь на брюхо.

– Военная бетонка! – всердцах указал пальцем на дорожное полотно Собянин. – За три года плиты до арматуры проездили. Это сколько же надо было цемента украсть!

…Полным-полно у нас генералов, что не выйдут из машины, покуда шофёр ставит запаску. Но чужд такому свинству и бесчеловечности Тарас Изотович, вышел он из машины, дело к полудню, ветра нет, а небо синевы прямо-таки сицилийской. И покуда ставил Собянин запаску – вознамерился справить малую нужду Тарас Изотович, но затруднился с выбором места. Прямо у обочины рос дуб в полтора обхвата, а по радиусу метров в тридцать от его ствола – всё детки его, дубки: едва проглянувшие сеголетки, двухлетки и старше.

Особое отношение к дубам имел Тарас Изотович и именно перед дубами испытывал чувство вины. Потому как, в бытность курсантом, очень негодовал он с другими курсантами, что палатки их стоят на адском припёке, а начальник курса обустроил себе палатку в тени, близ единственного в данной местности дерева – громадного дуба. И по хулиганскому сговору, чтобы уравнять с подполковником тяготы проживания, постановлено было в курсантской среде: дуб – зассать! Не один век простояло величавое дерево, дважды не сдавалось и молнии, не сдалось и морозобою 1934 года – и за месяц всего в двадцать восемь курсантских струй заморили, уханькали царь-дерево. Поэтому, журя себя за давнее легкомыслие, ставя ногу с разбором, чтобы не смять молодые дубки, шагнул во вторую линию леса Тарас Изотович. А там и влажность уже ощутима, и потемнее, и лес – кривоствольные сосны да ольха с угнетенными кленами. Здесь произвёт Тарас Изотович подобающие мужчине процедуры с одеждой, и только успел услышать со спины приближающее жесткое – фрррр! – и краем глаза увидел он птицу, что вцепилась в его генеральский погон…

Не забудем: вооруженцем был старший лейтенант Собянин. И собаку он съел, если можно так выразиться, во взрывных и взрывоподобных звуках. Нет, определил сразу Собянин, то не шарик воздушный проткнули иголкой, не китайская петарда на раскисшей селитре рванула, а самый что ни на есть армейский тринитротолуольный произошёл разрыв.

Здесь вперился Собянин в то место, где предполагался бы Тарас Изотович – никого не было на этом месте, лишь витал в воздухе неопределенный сизый пушок да ещё два чёрных с поперечинкой белой пера комлем вниз, по спирали опускались к земле.

И не стал окликать Собянин Тараса Изотовича, а с корточек, как сидел он возле спущенного колеса, пал на грудь и пополз за дубки, из оружия имея при себе только колесный гаечный ключ. Колыхание папоротниковых листьев увидел он впереди, змеею прополз туда, а это уже замирающей в конвульсиях ногой тревожил папоротник Тарас Изотович.

Тогда вжался в землю вооруженец Собянин, а картина была ему ясна и до крайности не ясна. Да, мёртв был Тарас Изотович, мертвей не бывает, но из какого оружия сражён, с какой дистанции, под каким углом? Молниеносным видеорядом промелькнули в мозгу Собянина все хитроумнейшие оружия самых оснащённых и боеспособных армий планеты – и нет, ни одно из оружий не могло произвести того, что содеялось с Тарасом Изотовичем. Что ж, тогда встал в полный рост над мёртвым телом вооруженец Собянин И не стал он кричать затаившемуся врагу: сволота, ты всё равно что отца моего загубил, теперь бей, бей в меня, бей!

Но не стал он кричать, потому что знал уже точно: нет в этом лесу никакого затаившегося врага, и в нечистую силу нечего верить: не пробавляется нечистая сила тротилом, которым в застойном воздухе разит сейчас до першения в горле. А произошло теперь что-то такое, что распутать бы и особистам. Особист. При этом проскочила мысль у Собянина, что не худо бы избавиться от аккумулятора в багажнике. Но куда упрячешь его, через час-другой перешерстят тут всё в окрестности до травинки.

И пошёл к дороге старший лейтенант, встречную полосу заблокировал запасным колесом, чтобы не проскочила мимо без остановки никакая машина, спичкой заклинил в машине звуковой сигнал на постоянный гуд, сел у кювета и беззвучно заплакал.

© Copyright: Александр Моралевич, 2009