Текст книги "На десерт (СИ)"

Автор книги: Александр Моралевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Точно так забабахала свой роман некто Ольга Славникова, она и чего-то лауреат, и номинант, и влиятельный член жюри по увенчанию литературными премиями, и мэтр по преподаванию в Литературном институте, ГД Е УЧАТ У НАС НА ПИСАТЕЛЕЙ. И в этом ходульном романе-пудовичке, помимо всего прочего, самолет оставляет за собой в небе КОНВЕРСИОННЫЙ след. Но что же такое конверсия, дорогая словосучильщица? Конверсия – это когда оборонный завод по выпуску шин для истребителей переходит на изготовление презервативов из того же самого сырья. Тогда как ВСЕ САМОЛЕТЫ МИРА оставляют за собою в небе исключительно ИНВЕРСИОННЫЙ СЛЕД.

На какой читательский интеллект рассчитаны эти книжки? А, подпустив чуть украинизмов – на интеллект двух дивчин, которые в зоосаду длительно восхищаются попугаем породы гиацинтовый ара:

– Какесенька птыця! Яки пёрышки гарны! Яки глазки блестючи!

И попугай, которому в смерть надоели эти ахи, вдруг орёт:

– Уканали, мокрощёлки! Пошли на хуй отсюда!

На что, шарахнувшись, извиняющесь отвечают дивчины:

– Звиняйте, дядьку! Мы думку имели: вы – птыця.

Тут, возможно. в женоненавистничестве будет обвинён автор. А зряшно. Изрядно, думается автору, изрядно и с любованием прописан у него в «Проконтре» образ Ольги Евсеевны Соковниной, мамы её Веры Сергеевны, работающей в Центре по повышению интеллектуального и культурного уровня руководящих коммунистических кадров, и дочки Ольги Евсеевны Соковниной Дианы… Опять же, не только в романе, но и в жизни….Теперь большая воспоминательность настала среди писателей, и в недавно вышедшей книге воспоминает один писатель: нет, это просто не укладывается в голове, откуда Моралевич выкроил время, чтобы стать классиком фельетонистики, где он на словесность выкраивал время, поскольку пересношал всех красивых матрон и девиц в издательском концерне «Правда».

А это, скажу я вам.. не шутка, ибо речь здесь может идти человеках о трехстах, не менее. И моя богоданная жена, ознакомившись с данными воспоминаниями, сказала:

– Это надо же: при такой всеохватности – и мне кое-что перепало!

Стало быть, не женоненавистник автор, а просто регистратор событий.: да, под визги и здравицы, то поднимая каких-то писчебумажных тётенек на щит, то возводя под них пьедесталы – в отечественной дамской литературе происходит то самое, чему название – симулякр.. Бастионы чтива наличествуют ныне в стране, но литературы нет ни сном, ни духом.

Но, может быть, по мужескому разряду отчизна полнится достижениями? И вот на последних страницах книг кругом и всюду: непревзойденный, умопомрачительный, младогений, глубинное проникновение…

Да, умопомрачительности – вдоволь. А всё, что отображено на последних страницах обложек – каскадное, неприкрыто коммерческое враньё издательств. Нет. не помнится мне, чтобы Ахматова, Цветаева или Ахмадулина, в отличие от Донцовой, предлагали своим наиболее преданным читателям плюшевых мопсов в подарок, семейные туры в Египет. А уж самым-самым – золотой кулон с собственной шеи.

Не помнится мне, чтобы Юрий Олеша, Василий Гроссман или Фазиль Искандер подманивали к себе читателей, в отличие от Акунина (Чхартишвили) – обещаниями увенчать наипреданного читателя перстнем с бриллиантом.

Зачем, зачем они теперь несметными ордами – писатели, писатели, писатели? Ах, незабвенный Саша Чёрный: сказал этот великих человек и про нынешних Акуниных да Маканиных:

«Ведь он, служа кассиром в тихой бане -

Гораздо больше пользы бы принёс!»

И в самом деле, взять то же гиперплодовитое убожество Алексея Иванова, про которого с обезьяньим бесстыдством пишется на обложке:»Алексей Иванов – самый яркий писатель, появившиийся в российской литературе ХХ1 века». Или того же ныне романиста Захара Прилепина, активного обожателя отца народов Иосифа Сталина. То ли бывший омоновец данный Прилепин, то ли спецназовец. Да. натаскивали данного Захара, как массировать и отминать протестующие толпы дубинкой. А представляете, какой бы вышел из него в тихой VIP– бане массажист и банщик-пространщик? Волне могло бы статься после его оздоровительных массажей и отминаний, что и Грызлов признал бы Думу местом для дискуссий, а после запроса Медведевым на компьютере краеугольного слова «КОНСТИТУЦИЯ», не выскакивала бы, как случилось публично и конфузно с президентом, несусветная галиматья и чушь на дисплее.

Словом, положа руку на сердце, не шулерствуя и не двурушничая, не примыкал сроду автор ни к какой журналистской, писательской группке. дружине, ватажке, шайке, а ныне есть и откровенные писательские ОПГ. Не примыкал. И надлежит признать: нету, нынешняя голубушка-Россия, у тебя никакой литературы, как нету независимых судов, автомобилестроения, промышленности и…Ведь невозможно представить себе, что середь океана вдруг присутствует кубометр питьевой пресной воды. «Несолоно хлебавши» – обратный и желанный смысл должна получить в России эта идиома, а выходит всё солоно, солоно до тошнотиков и изжоги.

Тут надо сказать, что не все мои сердечные друзья умерли или более чем своевременно усвистели из страны в поисках лучшей доли. И есть средь моих знакомцев светлая головушка, моложавый еще профессор-плазменник. Широко распахивали перед ним двери для гражданства США, Тайвань, Малайзия, – а он так и бедует в России на куцей босяцкой зарплате. И сказал мне профессор по старой дружбе, что избыточно я строг в оценках России и писательства в ней (в частности). А надо бы пошерстить, кто у всех этих писателей и иисательниц прежде были в роду, а тогда уж смягчить оценки. И вообще – знаком ли я с выкладками Максима Кантора?

Ах, век бы мне не знакомиться для душевного покоя и неколебимости убеждений с этими свежими выкладками, потому как Максим Кантор ощутимо их расшатал.

Да, есть у германцев очень ёмкое слово – вервольф. Русский эквивалент этому слову будет – оборотень. Уж что там сказания, саги да руны: с древнейших времён и у всех народов Земли были, считай. документальные свидетельства про оборотней. И вождя мирового пролетариата В.И. Ульянова-Ленина, было дело, считали оборотнем. Потому как прежде умел принимать он обличье гриба. Не боровика, естественно, а гриба вроде наплыва-чаги на стволах занедуживших деревьев. Или за чайный гриб, жижа от которого помогает с похмела. особенно членам КПСС. И Иосифа Сталина числили оборотнем, возникшим из вулканического нетёка пемзы, что служит для оттирания заскорузлостей и ороговения кожи на пятках. А в «Мастере и Маргарите» сколько оборотней? И жила вот такая дама, Мелизинда Лузиньян (нет, на армян это тень никак не бросает). И был у Мелизинды супруг, долго состояли они в длительных и нормальных семейных и сексуальных отношениях. Даже деток прижили. Да вот однажды нежданно вошёл в спаленку супруг – а у лузиньянихи из-под ночной рубашки – драконий хвост в чешуях! Ввиду такого разоблачения с визгом сиганула в окно Мелизинда, канула навсегда, и лишь иногда при змеином облике таращилась в окна.

Вот так. И еще нацеливал в своих выкладках Максим Кантор, что есть не только люди – вервольфы и оборотни, а даже страны. И прежде всего – Россия. У которой постоянного облика нет никогда, и ещё из тьмы веков меняет она. страна-оборотень, обличье своё на полярности. Так, с известной и прослеживаемой цикличностью, то притирается она к Европе, то – и на более длительные периоды – шибается в самое дремучее скифство. А скифство даже в искусстве ничем более не примечательно, как «звериным стилем». К примеру, оповещает Россия широковещательно: берите все суверенности – сколько ни заблагорассудится. Ну. а вслед за этим разутюживает под ноль Чечню. Оборотничество как есть!

Поэтому по всему миру следует разогнать институции советологов и русознатцев и навсегда похерить то, над чем русознатцы уже два века шаманят – знаменитое «умом Россию не понять». Тогда как понимать ничего и не надо. Понимать и ковыряться допустимо в невыясненностях. С Россией же всё ясно: это страна-оборотень. И это её общепланетарное и историческое естество. А естество в понимании не нуждается..

Здесь крепко задумался я над постулатами Максима Кантора – и неутешительная фактура поперла кругом. Ведь присоединялась Россия к меморандумам насчет боевых газов? Так точно. Но всю войну тайно шарашила, гробя на заводах бессчетно тружеников и тружениц, снаряды с люизитом, ипритом и прочим фосгеном. После войны, сбулькав все эти снаряды в Балтийское море, рвала на себе Россия рубаху, что она – человеколюбива и до опупения за мир? А оборотень и есть оборотень: шила в мешке не утаишь, вскрылась циферка, что до последних дней правления КПСС на тайных заводах вырабатывала страна-оборотень самые людоедские бактериологические и газовые оружия. Слово и дело всегда размежеваны у вервольфа. Ни в чём и никогда верить оборотню нельзя. И если хныкая, припертая к стене, несколько лет назад известила Россия, что у неё совершенно случайно, ненароком скопилось 400000 тонн бактериологического и химического оружия (а этого достаточно, чтобы уморить весь земной шар и даже часть Млечного пути!) – то сколько десятков тысяч тонн бытует в России на самом деле?

И что там генеральские и офицерские оборотни МВД, ФСБ и проч., о которых так печалится пресса-оборотень и оборотень же телевидение? Всего-то это занюханные хищники и ворьё. В то время как страна-оборотень Россия топает ножкой и вопиет: ну, было, было бесовство с газами и бактериями, но теперь чешуйчатый хвост у нас отвалился, вроде как у ящерицы. Теперь мы мирненькие и христолюбивенькие. А ты, толстосум-Америка, не гуманистична, что ли? Не любишь, что ли, славян, полян, древлян, кривичей и дреговичей? Немедля давай нам по этому случаю (у России, как всегда, на эти и подобные штуки – денежек нету!) – немедля отвали нам, Америка, ПЯТЬ безотлагательных и безвозмездных миллиардов долларов! Не то все десятки тысяч тонн смертельной заразы хлынут в наши проточные и замкнутые водоёмы, реки и атмосферы, так что поляжет вся Россия как есть. Не дашь денег на уничтожение заразы – большой грех возмёшь на душу, Америка!!

И что же сердобольная Америка? Из бессчетных уже и зряшно вгроханных в Россию миллиардов два с половиной миллиарда отоварила сразу. Только где они и кем прикарманены? Смутное дело – с уничтожением варварских оружий. Но не на часть ли этих средств был разработан и применен наглухо секретный дезодоранчик, от которого в «Норд-Осте» полегли сто пятьдесят безвиннейших душ?

Да, в преемственности государственного оборотничества вчистую убедил меня Максим Кантор, а что же применительно к отдельным личностям? Тут пошерстил я колоду своей памятливости – и ахнул. Да вот хоть первое, что пришло на ум: многолетний возглавитель зловещего Агитпропа ЦК КПСС А.Н Яковлев, а еще певец и трубадур ленинизма Егорушка Яковлев, а еще восславитель марксизма Егорушка Гайдар? Да как же это они, далеко уже не юнцы, седея не только головой, но и вторичным половым признаком – вдруг прокляли дело, которому цепными псами служили всю жизнь, шарахнулись оземь, на манер Фииинста Ясного Сокола (тоже оборотень) – и сделались до мозга костей демократами, противоборцами с тоталитаризмом? Нет, подумал я про этих и про миллионы других, им подобных: клятвоотступники они, коллаборационисты, прозелиты, бастарды (ублюдки), гнилостные перевёртыши.

Но, оснащенный воззрениями Максима Кантора, истребил я в себе всю ругательность и омерзение к А.Н.Яковлеву и двум Егорушкам. Не коллаборационисты они, не перевёртыши, не Павлики Морозовы, а безвинны и достойны соболезнования.

Воззримся, граждане: ведь наследуются сифилис, СПИД, шизофрения, эпилепсия, алкоголизм… И чем же виновен перед человечеством ущербный по всем статьям младенец, зачатый легкомысленной парочкой после месячного и неумеренного употребления североосетинской водки-палёнки? Безвинен младененец! Точно так, – а не передаётся ли оборотничество по наследству? И, может, не в первом поколении, а через одно? Не дадут ведь соврать генетики: вот. скажем, любвеобильная юница Пелагея Суркова. По молодости лет вступила в опрометчивый и необдуманный блуд с эфиопом Гисанбином Зухари, обучающимся в русской академии военному делу. Ну, потом отбудет Гисанбином в свою Эфиопию. Крепить или же, наоборот, разрушать, это уж как его нацелили российские наставники. А Пелагея, отрыдав и утешившись, выходит замуж за механика по лифтам Михаила Касьянова. Тут, само собой, ребеночек возникает у них, белесенький славянчик-херувимчик. Но, хоть оно и кризис, хоть оскудело питание – еще сохранил в себе остатки потенции Михаил Касьянов. Так что снова беременеет Пелагея. Уж сколько лет и сколь далеко эфиоп Гисанбином Зухари, и на такую длину, чтобы от Эфиопии до Мытищ, даже у эфиопов не вытягиваются половые принадлежности, – а рожает Пелагея ребеночка – чёрненького как головешка. И мыслимо ли осудить Пелагею за это? Воспоминательное наследование!

Подобным образом полвека назад в психбольнице города Хабаровска листал я истрепанные листочки истории болезни маньяка по фамилии Голиков. Ах, сколько детей, мальчиков и девочек, их мам и пап лично зарубил и застрелил в гражданскую войну младобольшевик и маньяк Голиков. И, несомненно, был он оборотнем. Потому как вдруг – бац! – переродился в детского писателя Аркадия Гайдара, обожателя и ревнителя материнства и детства. И даже сына своего, по мотивам повести «Тимур и его команда» – нарёк Тимуром.

С сыном-то этим всё было в порядке, оборотничества не проявилось в нём, и предолгие годы Тимур этот Гайдар, клязьминско-чистопрудный контр-адмирал, был редактором военных отделов самых наиглавных коммунистических газет. Но через поколение, во образе оборотня и маньяка дедушки – образовался внучок его Егор Тимурович Гайдар Так за что же тут ругать и костерить? Наследование! Так что мир вам, оба-два Егорушки и А.Н.Яковлев, мир вам, миллионы таких же. Это всё наследование, вроде как с сифилисом. Стало быть, оборотничество на Руси – не всегда общественно грязное и растлительное. По несчастью оно бывает, по отягощенной наследственности.

И в отрывке из романа «Проконтра» «На десерт 3» представлен будет светлой души мужчина. Так-то он – генерал-майор истребительной авиации Тарас Изотович Цаплин. Это снаружи. А внутренне, что и затмевает генерала, прорезается в человеке тишайшей души виртуоз-ювелир.

Х Х Х

«Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи: кто на свете»…Зеркальце по вопросу «кто на свете» тут поможет нам вряд ли. Потому что таков у нас вопрос: а кто на свете лучшие летчики? И посадивши перед собой нашего героического аса, дважды седого от переживаний, один раз горевшего в боевом самолете войны, и парашютировавшегося из сбитого штурмовика на вражескую территорию, и катапультировавшегося во время корейской войны, спросим мы: а кто на свете лучшие летчики?

И, суровый человек, не питая никаких приязненных этнических чувств, а исключительно утверждая правду о профессионалах военного неба, скажет ас без раздумий, что только трое бывают с небом на «ты»: русский, американец и немец. А все остальные французы, испанцы, китайцы, англичане, японцы – в подмётки им не годятся. И доказано это всей историей авиации, как военной, так и гражданской.

Неоднократно доказывал это и Тарас Изотович Цаплин, генерал-майор, в данный момент на испытательном аэродроме Вербинка получающий последние инструкции от командующего аэродромом генерал-лейтенанта Рэма Вяхирева.

Конечно, в былые годы генерал-лейтенант Вяхирев тоже слыл королём неба. Но ушли безвозвратно те годы. И, мотайте на ус – два сбития на корейской войне плюс ускоренное падение на продырявленном пулями парашюте не могли пройти даром для нервной и умственной деятельности ныне преклоннолетнего генерал-лейтенанта. Отчего за глаза называли его Однолопастным пропеллером, а те, кто помывался в бане с генерал-лейтенантом, божились, что у него на теле от падения есть щель, в которую он вытек как человек.

Теперь же, стоя у здания контрольно-диспетчерской вышки вовсе не полётное задание втолковывал генерал-лейтенант Вяхирев генерал-майору Цаплину:

– Ты ему это…ну, кипитт твоё молоко, ты ему скажи, чтобы фантазий он не распоясывал. Чтобы в рамках реализьма по картине кистью возил. Иначе договор расторгнем в два счёта. Как конструктор Сухой самолет изобрёл – так этот ферт пусть его и рисует. Плюс вот чего: там на полотне второй справа летчик – брунет, вылитый какой-нибудь Лифшиц. Пусть раскрасит ему чуб в наш российский колер, в волго-вятский. Или же на него пусть взденет шлем.

– Шлем нельзя, – возразил Тарас Изотович Цаплин. – Под шлемом-то разве видно, какая преданность родине на лицах у летчиков? И готовность выполнить любое задание.

– Это ты прав, – признал Вяхирев. – В шлеме морду не видно. Значит, пусть разбрунетит этого Лифшица. И еще по реализьму: в тебе росту сколько?

– Сто семьдесят один сантиметр.

– Во-во. Даже на сантиметр ты меня обскакал. Вот такой он и есть, наш штурмовой истребительно-перехватчицкий рост. А на той картине какого роста возле истребителей стоят долбодуи? Метра по два, не меньше. С таким ростом и в стратегический бомбардировщик не влезешь. Вот и прикажи ему: рост пусть ужмёт, чтобы была правда жизни. И головы у всех летчиков очень большие.

Здесь мягко возразил генерал-майор Цаплин, что не худо бы рост авиаторов на картине оставить прежний. Потому как народ всегда олицетворяет героя с косой саженью в плечах и гренадерским ростом. И тут уж волен художник пойти чуточку вопреки правде истребительской жизни. К тому же довольно высоко будет висеть в музее картина, а стало быть, всё должно тут делаться так – вроде как с отливкой памятников Владимиру Ильичу Ленину.

Владимиром Ильичом, понятно, несколько сбил с позиций своего командующего генерал Цаплин. И доложил о скульптурно непреложном законе (а громадных живописных манежных полотен это тоже касается), что голову любой скульптуры, тем паче Владимира Ильича, отливают или там ваяют всегда в полтора раза больше нормальной. И в разборке, на земле, в горизонтальном положении – получается вроде урода, вроде гидроцефала наш Владимир Ильич. Будто злая насмешка произведена над вождём (и по этой причине были даже пострадавшие от невежд из НКВД люди скульптурного звания). Тогда как, стоит присоединить голову к тулову, тулово к тазобедренностям, а к ним – ноги, да поставить вождя вертикально, да ещё на постамент – резко меняется положение в благоприятную сторону, тут нам свидетелями и Микеланджело, и Роден, и Коненков. Закон перспективы начинает тут действовать, и самая удалённая от смотрящего точка, то есть голова, воспринимается как голова вполне нормальных размеров. А изначально сделай её такой – смотрелся бы вождь микроцефалом, у которого головёнка с мушиный кукиш, и, стало быть, мозгов в ней может разместиться – кот наплакал.

– И в музее, – доразъяснил генерал Цаплин, – когда картину повесим, головы летчиков окажутся под потолком, и размер голов получится от этого самый нормальный.

– Где-й-то ты таких нахватался премудростей, – развёл руками Однолопастной пропеллер. – Ну, жми. И поблажки ему не давай. Через две недели чтоб картина была в полной готовности.

Тотчас на улицу Нижняя Масловка, в студию живописца, устремилась машина, за рулём – старший лейтенант Собянин, авиавооруженец. И невыразимо жаль, что уже через четырнадцать минут прервётся жизнь генерал – майора Тараса Изотовича Цаплина. Уроженца Ялты, четвёртого сынка в семье. В каковой Ялте, о чём постоянно тревожились папа и мама Цаплины, на фоне всеобщей праздности, неупорядоченных половых связей и всесоюзного отпускничества очень трудно вырастить работящих и пристойных детей..

Но вырастили! И бедность была удушающая, так что тому из мальчишек, кто вёл себя весь день лучше других, давали перед сном в кровать семейный хлебный нож – перед сном облизывать крошки с лезвия. И закуточек присутствовал в комнате с пятым детским топчаном, за ширмочкой из парусины, где постоянно один из четырёх братцев, сорви-голов, выздоравливал то со сломанной рукой, то с вывихнутой ногой.

Но, невзирая на все ялтинские прельстительства и расхолаживания к труду, все четверо Цаплиных выросли на радость родителям. Один – дегустатор, другой – капитан «река – море», третий – драматург-новатор, и в пьесе о работниках прилавка была у него аж такая небывалая для пьес ремарка – «снюхиваются».

Ну, а Тараса Изотовича, употребим этот штамп радиопередач, позвало небо. Небо над СССР (в частности – над островом Даманским). Небо над Афганистаном, Эритреей, Египтом и другими участками суши. И с большим целеустремлением работал в воздухе Тарас Изотович. Так что, бывало, начнёт он обрабатывать с воздуха какую-нибудь безымянную наземную высоту, – а к концу обработки она уже безымянная низменность.

А поскольку башковитый Тарас Изотович знал языки, фарси и английский, поскольку невыводим из себя был до крайности, что очень важно для работающего с арабами педагога, то и инструкторскую работу родина доверяла ему. И, надо сказать, человек пяток эфиопов обучил он летному делу. Да так обучил, что до двадцати с лишним раз удавалось некоторым взмыть в воздух, чтобы только потом, без всяких посторонних вражеских вмешательств, расколотиться в лепешку. И под городом Чимкентом не один десяток афганцев обучил Тарас Изотович истребительно-штурмовому делу. Славные были ребята, годные к пилотированию.

– А уж если бы Микоян и Гуревич– (конструкторское бюро МИГ) – говаривал под рюмочку Тарас Изотович, – придумали бы что-нибудь реактивное, но в виде ишака или верблюда, и чтобы с хвостом, чтобы с копытами для посадки не на три, а на четыре точки – сносу не было бы этим афганским лётчикам!

Однако, сносились все, и афганцы, и эфиопы, также и египтяне с иракцами. И немудрено. Ибо уже отмечали мы, что только трое бывают с небом вась-вась: русский, американец, немец.

На вредной, а, главное, пустопорожней педагогической этой работе сносился и сам Тарас Изотович Цаплин. И вовсе не от «двух звуков» а то и более, от пилотажной фигуры «кобра» с постановом летательного аппарата на хвост Вот что беда: знание языков подложило свинью Тарасу Изотовичу. Знание языков и чуткость в настройке военных радиоприемных устройств, которые могут протискиваться через все наши глушилки и принять запретную станцию. Долгие годы слушал Тарас Изотович неположенные, змеиноязычные радиостанции – и не устоял. Хотя, казалось бы. как выпускник двух военных академий – должен был не сломиться и устоять. Отчего со внутренним скепсисом воспринимал он теперь как заметки, так даже статьи и очерки в непререкаемых газетах «Труд», «Советска Россия», «Известия», «Правда», причём «Советскую Россию» даже уничижительно называл «Савраской», как клячу в произведении стихотворца Некрасова. А в этих газетах лучшие перья страны славословили и ставили в пример труженицу, допустим, Такую-то. «Которая всю себя, без остатка посвятила возделыванию риса «акулинского».. Или труженика Такого-то, «который всего себя, без остатка, посвятил идеям предварительно напряженного железобетона».

При этом лучшие перья страны как-то стороной обходили вопрос: посвятить-то себя рису труженица посвятила, но – добровольно ли она колотилась при рисе? И имелся ли у этой труженицы хотя бы паспорт? Чтобы, скажем, переложить руль, бросить проклятущий рис, податься в город и стать там водителем троллейбуса, к чему у неё от рождения тяга? И предварительно напряженный железобетонщик: всего без остатка он себя посвятил, но любил ли он трепетно это дело? Может, как раз любо было ему стать селекционером бобовых растений. Но разве доступно заняться этим всерьёз, коль привязан ты к железобетону ведомственной квартирой? Предположим, уйдёшь, а дальше жить как? Под листиком фасоли «Принцесса Оранж»? Сам под одним листиком, тесть с тещей под другим, а под прочими листиками – жена и трое детишек?

М-да. не в пользу своей подзащитной отчизны складывались мысли Тараса Изотовича. И вот, суммируя вредоносные радиопередачи, размышлял Тарас Изотович: ну. а взять этот Запад, в особенности США. До чего залихватски часто, в отличие от нас, люди там меняют профессии! И не потому, что безысходность тебя приперла, а ПО ЛЮБВИ! И в «Нью-Йорк таймс», в «Чикаго трибюн» лучшие перья тамошней страны не клеймят почему-то этих перебежчиков в мире профессий «летунами», «перекати-поле» и «социальной трухой». В порядке вещей там такие процессы. Да вот хоть – виделись они лет десяток назад в небе, с расстояния километра в четыре – полковник ВВС США Джон Синкенкес и Тарас Изотович. Синкенкес, правда, не истребитель вчистую, а под задницей у него страшилина-торпедоносец, охотник за нашими атомными подводными лодками. Так что этот Синкенкес? Национальный, считай, герой, деньжищ – куры не клюют, и вот-вот прислюнят ему звание генерала, а он отчебучил что? А приземлился как-то. отсоединил от скафандра кислородные шланги, снял шлем и ларинги, вылез на полированную плоскость своей крылатой страшилины и говорит: баста, ребята, отыгрался хер на скрипке, осталАсь одна струна. Не к тому мои жизненные устремления, чтобы висел мой портрет при всех регалиях в Пантеоне боевой славы звездно-полосатых ВВС. Да и какой прок, что кружу я над океанами, развожу керосиновую вонь в небесах? Русские атомные подводные лодки и без моего вмешательства аккуратненько тонут. Так что завязываю я с небом, ребята. И, верней верного, знатно проиграю в заработке, но окунусь я с головою в дело, о котором мечтаю с младых ногтей: стану-ка я огранщиком драгоценных камней. И такой у меня, ребята, в пальцах к этому зуд, такое просится из меня прилежание, что, может, в сжатые сроки стану я Главным огранщиком Государственных драгоценных камней США!

И что бы вы предположили? Стал! Засел в Смитсоновском институте и прямо-таки чудеса являет в огранке! На досуге и книжки написал про драгоценные камни. Вникал в те книжки генерал Тарас Изотович Цаплин. Они у него постоянно настольные, но на службе, естественно, прикрыты сверху лётными руководствами и вердиктами Ебордей Гордеича, Верховного главнокомандующего. Невероятно дельные книжки сочинил этот Джон Синкенкес. Но вытащит книжку из-под приказов Тарас Изотович, читанёт – и в иных местах прямо хохочет. Почему же хохочет, если книжка со знанием писана? А вот что бывший король неба пишет в той книжке: ежели какой-нибудь американский обыватель почуял тягу к огранке камней – перво-наперво ему надлежит поспешать в ближайший хозяйственный магазин, там всегда в ассортименте продаются разные шпиндели. Здесь и надлежит выбрать ограночный шпиндель по вкусу.

– Тит твою! – потешается в этом месте Тарас Изотович. – Это ж надо: пойдите в ближайший хозяйственный…Ну, пойду я в Москве, в Питере, в Торжке, в Тольятти, скажу приказчику: будьте добры, мне пару шпинделей с посадочным отверстием эф двадцать два. Так неминуемо ответят мне: ты чего, мужик, мозгой сместился? А ну, шевели отсюда поршнями! Шпинделей захотел. Пендалей – вот этого можем подкинуть.

Да уж, вон чего захотел. Ему, может, ещё на подшипниках из иланг-иланга или пальмового дерева, а не на обычных шарикоподшипниках качения? Сроду не было такого товара в наших хозмагах, а сели подпирает – купи вот безмен со шкалой до десяти килограммов, погрешность в показаниях плюс-минус четыре кг. Стельки от пота ног без талона можешь купить, замок амбарный, гвоздь кровельный…

Да, афронт, афронт. Это в забуревшей Америке бредут граждане по пуп в ограночных шпинделях и фантастической точности ограночных делительных головках. А у нас, извините-подвиньтесь – обстановка другая.

И снова хохочет генерал Цаплин, но уже по другому поводу. На сотнях страниц и со знанием излагает бывший полковник, каких номеров и марок применять при огранке, при полировке камней пасты: карбид бора, карбид кремния, титана…И всего-то на трех страничках излагает в конце: если, джентльмены, вы хотите сделать то же самое, о чём мною писано прежде, но многожды быстрее и качественней, то применяйте алмазный инструмент и пасты. Но это очень немногим доступно, потому как алмазный инструмент – он головокружительно дорогой.

И до колик ухахатывается генерал Цаплин: ах, вы. американская голытьба, нищета вы американская беспросветная! Ах, смитсоновский ты прилежник Джон Синкенкес! Да у нас любого камнерезного шпанёнка спроси – он и слыхом не слыхивал про убогие эти карбиды бора да кремния, про корунд с карборундом. У нас самый дрипаный камнерез и огранщик в руки не возьмёт ничего кроме отрезного диска алмазного и алмазной планшайбы. Плюс алмазные на свином жиру пасты от нулевки и сколь хошь по номерам вверх. И шильца у нас алмазные, и надфили, и свёрла полые бокорезные, и боры конфигураций любых – вкруговую у нас всё алмазное, а что главнее всего – всегда почти задарма. Потому что у нас оборонных заводов сеть – куда гуще, чем сеть хозмагов в Америке. И подкинешь ты тут ханурику на бутылку – и он тебе алмазных причендалов вынесет с завода полную пазуху.

Достигнуть – значит предвидеть. Яснее ясного: кто-то из древних греков это сказал. Либо из древних римлян, есть римская одушка в этом высказывании. Но как-то смылилось в веках первородное авторство, а стало считаться, что не менее как товарищ Сталин осенил страну такой установкой. И хотел достигнуть кое-чего любимого генерал Цаплин, уже вполне созрел для того, чтобы круто переложить руль в своей жизни, и многое для этого предприиял. А намеревался он пустить всю эту авиацию побоку и сесть за специальный верстак с полукруглым вырезом посередке; светит на верстак люминесцентная лампа-вертишейка, справа на стоечке – бормашина «Бош», а кругом всё щипчики, горелки, надфили, и всё от фирм не менее как «Бержеон», «Антилопа» и «Клардон Валлорбе». И в бинокулярах корпит за верстаком отставной генерал Цаплин, создает для собственного и общегражданского упоения безграничной красоты ювелирности.

А к этому, надо заметить, все умения были у генерала. Плюс изобретательность отчаянная и безупречный вкус. И две полки литературы по ювелирному делу были у генерала, а средь всего – знаменитые каталоги «Белл». Ну, впутался ты в какое-нибудь сложнейшее колье, эгрет, – а как выпутаться из этого и не знаешь. Так открой «Белл», подтибри там идейку изящного завитка или флороподобия! Деталька микрушечная, авось, не заметят, не осудят даже маститые ювелиры, потомственные.

Так нет же, не заглублялся в «Белл» Цаплин, своё отыщет непревзойденное решение. И до того подчас доходило дело, что Тим Ямалетдинов, всемирной известности свердловский ювелир, говорил генералу Цаплину у него в квартире (а тоже: был этот Ямалетдинов когда-то вооруженным вахтёром на проходной Белоярской атомной электростанции. Вахтерил, вахтерил, а потом отстегнул с пояса пистолет и вроде камушка по водной глади пустил его по кафелю под ноги начальника охраны: знать вас больше не знаю и, была не была, хоть с голоду подохну – ухожу в любимое ювелирное дело!) – говорил Ямалетдинов Цаплину: