Текст книги "И остался Иаков один"

Автор книги: Александр Воронель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

ЯВЛЯЮТСЯ ЛИ ЕВРЕИ ОБЪЕКТОМ СОВЕТСКОГО АНТИСЕМИТИЗМА?

(Впервые опубликовано в "22". №3. август 1978)

У каждого живого существа бывает такой импринтный возраст, когда яркие впечатления навеки запечатлеваются в сознании и надолго определяют предрасположения и страхи, которыми руководствуется взрослый. При этом его взрослый опыт иногда не может соперничать по силе влияния с этим первым впечатлением, которое отнюдь не всегда обосновано, но оказывается сильнее логики и реальной жизни. Возможно, нечто подобное произошло в истории русского народа в пору его младенчества, когда русские княжества оказались в вассальной зависимости от Хазарского каганата (VIII-IX вв. н. э.) и образ "Хазарина" или "Жидовина" приобрел в русском сознании черты фантастической мощи, непреодолимого государственного, финансового и культурного могущества, которые присутствуют в русском государственном мышлении и поныне. Хазарский каганат распался в X в., однако, следы подобных взаимоотношений сохранились в описании еврейского погрома в Киеве (XI в.), распространения "книжной премудрости" киевского жида Зхарии в Новгороде, свидетельствах о ересях стригольников и жидовствующих (ХУ-ХУ1 в.). Иван IV, получив донесение о захвате группы евреев при взятии Полоцка, приказал немедленно всех утопить, чтобы избежать возможного вредного влияния их на дела молодого русского государства. Что такое влияние предполагалось очень опасным, видно из категорического, можно даже сказать, испуганного тона царского указа. В XVIII в. русский вельможа украинского происхождения Разумовский написал государыне Елисавете Петровне, что он предвидит "большие пользы от допущения жидов из Западных областей для торговли и ремесла", а Елисавета кротко, но твердо ответила: "От врагов Христовых и пользы не надобно". И в дальнейшей истории Российской империи можно проследить следы этого мистического страха, подчас преодолевающего естественное корыстолюбие. Например, уже в XIX веке был неожиданно издан указ: запретить евреям проживать на Рижском взморье и даже посе-щать его. Жители Рижского взморья буквально взмолились отменить это ограничение, потому что они начали разоряться без евреев, которые уже тогда видимо, взяли современ-ную моду ездить по курортам.

По-видимому, почти такой же длинной историей обладает и другое, гораздо более трезвое (хотя отнюдь не более дружелюбное) отношение к евреям, сложившееся на территории Польши и Украины (и того же Рижского взморья), занесенное в Россию вместе с присоединением этих стран. В отличие от русского отношения, исходящего из мистических источников и не основанного на реальном опыте общения с еврейским народом, польско-украинское отношение целиком проникнуто идеей практической пользы (или вреда), безотносительно к идеологии. Так, польская шляхта защищала евреев от украинских погромов, конечно, не по идеологическим мотивам, а исходя из своей выгоды, и теперь некоторые украинцы призывают евреев к объединению не потому, что они, наконец, осознали какие мы хорошие, а потому что они сознают нас как потенциального союзника в своей борьбе и трезво оценивают свои выгоды и возможные потери. Их отношение к евреям основано на реальных факторах потому, грубо говоря, что они не боятся евреев, так как знают их хорошо.

Все века, что евреи проживали на территории Польши и Украины, они были лишены собственной государственности, в большинстве не носили оружия и представ-ляли собой легкую добычу для вольного рыцарства и одновременно единственную мишень для народного гнева, благо другие мишени больно кусались. И образ жида в украинской фантазии скорее юмористический, чем демонически грозный, как в фантазии великорусской. Достаточно сравнить антисемитские страницы Гоголя с соответствую-щими страницами из Достоевского (или Некрасова), чтобы увидеть эту разницу. В политической истории Российской империи эти два отношения сосуществовали, так что до XVIII века преобладало русское идеологическое отношение, а к середине XIX века явно возобладала трезвая оценка политических и экономических факторов, связанных с еврейской проблемой. В начале XIX века можно видеть, как меняется этот государственный взгляд по тем компромиссам, которые совершало правительство. Так, мне пришлось ознакомиться с письмом Виленского губернатора на Высочайшее имя, где он предлагает отдать винные откупа в Литве "жидам-караимам, поскольку те не такого вредного вероучения и не признают богомерзкого Талмуда". Таким образом, он уже готов признать каких-нибудь жидов, но еще панически боится Талмуда (каким образом Талмуд может помешать или помочь содержанию кабаков, остается задачей для историков русского политического мышления). Также и концепция Николая I, создавшего школы кантонистов "для перевоспитания и наставления заблуждающихся евреев" еще отдает мистикой, которая внушает монарху, что оставить евреев заблуждаться опасно для его государства, но уже отличается трезвым убеждением, что после "перевоспитания" николаевские солдаты могут рассматриваться, как и все прочие люди в империи, даже оставаясь евреями. В дальнейшем русское правительство было избавлено от слишком глубоких размышлений над еврейской проблемой вмешательством Ротшильда, который обуславливал свои займы отношением к евреям, и потому мистически настроенные сановники во многих своих начинаниях, вроде дела Бейлиса, наталкивались на сопротивление министра финансов.

В общем в XIX веке в Российской империи, поскольку она управлялась в основном европеизированными людьми, победило чисто практическое отношение к евреям. Евреи заняли достаточно прочные позиции в русском обществе, вопреки многим легальным ограничениям, хотя и русская мистическая тенденция время от времени снова просыпалась и явственно напоминала о себе.

Интересно, что все это время коренные русские люди по-прежнему никогда в глаза не видели еврея (благодаря черте оседлости) и давали основания утверждать, что в русском народе нет антисемитизма. Еврей впервые опять появился в, собственно, России в начале XX века, и опять он явился как представитель могучих мировых сил (с одной стороны, Капитала, с другой стороны. Революции). Настоящее знакомство с евреем в России произошло во время революций, когда еврей был суперменом Революции, вооруженным до зубов партийными словами (разных партий, но для обывателя неразличимо), наганом и невообразимой дерзостью. Это не было такой уж неожидан-ностью для украинца, который и сам грешил нелояльностью, вовсе ничто для поляка или латыша, которые двести лет ждали своего часа, но потрясло воображение русского обывателя из глубинки, который не мог даже вообразить, как без страха разговаривать с городовым, а не то что захватить городскую думу. И в сознании этого обывателя восторг и страх опять, как десять веков назад, перемешались, так что еврей вырос для одних в сказочного чудо-богатыря (Левинсон Фадеева), а для других – в сатанинскую силу, несть ей предела и отпору. И теперь, и, тем более во время революционных событий, ни один обыватель не поверил бы, что в России живет только около трех миллионов евреев. Да если вы даже скажете ему, что их десять миллионов, он все равно ответит: "Что вы, что вы, их гораздо больше!" Действительно, как их может быть так мало, когда во время революции, да и сейчас в некоторых отношениях, он буквально окружен ими. Они всем владеют, всем руководят и все возглавляют. Ни о чем нельзя подумать, ничего написать и ничего выполнить без их значительного участия, поддержки или сопротивления во всех отраслях и направлениях. Тем более, что некоторые из них так удачно маскируются, что их и не заподозришь. "Нет, нет, их очень, очень много! Гораздо больше, чем вы думаете!"

Мне кажется, что такое деление – на мистическое и практическое отношение к евреям – более плодотворно для понимания исторических событий, чем деление на антисемитское и филосемитское. И то, и другое может быть как практическим, так и мистическим. Русский филосемитизм также построен на мистических основаниях. Он основан на вере в том, что евреи, наверное, что-то "такое" знают, исторически якобы наследуют и нечто метафизическое в себе несут. Но и антисемитизм, страх по отношению к евреям, растет из внутренней слабости, ожидающей сверхприродной одаренности, непредсказуемого коварства от этого "особенного" племени.

Что произошло после Октябрьской революции? Какая бы революция ни произошла в России и как бы радикально она ни изменила общественную структуру, в общем она не может выйти за пределы необходимости, диктуемой русской историей. Русская история остается историей народа, живущего на этой территории в определенных условиях. Поэтому и советская власть оказывается в рамках той же необходимости. Она нуждается, как нуждалась в свое время и царская власть, в некоем квалифицированном меньшинстве, которое по отношению к основному населению было бы несколько чуждым. Царская власть всегда для этого использовала немцев. Весь XVIII век и начало Х1Хто заполнены полемикой русского дворянства с немецким. Еще в середине XIX века Менделеев, достаточно просвещенный человек, не постыдился черным по белому написать, что русская наука потому в плохом состоянии, что немцы ей мешают. Но это была конструктивная полемика, поскольку никаких мистических особенностей за немцами не признавалось. Это была обычная конкурентная борьба, и как всякая борьба она вызывала некоторые преувеличения.

Нечто подобное происходит и сейчас. Советская власть полностью уничтожила дворянство и средний класс. В 30-е годы она вдобавок уничтожила даже свои собственные партийные кадры, в результате чего лишилась громадного человеческого капитала. Поэтому евреи (а также армяне и всякие другие инородцы с культурной традицией) выдвинулись в ряды квалифицированного меньшинства, и европеизированная государственно ориентированная часть партийной верхушки их приняла – обычно на вторые роли, но тем не менее приняла. И они работали. Работают и сейчас. Одновременно, поскольку Россия это большая империя, в ней происходит рост национализма, развитие национальной идеологии, которая ощущает это квалифицированное меньшинство как конкурентоспособное, слишком сильное для них. Националисты начинают бороться с "засильем евреев", как они это называют, и борются довольно успешно, потому что "засилье", как мы знаем по статистике последних лет. непрерывно ослабевает.

Но одновременно на всю эту реальную, я бы сказал "польско-украинскую", ситуацию накладывается древнее противостояние, которое имеет идеологический характер и связано с мистическим отношением к евреям. И я думаю, что сейчас наступает момент, когда конструктивное отношение русской государственной администрации к евреям меняется на опасливо-мистическое. Это продолжение той же синусоиды: где-то на рубеже XVIII-XIX веков русское мистическое отношение сменилось польско-украинским, которое, хотя и было антисемитским, но тем не менее практическим. Затем, в рамках того же практического отношения, стал преобладать филосемитизм, чтобы в 30-е – 40-е годы уступить место антисемитизму. Наконец, сейчас, после 60-х годов, снова начинает преобладать мистическое отношение к евреям, как к чему-то невидимому и страшному.

Чем это вызвано и с чем связано? Тут я подхожу к главному, ради чего я позволил себе такое большое предисловие. В самой резкой, парадоксальной формулировке мое предположение звучит так: современная антисемитская кампания в СССР не имеет никакого отношения к евреям. Она не направлена против евреев. В Советском Союзе происходит очень серьезная внутрипартийная борьба, связанная с тем, что старшее поколение вымирает и в России меняется элита. Сейчас идет борьба за то, каков будет состав элиты, которая сменит старую. В этих условиях крайняя группировка, настроенная весьма националистически, выбирает то направление борьбы, которое по общественным условиям в СССР не может быть наказуемо. Она развязывает грандиозную антисемитскую кампанию, потому что знает, что в существующих общественных условиях ни один влиятельный партийный работник не посмеет открыто выступить против антисемитизма. Таким образом, у претендента, который выступает против старого истеблишмента, оказывается в руках мощнейшее оружие. Бороться с ним можно только тоже на антисемитской почве, а для этого власти должны заявить себя еще большими антисемитами, чем он. Но, во-первых, большими антисемитами быть невозможно, потому что антисемитизм русских националистов приобрел уже прямо фантастические масштабы, а во-вторых, это перестает быть государственно разумным, – тогда уже нужно перейти к прямым погромам или к чему-то такому, что нарушает нормальное существование государства.

Сегодня против истеблишмента, который – как любой истеблишмент заинтересован в стабильности, выступает очень сильная группа, которая идет все дальше и дальше, провозглашает все более радикальные антиеврейские лозунги. Эта группа знает, что, если она провозгласит, скажем, антиармянские или антиказахские лозунги, она немедленно будет разгромлена. Но антиеврейская пропаганда в СССР – это беспроигрышная кампания. Обратите внимание на состав группы, которая сочиняет эту безумную антиеврейскую литературу. Вот, например, Емельянов. Это не какой-то неизвестный человек, управляемый чьей-то рукой. Это вполне известный человек, он работал в Институте востоковедения, он многократно страдал за свой антисемитизм, у него были неприятности с КГБ, его выгнали из института. Он действительно "диссидент". Но это диссидент, который обладает громадной силой. Или вот, Скурлатов. Многие москвичи знают, кто такой Скурлатов. Это фашист, причем слово "фашист" я употребляю сейчас не в оценочном, а в чисто идеологическом смысле. Он это понимает, он сам считает себя нацистом, и будучи работником Московского горкома комсомола, сотрудником "Университета молодого марксиста", разослал в качестве инструктивной бумаги этого университета некий документ, который имел настолько чудовищно-фашистский характер, что его выгнали из горкома. И вот теперь он нашел себе применение в антисемитской кампании.

Эти люди действительно рискуют, потому что они ведут настоящую политическую борьбу. Общеизвестно, что в России есть подпольные националисты, которые издают журнал "Вече", и есть открытые националисты, которые сидят в ЦК, в Институте мировой литературы, в Центральном доме литераторов. Такие люди, как Палиевский, Кожинов и другие известные критики и литературоведы, всерьез разрабатывают русскую националистическую идеологию. Им покровительствуют несколько членов ЦК. Когда особенно рьяных антисемитов сажают, выгоняют или наказывают, это не означает, что восторжествовало правосудие. Это означает, что один член ЦК дал по рукам другому члену ЦК, который протянул руки слишком близко к его карману. "Дать по рукам" – это значит дать Осипову 8 лет за издание "Вече", это значит протолкнуть в "Литературную газету" статью против русского национализма. Судьба самого Осипова при этом во внимание не принимается, – как и судьба евреев в этой кампании.

КГБ тоже очень сильно вовлечен в эту борьбу. Я не знаю, на чьей стороне; возможно, КГБ тоже не един в этом вопросе, но я уверен в том, что перед нами политическая игра, которая является борьбой за власть. Вот почему я сказал, что это не имеет никакого отношения к еврейскому народу.

Теперь я скажу нечто совершенно противоположное. Эта борьба целиком определит судьбу еврейского народа в СССР. Точно так же, как борьба, допустим, Полянского с Брежневым не имела никакого отношения к Осипову, но Осипов получил 8 лет и сидит в лагерях, так для еврейского народа исход такой борьбы может означать жизнь или смерть.

В современной ситуации антисемитизм в СССР становится в какой-то степени государственной идеологией. Чем ближе к власти окажется какая-то группа, тем более она вынуждена будет отказаться от чисто национальной идеологии, потому что империей нельзя управлять с помощью чисто русских национальных лозунгов. Поэтому по мере приближения к власти такие группы вынуждены будут расставаться с национальной идеологией в целом. Есть, однако, один пункт этой идеологии, который можно сохранить, потому что он не задевает ни одну из колоний этой империи – антисемитизм. Антисемитизм так удачно расположен на карте националистической идеологии, что оказывается единственной ее чертой, которая устраивает и правых, и левых, и националистов, и империалистов. Брежнев, Кириленко, Подгорный – они все родом с Украины, у них у всех есть родственники-евреи. Все они антисемиты, но для них евреи – это люди, как они сами: они знают, что могут с ними конкурировать, могут разрешить им уехать или не разрешить, но они делают это по чисто практическим соображениям, и такие соображения для них достаточны. Националистическая группа, которая пытается столкнуть Брежневых и Кириленко, только на поверхности возглавляется фанатиками. В действительности и ею руководят люди, далекие от фанатизма. Но для них характерно мистическое отношение к евреям. Они не могут позволить евреям сделать ничего такого, что евреи хотят. Если они хотят уехать, их надо не выпускать; если они не хотят уезжать – их надо выгнать. Они будут все делать так, чтобы не дать еврейскому народу восторжествовать. Такова их идея.

Но они вряд ли сознают, как далеко эта идея может завести их самих и их народ, который так или иначе соблазнится на эту вековую приманку.

Антисемитизм – тот компромисс, на котором могут помириться эти две большие группы, помириться и поделить власть. Ведь даже в сталинские времена власть в СССР не была единоличной, хотя такое представление всячески насаждалось. Даже в сталинские времена существовала инициатива снизу, и те работники, которые ее проявляли, смертельно рисковали – но некоторые выигрывали. Теперь же это почти целиком так: не вся внутренняя политика планируется сверху и, в частности, антисемитизм. Такие общие установки, как ограничение приема в институт и на работу, действительно планируются, но антисемитизм, как параноидальная идеология, антисемитизм, как мистическое отношение к евреям, идущее даже на нарушение собственных практических интересов, не планируется никем. И это значит, что он еще опаснее, потому что это – единственный вид идеологической инициативы, который не может быть не поддержан сверху. Партийный работник, желая доказать свою лояльность и проявить качества, которые сделают его популярным в определенных кругах, просто обязан поддержать инициативу таких безумцев, как Емельянов или Скурлатов. Он может сознавать, что это глупо, это может вредить ему в его непосредственной деятельности, но он вынужден это сделать. А тот, который готов – ради практических выгод – идти с евреями на компромисс, всегда, в конце концов, отступает перед антисемитом, потому что его компромисс всегда тайный. Потому что он боится сознаться, что вступил в гнусные сделки с мировым сионизмом. А отсюда уже недалеко и до обвинения в скрытом еврействе. Ибо "всем известно, как они умеют маскироваться и как они всюду умеют пролезть".

Это и есть та главная опасность, которая угрожает сейчас еврейскому народу в СССР. Даже истеблишмент, даже сравнительно умеренная группа партийных работников имеет только один выход в борьбе с "правым" экстремистским крылом – уступить в отношении евреев.

Таким образом, никакой разумный баланс в этом вопросе невозможен, и советское общество неудержимо сползает к самым крайним формам шовинизма. Однако только на первый наивный взгляд этот оползень угрожает одним лишь евреям. Очень скоро окажется, что "их очень, очень много". Гораздо больше, чем мы с вами думаем. Гораздо больше, чем мы даже можем себе представить.

ВЕЧНЫЙ КОМИССАР

Однажды меня поразила фраза, прочитанная в посредственной советской книжке: "Веками свершалась на земле несправедливость: богатые угнетали бедных, сильные обижали слабых..."

Откуда мы можем знать, что на земле свершается несправедливость, если само понятие справедливости мы извлекаем из окружающего мира? Иными словами, почему мы знаем, что существующий порядок несправедлив, если никакого другого порядка на земле никогда не было? Либо все-таки в мире господствует справедливость – и в том и состоит, что сильные обижают слабых – либо наш идеал справедливости мы заимствовали не из мира сего. Но если, в самом деле, мы получили его свыше, не стоит ли нам присмотреться внимательней к самому процессу? От кого и как мы получаем эти бесценные сведения? Правильно ли их понимаем? Верно ли их передаем?

Первый урок такого рода мы находим в книге Исхода. Высокопоставленный воспитанник царской семьи вышел как-то прогуляться, осмотреть постройки и увидел, как египетский надсмотрщик бьет раба-еврея. Почему это показалось ему несправедливым? Разве в этом было что-то необычное? Библейский текст скуп на психологические детали. Но все же там отмечено, что он "посмотрел туда и сюда", прежде чем убил египтянина. Т.е. поступок был вполне осознанным.

Науке не вполне ясно, кем был исторический Моисей, но всем уже давно ясно, что его одержимость идеей справедливости навеки запечатлелась в характере еврейского народа. Поэтому нет ничего необычного в том, что примерно с такого же эпизода началась и борьба за справедливость в скромной семье разбогатевшего еврейского арендатора Давида Бронштейна, когда маленький Лев впервые увидел на пороге своего дома босую женщину-батрачку, терпеливо ожидавшую своей платы. Вряд ли Давид Бронштейн обращался со своими батраками хуже, чем это было принято в их среде, иначе он не пережил бы двух русских революций, но легко предположить, что он не был ангелом. Как бы то ни было, сам Лев Давидович объяснял потом затяжной конфликт с отцом своим врожденным инстинктом справедливости.

Конечно, в такой решительной защите угнетенных, кроме жажды справедливости, содержится и элемент семейного бунта, потребность утвердить свою суверенную волю, вопреки давящей власти отца и традиции, своеволие. Если Моисея семейный бунт привел к изгнанию в пустыню, где он осознал свою кровную связь с еврейским народом, свое призвание спасти его, как если бы он "носил во чреве весь народ сей", молодого Бронштейна борьба с семьей привела также и к отчуждению от еврейства. Лев Давидович превратился в яркого строптивого отщепенца сначала в семье, потом в своей среде, в своем народе, а затем и в стране. Он недоучился еврейству у меламеда, он не сумел доучиться и до конца курса реального училища. Иностранным языкам он учился по многоязычной Библии, которую сестра передала ему в тюрьму... Он не остался недоучкой в смысле недостатка каких-нибудь сведений, но он не освоил никакой профессии, не приготовил себя к жизни ни в каком реальном обществе. Вскоре он эмигрировал из России под псевдонимом Троцкий.

Автор книги о Троцком "Вечный комиссар" ("Москва – Иерусалим", 1989) проф. И. Недава приводит объяснение псевдонима, данное бывшим соучеником и сверстником Л. Бронштейна, врачом-психиатром Г. Зивом. Зив утверждает, что молодому Бронштейну исключительно импонировала представительная, авторитетная фигура надзирателя Одесской тюрьмы Троцкого, где оба они, Л. Бронштейн и Г. Зив, провели несколько месяцев за участие в юношеских политических кружках. Я, конечно, не решаюсь категорически оспаривать бывшего близкого друга (со временем ставшего врагом), но я не сомневаюсь, что по крайней мере не меньше, чем личность надзирателя, Бронштейну импонировала его фамилия, которую он, конечно, мысленно производил от немецкого (и идишистского) слова "тротц", означающего "вопреки", "наперекор". Насколько такая интерпретация близка к истине, видно также из другого его литературного псевдонима, который, в сущности, повторяет первый – Антид Отто, что означает по-итальянски противоядие (антидот). Оба эти языка он изучал одновременно в той самой тюрьме, используя многоязычную Библию.

Таким образом, не только чувство справедливости, но также детский негативизм, укрепленный юношеским упрямством (Der Trotz), превращают Льва Бронштейна в Троцкого – человека, чья жизнь целиком посвящена борьбе, противостоянию, революции. Положительные проекты, вроде сионизма или, хотя бы, построения социализма в одной стране не вызывают у него энтузиазма. Все страны, на его взгляд, заслуживают разрушения и революции. Он знает о них обо всех, достаточно по их собственным газетам, которые бегло читает на многих, освоенных вышеописанным способом, языках. Он не слишком сближается и с людьми и не умеет вербовать и удерживать сторонников. Лишенный семейного тепла, он не может понять и других нерациональных пружин человеческой лояльности. От сторонников он требует верности не себе, а идее. Его радикализм подстать его своеволию: "Все или ничего!" Возможно, он был гением.

Такой путь к революции, довольно характерный для революционеров-евреев, оказывается, вовсе необязателен для многих известных революционеров других национальностей. Энгельс, Плеханов и Ленин не вступали в такие непримиримые конфликты с семьей, социальной средой и собственным народом, какие характерны для Лассаля, Розы Люксембург и Троцкого. Проф. Недава приводит множество биографических сведений о евреях-революционерах, современниках Троцкого, которые во многих деталях повторяют черты его биографии, а также их высказывания, характеризующие их среду, образ мысли и склад характера. Несомненно, что образ поведения Троцкого, форма жизненной карьеры, его отношение к миру1 являются в чем-то характерными для многих ассимилированных евреев, воспроизводят один из специфических вариантов еврейской судьбы. В этом отношении автор книги совершенно беспощаден. Будучи сионистом, т. е. безусловным приверженцем другой, как бы противоположной, еврейской идеологии, он, в отличие от апологетической еврейской литературы, легко принимает и даже подтверждает фактами многие из обвинений против евреев, которые принято считать главным оружием антисемитов. Его статистика участия евреев в социалистических партиях России подтверждает наблюдения В. Шульгина и других эмоциональных антисемитов, объявлявших организацию революции в России делом еврейских рук. В общем, эта статистика и впечатления многих современных наблюдателей подтверждают, что еврейское участие в революции с начала XX века, если и не было преобладающим, то по крайней мере равным с основным в Империи русским народом. Также и многочисленные факты отвратительной маскировки евреев-революционеров под коренные национальности (русских, поляков и пр.) автор склонен не скрывать, а выпячивать, поддерживая тем самым некоторые из худших антисемитских нареканий.

С чисто научной точки зрения автору очень легко возразить. История всех народов изобилует фактами предательства, продажности и всевозможных форм злодейства, так что еврейский народ проявил себя в истории нисколько не хуже всех остальных, включая и эпизод, о котором идет речь в книге. К тому же сионизм, как умственное течение, стремившееся к нормализации еврейского народа, мог бы и более снисходительно судить еврейскую мимикрию, наглость или трусость, как грехи, характеризующие скорее "нормальность" нашего народа. В конце концов, правило "дают – бери, а бьют – беги" придумали не евреи. Любой непредвзятый социологический анализ обнаружит, что специфический культурный уровень городского еврейского населения любой европейской страны, и уж во всяком случае Российской Империи начала века, настолько отличался от окружающего среднего уровня, что общая статистика, сравнивающая относительное число еврейских революционеров с числом русских, просто вводит в заблуждение. Ведь и число миллионеров при такой статистике тоже окажется гораздо большим. И число врачей, и аптекарей, и журналистов...

Евреи-социалисты составляли на пятом Лондонском съезде РСДРП около трети всех делегатов, немного отставая только от количества русских. Однако надо заметить, что относительно численности народа, например, грузин или латышей, они представлены даже слабее. К тому же все евреи, которые попали в руководство (Еврейская рабочая партия – Бунд – была искусно обведена и дискриминирована на этом съезде), попали туда не как евреи, а как представители русских рабочих организаций. Таким образом претензии о засилье евреев в этой ничтожной тогда по численности партии следовало предъявлять не евреям, а русским. Влияние всех оттенков этой партии внутри самого еврейского народа было очень ограниченным и не превышало 20% населения. Вообще установить процентную или какую-нибудь еще групповую ответственность за произошедшую революцию невозможно прежде всего потому, что львиная доля такой ответственности вообще всегда падает на сами власти, и революционеры способны преуспеть лишь в том, в чем эти власти проявят недальновидность и неповоротливость. Естественно также, что в разрушении старого порядка наибольшую роль будут играть прежде всего люди, которым этот порядок не дорог или даже враждебен.

Однако, вопреки этой объективности, сионистская идеология требует от своего народа гораздо большего и открыто осуждает самозванное еврейское участие в чужой истории. Такая высокая требовательность не может быть слишком популярна, однако она показывает, что сионизм только формально ограничивается скромной задачей "нормализации". Своей требовательностью и осуждением отступничества сионизм возрождает древнюю традицию пророков, которые жестоко осуждали прежде всего именно свой народ за грехи, столь общие всем окружающим народам.

Для еврейского читателя многозначительным должен стать факт, что подавляющее участие евреев обнаруживается именно в тех партиях и течениях, в которых на первый план выдвигаются требования социальной справедливости и братства народов. Это кажется естественным, ибо те же идеи составляют существенную часть библейской идеологии. Библия, будучи одной из самых правдивых книг на земле, не оставляет никаких иллюзий относительно исходной нравственности избранного народа, как, впрочем, и всех остальных. Но Библия же дает нам и тот эталон, по которому эта безнравственность осуждается. Этот эталон все христианские народы заимствовали у евреев. Поэтому именно к евреям они особенно строги в своих суждениях. В книге современного идеолога русского антисемитизма, проф. И. Шафаревича, наряду с мифотворческим энтузиазмом высказывается очень серьезная мысль: момент распада Российской Империи совпал со временем усиленного разложения еврейского патриархального уклада, и это совпадение страшно повлияло на судьбы обеих сторон.